она порой казалась призраком,  блуждающим  по  старому
дому. Из-за давней семейной свары она практически не встречалась с двумя
оставшимися  в  живых  родственниками,  в  том  числе  и  с   овдовевшей
двоюродной бабкой (к нынешнему времени и она  отошла  в  мир  иной).  Но
поскольку жила бабка совсем неподалеку,  Ариэль  знала  о  существовании
Лэйрда Фермента, своего двоюродного брата, и даже такого  полузнакомства
было достаточно, чтобы возбудить детскую фантазию.
   Они не сблизились и впоследствии, но, встречаясь порой  на  луговине,
обменивались парой слов, так  что,  преодолев  природную  застенчивость,
Ариэль отважилась сказать Лэйрду, что разводится. И это  он  посоветовал
ей обратиться к Арнольду Уотерфорду.
   Еще до смерти родителей  Ариэль  жила  жизнью  замкнутой,  в  которой
главным были музыка, картины, литература.
   Отдавая себе отчет, что вкус  у  нее  не  развит  и  потому  суждения
сомнительны, она никому не говорила, что предпочитает эстетику недолгого
периода арт-нуво рубежа веков, а также живопись, поэзию, музыку  и  даже
черно-белый кинематограф двадцатых - тридцатых годов.
   Однажды, в самом начале своего знакомства  с  Алексом,  она  ошибочно
приняла его молчание за интерес и выразила восхищение работами  Альфонса
Мухи, художника, весьма популярного  в  двадцатые  годы.  На  что  Алекс
холодно заметил, что суждения ее отдают не  только  простодушием,  но  и
дурным вкусом. С тех пор она держала свои мнения при себе.
   Поначалу Алекс был ее психотерапевтом, затем любовником  и,  наконец,
мужем. В нем была вся ее жизнь,  и  с  того  самого  момента,  когда  он
заговорил о разводе, Ариэль со страхом ожидала дня, когда он попросит ее
убраться  из  того  единственного  дома,  который  она  знала.  Да,  дом
принадлежал ей, но ведь сказал же он, что, поскольку здесь находится его
контора, ему уезжать отсюда  было  бы  смешно.  А  когда  она  спросила,
сколько времени ей дается на поиски  нового  жилья,  он  пожал  плечами,
заметив,  что  спешки  нет  и  что   Джеймс   Краветт   займется   всеми
бракоразводными  делами  и  проследит,  чтобы  ничьи  интересы  не  были
ущемлены.
   Так что единственная перемена пока заключалась в том, что Алекс велел
ей перебираться в одну из гостевых комнат.
   Понимая,  что  таким  образом  исчезает  якорь,  за   который   можно
уцепиться, когда накатывают ночные кошмары, Ариэль хотела было попросить
разрешения спать у него, если не в постели, то хотя бы  на  кушетке,  но
побоялась обозлить его. Не то чтобы Алекс  нужен  был  ей  как  мужчина.
Занимаясь любовью,  она  чаще  всего  эмоционально  замыкалась  в  своей
раковине; да и сама-та эта "любовь" была ценой, которую  Ариэль  платила
за то, чтобы не оставаться одной, когда кошмары не  дают  уснуть.  Порой
после  любовных  объятий,  ощущая,  что  одно  его  присутствие  надежно
защищает ее  от  кошмаров,  Ариэль  прислушивалась  к  его  рассказам  о
каком-нибудь трудном случае или о комплиментах со  стороны  коллег;  для
Алекса она была чем-то вроде звукоотражателя,  ну  а  ей  было  тепло  и
покойно.
   Но теперь все это осталось в прошлом.  Алекс  чаще  всего  просто  не
обращал на нее  никакого  внимания,  а  однажды,  когда  она  попыталась
расшевелить его, сказал, что говорить больше не о чем  и  что  развод  -
единственный выход.
   Выход из чего? - хотелось задать ему вопрос. Может, у него  появилась
другая женщина? Может, он уже выбрал новую жену?
   Но  Ариэль  так  и  не  задала  никаких  вопросов.  Она  стараясь  не
сталкиваться с Алексом, проводя почти все  время  у  себя  в  комнате  и
спускаясь вниз только к столу. Поскольку Мария, выполнявшая одновременно
обязанности домработницы и кухарки, а  также  Хосе,  присматривавший  за
садом, получали распоряжения исключительно от Алекса, вряд ли  им  могло
прийти в голову, что хозяйка теперь  превратилась  просто  в  нежеланную
гостью.
   А когда все бракоразводные документы будут подписаны  и  ей  придется
оставить дом, куда идти? В гостиницу? О гостиницах да  квартирах  она  и
понятия не имела, как не знала  и  о  том,  как  жить  в  одиночку,  без
сторонней опеки. Она не умела готовить, не знала, как покупают продукты,
убирают дом или стирают белье. Для этого всегда существовали  слуги.  На
следующий день  после  свадьбы  Алекс  уволил  кухарку,  домработницу  и
садовника, заявив, что это баловство, куда дешевле обойдутся нелегальные
иммигранты. Тогда-то он и нанял Марию и Хосе и платил им наличными.
   Может,  после  того  как  появится  новая  квартира,  удастся  нанять
домработницу? Да, но хватит ли денег? Положим, отец оставил  ей  немало,
но распоряжался наследством по ее доверенности  Алекс,  а  разве  он  не
говорил ей, что все доходы съедает содержание  дома?  Правда,  если  они
расстанутся, проценты, надо полагать, будут перечисляться ей,  а  не  на
его счет, как сейчас.
   Все, что имело отношение  к  деньгам  и  счетам,  вызывало  у  Ариэль
головную боль, но все равно она собиралась  поговорить  сегодня  на  эту
тему с  Арнольдом  Уотерфордом.  Потом  возник  соблазн  порасспрашивать
женщин, с которыми она обедала,  но  стыдно  было  демонстрировать  свое
финансовое невежество. Они так непринужденно  держатся,  так  уверены  в
себе. И зачем только нужна им эта группа поддержки?
   Шанель Деверю - она почти такая же решительная,  как  Алекс.  Вся  из
острых углов. А эта странная полуулыбка, будто она находит  происходящее
чрезвычайно забавным. В присутствии Шанель Ариэль было не по себе,  хоть
та и вела себя так, словно они  давние  подруги.  Может,  Шанель  потому
столь мила, что Лэйрд ее  кузен?  Эта  женщина  много  говорила  о  нем,
наверное, они близко знакомы.
   А эта, с торчащими волосами и странным именем, Морнинг Глори Брауни -
настоящая злючка, кажется, вот-вот готова в тебя вцепиться  и  всю  душу
вытрясти. Когда этот славный старичок официант спросил, не нужно ли чего
еще, она выставила подбородок и заявила, что, да, нужно, почему мне, как
другим, не  налили  воды  в  стакан?  Впрочем,  отчасти  она  права,  он
действительно не то чтобы обходил Глори вниманием, но  обращался  с  ней
как-то настороженно.
   Стефани,  ну,  та,  что  живет  со  своими  сыновьями-близнецами   на
Милл-Вэлли, она мила,  приветлива,  хотя  и  видно,  что  себе  на  уме.
Держится она, как бы сказать, по-матерински, что удивительно,  ведь  она
такая красивая и совсем еще не старая.
   Пожалуй, бледный лоб,  розовые  щечки  и  теплый  взгляд  придают  ей
некоторое сходство с женским портретом кисти Моне, что висит в одной  из
гостевых комнат. Даже не поверишь, что у нее четырнадцатилетние сыновья.
   Остается профессорская жена, Дженис. Эта -  настоящая  наседка,  всех
втягивает в беседу, проследила, чтобы никто не забыл оставить  адреса  и
телефоны. Похоже,  она  из  этих  дам,  клубных  организаторов,  порядок
навести умеет.
   Такси притормозило у дома Ариэль, и  она  расплатилась  с  водителем,
оставив слишком щедрые, кажется, чаевые, не  зря  он  так  рассыпался  в
благодарностях. Она всегда путается, как только дело доходит до  чаевых.
Раньше, когда полагалось платить десять процентов, а не пятнадцать,  как
сейчас, было куда проще.
   Открыв дверь, Ариэль вздохнула с облегчением.  Наконец-то  она  дома.
Здесь  всегда  пахнет  по-особому,  резковато:  запах  мраморной  крошки
перемешивается с запахами потертой кожи, старых бумаг,  старого  дерева,
старых снов. И  никакая  уборка,  никакая  полировка  не  убивают  этого
запаха. Ей-то все равно, но Алекс постоянно ворчит.
   Поднимаясь  по  лестнице,  Ариэль  услышала   мужские   голоса;   они
доносились из большой  комнаты,  которая  некогда  была  библиотекой,  а
сейчас переделана под кабинет Алекса. Вдоль  стен  расставлены  полки  с
книгами, оставшимися от отца и деда. Алекс, впрочем, к ним не прикасался
- философия, археология и история его не интересуют.
   - Не надо, - ответил он, когда она как-то предложила поменять  их  на
литературу,  более  соответствующую  его  вкусам.  -  Книги  в   кожаных
переплетах всегда производят впечатление, создается определенный имидж.
   Когда она впервые пришла к Алексу на консультацию - это было три года
назад, - его кабинет помещался в центре города, в одном из новых больших
домов.   Поначалу   ее   оттолкнули   агрессивно-модерная    обстановка,
востроглазая секретарша да и сам  Алекс.  Его  волосы,  прямые,  густые,
тронутые сединой, поднимавшиеся надо лбом, как петушиный  гребешок,  его
брови вразлет напугали ее,  но  одновременно  внушили  какое-то  чувство
защищенности. Может, потому, что он чем-то напоминал ей отца Но голос  у
него был  свой  -  вкрадчивый  и  завораживающий.  Вскоре  ей,  впрочем,
предстояло убедиться, что он может и урчать, как кошка, и хлестать,  как
кнут.
   А когда Алекс впивался в нее  своими  голубыми  глазами,  отвернуться
было невозможно.
   Когда же это она влюбилась в него? Наверное, почти сразу же во всяком
случае, она быстро поймала себя на том, что ждет каждой  новой  встречи,
просто мочи нет.  О  том,  что  сказать,  она  думала  загодя,  всячески
расцвечивая в уме истории, которые самой ей  казались  ужасно  скучными.
Поначалу  он  относился  к  ней  с  холодной   отстраненностью   -   как
профессионал. Ариэль  казалось,  что  их  свидания  нагоняют  на  Алекса
невообразимую  тоску,  и,  чтобы  привлечь  его  внимание,  она   начала
придумывать всякие экзотические сны.
   Затем  все  переменилось  Началось  с  нечаянных  на  первый   взгляд
прикосновений - то по колену погладит, то, провожая до  двери,  дружески
обнимет за плечи, то за руку возьмет, когда она заговорит о невыдуманных
своих, подлинных ночных кошмарах. Первый поцелуй  был  таким  обыденным,
что остался почти незамеченным. Затем поцелуи участились,  и,  поскольку
Ариэль уже полностью зависела от своего врача, она  даже  не  попыталась
отстраниться, когда он впервые поцеловал ее  взасос.  И  не  оттолкнула,
боясь обозлить его, когда он сжал ее грудь.
   При следующей встрече он плюхнулся рядом с ней на кожаную кушетку  и,
не говоря ни слова, впился в нее губами.
   Руки его блуждали по ее телу, юбка  задиралась  все  выше,  и,  когда
обнаженных  бедер  ее  коснулся  прохладный  ветерок,  Ариэль   испытала
странную апатию, словно кролик, завороженный взглядом змеи.
   Тут он прошептал, что она  должна  ему  верить,  что  он  поможет  ей
высвободиться  из  скорлупы,  в  которой  она  замкнута.  Он  будет   ее
наставником, она научится расслабляться, поймет, что такое  естественное
женское  желание.  Он  обо  всем  позаботится,  не  надо  волноваться  о
последствиях.  Все,  что  от  нее  требуется,  откинуться  на  спину   и
расслабиться.  А  остальное  уже  его  дело,  он  заставит  ее  испытать
настоящее наслаждение...
   Он мягко, умело ласкал ее, и, хоть ничего такого особенного Ариэль не
ощущала, страха не было.  Наоборот,  она  чувствовала  себя  защищенной,
очень защищенной. Он упорно поглаживал ее по бедрам, поцелуи становились
все настойчивее и настойчивее. В  невинности  своей  Ариэль  испугалась,
когда дыхание его сделалось тяжелым, глаза  остекленели,  подумала,  что
ему плохо.
   Он прижимался к ней все теснее и  наконец  нагнулся  и  раздвинул  ей
ноги.
   - Ты что - девушка? - прошептал он, подняв голову,  так  хрипло,  что
она едва расслышала его слова.
   - Да, - с трудом выдавила Ариэль, от неловкости едва шевеля губами.
   Глаза его блестели, как осколки синего стекла.
   - Ну что ж, пусть так, - сказал он и стянул ей до колен КОЛГОТКИ.
   Внезапно она задрожала, почувствовав, как к телу ее прижалось  что-то
мягкое и влажное. Поняв, что это его  язык,  она  в  ужасе  хотела  было
вскрикнуть: "Не  надо!"  -  но  даже  и  звука  не  смогла  издать,  ибо
происходило с ней что-то странное, что-то вроде  приятного  пощипывания,
становившегося все сильнее, все  ощутимее,  так  что,  не  отдавая  себе
отчета в том, что происходит. Ариэль извивалась от наслаждения, а  потом
- взрыв, такой сильный и опустошительный,  что  она  просто  задохнулась
Дрожа всем телом, совершенно растерянная,  Ариэль  услышала,  как  Алекс
проворчал что-то, и отшатнулась, когда он поцеловал ее,  в  дыхании  его
ощущался запах ее собственного тела.
   - В следующий раз будет еще лучше, - прошептал он ей на ухо. -  Можно
много чего придумать, тебе понравится, но сейчас - моя очередь.
   Не дожидаясь ответа, он взял ее  вялую  ладонь  и  прижал  к  чему-то
торчащему из его расстегнутых штанов.
   - Берись, - грубо сказал он, - живо.
   Ариэль попыталась освободить руку, но он до боли стиснул ее.
   - Ты ведь хочешь, чтобы мне было хорошо? - Он  разжал  ее  негнущиеся
пальцы и аккуратно пристроил их на место. - Вот так, -  он  показал  ей,
чего хочет, - и так, и так.
   Не бойся. Секс - естественная часть жизни Ты  не  забеременеешь,  так
что волноваться не о чем. - Глаза у него разгорелись, лицо покраснело  -
Нет, быстрее, быстрее и сильнее.
   Представь  себе,  что  ты  гладишь  кошку.   Вот   так,   только   не
останавливайся.., не останавливайся... О, я умираю, умираю.
   Он конвульсивно изогнулся и протяжно застонал. Ариэль отдернула руку,
в ужасе глядя на болтавшуюся где-то у него между ног красноватую  грушу,
такую  увядшую,  такую  влажную  и  вытянувшуюся.  Какой  кошмар,  какое
отвращение, ее вот-вот вырвет.
   Она с облегчением  вздохнула,  когда  Алекс  отвернулся  и  застегнул
штаны. И  тут  же  перед  ней  предстало  его  улыбающееся  лицо,  такое
безмятежное, будто ничего не произошло.
   Он заботливо помог ей натянуть колготки, огладил юбку.
   Поправив ей сбившуюся на сторону прядь волос, он заговорил  глубоким,
обволакивающим голосом:
   - Ты сейчас как только что раскрывшийся  цветок,  Ариэль,  а  я  буду
садовником, что не даст тебе засохнуть на корню.
   Ты женщина эмоционально задавленная, лишенная  естественных  радостей
любви. Я буду твоим избавителем, твоим гидом.
   Ты только доверься мне. Ведь ты мне веришь, правда?
   Загипнотизированная его прикосновениями,  его  голосом,  а  может,  и
собственным пробудившимся женским инстинктом, Ариэль только кивнула.
   Через два дня Алекс пришел к  ней  домой.  Словно  агент  по  продаже
недвижимости, он обследовал все помещение,  заглянул  в  каждый  уголок,
включая и просторный винный погреб.
   Не говоря  ни  слова,  Алекс  осмотрел  украшенные  орнаментом  лари,
канапе, кресла в стиле арт-нуво, камин из темного мрамора с позолотой  в
библиотеке,  черный,  покрытый  лаком  рояль  в  гостиной.  Он   надолго
задержался у портрета балерины кисти Дега, висевшего  над  камином,  еще
дольше  перед  работами  Пикассо  начала  двадцатых  годов,  двумя-тремя
картинами  Моне  и  лишь  беглым  взглядом  удостоил  коллекцию  отлично
сохранившихся плакатов работы Альфонса Мухи.
   - Если хочешь знать  мое  мнение,  арт-нуво  и  арт-деко  -  все  это
декаданс, -  заметил  он,  осматривая  статуэтку,  изображающую  нимф  и
хитровато улыбающихся фавнов, играющих на  флейтах,  фарфоровую  фигурку
женщины  со   взбитой   прической,   темные   лакированные   лампы   фон
Франкенберга.
   - Кое-какие картины тут стоят целое состояние.  Но  все  остальное  -
мусор. - Сделав это заявление, Алекс улыбнулся. -  Ну  что  же,  Ариэль,
теперь пойдем-ка к тебе в спальню.
   Коль скоро уж я здесь, почему бы не приступить к нашим сеансам? Тогда
тебе не придется завтра идти ко мне на прием.
   На сей раз он не стал тратить времени на разговоры ни о чем, которыми
обычно  начинались  их  пятидесятиминутнце  встречи.  Он  быстро  раздел
Ариэль, подтолкнул к кровати, раздвинул ей ноги и  положил  ее  руки  на
треугольник внизу живота.
   - Начинаем курс лечения, Ариэль.  Шаг  за  шагом  мы  будем  изгонять
страхи, что лежат в основе твоих кошмаров.
   Шаг первый: ты школьница, вернулась с уроков домой.  Мамы  нет,  а  я
твой папа. Захожу к тебе в комнату и застаю тебя на постели занимающейся
непотребным делом. Конечно, я должен наказать тебя, ты  ведь  понимаешь,
что заслужила наказание, не так ли?
   Подобного рода терапия Ариэль не понравилась Во-первых, было  слишком
унизительно лежать голой прямо перед Алексом, а во-вторых,  все  слишком
близко напоминало  действительность.  Было  время,  когда  после  смерти
матери отец каждый вечер приходил к ней. Она лежала  в  темноте,  вдыхая
знакомый аромат его одеколона, прислушиваясь  к  прерывистому,  тяжелому
дыханию и странным звукам - словно ткань трется о сухую кожу, -  которые
по-настоящему пугали ее, хотя, в чем дело, она понять  не  могла.  Через
некоторое время он уходил, оставляя ее растерянной, слегка  возбужденной
и  испытывающей  чувство  какого-то  стыда,  будто  она  сделала  что-то
нехорошее.
   Теперь наконец она поняла, чем он  там  в  темноте  занимался,  и  ей
хотелось заплакать, потому что, хоть и  был  отец  таким  старым,  таким
чужим, Ариэль все равно любила его.  Во  время  предыдущих  сеансов  она
рассказывала Алексу об этих вечерах, когда она лежала тихо,  как  мышка,
боясь  даже  вздохнуть,  а  отец  стоял   у   самой   кровати.   Неужели
действительно избавление от этого страха  поможет  ей  избавиться  и  от
кошмаров?
   И вот Алекс, тоже совершенно обнаженный, приближается к ней, какая-то
часть ее самой, хрупкая и  съежившаяся  от  страха,  отступает,  уходит.
Всего лишь зрительница, она заползает  в  свою  скорлупу  и  завороженно
следует  приказаниям  Алекса,  хоть  ей  и  стыдно  и  она  корчится  от
отвращения.
   Потом он посадил ее к себе  на  колени,  словно  и  впрямь  она  была
ребенком, а он отцом.
   - Скоро ты избавишься от этих кошмаров, - увещевал он. -  Мы  выведем
твои страхи, твои фантазии - а ведь я знаю,  что  они  преследуют  тебя,
хоть ты и не признаешься, - наружу, и я  избавлю  тебя  от  демонов.  Мы
будем повторять наши упражнения вновь и вновь, пока не выдавим  весь  яд
до конца. И конечно, я сделаю так, чтобы тебе было хорошо.
   И поскольку в самом деле  Ариэль,  кроме  страха,  испытывала  еще  и
удовольствие, темное наслаждение  оттого,  что  уступаешь  кому-то,  кто
сильнее, старше, опытнее тебя, она, как в омут, бросилась за ним.
   Даже после замужества она оставалась  девушкой.  Порой  он  делал  ей
больно, но девственная плева была нетронутой.
   Что девственность обостряет его наслаждение и как-то  связана  с  его
собственными сексуальными фантазиями, она начала понимать только  позже,
привыкнув к заведенному им ритуалу.
   Она не позволяла себе сопротивляться его "шагам", даже когда ей  было
больно. К этому времени  Ариэль  уже  научилась  бояться  неудовольствия
Алекса, его яростных вспышек.
   Порой  она  задавалась  вопросом,  почему  человек,   профессионально
излечивающий от психозов других, сам не обратится  к  психотерапевту  по
поводу собственных сексуальных наклонностей и безудержного нрава. Теперь
Алекс сделался ей необходим - как буфер между  нею  и  преследующими  ее
кошмарами, странным и непонятным миром. Может, это  и  любовь,  пусть  и
необычная, во всяком случае, лучше, чем быть одной.
   И вот теперь пришли к тому, что хоть и делает она все, чтобы ублажить
Алекса, он требует развода Может, влюбился  в  другую,  более  развитую,
более образованную, чем она, которая все делает вовремя, не боится выйти
из дому, показаться на людях? В кого-нибудь, с кем ему лучше в постели?
   - А я уж начал беспокоиться, Ариэль. - Упрек прозвучал мягко, но явно
потому лишь, что Алекс был не один. - Ты ведь сейчас так редко  выходишь
из дома.
   - У меня.., у меня было назначено свидание, но оно не состоялось.
   - Ладно, зайди ко мне, выпьем чего-нибудь. У нас Джеймс  Краветт.  Он
приготовил кое-какие бумаги, которые тебе надо подписать.
   Ариэль не смогла скрыть страха. Чувствуя себя, словно захваченный  на
месте преступления воришка, она последовала за Алексом в библиотеку.
   Джеймс Краветт стоял перед камином, вертя в пухлых  пальца