а продажу".

Глава 1

Файв Пойнтс, зима 1873 года

   Рис научился воровать, когда заболел Барт. Но  теперь  этот  уроженец
Уэльса  с  лучистыми  зелеными  глазами,   говоривший   по-английски   с
характерным валлийским акцентом, был мертв, он уже три недели как  умер.
Приехав в Нью-Йорк,  Рис  потерял  счет  времени.  Один  день  незаметно
переходил в другой. В забитых народом переулках Файв  Пойнтс  свет  мало
чем отличался от тьмы. Рис трясся  от  холода  в  своей  тонкой,  грубой
одежде, слоняясь в сумерках по улицам и нарушая обещание, данное  Барту,
предавался воспоминаниям.
   Весной, год назад, в солнечный оживленный день,  он  покинул  Рондду,
небольшой городок шахтеров-угольщиков, и отправился в  прибрежный  город
Уэльса  Кардифф.  Солнышко  приятно  согревало  его  спину,   а   легкие
освобождались от накопившейся угольной пыли. Рис  Дэвис  живо  шагал  по
разбитой дороге, не обращая внимания на натертые  до  волдырей  ноги.  С
каждым  шагом  он  все  больше  удалялся  от  нищенской  могилы   своего
отца-пропойцы. В  Рондде  его  знали  как  парнишку  Тома  Дэвиса,  сына
городского пьянчужки и тощего сироту, мать которого умерла, когда он был
еще младенцем. Его подбадривала мысль о деньгах, которые он нащупывал  в
своем кармане. В Америке никто не узнает о его  прошлом.  В  Америке  он
разбогатеет, станет важным и тогда вернется к Таре.
   Мысль о красивой дочери владельца шахты заставила четырнадцатилетнего
подростка  замедлить  шаг,  но  не  надолго.  Теперь   Тара   для   него
недосягаема. Но он вернется в один прекрасный день! Когда разбогатеет...
И тут Рис услышал скрип старой телеги, которая тащилась по дороге.
   - Паренек, хочешь подвезу? - добродушно спросил Барт.
   Так завязалась дружба. Барт, как и Рис, ехал в Кардифф, чтобы  оттуда
махнуть в Америку. Как и Рис, он вкалывал на шахтах, только  значительно
дольше. В 37 лет Барт  отчаянно  кашлял  от  угольной  пыли,  но  скопил
достаточно денег, чтобы добраться до сказочного города Нью-Йорка. Рис же
получил  небольшую  сумму  от  Тары,  которая  боялась,  что   ее   отец
расправится с юным возлюбленным. Она буквально всунула ему в руки деньги
и умоляла бежать, пока нанятые отцом люди не избили его за  то,  что  он
осмелился ухаживать за дочкой владельца шахты.
   Какие  грандиозные  планы  строили  Рис  и  Барт!  Их  нисколько   не
расхолаживала грязная, душная посудина, на которой они переплывали через
Атлантический океан. Однако вид Нью-Йорка пошатнул  эти  планы.  Он  был
гораздо  больше  и  богаче  Кардиффа,  но  широкие  бульвары,   экипажи,
запряженные четверками лошадей,  и  богато  одетые  пешеходы  настоящего
Нью-Йорка находились далеко от жалких лачуг иммигрантов. Будто на другой
планете.
   На небольшие деньги, которые остались у них  от  покупки  билетов  на
пароход, мальчик и его друг сняли небольшую комнату на  4-й  улице  Ист:
голое, невеселое, но чистое помещение. Барт, у которого английский  язык
был в приличном состоянии; устроился кучером, а Рису пришлось взяться за
низкооплачиваемую работу дворника. Вечерами они собирали на берегах реки
Ист листья мяты, которая росла там среди сорняков. Они мыли эти  листья,
вязали в пучки и потом продавали в модные отели  богатой  части  города.
Барт скряжничал и мечтал о лучших днях, а Рис тем временем практиковался
в английском.
   Юноша хорошо помнил день, когда у него не осталось  сомнений  в  том,
что Барт скоро помрет. Прошлой осенью холодные ветры начали  задувать  в
углы  трущоб  на  4-й  улице,  и  кашель  Барта,  который  совсем   было
прекратился летом, возобновился. Иногда  на  работе  Барт  даже  начинал
харкать  кровью.  Хозяин  конюшни,  боясь  скоротечной  чахотки,  уволил
валлийца. За две недели сбережения Барта и Риса растаяли, и хозяин  дома
прогнал их из комнаты. Зима продвигалась, лили ледяные дожди,  и  тонкая
одежда примерзала к спинам. Жалкого заработка  дворника  не  хватало  на
приличное жилье, поэтому Барт и Рис подались  на  юг,  где  снимали  все
более дешевые и холодные комнаты.  Наконец  друзья  оказались  в  жутком
переулке,  прозванном  "Пристанищем  убийц",  в  подвале  старого  дома,
который сдавался ворам и проституткам. Когда-то Рис  считал,  что  шахты
Уэльса мрачны и опасны, но по сравнению с районом Нью-Йорка Файв  Пойнтс
они представлялись ему настоящем раем.
   Сначала Барт откашливал черную  слюну,  потом  настоящую  кровь.  Рис
пытался побираться  на  Бродвее,  но  банкиры  во  фраках  не  проявляли
щедрости,  когда  слышали   сильный   валлийский   акцент.   Разразилась
финансовая паника, и городские трущобы  заполонили  иностранцы,  которых
многие американцы винили в экономических трудностях.
   Рис принялся наблюдать, как ловкие карманные воришки  шуровали  среди
элегантно  одетой  публики  в  богатых  районах  города,   и   попытался
последовать их примеру. При первой попытке его чуть не отлупили тростью,
но, отчаянно нуждаясь в пище  и  деньгах  на  аренду  жилья,  он  бросил
нищенски оплачиваемую работу дворника и стал практиковаться в  искусстве
воровства.
   Легче всего было что-то  стянуть  с  открытых  прилавков  итальянских
бакалейщиков, а труднее всего - у немецких мясников. Валлийцам  поневоле
пришлось превратиться в вегетарианцев. Но  однажды  ночью  Рису  удалось
стянуть кошелек и золотые часы. Теперь  они  с  Бартом  попируют,  купят
жирные телячьи ножки и большой ржаной хлеб!
   Рис ворвался в каморку с добычей и.., увидел, что Барт лежит  в  углу
без движения на охапке грязного  тряпья.  Для  юноши,  давно  привыкшего
видеть  вокруг  смерть,  одного  прикосновения  к   закоченевшему   лицу
оказалось достаточно,  чтобы  понять:  его  друг  скончался.  Застывшее,
покойное достоинство истощенного тела Барта потрясло душу юноши сильнее,
чем любая другая смерть. Он всю ночь не отходил от мертвого друга, забыв
и про телятину, и про ржаной хлеб.
   На следующий день после обеда за квартплатой пришел старый  ирландец,
который управлял доходным домом. Он вызвал  полицию,  чтобы  она  убрала
труп. Убитый  горем  Рис,  как  каменное  изваяние,  молча  наблюдал  за
происходившим, глаза его были сухими. Он так и не узнал, где  похоронили
Барта. Двумя днями позже  ошеломленного  несчастьем  юношу  выселили  из
комнаты.
   Прижавшись к углу дома, пряча руки и лицо от  холодного  февральского
ветра, Рис пытался забыть о смерти Барта и о том, что он  остался  один.
О, если бы он мог думать только об Уэльсе и Таре! Но руки  и  ноги  Риса
сводило судорогой, в желудке урчало, и приходилось вернуться  к  суровой
действительности. Рис целый день ничего не  ел.  Он  отошел  от  дома  и
посмотрел на узкий клочок неба, который открывался над узким  переулком.
Скоро совсем стемнеет, пора отправляться на поиски добычи.
   Светлые мечты Барта сделали Риса отчаянным. Он пересек улицу  Ворт  в
направлении  Бродвея  и  зашагал   самоуверенной   походкой   долговязых
фланеров, которую он усвоил в знак протеста против жизни в трущобах.  Он
был слишком высокого роста, чтобы легко прятаться в  тени,  и  в  то  же
время слишком юным, чтобы его  охотно  приняли  в  уличную  шайку.  Барт
научил его основным приемам бокса. Рис Дэвис  мог  неплохо  постоять  за
себя, если бы его зажали в угол, но считал, что драться следует  лишь  в
случае крайней необходимости. Он выходил на промысел, когда  смеркалось,
но ворованных денег ему вполне хватало на еду, и  Рис  даже  купил  себе
пару приличных башмаков в магазине подержанных вещей на  площади  Чатем.
Большинство детей иммигрантов, живших в трущобах,  ходили  босиком  и  в
нестерпимую жару, и в ледяной холод.
   - Если я когда-нибудь возвращусь за  Тарой,  то  мне  радо  разжиться
деньгами, настоящими деньгами, а не грошами, которых хватает  только  на
еду, - шептал он вслух в сгущающихся сумерках,  стараясь  улучшить  свое
произношение. Он обладал незаурядным слухом и  стремился  проводить  как
можно, больше времени в богатых  районах  города,  где  жили  "истинные"
американцы. Рис хотел не только  красть  их  кошельки,  но  и  научиться
говорить с американским акцентом.
   Громкое урчание в его пустом животе быстро рассеяло грандиозные мечты
о будущем. И тут он увидел, как из дверей шикарного питейного  заведения
вышел мужчина. На нем были пушистое меховое пальто и  элегантная  шляпа.
Он шел по улице неуверенной, шаткой походкой, направляясь к двуколке.
   Правильно выбранный момент -  залог  успеха.  Быстро  оглядевшись  по
сторонам. Рис решил действовать. Он побежал по пустынной улице зигзагами
и столкнулся с незнакомцем. Крупный мужчина громко стукнулся о  фонарный
столб. Ловко запустив одну руку за пазуху  теплого  пальто,  другой  Рис
вроде бы  поддержал  захмелевшего  человека.  Левый  карман  был  слегка
оттопырен, Рис проворно вытащил кошелек. Но вдруг ночной воздух  пронзил
резкий заливистый свисток!
   Полиция! Неизвестно откуда взявшаяся рука схватила его за потрепанный
воротник. Ослепленный ужасом, Рис  отбросил  от  себя  эту  руку.  Ткань
тонкого плаща порвалась, в руке  у  блюстителя  порядка  в  синей  форме
остался клок одежды, а Рис уже завернул за  угол  дома  и  во  весь  дух
понесся к темным, перенаселенным проулкам района Файв Пойнтс. Он немного
замедлил  бег  только  тогда,  когда  показался   силуэт   шестиэтажного
доходного дома.
   Через десять минут Рис уже торговался с Миком Дрюэри  из-за  цены  за
ночлежку и обильный ужин.
   - Будьте человеком, я заплачу, но не надо меня грабить, - протестующе
говорил Рис,  но  ирландец  невозмутимо  протягивал  мясистую  ладонь  в
ожидании полудолларовой монеты, которую он запросил.
   Рис не обратил внимания на мужчину, который подошел к нему  вплотную:
юноша решил, что мужчина хочет заказать в баре выпивку. Но потом на  его
голую кожу положили шершавый кусок материи, и по шее побежали мурашки.
   -  Точно  подходит,  поверь  мне,  мальчуган,  -  послышался  густой,
довольно мелодичный бас. Полицейский говорил с ирландским акцентом.
   Рис повернулся и увидел высокого  мужчину,  отрезавшего  ему  путь  к
ближайшему выходу и державшего в руке оторванный кусок одежды.
   - Ты пойдешь со мной, паренек; чтобы без шалостей, понятно?
   Хотя на боку констебля висела  толстая  дубинка,  здоровяк  не  делал
никаких устрашающих жестов,  а  просто  взял  Риса  за  худенькую  руку,
слегка, как-то удивительно ласково сжал ее и повел к выходу из питейного
заведения, где их, нервничая, дожидался другой полицейский.
   - Еще  один  заблудший  для  твоей  сестры,  Лиам?  -  кисло  спросил
напарник.
   - Может быть, да, а может, и нет, - отозвался первый полицейский.
   - Сколько тебе лет,  паренек?  -  спросил  ирландец.  Его  невысокий,
худощавый напарник ухмыльнулся.
   - Уверяю тебя, он  достаточно  взрослый,  чтобы  работать  наравне  с
другими.
   Почувствовав враждебность со стороны американца и ощутив  в  ирландце
родственную кельтскую душу, Рис ответил:
   - Прошлым летом исполнилось четырнадцать. Полицейский-янки фыркнул.
   - Ха! Рассказывай! Да он не ниже меня  ростом!  Парень  уже  перестал
расти, Лиам.
   - Не будь так уверен, - ответил Лиам, обратив внимание на то,  что  у
Риса слишком большие для его роста руки и ноги. - Думаю, что со временем
он окажется на голову выше тебя.
   Поскольку Рис при своем росте в пять футов девять дюймов уже был выше
недружественно настроенного полицейского, он почувствовал,  что  угрюмый
янки разозлился на добродушного ирландца.
   Сжав худую руку паренька, Лиам спросил:
   - Когда ты в последний раз ел?
   - Вчера. Я как раз собирался поужинать,  когда  вы  накрыли  меня,  -
ответил Рис оправдывающимся тоном. Ему было  удивительно  неловко  из-за
того, что кто-то узнает о его бедности.
   -  Хотел  поужинать  на  деньги  порядочного  человека,  -  обвиняюще
произнес низкорослый полицейский, похлопывая по  бумажнику,  который  он
отобрал у юноши.
   - Не беспокойся и возврати эти деньги порядочному  человеку,  Роберт.
Не сомневаюсь, он пролил столько слез, что  его  опять  мучит  жажда,  и
бедняге нужны деньги на выпивку, - язвительно сказал Лиам.
   - Ты глупец, как и твоя сестра.  Подбираете  всякое  дерьмо...  Из-за
куска хлеба он перережет ей глотку, - Роберт вздохнул  с  отвращением  и
пошел  выполнять  указание  своего  начальника,  хотя  оно  ему   и   не
понравилось.
   Рис с большим облегчением смотрел ему вслед. Во  всяком  случае,  ему
теперь не грозил работный дом. Значит, у ирландца есть  сестра,  которая
берет опеку над уличными мальчишками.
   - Вы ведете меня туда, где  богатые  дамы  заставляют  вас  молиться,
перед тем как накормить? Лиам О'Хэнлон усмехнулся.
   - Здесь ты недалек от истины, паренек,  но  что  касается  богатых..,
единственные ирландцы Нью-Йорка,  которые  разбогатели,  перестали  быть
ирландцами. У тебя, паренек, забавный акцент.  Из  каких  ты  краев?  Ты
случайно не шотландец?
   - Я - валлиец, - обиженно отозвался Рис.
   - Есть ли у тебя сородичи в этой стране?
   - Теперь нет. Был один.., друг, но  он  скончался,  -  юноша  опустил
голову и не стал больше ничего рассказывать.
   Пока они шли, полицейский приглядывался к Рису. Они прошли по Бродвею
и повернули на  запад,  на  узкую  боковую  улицу;  облик  домов  слегка
изменился. В следующем квартале Рис  увидел  белое  двухэтажное  здание,
обшитое досками, построенное тяп-ляп, довольно  потрепанного  вида.  Оно
стояло в глубине небольшого дворика рядом с крохотным участком земли. На
кованом  стальном  своде   парадных   ворот   было   написано   "Римский
католический приют Святого Винсента, сестры ордена  Святого  Винсента  и
Павла".
   - Сестры! Ваша сестра тоже из монашек? Из  этих  сестер?  -  ворчливо
вымолвил Рис. В Уэльсе, где богатые относились к государственной церкви,
а население низших классов рассматривалось  в  качестве  сектантов,  все
относились с подозрением к церковной собственности.
   - Фрэнсис Роуз - святая женщина! Да,  она  сестра  в  обоих  смыслах,
паренек. Думаю, если ты дашь ей  возможность  проявить  себя,  она  тебе
понравится.
   Чувствуя  в  ногах  дрожь,  Рис  поднялся  по  скрипящим   деревянным
ступенькам лестницы. Даже если они католики, здесь все равно лучше,  чем
в работном доме.
   Когда они вошли в парадную дверь, возглас восторга вырвался из  груди
изящной Сандры Руфи Берне, которая бросилась обнимать  Лиама  О'Хэнлона.
Сестра Элизабет Мэри выглянула с другого конца узкого длинного коридора.
   - Опять пришел твой брат, сестра, и по его виду можно сказать, что на
этот раз он привел с собой дикаря, - с опаской продолжала она.
   Беззаботно вытерев руки о поношенные сине-серые  юбки,  Фрэнсис  Роуз
оторвалась от приготовления тушеного  мяса,  которое  она  помешивала  в
кастрюле, и выглянула в  коридор,  ожидая  Лиама.  Он  дал  Сандре  Руфи
конфетку и попросил не мешать. Когда он вошел в ярко  освещенную  кухню,
сестра спросила:
   - Кого послал нам Бог на этот раз?
   Она вынула из кармана погнутые очки и нацепила их  на  нос.  Они  еле
держались на кончике ее круглого, короткого носа.
   - Ну, давай, паренек, представься, - строго произнес Лиам.
   Хотя в комнате было тепло, по спине Риса забегали мурашки. Он  слегка
струхнул.
   - Рис Дэвис, мэм.., вернее, сестра.., или как  там  вас  называют,  -
добавил он с застенчивой  грубоватостью,  рассматривая  ее  впечатляющий
головной убор с накрахмаленной диадемой в форме белых крыльев.
   Сестра Фрэнсис Роуз О'Хэнлон была приземистой квадратной  женщиной  с
лицом бульдога и немигающим  взглядом  серых  глаз,  которые,  казалось,
могли пробуравить алмаз. Достаточно ей было  появиться  в  комнате,  где
шумели и кричали дети, как тут  же  устанавливалась  абсолютная  тишина.
Приветливая, упрямая и умная, эта монахиня обладала  чувством  глубокого
сострадания к людям.
   - Меня зовут сестра Фрэнсис Роуз, - кратко объявила она,  не  обращая
внимания на грубоватость  Риса.  -  Эта  дрожащая,  как  осиновый  лист,
послушница - Элизабет Энн, и нам  приятно  познакомиться  с  тобой,  Рис
Дэвис. Может быть, ты хочешь немного этого  тушеного  мяса?  Я  как  раз
заправляла его специями. Готовлю для  завтрашней  трапезы,  но  делу  не
повредит,  если  ты  отведаешь  немного  сейчас.   Похоже,   тебе   надо
основательно подкрепиться, - добавила она и, не дожидаясь ответа, щедрой
рукой наложила ему мяса.
   Суетливая  худенькая  монашка,  тоже  в  устрашающем   накрахмаленном
головной уборе и выцветшем  синем  одеянии,  пригласила  Риса  сесть  за
исцарапанный деревянный стол, стоявший в центре комнаты.  Она  наморщила
нос, почувствовав запах, исходивший от его  грязной  одежды,  и  тут  же
Элизабет Энн объявила:
   - Я позабочусь о подогреве воды для купания.
   И вышла из комнаты.
   Сестра Фрэнсис Роуз поставила перед  ним  миску.  Сначала  Рис  жадно
проглатывал обжигающие куски мяса и овощей, почти не  прожевывая:  пусть
рот горит - голод жжет желудок еще сильнее! Наконец,  заметив  две  пары
чистых черных туфель на полу возле  своего  стула,  он  поднял  глаза  и
взглянул сначала на полицейского, потом на монашку.
   - Может, надо произнести  молитву  или  что-нибудь  в  этом  роде?  -
спросил  он,  вытирая  рот  грязным  рукавом  плаща.  -   Те   дамы   из
благотворительного общества обычно заставляли меня петь.
   Рис нервно поглядел на тяжелое гипсовое распятие, которое  висело  на
противоположной, когда-то белой, а теперь закоптевшей стене,  и  тут  же
ощутил родство с беспомощной фигурой на кресте.
   Лиам усмехнулся. Последовала его примеру Фрэнсис Роуз.
   - Думаю, что в данном случае Господь может подождать, пока мы тебя не
накормим и не вымоем, - сухо ответила она.
   Купание оказалось не таким уж неприятным, особенно если  учесть,  что
на полный желудок Рис чувствовал себя более уверенно. А когда  невысокий
круглолицый мальчик по имени Поль принес ему аккуратно зашитые  брюки  и
мягкую  хлопчатобумажную  рубашку,  Рис  проникся  к  себе  чуть  ли  не
уважением. Некоторые старые мечты, которыми они делились с Бартом, снова
всплыли в его сознании, пока он одевался и тщетно пытался зачесать назад
свои  волосы.  Всклокоченные  каштановые  вихри  ни  за  что  не  хотели
покориться расческе. Вздохнув, Рис  еще  раз  посмотрелся  в  треснувшее
зеркало, висевшее в небольшой ванной  комнате,  и  отправился  вслед  за
Полем в кабинет сестры.
   Невысокая суровая монахиня внимательно оглядела его с  высоты  своего
пятифутового роста. Видимо, оставшись довольной осмотром, она кивнула, и
ее накрахмаленный белый головной убор слегка покачнулся.
   - Лиам говорит, ты родом из Уэльса, приехал в эту страну примерно год
назад. Ты живешь один и занимаешься воровством в районе Файв  Пойнтс,  -
Фрэнсис Роуз уселась за свой видавший виды сосновый  письменный  стол  и
знаком велела переминающемуся с ноги на ногу юноше садиться на стул.
   Рис сел, чувствуя себя скованно.
   - Я воровал, чтобы не умереть, сестра.  Я  занимался  честным  трудом
дворника до тех пор, пока  не  заболел  Барт...  -  сначала  Рис  просто
оправдывался. Но потом слова потекли рекой, чему  немало  способствовали
умные наводящие вопросы старой монашки,  и  Рис  закончил  свой  рассказ
чистосердечными словами:
   - Благодарю вас за одежду и еду.
   Он замялся, поскольку она мало что спрашивала, а он и  так  рассказал
ей слишком много - Скажите, мне надо обратиться  в  католики,  чтобы  вы
меня здесь оставили?
   На широком лице заиграла улыбка.
   - Какой веры придерживались в твой семье. Рис?
   - Ну, семьи  шахтеров  в  Рондде  были  преимущественно  методистами,
некоторые пресвитерианцами. Моя мама - она умерла, когда я был малышом -
была методисткой. Для папы единственная религия заключалась в  том,  что
он находил на дне пивной кружки, - с горечью заметил Рис. -  Думаю,  что
сам я не прибился ни к какой церкви.
   - Учился ли ты читать и писать в Уэльсе?
   - Немного, но только на местном