пятнадцать баб
   Вернутся навсегда...

   На мостках в окружении двух абсолютно голых дам сидел неизвестный мне
Красавец.  Дамы  же  были  хорошо  известны  -  Наталья  Виргай   и   ее
приятельница Ольга, сотрудник Эрмитажа, и занимались они  своим  обычным
делом - уговаривали очередную  жертву  вступить  в  ряды  нудистов.  Для
вступления в эту секту нужно было сбросить  одежды  самому  и  уговорить
раскрепоститься подобным же образом кого-нибудь из традиционалистов. Тут
же под солнышком собака  Джесси  сушила  свое  мохнатое  рыжее  одеяние,
благодаря которому ей никак не удавалось вступить в нудистскую партию.
   Разгадать истинные намерения дам для опытного  пакавенца  было  делом
нехитрым - Наталья в неустанных поисках полезных деловых связей  никогда
не упускала случая завести новое знакомство, а Ольга всегда имела  такой
одинокий и приятный вид, что  ее  сразу  же  хотелось  удочерить.  Таким
образом, речь шла вовсе не о здоровой  конкуренции,  а  о  массированной
атаке объединенных нудистских сил.
   Красавец был твердым орешком, с чем  я  его  и  поздравила  к  явному
неудовольствию функционерок.
   Красавец приятно улыбнулся и спросил, не имею  ли  я  альтернативного
предложения купаться в джинсах. Я заметила, что  здоровый  центризм  еще
никому  не  повредил,  и  пошла  раздеваться,  успев  отметить,  что  он
действительно очень  красив  -  темный  шатен  в  христовом  возрасте  с
голубыми глазами и неженской фигурой.
   В этих глазах можно было бы пропасть бесследно, и, обычно, такие типы
хорошо смотрятся на экране, но в быту  страдают  излишним  нарциссизмом,
поэтому я и не увлекалась красавцами после своего  короткого  неудачного
замужества.  С  окончательным  классификационным  раскладом  торопиться,
однако, не следовало, потому что матушка-природа  всегда  сложнее  любых
наших представлений о ней и может преподносить всяческие сюрпризы.
   - Жизнь все равно не  складывается,  -  думалая,разглядываяего  из-за
кустов орешника, - неплохо бы завести ребенка от такого вот  экземпляра,
красивым детям легче живется на этом свете. Хотя...
   Хотя время у меня еще было, и, по моему глубокому убеждению,  спор  о
первичности курицы или яйца был абсолютно бесплоден,  как  и  полученное
таким образом яйцо. Первичен, если смотреть правде в глаза  и  забыть  о
Лилит, был, увы, петух (Бытие 6-26), а все остальное уже шло в  качестве
приложения. Это, впрочем,  не  умаляло  моей  симпатии  к  феминистскому
движению, ратовавшему за свободный полет над  ограждением  курятника,  и
мне всегда было жаль, что у Екатерины Второй не было законной дочери.  В
конце концов, во времена российских  императриц  у  нас  на  дворе  была
великая эпоха, и расплатиться при случае рублем за устрицы было можно  -
ну, если в Париж по делу срочно...
   Озеро Кавена представляло  собой  маленькую  бездонную  букву  "о"  с
небольшой илистой отмелью, заросшей слева от мостков камышом. К середине
лета у противоположного берега в теплой воде расцветали белые лилии,  но
мы знали, что стоит нырнуть поглубже, как из черных глубин протягивались
ледяные руки, и сердце бездумного купальщика сжималось  от  ужаса  перед
объятиями бездны. Детей поэтому пускали плавать с надувными  кругами,  а
ныряли они только под самыми мостками, доставая со дна  всякую  всячину,
типа потерянных в прошлые годы расчесоки мыльниц.
   Один шустрыйребенок, по прозвищу Суслик,  вытащил  даже  мельхиоровый
нож, утонувший, вероятно, в ходе  приятного  пикничка.  После  некоторых
размышлений Суслик снова утопил нож, утверждая,  что  русалки  ежедневно
скоблят им пятки, как это делает на мостках тетя Наташа. Весь  бомонд  с
этим немедленно согласился - весь, кроме  Натальи  Виргай,  которая  уже
примеривалась  использовать  в  этих  целях  безопасные   бритвы   фирмы
"Жилетт", внезапно  появившиеся  на  советских  прилавках.  Человечество
может отказать себе в чем угодно, но не в прогрессе!?
   ЭтотСуслик,постояннофигурирующийв    летней    Пакавене,быламаленькой
девочкой с копной темных волос, напоминавшая худобой своего  шоколадного
тельца,  впитывавшего  каждый  лучик  прибалтийского  солнца,   волчьего
питомца Маугли. Она жила с ро-дителями на первом этаже  нашего  дома,  и
Барон, нелюбившийбрюнеток,постоянноеезадирал. Суслик относилась к  нему,
как к соседскому хулигану, и я сама однажды была  невольным  свидете-лем
их занятногодиалога, когда Барон, придя после предвари-тельной пикировки
в  состояние  крайнего  раздражения,  довел  до  ее  сведения,  что  она
абсолютная дура, а Суслик вежливо отвечал, что он и сам такой же.
   Не успела я снять джинсы, как из-за поворота дороги донесся радостный
визг, и появился бородатый композитор  Сидоров,  обремененный  своими  и
чужими детьми. Сидоровтак любил детей, что, спустя года три,  открыл  со
своим  приятелем  Колокольчиковым  детский  музыкальный  театр,  и   они
завоевали, впоследствии, на этом  деле  какую-то  премию  типа  "Золотая
пасочка". Сейчас же он нес полоскать  постиранное  им  самим  постельное
белье, а была ли у него супруга -  мне  так  и  не  удалось  понять.  Не
исключено, что дети просто отпочковывались от Сидорова, и при  этом  его
не убывало. Все вновь прибывшие мгновенно разделись  догола,  и  Сидоров
зашвырнул простыню в воду.
   Процесс полоскания  простыней  был  на  Кавене  весьма  увлекательным
занятием, так как можно было  прыгать  с  мостков  на  распластанные  по
поверхности полотнища. Вот тут  меня  и  постигла  беда!  Собака  Джесси
обожала прыгать в воду  парой,  а  я  частенько  ее  обманывала,  только
имитируя прыжок. При этом Джесси не удерживалась и сваливалась в воду  в
полном одиночестве, а потом выбиралась  на  берег  с  громким  обиженным
лаем, взмучивая ногами черный жирный ил.
   Когда я прыгнула на сидоровскую  простыню,  Джесси  тут  же  сиганула
вслед. Простыня не дала уйти мне под воду достаточно быстро,  и  собака,
почуяв неладное,  стала  загребать  когтями  по  моей  спине.  Результат
оказался весьма плачевным. По общему  мнению,  композиция  из  простыни,
женщины  и  собаки,  замоченная  в  черной  воде  с   кровью   выглядела
нестандартно, но лично я предпочла бы оказаться в толпе зрителей. Убитая
непонятным, собака поползла  на  берег,  я  же  поднялась  на  мостки  и
сказала: "Ну, вы, ребята, даете!" (эта фраза в чуть измененном  варианте
впоследствии стала ключевой в "Особенностяхнациональной охоты").
   Самым расторопным оказался Красавец -  именно  он  успел  подать  мне
руку, осмотреть спину и  предложить  воспользоваться  его  автомобильной
аптечкой. Мы отошли к машине, где он  быстро  смазал  царапины  йодом  и
какой-то мазью.
   - Что это за мазь? - спросила я в силу природной недоверчивости.
   - Это вытяжка из свиного глаза, мне подарили мои коллеги из Института
Гамалея, они сами ее составляют, и раны рубцуются в момент.
   - Значит, я в руках профессионального лекаря?
   - Безусловно. Полагаю, минут через  десять  раны  подсохнут.  Я  могу
подвезти вас к дому, мне все равно пора уезжать.
   - Ну, как там, очень страшная картина? - спросила я, поблагодарив  за
помощь.
   - Не очень, до свадьбы заживет.
   - Значит, через неделю!
   - Вас можно поздравить? - спросил он, помолчав.
   - Нет, свадьба у хозяйского сына, но я приглашена.
   - Значит, вы дачница?
   - Да, уже пять лет. А вы, какими судьбами в Пакавене?
   Оказалось, он приехал отдохнуть сюда по рекомендации своей  знакомой,
и первые часы оставили самые благоприятные впечатления о здешних  краях.
В благодарность за помощь я рассказала о кабаньей опасности и обрисовала
вкратце местные достопримечательности.
   - Так вы едете со мной?
   - Пожалуй, я воспользуюсь вашей любезностью еще раз.
   По неровной лесной дороге он вел машину очень медленно,  а  я  сидела
боком, не прикасаясь к спинке сиденья, и разглядывала  своего  спутника,
чувствуя, как майка потихоньку прилипает к  ранам.  Машина  вырулила  на
шоссе и через пятьминут достигла Верхней Пакавене.
   - Где же ваш дом?
   - Вот этот, с резными конскими головами на  крыше.  Но,  если  можно,
остановитесь немного подальше, у сосен.
   - Сколько вам лет, Марина Николаевна? - спросил он внезапно, взглянув
на дом.
   - Двадцать семь, - ответила я с металлической ноткой в голосе, - но я
знаю, что выгляжу студенткой старших курсов, если вы об этом.
   - Всего доброго, - произнес любезный доктор, - обращайтесь ко мне при
необходимости, я поселился не так уж далеко.
   - Не укладывается он пока в предполагаемый типаж, слишком уж  сдержан
и деловит, - подумала я, еще  раз  утонув  на  прощание  в  его  голубых
глазах.
   Зализывание ран - дело интимное, и я вернулась домой  кружным  путем,
не  попадаясь  тетке  на  глаза,  чтобы  уберечь  стариков  от  излишних
отрицательных эмоций. АндрейКонстантинович, а именно так звали Красавца,
поехал в райцентр за мелкими покупками. Через час появилась Баронесса  с
сообщением, что к  Вельме  в  гости  приезжали  сыновья  -  председатель
колхоза Вальдас и прокурор Титас. Братья любили обговаривать свои дела в
мамашиной баньке с кружечками пива в руках, и Барон всегда присутствовал
на этих переговорах в качестве члена-корреспондента, после чего  отбывал
в поместье председателя на всю ночь для завершения культурной программы.
   Обычно после таких поездок Барон с утра был вялым и прибегал  просить
пятнадцать капель (почему  именно  пятнадцать  -  сказать  сложно),  что
соответствовало примерно двум двойным. Баронессу подмывало  совершить  в
знак протеста какую-нибудь акцию, и мы,  надев  темные  очки,  шляпки  и
приличные платьица, посетили для  начала  местный  бар,  где  выпили  по
чашечке двойного кофе с пресноватыми крекерами.
   Сочетание природной дикости и цивилизации в Пакавене было немыслимым,
и  даже  местные  крестьяне,  приодевшись   по   праздникам,   выглядели
законченными буржуями, чего не увидишь в русской деревне.
   За соседним столиком сидели две девицы в темных  очках  и  одинаковых
желтых мужских галстуках на голых шеях, потягивая через  соломинки  свои
коктейли с уму непостижимой важностью. Старшая девица,  с  нахлобученной
на лоб синей  шляпой,  звалась  Татьяной,  а  ее  малолетняя  подруга  в
ретро-платочке и глазами в стиле "вамп" откликалась в  Пакавене  на  имя
Суслик. Они, как и мы, раздумывали, чем же расцветить в ближайшее  время
свое недолгое существование на этой земле...
   Вернувшись домой, я отправилась к тетке и, войдя в  комнату,  увидела
там давешнего знакомца, беседующего с Виктором Васильевичем.
   - Познакомься, Марина, - сказала тетка, - это Андрей  Константинович,
он  последнее  время  лечит  Виктора,  я   тебе   рассказывала.   Андрей
Константинович прибыл недавно, пока ты была в лесу, и  сразу  же  поехал
купаться на Кавену.
   И ведь действительно, она не раз рассказывала мне, что года три назад
случайно встретила своего сокурсника по химфаку,  у  которого  племянник
оказался  доктором  наук,  заведующим  какой-то   странной   медицинской
лабораторией. Они возобновили знакомство, племянник по  дядиной  просьбе
начал  лечить  Виктора  какими-то  новыми  иностранными  препаратами,  и
состояние дядьки существенно улучшилось, хотя наблюдать со стороны,  как
он принимает по три чайных блюдца таблеток в день, было невыносимо. Судя
по  рассказам  тетки,  я  представляла  себе  это  медицинское   светило
несколько иначе.
   - Марина Николаевна, этнограф,  -  представилась  я  заново  светским
голосом, - и где же Наталья Николаевна вас поселила?
   - В этом же доме, на втором этаже, - ответствовал гость, и глаза  его
засмеялись. Я моментально сообразила, что единственная пустая комната из
четырех возможных в мансарде отделяется от моей угловой  кладовкой,  где
зимой хранились наши с теткой дачные вещи. Да, дела...
   Мы поужинали на террасе  отварной  картошкой  с  тушеными  в  сметане
лисичками и поджаренной щукой, гость внес лепту свежей  клубникой,атакже
бутылкой сухого вина, доставшейся целиком молодежи.
   Щукуподарил добренькийБарон, но дядька рвался в бой сам,  хотя  и  не
мог влезть в лодку без посторонней помощи. Надежды заполучить компаньона
оправдались  -  оказалось,  доктор  уже   успел   купить   в   райцентре
соответствующую лицензию, и они сговорились порыбачить.
   Я немного рассказала о здешних тусовках и грибных мес-тах,  а,  когда
разговор коснулся печальной темы, доктор выразил желание посетить могилу
бабушки - оказалось, он успел подру-житься  с  Евгенией  Юрьевной,  и  я
пообещала сходить  с  ним  на  кладбище.  Старики  относились  к  Андрею
Константиновичу с пре-великим почтением, а он держался довольно мило,  с
веселой со-лидностью, и подробно расспрашивал, чем я зарабатываю себе на
жизнь. Про детали состоявшегося ранее знакомства гость и не  за-икнулся,
и, хотя это  было  моей  инициативой,  и  его  понятливость  заслуживала
похвалы, наличие общей тайны с этим излишне уве-ренным в себе  человеком
меня раздражало. Поэтому я так и не предложила показать гостю турбазу, и
после ужина, пожелав  всем  спокойной  ночи,  пошла  навестить  временно
вдовствующую Баро-нессу.
   В ее флигеле, в связи с отлучкой Барона, зрел заговор, и  третий  его
участник - местная почтальонша Ирена,  тоненькаясимпатичнаяблондинка,чей
супруг Витас все свободное время намеревался теперь проводить в  обнимку
со своим квартирантом Генрихом, уже была на месте. Затевалось устройство
альтернативного       девичника,       и,       обговорив        детали,
Баронессапосмотреламоюспину  и  подмазала  ее   йодом,   пообещав,   что
послезавтра все заживет. Я в ответ вынула из кармашка рубль,  и  подруга
расцвела - она обожала получать гонорары, а я любила радовать  друзей  в
нужное время и в нужном месте, и мы с удовольствием играли в придуманные
нами игры.
   Следует  отметить,  что  сравнительно  недавнее  буржуазное   прошлое
республики сильно сказывалось на менталитете  аборигенов.  Все,  кого  я
знала в деревне, занимались мелким частным предпринимательством  еще  до
того, как это вошло в моду. В  нашей  баньке,  оккупированной  Стасисом,
стоял маленький  печатный  станочек,  украшавший  заурядные  пластиковые
пакеты импортными орлами штата  Монтана,  а  у  Жемины  были  поставщики
левого трикотажа, распространявшегося ею среди туристов. Наш хозяин Юмис
кому-то что-то строил из древесины, чья ботаническая принадлежность была
вполне очевидной, в отличие от ее социального  происхождения,  а  старый
Станислав,  отец  Юмиса,  помимо  занятий  левым  янтарем,  латал  обувь
дачникам, минуя свою мастерскую, и коптил желающим кур, колбасы, сало  и
угрей.
   Угри представляли здесь самую твердую валюту, и  все  знали,  сколько
угрей стоил Юмису фальшивый больничный лист  во  время  заготовки  сена,
сколько угрей  освободили  Стасиса  от  армии,  а  сколько  -  позволили
Альгису,  второму  хозяйскому  близнецу,  проходить  службу  в  пределах
республики. Врачи в больницах тоже любили эту рыбку, хотя плановые уколы
пенициллином шли в последнее время по  рублю.  Впрочем,  с  приезжих  не
брали - мало ли кто куда сообщит, и родители Суслика,  когда  ребенка  в
позапрошлом году прихватило  с  аппендицитом,  засвидетельствовали  свое
почтение  коньяком  "Наполеон",  как  это  было  принято  в   московских
клиниках.
   Бывшая  учительница  Эугения  приторговывала  небеленой  шерстью,   а
вязальщиц салфеток, льняных юбок и шерстяных  свитеров  в  деревне  было
счесть-не-перечесть. Браконьерские меха сплавлялись в  город  Ленинград,
здесь они почему-то не шли. Одна портниха давала напрокат  всему  району
длинные свадебные платья, а в конце деревни  в  огромном  подвале  сарая
Бодрайтисов с выездом под стеклянной  оранжереей  обслуживались  частные
автомобили.
   Баронесса мгновенно усекла этот капиталистический дух, не  угасший  в
республике при реальном социализме, и  включилась  в  игры  со  страстью
новообращенца. Она имела  в  деревне  небольшую  врачебную  практику,  и
местные люди отдаривались от Баронессы прошлогодней картошкой и  свежими
яйцами, но при этом все были довольны, памятуя притчу о  местонахождении
бесплатного  сыра.  Сейчас,  к  примеру,  с  земской  докторшей   велись
переговоры о тайном лечении сынка местного туза, подцепившего на турбазе
дурную болезнь. Она измеряла давление,  массировала  натруженные  спины,
делала уколы и привозила из Ленинграда дефицитные лекарства. Денег семье
всегда не хватало, так как Барон, будучи в юности откровенным  шалопаем,
получил диплом о высшем  образовании  только  в  этом  году,  увеличивая
стипендию все эти годы мытьем химических стаканов (шестьдесят  рублей  в
месяц) и  резьбой  недорогих,  но  очень  изящных  изделий  из  коровьих
роговибивнеймамонта.
   В последующие годы подобная расторопность на  Руси  уже  не  вызывала
удивления, но тогда это выглядело непривычным и захватывающим. Вообще  с
Баронессой соскучиться было невозможно, и мой рубль  был  не  платой  за
услугу, а признанием конкурентоспособности Баронессы в этом  мире  и  ее
права на свободный труд.
   На прощание Баронесса рассказала нам леденящую душу историю о встрече
последнего Нового года. За полтора часа до главного  событияим  позвонил
Генрих и пригласил к себе, поскольку временно был  одинок  и  несчастен.
Они отвезли Ваню на такси к матери Баронессы,  и  за  четверть  часа  до
двенадцати прибыли на место встречи, но к тому времени Генрих уже  спал,
уничтожив предварительновесь имеющийся запас спиртного. Достучались  они
до него только в начале первого, и тут же уехали назад, разыскав такси с
большими трудностями и по двойному тарифу.
   - Кстати! - сказала баронесса, -  Генрих  на  тебя  очень  жаловался.
Говорит, ты мурыжила его полдня с завтраком, вместо  того,  чтобы  сразу
налить. И фасон твоего платья ему совсем не понравился.
   Я приняла это к сведению, и мы расстались. Во дворе никого  не  было,
кроме  маленького  Восьмеркина,  производившего  в  песочнице  куличики.
Увидев меня, младенец тут же выронил из рук желтенькую пасочку и залился
слезами. На его рев из-за угла  выбежала  Татьяна  и  безропотно  унесла
малыша в  беседку.  Когда  я  подошла  к  дому,  унося  свою  израненную
несправедливой детской слезинкой душу, из  окна  выглянула  пани  Вайва,
свекровь Жемины. Разукрашенное во все цвета радуги  личико  старой  пани
выглядело в обрамлении оконной рамы  весьма  живописно.  Ей  самой  окно
служило голубым экраном, демонстрируя ежедневно весь набор  программ  от
"Утренней гимнастики" до "Спокойной ночи, малыши",  после  чего  старица
удалялась на покой.
   Мое  появление  в  кадре  старушку  всегда  радовало,   поскольку   я
почтительно раскланивалась с ней и подносила,  при  случае,  плошечку  с
ягодами. Русским языком она предпочитала не пользоваться, и у  нее  была
для меня отдельная ласковая фраза, которую  Жемина  переводила  примерно
так: "Невеста с глазами цвета леса".
   Сейчас же ее нарумяненные щечки тряслись от страха.
   - Не ходи одна в лес, не ходи. Он  где-то  тут,  он  уже  триста  лет
убивает наших девушек.
   - Кто он, пани Вайва?
   - У него шерсть на груди, алица я не разглядела. Мне было  двенадцать
лет тогда, я убежала от него и сломала около дома ногу.
   - Спасибо, пани Вайва, я поберегусь.
   За    кладовкой    было     тихо     -     мой     сосед,     видимо,
вкушалгде-топрелестидачного  сезона  (интересно,   где?),   но,   спустя
некоторое  время,  послышались  мужские  шаги  и  дверь   слева   слегка
скрипнула. Немного погодя, когда я уже отходила ко сну, стараясь  лежать
только на боку, под моими окнами раздались знакомые голоса.
   Оказалось, к вечеру на один денек прикатил  Александр  Иванович,  муж
Натальи Виргай, технарь  по  образованию,  возводивший  летом  совхозные
коровники в составе лихой бригады шабашников, пока жена с сыном отдыхали
в Пакавене. Его напарник Юрка  Тищенко,  невысокий  бородатый  симпатяга
средних лет, декоратор одног