Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
онно
относились к приезжим, и крупные душистые ягоды черной смородины стоили,
по московским понятиям, фантастически дешево. Моя тетка стерилизовала их
без сахара по методу "пух-пух" и, упаковывая в два пластиковых пакета,
отсылала посылкой к себе в Балашиху.
Мы подъехали к большим воротам, окаймленным бузиной. Новый деревянный
двухэтажный дом с обилием кружевной резьбы располагался на окраине
города у небольшого лужка, за домом стоял массивный каменный сарай
буквой "Г", в передней части которого находились кухня, кладовая и
небольшая гостевая комната, а хвостик от буквы был представлен гаражом,
двумя пустыми стойлами и столярной мастерской. В доме имелся и
полуподвальный этаж, отделанный деревом, где был устроен бар и стоял
большой старинный рояль. Под сараем тоже имелось большое подвальное
помещение, соединявшееся подземным ходом с домом и оборудованное под
фотомастерскую и овощехранилище.
Палисадник поражал обилием цветов, а между зданиями, около
деревянного столба, увенчанного резной мужской головой, был сооружен
занятный рокарий с камнеломками, очиткамиикарликовым можжевельником. Со
стороны луга вдоль забора рос шиповник, и последние цветы его розовели в
густой зелени. Большая лайка заметалась, виляя хвостом, в обширном
деревянном загончике - лаек нельзя сажать на цепь, это было известно.
- Я получил свою долю от брата за отцовский дом. Еще кое-что
досталось, ну и сам подработал, конечно, - уточнил Линас происхождение
своего богатства, - а дом мы сами с братом строили.
- Теперь хочу купить лошадь, - добавил он и перешел к текущему
моменту, - я накопаю сейчас молодой картошки.
После ужина мы перешли в бар, и, выпив немного вина, я стала
разглядывать многочисленные дипломы и всякие прочие свидетельства
журналистских успехов, развешанные на стенах.
- Я не хочу уезжать из родных мест, - объяснил он мне свое величие,
никак не соответствующее провинциальным масштабам, - хотя иногда очень
хочется поговорить со свежим человеком.
Мы поговорили, и Линас отошел от бара к роялю. Мелодия из фильма об
автогонщике и его женщине, которую он терял и находил на случайных
перронах настраивала на сентиментальный лад, и я решила, в противовес,
закурить.
- Не нужно! - тут же среагировал он, и, подхватив на руки, отнес меня
на второй этаж этого сказочного замка в деревянную резную спальню.
Бурного натиска прошлого вечера не последовало, я чувствовала себя
весьма ценным объектом научного изучения. Проверялись все мои реакции,
по ходу следствия менялись методики и результаты тут же заносились в
потайные файлы его большого мускулистого тела. Казалось, чем бы он не
занимался, результат предполагался быть положительным и только
положительным.
Рано утром я открыла глаза и натолкнулась на пытливый взгляд серых
глаз. Один Бог знал, о чем думал сейчас этот человек, но я не
любопытствовала, мне было все равно.
- Я ухожу в редакцию, - сообщил он, - вставай, я покажу тебе
хозяйство.
Подобный наказ получала, насколько я могла вспомнить, только Золушка,
но я приняла вызов и полила грядки, собрала клубнику, выполола сорняки в
картофельных рядах, вымыла полы, приготовила обед и покормила собаку.
Линас появился около четырехс большой сумкой, переполненной всякими
мясными продуктами, и застал Золушку на рабочем месте, перемазанную, как
и полагается по сюжету, грязью, с мокрым подолом и красными от репчатого
лука глазами.
- Тебе не кажется, что ты уже купил лошадь? - спросила я, но получила
в ответ широкую улыбку, поскольку зрелище ему явно понравилось. Золушка
была отправлена приказным порядком в душ. Я сидела без единой мысли на
хорошо струганной лавочке, не в силах раздеться от усталости, когда
Линас, ввалился в душ, успев, очевидно, осмотреть результаты моих
трудов. Быстро скинув одежду, он подошел ко мне, и так же быстро раздел,
поворачивая как большую куклу с незаведенной пружиной. Струи горячего
душа ласково полились на мое измученное деревенским трудом тело, он
легонько вскинул меня на грудь и ...
Я отдавалась его ритму с покорной бездумностью, но в какой-то момент
внутри ожили ласковые слова, так обжигавшие меня в тот свадебный вечер,
и мое тело, занемев на секунду, затрепетало в острых сладких спазмах.
Положительный результат был, наконец, получен, и принят партнером
полностью на свой счет.
Поджаривал мясо и накрывал стол он сам, потом я полчаса полежала, и
усталость исчезла.
- Брат, похоже, выкарабкается, - сказал он, - утром я ездил в
больницу с его женой.
Сегодня он был разговорчивее и рассказал о семье брата, о своих
родителях и погибших в сибирской ссылке родственниках.
- Мне хочется сфотографировать тебя в национальной одежде, - сделал
Линас неожиданное предложение и повел меня в кладовую, где в большом
деревянном сундуке с темными металлическими заклепками хранились наряды
его покойных бабушек. Я тут же ушла в изучение фасонов и отделок, и он
терпеливо ждал, пока я, наконец, не облачилась в узорчатое великолепие
той из бабушек, которая имела приблизительно мои размеры, и не спрятала
волосы под высокий кокошник. Работа фотомодели была не из легких, но
меня подстегивала та смесь восхищения и горделивого довольства, которой
светились его глаза в промежутках между щелчками фотоаппарата. Я
распускала свои длинные русые волосынад старой прялкой, фигурировала на
фоне деревянной резьбы, томилась у колодезного ворота и под деревом
среди опавших летних яблок, которые завтра должна была убрать. Да,
дела...
Пока я убирала наряды в сундук, кормила собаку, мыла посуду и
занималась другой всячиной, фотографии уже были готовы. Он,
действительно, был мастер своего дела (или своих дел), но вечером все же
потерпел сокрушительное фиаско, когда все его усилия волнами разбивались
о жесткие конструкции, скрывавшиеся в ватном теле механической куклы
Суок. Мои искренние усилия реанимировать свой труп - вот что привело его
в подлинное отчаяние. Но Линас был упрям, как и все его сородичи, и,
после долгого молчания, решил не сдаваться.
- У нас есть время.
- Ты помнишь наш разговор на сеновале?
- Да, ты сказала, что у тебя что-то произошло. Но я не спрашиваю ни о
чем, меня это не касается.
- Как сказать! Мне жаль, что мы не встретились немного раньше.
- Давай спать, у вас говорят, что утро вечера мудренее, - и он
положил на меня свою руку, тяжесть которой я ощущала почти до самого
утра, когда, наконец, забылась долгожданным сном. Когда я проснулась,
его уже не было, и солнце вовсю светило в окна, и маленькие вампиры
пищали в затейливых дырочках кружевных занавесок. Бог дал мне кое-что, и
десятью днями ранее я, наверное, приняла бы этот дар, а сейчас это
выглядело только усмешкой небес. Собрав вещи, я написала короткую
прощальную записку с благодарностью за гостеприимство, проставив по
привычке число и точное время, и оставила ее в двери.
Ворота деревянного замка захлопнулись, залаяла собака, и я ушла,
сократив путь к вокзалу узенькой тропинкой через небольшой луг,
расцвеченный клевером и ромашками.
Внезапно вынырнувшая из травы пушистая серая зайчиха поздоровалась со
мной нежным голосом:
"Lab diena!", и исчезла, оставив ворох встревоженных бабочек. Я
узнала заячью богиню Медейну, хозяйку здешних лесов, и ее поддержка в
этот нелегкий день сняла мой ступор, и кожа опять стала ощущать тепло
солнечных лучей и свежесть разгонявшего лучи ветерка.
Да, история плачущей Норы выглядела сейчас лишь утешительным призом.
Она умела водить смычком по скрипке, и техническая сторона дела ее давно
не пугала, но принц подарил ей старинные ноты и так прелестно подыграл
на клавесине, что ей немедленно захотелось стать владелицей именно этого
каменного замка, и никакого другого, и желание уже преобразовывало этот
мир, и все в нем, начиная с серой зайчихи, уже полнилось неизъяснимыми
тайнами и сакраментальными прелестями в самом ужасном значении
последнего слова. Вернусь, вот, как ни в чем не бывало!
До отхода электрички оставалось еще полчаса, и можно было вдоволь
налюбоваться кирпичным фасадом вокзального здания, густо заросшим диким
виноградом. Я уже садилась в вагон, как чьи-то рукиобхватили сзади мои
плечи, и поезд отправился без меня. К изумлению бывшей Золушки,
активистом хрустальной туфельки оказался вовсе не местный принц, а всего
лишь АндрейКонстантинович Селиванов. В индийских фильмах на этом месте
запели бы, а в отечественных лентах полагалось броситься на грудь и
зарыдать. Неплохо было бы действовать в национальном варианте, но я не
смогла, потому что не знала, что же делать после рыданий.
- Я сам отвезу тебя в Пакавене, - сказал он, - уж извини за дерзость.
Я молчала, прокачивая ситуацию. Выдают только лучшие друзья, и я
быстро вычислила своего полуфашистского предателя.
- Я проезжал через этот город вчера днем, в пятом часу, но не знал,
что ты здесь.
В начале пятого я была в душе, а найти меня здесь, однако, можно было
единственным образом, прочитав записку в двери.
- Зачем ты читаешь чужие записки? - спросила я.
- Не чужие, и они меня касались, - ответил Андрей Константинович, -
адрес я узнал в Пакавене.
- Ну что ж, следующий поезд через четыре часа, я вынуждена принять
твое предложение, - сказала я, и мы отправились в путь.
- Знаешь, - сказал он, - все выглядит какой-то страшнойнелепицей.Ты
позволишь мне объясниться?
- Пожалуй, да, но не сейчас. Иначе тоже придется давать объяснения. А
мне неясно пока, стоит ли вообще нам утруждаться.
- У нас еще есть время, - внезапно произнес водитель.
- Боже мой! - подумала я, - докатиться до текстуального сходства с
оппонентом. И впрямь, все мужчины одинаковы.
- Чего ты хочешь от меня сейчас?
- Позволь мне по-прежнему находится рядом, больше ничего.
Отказываться было глупо, было совершенно очевидно, что маленькая
гордая Джейн Эйр так и не смогла забыть своего мистера Рочестера.
Впрочем, викторианские условности для этого серого воробушка уже ничего
не значили, и его планы вполне соответствовали морали современной
тусовщицы среднего возраста.
- Хорошо, но не сегодня, - сказала я, - включи что-нибудь!
Грустит сапог под желтым небом,
Но впереди его печаль.
Зеленых конвергенций жаль,
Как жаль червей, помятых хлебом...
- "Предчувствие гражданской войны", - определила я сходу.
- Марина! Что ты делала в доме холостого мужчины? - спросил меня
Андрей, надеясь, очевидно, на чудо, - мне все-таки нужно знать точно.
- Ничего, кроме той малости, которую не успела сделать с женатым, -
ответила я твердо, потому что обманывать человека, не поленившегося
разыскать меня по другую сторону реки, мне уже не хотелось.
Недолго помолчав под музыку, мы прибыли в Пакавене. Мне сообщили, что
лесничиха умерлаотинфаркта, но думают, что до смерти ее довел лесник,
потому что ссорились они ужасно и собирались расходиться, но не могли
поделить имущество. Лесник, однако, наотрезотрицал
своеприсутствиеуКавеныперед смертью своейжены, хотя, где же он был в это
время, гово-рить отказывался.
Все гадали, куда делся звонарь, лесничихин отец.
Барон гостевал за озером вместе со всем своим семейством, но продукты
тетке были доставлены им в срок. На него можно было положиться, если
речь шла не о мелочах, но в мелочном масштабе это был отъявленный сучий
сын. Три года назад, когда у Жемины не было коровы, я брала молоко за
несколько домов отсюда у Терезы. Она оставляла его мне на пеньке у
своего дома, поскольку подняться к утренней дойке мне было не под силу,
но, хотя я и расплачивалась вперед, сиротливый вид белой баночки, часами
стоявшей на пеньке, заставлял ее нервничать. Однажды Барон долго и
слезно клялся темной ночью в беседке сбегать за забытой мной с утра
банкой, если я дам ему еще пятнадцать капель. Приняв дозу, он немедленно
отказался от клятвы. "Ты же обещал не кусаться!" - хором процитировали
наблюдатели гусеницу, укушенную муравьем в конце переправы. Ответ
муравья был широко известен, но Барон даже не смутился.
После дворовых разговоров я занялась стиркой, а потом поднялась в
свою комнату, где меня давно ждали захватывающие романы Дюма и Апулея.
Думать не хотелось, и я читала, пока на турбазе не кончила играть
музыка, и не стихли последние шаги всех моих соседей по дому. В соседней
комнате тоже было тихо, и я тихонько отвернулась к стене, где на
выцветших цветастых обоях уже много лет красовалось расписание местных
автобусов, нацарапанное шариковой ручкой кем-то из моих
предшественников. Прошло еще два часа, а я все ждала, пока сон избавит
меня от прошедшего дня. Теплый ночной ветерок снова и снова пытался
рассказать о красоте звездного неба, сияющей там, за открытым окном. И
я, прельстившись, наконец, рассказом, доверилась его нежным струям и
унеслась к вершинам ночных сосен. Открывшаяся черная бездна и была
вечностью, и в ней маленькими огоньками светились непохожие друг на
друга миры.
Я опустилась в первом попавшемся мире на краю оливковой рощи. На
горизонте виднелась вершина большой коричневатой горы, окутанная легкими
облаками. Там бушевали страсти, и какой-то тип громовым голосом старого
Станислава сулил всяческие неприятности своим домочадцам. У рощицы было
тепло и тихо, и серый осел щипал неподалеку молодую зеленую травку.
Внезапно послышался топот, и мимо меня по тропе пробежали полуголые
белокурые атлеты, и первый из них нес большой горящий факел.
- Эй! Добрый день! - крикнула я, но они не ответили и исчезли за
поворотом, оставив дух молодых разгоряченных тел.
- Ну, и Бог с вами, - подумала я и перелетела в следующий мир, густо
украшенный высокимиготическими замками и массивными низкими домами с
красной черепицей крыш.
В этом мире лил страшный дождь, сверкали молнии и старый Таранис
голосом Станислава возмущался новоявленными христианскими порядками.
Двери одного из домов были открыты, и я, прячась от дождя, поднялась по
лестнице, усыпанной мертвыми мужскими телами в красивых бархатных
одеяниях. В спальне у кровати лежал раненый, и я сразу его узнала.
- Вставайте, граф Де Бюсси, - прошептала я, - нужно уходить, сюда уже
идут враги.
Граф открыл свои дивные глаза и сказал с горькой усмешкой:
- Уходи, ты все равно не сможешь изменить финал, - и я ушла, заплакав
от горя и бессилия.
Следующий мир казался хорошо знакомым, и я нырнула в его кудрявую
березовую путаницу. Девицы водили хоровод, парни переминались с ноги на
ногу, а старцы заседали под большим дубом во главе с круглоголовым
старостой с занятной отметиной на лбу, обдумывая стратегию борьбы с
коварным Ильей. Тот же разражался время от времени из-за облаков
громовым хохотом, явно заимствованным у старого Станислава, и пророчил
падение власти старцев.
- Эй, - окликнули меня из хоровода, - иди к нам!
- Сейчас, только отлучусь на минутку, - сказала я, и метнулась через
космос в небольшой соседний мирок, заросший исполинскими соснами, потому
что услышала оттуда тихий женский зов.
За грубо сколоченным столом около маленькой кузни сидела авторитетная
комиссия из шести человек.
Согласия не было, и все попарно спорили друг с другом. Безусый
Тримпс, заправлявший водными ресурсами, был одет в джинсы и короткий
голубой хитон. Его волновали проблемы загрязнения подведомственной
среды, и он доказывал свои экологические истины, непрерывно проливая
слезы. Я откуда-то знала, что из правого глаза у него текли пресные
слезы, а из левого - горькие и соленые.Его противником был мертвенно
бледный старец с клочковатой седой бородой. Министерство старого Патолса
ведало разведкой подземных богатств и горноперерабатывающей
промышленностью, и то, что творилось на водах, его совершенно не
волновало. Эти спорщики имели по два решающих голоса, поскольку они
беспрестанно раздваивались в соответствии с указами сверху о разделении
министерств.
Пергрубрюса, ведающего сельским хозяйством, уже не волновали
военно-полевые страсти весенней посевной, и теперь этот молодой генерал
с веночком привядших первоцветов на голове попивал местное пиво,
пререкаясь со своим сверстником из министерства леса и
деревообрабатывающей промышленности, гонявшим муху над пивной кружкой
свежей веточкой бузины. Оба были одеты в камуфляжные костюмы, и
последний своим надменным и слегка хмурым видом напомнил мне Линаса
Пушкайтиса. Расходились во мнениях они по мелочам, потому что оба
обожали военную дисциплину, и приказы о смене сезонов или времени суток
исполняли с точностью, потрясающей ленивых штафирок.
Третью пару составляли мускулистый тип в белом халате и пузатый
господин в цилиндре.
Мускулистый, сверкая глазами под низко надвинутой таллинкой,
доказывал пузатому, что здоровье за деньги не купишь, а тот в
опровержение тряс жирными щеками, и золотые монеты в его карманах тоже
возмущенно звенели. Я тут же узнала главного здравохранителя Аушаутса и
главного финансиста Пильвитса, и у них явно был шанс договориться,
поскольку в оздоровительные центры одного без денежек другого лучше не
стоило соваться.
Слева от стола с потупленным взором стояла красивая молодица с белой
курочкой в руках, а справа на поляне два старца разглядывали друг друга
в весьма воинственных позах. У более низкого,свирепого и волосатого, на
поясе висел большой меч с рукояткой в виде зверинойголовы, а второй,
высокий, был безоружен и несколько нервничал. Наконец, из кузни вышел
человек крестьянского вида и отдал высокому сверкающее желтое копье,
украшенное венчиком из разноцветных перьев.
- Ух! - крикнул высокий голосом старого Станислава и бросился в бой.
В это время знакомый женский голос позвал меня из зарослей
можжевельника. Там стояла женщина, удивительно похожая на Лауму, но это
была не она, а княгиня Шумская - у нее был большой фольварк в Пакавене.
Рядом стоял мужчина средних лет в военном мундире, ловко обхватывающем
стройную спину.
- Меня так утомляют эти петушиные бои Перкунаса, - томно пожаловалась
княгиня. - Приглядывал бы лучше за своей курочкой! Да, кстати,
знакомьтесь, это мой кузен - барон Кирш фон Дранговец.
- Мы не могли встречаться раньше? - спросила я его, пока он целовал
мою руку. Уж очень знакомым мне показалось его лицо. В глазах офицера
забегали чертики:
- Как же, как же! На балу у вице-губернатора в Санкт-Петербурге я
танцевал с вашей родственницей, приятной замужней дамой.
Я тут же ощутила, как кружилась голова этой дамы от близости этого
красивого пруссака. Боже, как давно это было!
- Я недолго пробыл в Санкт-Петербурге, но, спустя положенный срок,
эта дама родила хорошенькую девочку, вашу прапрабабушку. Ее назвали
Варенькой, но своим отцом она всегда считала мужа своей матери.
- Тогда, княгиня, мы связаны с вами узами крови, - сообразила я,
обратившись к Шумской.
- Мне очень, очень приятно, и это дает мне право обратиться к вам с
маленькой просьбой.
- Я счастлива быть в вашем распоряжении, княгиня, - ответила я, не
подозревая подвоха.
- Тогда летим! - и она уселась на массивную черную метлу. Я уселась
позади, а наш родственник, щелкнув шпорами, приспособился на хвост