Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Женский роман
      Шелехова Маргарита. Последнее лето в национальном парке -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  -
Ты сейчас куда? - Пока не знаю. - Мне нужно сарай починить. Не поможешь доски с тур-базы принести? Турбаза, а вернее, то, что было когда-то ею, находилась со-всем рядом - пустые домики с вы-нутыми оконными рамами, запу-щенные аллейки, заросшее черто-полохом футбольное поле. Не-сколько ребятишек младшего школьного возраста с разводными ключами в руках гоняли по полю измученную нетрезвую лич-ность со следами ожогов на лице. Прижигали, похоже, сигаретами. Из-мученый матерился, с трудом увертываясь от деток, а те зверели, и их беленькие драные руба-шечки прихлопывали на ветерке ан-гель-скими крылышками. - Они же убьют его! - воскликнул я. - Так это же Потапов, - сказал Стасис, - пусть убивают. - Это его дети? - спросил я тогда растерянно. - Нет, они из Чернобыля, отдыхали тут одно лето - давно уже, а турбазе за это бензин поставили. Так некоторых тут и похо-ронили, - хладнокровно заметил Стасис, выламывая доски из стенки ближайшего домика. - Так что, они неживые? - спросил я, осознав, наконец, что шишка на моей голове не имеет отношения к деревенской действи-тельности. - Не знаю, может это мы неживые - пожал плечами Стасис, - встретишь ее в Москве - спроси. - Кого ее? - Внучатую племянницу, - сказал он, - она на втором этаже жила, а как зовут, я не помню. Родители тоже забыли. Пусть их заберет - они же не наши. - А почему турбазу не восстановят? - спросил я его на об-ратном пути, - сюда же можно привлечь иностранных туристов - места красивые, а отдых будет недорогим. - Пробовали, - ответил Стасис, - днем строим, а ночью куда-то исчезает. - Воруют, что ли? - Не знаю... - А чем ты занимаешься? - Охотник. Шкуры на чердаке видел? В нашем дворе плотный мускулистый мальчик гонялся с луком за большой черной курицей, а высокий старец складировал штабелем старое женское тряпье и драные матрасы, встряхивая и тщательно осмат-ривая каждую вещь. Оторвавшись на секунду от своего занятия, он погрозил мальчику пальцем, а потом, сунув в текстиль пожелтев-шую от времени газетку "Нью-Таймс", подпалил ее искрой из глаз, и запел громовым голосом с сильным акцентом: Рок-н-ролл мертв, а я еще нет, Рок-н-ролл мертв, а я... - Это он деньги в вещах покойницы ищет. Свекровь была запасливой женщиной. Запасливый лучше богатого - объяснила мне Жемина, ухватив за ухо пробегающего мимо мальчика, но тот уже успел пустить в черную курицу стрелу. - Мне крайне лестно, с такими талантами и на свободе! - заметила курица с явной досадой и, отряхнув перья, громко зарыдала, - ах, принц, я любила вас в то лето, но, может быть, я любила не вас, а саму любовь? - Оставь Галлину в покое, велнясово отродье! - прогремел старец у костра и пронзил мальчишку молнией, но мальчишке это не повредило - он только сжал губы и прицелился луком в старца. - Совсем сдурел старый после смерти, - вздохнула Жемина, - думает, что он и есть сам Перкунас. - А давно он умер? - спросил я. - Давно, - сказала она, воздев глаза к небу, - они в один день померли, как внучку похоронили. Свекровь с утра, а он после обеда. Пошел поросенка на похороны закалывать, а тот - как вы-рвется, и свекор головой об камень. А откуда там камень взялся и куда потом делся - мы не знаем. - Отец, в магазин опоздаешь, все твои сникерсы разбегутся по домам, - заметил Юмис, оторвавшись от беседы с каким-то обугленным бородатым трупом, а старик приколол булавкой к верхнему кармашку поношенного черного пиджака мой потрепан-ный доллар и растаял в воздухе. - Это тоже ваш родственник? - спросил я у Стасиса об обуг-ленном. - Это Бордайтис, отец Юозаса, - равнодушно ответил Ста-сис, - рыл в то лето, когда последний раз солнце было, новый коло-дец, его и засыпало. Откопали быстро, да он уже почернеть успел. - Живите, как хотите, - подумал я, потому что голова моя гудела после путешествия на турбазу синим пламенем, и чужая жизнь меня никак не касалась. К обеду была подана яичница и вареная картошка, густо политая растопленным салом с жареным луком. За столом мы си-дели впятером, поскольку маленький стрелец оказался сыном Ста-сиса. Как выяснилось в ходе разговора, отец со своим шуст-рым сыном жили через дом отсюда, но женщин в их доме не было, и они столовались у Жемины. Я спросил, кому принадлежал сосед-ний разрушенный дом. - Пьяницам, - вздохнула Жемина, - у него вся печень рас-ползлась по кусочкам. Хотел все ей завещать, да не успел. А родст-венники ее жить не пустили. Она потом в райцентре под поезд бросилась. Все равно жалко! К концу обеда появился таинственный Альгис, мрачнова-тый широкоплечий блондин, оказавшийся близнецом Стасиса. Он жил с семьей в соседнем городке, но иногда ночевал у матери. Мои вещи были уже перенесены наверх в мансарду, потому что Альгис предпочитал спать внизу. Мы поужинали вареной картошкой, салом и сыроежками, а потом я поднялся в мансарду. Три двери были заперты, а четвертая вела в небольшую кладовку, увешанную шкурами. То, что когда-то бегало в этих шкурах, должно было походить на динозавров, но были и шкурки каких-то непонятных зверей, похожих на уродливых восьмилапых насекомых. Как оказалось, мне нужна была пятая дверь. Комнатка была побольше прежней, а меблировка состояла примерно из того же джентльменского набора, что и внизу, но со стареньким диванчи-ком вместо серванта. На фанерной стенке у изголовья железной кровати красовалась надпись, выполненная затейливой кирилли-цей: "Мене! Мене! Текел! Упарсин! - Решение Беловежской пущи (обжалованию не подлежит!)". В углу высилась горка из старых стульев, и на одном из них висело старомодное пенсне с золотой дужкой. Тут же лежал откры-тый чемодан без ручки, наполненный пожелтевшими от времени вырезками газетных заголовков. Сверху красовалось: "Поднять племенное дело в Поволжье на мировой уровень", "Награда нашла героя" и "Американские милитаристы проводят учения в Европе". Под вырезками я обнаружил двух мерзлых покойников среднего возраста, обложенных лыжными палками. Уви-дев меня, они обнялись и начали оживленный разговор, причем бо-лее крупный жаловался, что лошади неимоверно подорожали, а бо-лее мелкий считал, что за коня в иных случаях можно и пол-цар-ства отдать. Оба были пьяными вдрызг, и один из них, как я понимал, и был Пушкайтисом - тем самым, про которого спрашивала маленькая русалка. - Только представьте на одно мгновенье, - го-ворил тот, что по-мельче, - заворачивает князь Игорь за шатер, а там конь - оседлан и бьет копы-том! Крупный представил, они посмотрели друг другу в глаза и запели хриплыми дружными голосами: "Не думай о мгновеньяьх свысока..." - Уй-йобывайте отсюда, - предложил я им, но они посмот-рели на меня с нескрываемым презрением. - Пажеский корпус в Санкт-Петербурге кончали? - ехидно спросил мелкий. - Полицейскую академию в Санта-Барбаре, не хотите? - я был настроен весьма решительно. - Я полагаю, торг здесь не уместен, - изрек крупный и обра-тился к собеседнику, - у нас еще есть время! - Пара минут на сборы, - сказал я. - Читал пейджер. Много думал, - заржал мелкий. Я закрыл чемодан и, натужась, потащил его к окну. Чемо-дан плюхнулся в темную лужу, а я спустился вниз по лестнице и потащил чемодан на помойку. Помойка под старым дубом впечат-ляла своими размерами и запахом. - Сходи, мусорок, к недорогому районному психоанали-тику, в Санта-Барбаре их навалом, - презрительно посоветовали они мне из чемодана хором и продолжили беседу. Совет был не-плохой - доктор мне, пожалуй, не помешал бы. Носить чемоданы, по крайней мере, он запретил бы мне совершенно точно, потому что мои уши уже пульсировали от сильной головной боли, и меня вырвало от помоечного запаха прямо тут же, под большим дубом. - Черт! Нужно было не трогать этих покойничков вообще, - подумал я, и в этот же момент откуда-то сверху раздался важный спокойный бас: - Деяния, продиктованные пассионарностью, легко отли-чимы от обыденных поступков, совершаемых вследствие наличия общечеловеческого инстинкта самосохранения, личного и видо-вого. На дубовой ветке сидел белый голубок со странно вывер-нутыми лапками. Я запустил в него камнем, а он вцепился по-крепче когтями в дубовую кору и жалобно замяукал. - Никого не трогаю, относительно примусов не обращаться! - Будешь ты мне тут лапшу на уши вешать, кот ученый, - сказал я, примериваясь к цели следующим камнем, но он тут же растворился в воздухе. - Пошлость есть скрываемая из-нанка демонизма, - донеслось уже из воздуха, а я опустился на землю у бли-жайшего куста орешника, потому что от боли просто темнело в глазах, но тут кто-то, оказавшийся потом большой зубастой щукой, прокусил мой палец до крови. Я вскрик-нул, и щука уплыла по влажному воздуху вглубь орешника. "А не ходи в наш садик!" - процитировал я сам себе милиционера, посто-янно дежурившего в голубом скверике у Большого театра в самом центре Москвы, и поплелся к дому. Глава 16 Я действи-тельно спешила - меня ждал мой заве-дующий отделом Владимир Иванович Ильин, и сегодня ве-чером у нас была встреча с немецкими этнографами - намечался один занятный общий проект. Дела инсти-тута последнее время шли неважно, народ подрабатывал, как мог, и некоторых своих коллег я не видела месяцами. Застать меня на рабо-чем месте тоже удавалось не всякому, но работалось мне сейчас уди-вительно легко и быстро. Впрочем, мои академические занятия уже проходили по разряду хобби, утратив привычную им роль главного источника суще-ствования. С учениками у меня не ладилось - аспиранты сторожили и торговали, а те из них, кто добирался до защиты, получали свои белые шары за то, что добрались. Некоторое оживление научной деятельности наблюдалась только у матерых и закоренелых - средств для новых экспедиций почти не выделялось, вот и приходилось вскрывать глубинные пласты старых наработок, что однозначно свидетельствовало в пользу стресса как временного катализатора перехода экстенсивного в интенсивное. Да, романтические времена миновали, и надежды на улучшение ситуации в ближайшее время, увы, не существовало. Этой осенью речь шла о сохранении позиций в бюджете следующего года и своевременности финансирования, но итоги утренней встречи делегации молодых ученых Российской Академии наук с членом правительства все же превзошли мои ожидания. Перед встречей мой коллега из Института океанологии получил мягкий упрек от референта за отсутствие парадного костюма, после чего референт впервые узнал о размере оклада научных сотрудников и постарался ускользнуть из помещения, потому что оклада как раз хватало на пять хлебов и две рыбы (Матфей 14, 13 - 21; Марк 6, 30 - 44; Лука 9, 10 - 17; Иоанн 6, 1 - 13), и выкроить долю на новый костюмчик было сложно. Спустя четверть часа после начала встречи нам дали понять на самом высоком уровне, что страна без нас в ближайшее время обойдется, и цинизм нашего собеседника выглядел слишком откровенным даже для клоунады смутного времени. Летите, голуби, летите... Самая грустная вещь всех времен и народов - это, пожалуй, "Сирены Титана" Курта Воннегута. Космическая пьеса с триединством равнодушия времени, равнодушия пространства и равнодушия действия - попробуй-ка, будь счастливым после спектакля со своей неуместной жаждой любви. А стоит ли вообще требовать любви от Эпохи, Территории и Закономерности? Пару газетных публикаций по итогам встречи я, конечно, организую, но это пока все, чем можно ответить. Завтра что-нибудь придумаем, ведь завтра будет другой день, а сейчас не перейти ли в мемориальную фазу, если уж судьба послала мне привет с этим молодым человеком? Неудачно попал, вот только - спешка, досада, чепухи наговорила... Плохой сон приснится ему сегодня... Да, моя солнечная Пакавене оставалась со мной, но где-то там существовала и другая Пакавене, где меня уже не было, и поэтому всегда лил дождь - черненький антифайл, возникший в тумане с химерической услужливостью директории "Temp", и какое отношение имел он к стандартному населенному пункту в чужой стране, где шла своя жизнь, и строились дома, и старики умирали, а дети рождались, и все каждый день ели вареный картофель с копченым салом и смотрели, как там поживают на западе? Собственно говоря, этот пункт и назывался по-другому - по имени большого озера, и зачем ему нужна та другая Пакавене, где на мокром песке остались отпечатки наших кроссовок? Там-то уж точно обойдутся без нас... Хотят избавиться даже от воспоминаний... Однажды, под горячую руку, я и сама хотела избавиться от всех воспоминаний сразу, и можно, конечно, сетовать, что мысль изреченная есть ложь, а мысль запечатленная - ложь вдвойне, и вообще, как могут воспоминания быть адекватны ушедшей реальности, если у каждого из нас была своя Пакавене, и другие были туда не вхожи? Но в моем тексте, и в самом деле, кое-что было напутано, напутано специально и злонамеренно, и конец истории был несколько иной - примерно с того места, когда с мясником было покончено, все уехали на прокурорском газике, а героиня, оказавшись у себя в комнате наедине со своим чемоданом, сняла со стены ружье, провисевшее на сцене пару актов в полном бездействии, и ружье выстрелило. Трудно сказать, зачем она это сделала. Возможно, она никак не могла идентифицировать себя с принцессой, до посинения благодарной победителю местного чудовища, представить которого в лучшем свете было невозможно только потому, что лучшее - враг хорошего. И вообще пора было опускать занавес, и зрители, ощупывая номерки в карманах, с нетерпением ждали заключительной сцены с простыми искренними словами ("Сердце поет..."), а этих слов у героини сегодня не находилось, потому что в Датском королевстве было неладно, и все грешили на чудовище только потому, что боялись заглянуть в зеркало - ведь все зеркала уже давно окривели, натужно извиваясь в попытках угадать тот радиус кривизны, при котором отображение выглядело бы вполне прилично. Собственно говоря, и отличить героя от героини уже было нелегко - оба были закованы в одинаковые латы, и к концу последнего акта им уже было легче молчать, чем говорить, но они по-прежнему ходили парой, потому что не могли забыть тех редких мгновений, когда видели друг друга без железных доспехов. Можно сказать совершенно определенно, что героиню в этот недобрый час вовсе не прельщали темпы развязки в "Гамлете", когда все быстро сыплют соль на чужие раны, и ситуация стабилизируется, потому что проблемы исчезают вместе с людьми. Просто пора было уезжать, и впереди маячило короткое бабье лето, а там уже не за горами был и Покров день, когда мокрую бесприютную землю заносит первым снегом, и она каменеет, надеясь на лучшие времена, а каменеть сиднем и ждать хорошей погоды было не в харак-тере героини, и лишняя информация в этом свете представлялась полезной - быть может, ей удастся тогда найти самые правильные слова для нелегкого вечернего разговора, хотя... Хотя для тех, кто родился в России, иногда лучше всего отдаться на волю волн и плыть по течению, куда глаза глядят. Сегодняшний день, однако, был особенным, и счастливое избавление от смерти в этот момент уже не казалось героине главным событием. Главным было другое - оставшись одна, она вдруг связала мелкие детали бытия последних дней, включая лояльность Восьмеркина и внезапную неприязнь к бутерброду, в единую картину, и старые декорации к пьесам "Казаки-разбойники", "Кошки-мышки", "Любит - не любит" срочно сдавались в утиль-сырье, а ослепительно-розовые скрипки, пока в театре шел ремонт, разучивали новые мелодии убаюкивающего свойства, и всему миру предлагалось немедленно учесть обстоятельства и приспособиться под декорацию к пьесе "Дочки-матери". Маленький эпизод с конвертом был деталью этой грандиозной мировой перестройки, но доля случайности в эпизоде, конечно была - нужно было достать из чемодана чистое полотенце, а под полотенцем оказался так и не вскрытый конверт. А далее ружье выстрелило, и кое-какая правда тут же вышла наружу, но не могла похвастать положительно ничем, кроме собственной правдивости - как надпись на могиле самого заядлого неудачника: "По крайней мере, он честно прожил свою жизнь". - Дорогая Марина! - писала мне Люба, - я узнала то, что ты хотела. Человек, о котором ты спрашивала, никогда не был женат. Если твои планы не изменятся, то мы скоро увидимся. До скорой встречи! Я попыталась привести мысли в порядок, и через некоторое время, увидев отблеск красных сигнальных лампочек во внимательных глазах экспериментатора, закатанные рукава белого халата и шприц в безжалостных волосатых руках, явственно осознала себя белой мышью, забившейся в угол клетки, Картинка впечатляла, но дело портили руки - руки были не те, они были бережными и нежными. В конце концов, уж, о чем - о чем, а по поводу именно этой детали картинки мы со своей героиней могли судить вполне авторитетно. Тем не менее, информация была принята к сведению, и процесс пошел бы-стро, с волнами и бу-рой пеной. Мой ко-раблик минут с два-дцать все еще участвовал в съемках - то с алыми парусами на мачтах, то под Ве-селым Роджером, то в поисках капитана Гранта, но внутреннее беспо-койство уже подтапливало трюмы, поскольку отдельный, случайно уцелевший айсберг мог принять его дуриком за "Титаник". Прогрунтованный и многослойно окрашенный корпус судна к концу съемок выглядел еще почти новеньким, но мелкая сетка трещинок уже покрывалась кое-где ржавчиной, а что творилось в про-странстве под днищем - и рассказать было трудно! Прозрачные тельца густо населяли это пространство, чтобы, натешившись свободой, на-всегда прикрепиться к какому-нибудь днищу. Паренхимулы дрыгали жгутиками в разные стороны и, выворачивая губки наизнанку, норовили сами себя поцеловать; целобластулы пузырились и, ус-ложняясь до амфибластул, приобретали необходимую целенаправленность поиска; гемоцианиновые науплиусы, выпучив глазок, вырабатывали голубую кровь для будущих куколок, а пухленькие тро-хофоры с мерцательным поясом ресничек лениво увертывались от шустрых эволюционно-продви-нутых велигеров. С точки зрения Баронессы, к примеру, это были личинки всяких прилипчивых организмов, врагов мировой навигации - она обожала экзаменовать гуманитариев каверзными вопросами типа: "Относятся ли пауки к насекомым?", но мой кораблик плавал в сказочных пространствах Пакавене, и прозрачные тельца поэтому трактовались мною в качестве этаких платоновских эйдосов, эфирных зародышей всяческих версий бытия, и то, что, в конце концов, прилипло к днищу, объясняло ситуацию не лучшим образом. Love story была коротенькой и яркой - достаточно коротенькой, чтобы мгновенно пробежаться по страницам, и достаточно яркой, чтобы героине не почувствовать сейчас страшной досады. - Шекспировская "Буря" (далее - неперево-димая игра слов), не меньше! - думала она сна-чала, - и мы читаем книги Просперо, воюем с духами природы, воздымаем волны и гоняем корабли. И все ради пошленькой развязки - девочке пора замуж, а мальчик боится жениться. - Безусловно, рыцарь, - дума

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору