л  стыд,  который
она испытывала.
   Первым вспомнил об этом  Мэттью,  однако  Дженнин  все  категорически
отрицала: нет, он ее с кем-то спутал'.
   Что за чушь, ведь она уже два месяца была его любовницей. Не могла же
лесбиянка вести себя в постели с ним так, как она? Но Мэттью упорствовал
и стоял на своем, пока наконец Дженнин не призналась.  Мэттью  посмеялся
над ее унижением, пообещав никому  не  рассказывать.  Он  отнесся  к  ее
старым  грешкам  снисходительно,  будучи  сам  весьма  раскрепощенным  в
подобных делах.
   Свое обещание Мэттью сдержал, но с тех  пор  стал  время  от  времени
предлагать ей поучаствовать в "групповухе", всякий раз повергая  Дженнин
в негодование. Тем не менее их встречи продолжались. Дженнин и  сама  не
могла попять почему. Уже тогда она замечала, что порой его пристрастие к
алкоголю принимает нездоровый характер. В ту ночь, когда  он  ее  избил,
Мэттью пришел к ней домой пьяный в стельку.
   Они повздорили - Мэттью хотел выпить  еще,  а  Дженнин  категорически
возражала. И вот тогда он ее ударил. Раз, другой, третий... Дженнин  уже
не помнила, сколько продолжалось избиение, но боль была ужасной. В конце
концов он утомился и, грязно обозвав ее на  прощание,  ушел,  напоследок
пообещав, что больше она его не увидит.  Дженнин  про  себя  взмолилась,
чтобы так оно и было.
   На следующий день Дженнин должна была  представить  новую  программу,
поэтому ей было важно не ударить лицом в грязь  и  выглядеть  как  можно
эффектнее. Однако из-за синяков на лице ей пришлось прийти  в  студию  в
темных очках, а разбитые губы мешали говорить. Даже толстый слой макияжа
не скрывал полностью всех изъянов  -  выглядела  она  чудовищно.  Мэттью
сорвал ее первое выступление на телевидении. То, ради чего  она  столько
работала.  Подонок!  Дженнин  возненавидела  его  лютой   ненавистью   и
поклялась отомстить.
   Из оцепенения ее вывел голос Мэттью:
   - Ты что там копаешься?
   Пальцы Дженнин стиснули ручку ножа, которым она резала хлеб. Господи,
с какой радостью она бы его зарезала!
   Она резко тряхнула головой, отгоняя прочь эти мысли.
   Так нельзя, надо взять себя в руки.
   Вернувшись в гостиную, Дженнин швырнула на  стол  тарелку  с  едой  и
уселась на диванчик.
   Нож и вилка звякнули о тарелку,  затем  Мэттью  довольно  вздохнул  и
сытно рыгнул. Дженнин ожидала, что теперь он скажет, сколько  ему  надо.
Она достанет бумажник или чековую книжку, выдаст ему требуемую сумму,  и
он уберется на все четыре стороны.
   Кривая усмешка исказила лицо Мэттью, и  Дженнин  невольно  изумилась,
что когда-то находила его не только привлекательным, но  даже  красивым.
Прокуренные зубы, одутловатая от пьянства физиономия... Фигура,  которой
еще недавно позавидовали бы многие атлеты, изрядно обрюзгла.
   - Сними халат, - вдруг сказал он, ковыряя в зубах.
   Понимая, что  в  случае  отказа  он  наверняка  изобьет  ее,  Дженнин
принялась медленно расстегивать  пуговицы.  При  этом  она  смотрела  на
камин, стараясь провести грань между собой и  собственным  телом,  нагие
прелести  которого  сейчас  пожирал   жадным   взором   этот   мерзавец.
Дождавшись, пока  его  жертва  расстегнула  последнюю  пуговицу,  Мэттью
рывком распахнул полы ее халата, и Дженнин напряглась, готовясь к самому
худшему... Однако мучитель неожиданно схватил се за руку и помог встать.
   - Хватит с тебя! - ухмыльнулся он.  -  И  вообще,  Дженнин,  если  ты
научишься сразу делать то, что тебе говорят, жить  тебе  станет  гораздо
проще. Поняла? А теперь гони пятьдесят фунтов. Можешь  чеком,  а  можешь
наличными.
   Мне все равно.
   Осознав, что он ее не изнасилует, Дженнин так обрадовалась, что  едва
ли не бегом устремилась к столику, на котором лежала ее сумочка.  Достав
чековую книжку, она дрожащей от гнева и страха рукой выписала чек.
   Мэттью с довольным гоготом забрал чек, сунул в  карман  почти  пустую
бутылку с остатками виски и был таков.
 
Глава 4 
 
   Элламария и Боб были  знакомы  уже  более  четырех  лет;  им  не  раз
доводилось работать вместе. Элламария поначалу не догадывалась, что  Боб
влюбился в нее едва ли не с первого взгляда.
   Боб и сам не мог толком объяснить  причину  столь  внезапно  и  бурно
вспыхнувшей любви. Разумеется, Элламария была красива, но ведь и сам  он
как режиссер постоянно общался с красивыми женщинами.  И  тем  не  менее
именно Элламария пробудила в нем чувство, которое он прежде не испытывал
ни к одной из них. За все годы семейной жизни  он  ни  разу  не  изменял
жене, даже в мыслях. Удачный брак, любимая работа - все это  делало  его
жизнь насыщенной и счастливой. Но с той поры, когда  он  познакомился  с
Элламарией Гулд, многое изменилось.
   Сидя на репетиции "Двенадцатой ночи",  Боб  внимательно  наблюдал  за
игрой Элламарии в сценке с шутом Фесте.
   Это была  первая  профессиональная  роль  Элламарии  в  шекспировской
пьесе, и она отдавалась ей полностью, выкладываясь и телом, и душой.
   Элламария подняла голову.
   - Ладно, негодный плут, придержи язык. Сюда идет госпожа:  попроси  у
нее прощения, да как следует, с умом, - тебе же будет лучше <В. Шекспир.
"Двенадцатая ночь". (Здесь и далее - перевод Э. Липецкой.)>.
   И покинула сцену.
   - Стоп! Стоп! - поспешно выкрикнул ей вслед Боб и  вскочил  на  сцену
под пристальными взглядами актеров. - Мне кажется, Элламария,  -  сказал
он, - что вам бы следовало чуть больше улыбаться перед тем, как покинуть
сцену. Причем одними глазами, кокетливо. А вы,  Джеффри,  провожайте  ее
взглядом, а потом, дождавшись, когда она уйдет, всплесните руками.
   Элламария смотрела на него во все глаза, но Боб  старательно  избегал
ее взгляда.
   Далее Боб объяснил труппе, чего именно добивается, изрядно развеселив
всех, а затем вернулся на свое место.
   - Начните со слов: "Если повесят на доброй веревке, то уж не женят на
злой бабе..."
   Говоря, Боб по-прежнему не сводил глаз с Джеффри.
   Мария и Шут снова сыграли сценку, и на сей раз Боб  позволил  актрисе
уйти. Потом кивнул своей помощнице, которая тут же громко возвестила:
   - Перерыв на обед!
   Элламария, кипя от гнева, заторопилась в свою уборную. Черт бы побрал
этого Боба! Почему он к ней придирается? Неужели сам не видит, что она и
без  того  полностью  выкладывается?  А  ведь  знает,   как   важно   ей
утвердиться, ощутить уверенность в своих силах. Косые взгляды актеров  и
перешептывания за спиной не ускользнули от ее внимания, и Элламария была
полна решимости доказать, что роль получила вполне заслуженно, а  не  за
то, что спала с режиссером. Она знала, что ей ничего не стоит избавиться
от своего американского акцента (до сих пор ей  это  удавалось),  однако
даже это не убедило Морин Вудли, что Элламария Гулд  по  праву  получила
роль в "Двенадцатой ночи".
   По убеждению Морин, никаких американцев нельзя подпускать к  Шекспиру
на пушечный выстрел. Это оскорбительно для памяти Великого  Барда.  Если
же учесть, что эта американка получила роль  исключительно  потому,  что
спала с режиссером, то оскорбительно вдвойне.
   Влетев в женскую гримерную, Элламария поспешно прошла в свою  каморку
и, захлопнув дверь, заперлась на ключ. Нужно  во  что  бы  то  ни  стало
успокоиться. Взять себя в руки. Если за обедом она повздорит с Бобом, то
тем самым лишь подтвердит досужие  сплетни.  Вдобавок  Элламария  ни  за
какие коврижки не согласилась бы показать этой стерве Морин  Вудли,  что
расстроена.
   Через несколько минут она наконец овладела собой и уже собралась было
отпереть дверь и выйти, когда вдруг услышала,  как  кто-то  в  гримерной
произнес ее имя.
   - При одном виде этой Элламарии у меня кровь закипает в  жилах.  Роль
не учит,  прохаживается  по  сцене  как  гусыня  и  еще  имеет  наглость
развлекаться, пока мы все вкалываем до седьмого пота. Меня просто тошнит
от нее!
   Элламария безошибочно узнала хрипловатый голос Морин Вудли.
   - А ты слышала, как  она  обсуждала  паузы  с  Николасом  Гоу?  -  не
унималась  Морин.  -  Тоже  мне,  великая   специалистка   по   Шекспиру
выискалась!
   - Кто знает, может, так оно и есть, - предположила Энн Хольер.
   - Пусть только попробует мне подсказать! - продолжала Морин; судя  по
ее сдавленному голосу, как раз  в  эту  минуту  она  мазала  губы  своей
ядовито-оранжевой помадой. - Я ее так отошью, что она век помнить будет!
   Элламария толкнула дверь и выпорхнула в гримерную.
   Послышалось  громкое  "ах",  и  она  со   злорадным   удовлетворением
заметила, что оранжевая полоска протянулась вкось  от  верхней  губы  до
самого носа Морин. Перекинув через плечо ремень сумки, она пропела:
   - Ах, Морин, до чего вам идет этот цвет!
   Энн Хольер, не удержавшись, хихикнула.
 
*** 
 
   И  нынешний  облик  Лондона,   и   его   бурное   прошлое   приводили
романтическую Элламарию в такой восторг, что  даже  Боб,  посмеивающийся
над ее восторженностью, тем не  менее  ворчливо  признавал,  что  и  сам
далеко не равнодушен к красоте города. В шерстяных шапочках и шарфах  по
случаю холодной погоды они шли к Тауэру.
   Некоторое время  оба  молчали,  посматривая  на  прохожих  и  любуясь
старинными крепостными стенами.
   Стряхнув с себя оцепенение, Элламария спросила Боба:
   - Хорошо отдохнул за уик-энд?
   - Прекрасно.
   Чувствуя, что Элламария не спускает с него глаз.  Боб  ухмыльнулся  и
прошептал:
   - Я по тебе соскучился. - Затем покосился на нее. - А ты?
   Чуть задумавшись, Элламария кивнула:
   - Я тоже. Немного.
   Боб изогнул брови.
   - Только немного? - От неожиданности в его голосе прозвучал  заметный
шотландский акцент.
   Элламария кивнула.
   Мимо с оглушительным ревом пронеслась пожарная машина, и Элламария  с
Бобом остановились и посмотрели ей вслед.
   - А немного - это сколько? - спросил вдруг Боб.
   Элламария с недоумением воззрилась на него.
   - То "немного", что ты по мне скучала, - пояснил он.
   Ее глаза засияли.
   - Оно необъятно. Больше самой Вселенной.
   Боб порывисто обнял ее.
   - Я счастлив. Я хочу, чтобы ты всегда по мне скучала. - Он привлек ее
к себе еще ближе. - Боже, до чего ты соблазнительна. Даже в этих овечьих
шкурах, - закончил он, щупая ее толстый полушубок.
   Элламария расстегнула полушубок и, разведя полы в стороны, чтобы Бобу
было удобнее ее гладить, опустила голову на его плечо.
   - А как ты провела уик-энд? - спросил он. - Помимо того, что  скучала
по мне.
   - Ох, всего и не упомнишь. Нескончаемые вечеринки, люди, встречи.  Ну
и мужчины, конечно. Толпы поклонников и фанатов. Черт побери, до чего же
тяжко бремя славы!
   - Понятно. Значит, самый обычный уик-энд.
   - Н-да, пожалуй.
   Внезапно, прежде чем Элламария  успела  понять,  что  случилось,  Боб
сорвал с ее головы шапочку.
   - Ты что? - воскликнула она. - Ну-ка отдай!
   - Кто они? - вскричал в ответ он. - Назови их. Я их  всех  вызову  на
дуэль!
   - Сначала верни шапку.
   - Говори - или я утоплюсь в Темзе!
   Оба уже покатывались со смеху, но Элламария стояла на своем:
   - Ни за что!
   Глядя на  прелестное  раскрасневшееся  лицо  и  ярко-синие  глаза,  в
которых плясали огоньки, Боб снова прижал ее к себе и поцеловал в  губы.
В первое мгновение Элламария, не ожидавшая этого,  немного  растерялась,
но затем и сама отдалась страстному поцелую. Ее  шапочка,  уже  забытая,
упала на землю, а рыжие волосы растрепались на ветру. Прильнув  к  Бобу,
Элламария прижалась к нему всем телом.
   - Господи, как же я по тебе соскучился, - простонал он. - Не могу без
тебя! Ночь проведем вместе?
   Она кивнула, чувствуя, как нарастает внутри знакомое волнение.
   - У меня?
   Элламария вскинула голову.
   - Почему у тебя?
   - Линда должна позвонить. Мне лучше быть на месте.
   Элламария отстранилась. Настроение было испорчено.
   - Извини, - поспешно сказал он.
   - Ничего. - Она застегнула полушубок и нагнулась за шапочкой.
   - Она просто должна сказать, в котором часу встречать мою мать.  Мама
собирается провести с нами Рождество, - добавил он. И  тут  же  пожалел,
что это ляпнул.
   - Ну да, Рождество, - вздохнула Элламария.
   - А ты уже решила, как его проведешь?
   Элламария посмотрела на него в упор.
   - Я бы хотела встретить Рождество с тобой.
   Он снова заключил ее в объятия, чтобы не видеть  слез,  навернувшихся
на ее глаза.
   - Я тоже хотел бы встретить его с тобой, Элламария.
   Но ты сама знаешь, это невозможно.
   - Да, знаю.
   - Ты ведь будешь не одна, правда? - неуклюже продолжил Боб. -  В  том
смысле... - Он замялся. - С тобой, наверное, будут твои подруги, да?
   - Не знаю, - соврала Элламария, чтобы он хоть немного помучился.  Она
не хотела говорить, что Кейт уже пригласила ее встретить Рождество у них
дома.
   - Тебя ведь наверняка все наперебой приглашают, так что скучать  тебе
не придется.
   - Господи, Боб, да хватит обо мне заботиться! Разумеется, одна  я  не
останусь. Но только от этого ничего не меняется - я все равно хочу  быть
с тобой. И рождественским утром  хочу  проснуться  в  твоей  постели.  А
вместо этого мне придется думать о том, что с тобой она! И будет с тобой
целый день, а обо мне ты, может быть, даже не вспомнишь.
   - Что ты, Элламария, я постоянно о  тебе  думаю.  Вообще  никогда  не
забываю. Каждое мгновение, которое я провожу без тебя, я мечтаю о  тебе.
Ты ведь сама это знаешь. - Он  обнял  ее  за  плечи.  -  Я  люблю  тебя,
Элламария.
   Безумно люблю!
   - Но не можешь расстаться с женой, - не удержалась она.
   Боб вздохнул:
   - Я ведь тебе миллион раз говорил - мы с ней не живем. Вся моя  жизнь
принадлежит тебе и только тебе.
   Элламария промолчала. Глаза у нее затуманились. В ее  голове  роились
невеселые мысли. Посмотрите на нее, на Элламарию Гулд, которая всю жизнь
строила самые радужные планы.  Блестящая  карьера,  ошеломляющий  успех,
слава, всеобщее признание. Все и шло у нее по этому плану, пока  она  не
встретила Боба Мак-Элфри. Блистательного режиссера,  который  завоевывал
ее  расположение  столь  рьяно,  терпеливо  и  неутомимо,  что  в   один
прекрасный день она подумала: "А какого черта? Я  ведь  никогда  еще  не
крутила  роман  с  женатым  мужчиной.  Может,  это  мне  понравится?"  И
бросилась в омут с головой, ни разу не задумавшись о последствиях.
   И вот теперь она столкнулась с горькой правдой. С трагедией  разбитых
надежд  и  невыполненных   обещаний.   С   вечным   ожиданием,   тоской,
одиночеством и  щемящей  болью,  о  которых  он  никогда  не  узнает.  С
минутками украденного счастья. Господи, и  почему  она  его  так  любит?
Неужели  правду  говорят,  что   из   вечного   и   рокового   любовного
треугольника, сотканного из лжи и крови, не бывает выхода?
   И Элламария снова с головой ушла в себя.
 
Глава 5 
 
   Тяжело вздохнув, Кейт закрыла книгу и повернулась на бок. В ее глазах
блестели слезы, но на  губах  играла  едва  заметная  улыбка.  Дочитывая
книгу, она частенько не могла сдержать эмоций.
   Кейт посмотрела на часы. Половина шестого утра. Натянув  простыню  на
голову, она закрыла глаза.  Все  ее  тело  было  охвачено  возбуждением,
неистовой жаждой мужской ласки.
   Кент скучала не просто по сексу: ей остро недоставало тепла и любви.
   Она встала, залезла под душ и  принялась  во  весь  голос  распевать.
Потом, когда миссис Адаме, соседка сверху,  остервенело  забарабанила  в
потолок, умолкла.
   Прохладная вода  освежила  Кейт,  да  и  задорная  песенка  прибавила
настроения. Выбравшись из-под душа, она чувствовала себя заметно лучше.
   В девять она уже была полностью готова к  выходу.  Села  в  машину  и
покатила  к  вокзалу  Виктория,  неподалеку  от  которого  располагалась
редакция журнала "Красивая жизнь".
   Три месяца назад, уйдя из журнала, чтобы целиком  сосредоточиться  на
своей книге, Кейт  решила,  что  бросит  журналистику.  Однако  Маргарет
Стэнли,  знаменитый  редактор  отдела  мод,  убедила  ее,  что  рвать  с
профессией репортера не стоит. С тех пор она то и дело сама звонила Кейт
и подбрасывала работенку. А Маргарет Стэнли была не та женщина,  которой
можно отказать.
   Джиллиан Джонс, штатный фотограф журнала, уже поджидала ее,  и  Кейт,
оставив машину на крохотной стоянке перед зданием редакции, спустилась с
ней в метро и поехала  в  Вест-Энд.  Маргарет  поручила  ей  подготовить
материал о съемках "Отверженных".
   Утро сложилось удачно,  и  Кейт  быстро  заполнила  блокнот  довольно
неплохими, па ее взгляд, интервью. От приглашения  задержаться  на  ленч
Кейт отказалась, шепнув на  ухо  Джиллиан,  что  осталась  без  гроша  в
кармане и должна ехать к отцу. Джиллиан только ухмыльнулась  в  ответ  и
подмигнула ей.
   Отец, как всегда, обрадовался,  увидев  Кейт,  и  с  места  в  карьер
принялся расспрашивать, как продвигается работа над романом. У  Кейт  не
хватило смелости признаться, что роман изобилует предельно  откровенными
сценами - она решила, что потом свалит всю вину на редактора.
   Отпирая дверь своей квартиры, она услышала, что звонит телефон.
   - Привет, Кейт. Это Джон.
   - Привет. Я только что вошла. Где ты?
   - Дома. Вещи укладываю. Слушан, Кейт, я сейчас срочно  отправляюсь  в
Брайтон, поэтому хотела просто предупредить, что вечером мы не увидимся.
   - Жалко. Ну ничего. А как Эшли? Ты с ней говорила?
   - Она, наверное, уже едет к тебе. Сегодня ведь тот самый день.
   - Не поняла, - нахмурилась Кейт.
   - Сегодня прилетает Бланш. Бедняга Эш совсем раскисла. Я посоветовала
ей  не  возвращаться  на  работу,  но  она  не  послушалась.  Просто  не
представляю, как она это выдерживает. Видеть его каждый день...
   - Да, ужасно. Пойду откупорю  бутылочку  вина.  Позвони,  как  только
вернешься, ладно?
   - Хорошо.
   Десять минут спустя прибыла Эшли.
   - Вид у тебя просто ужасный, - сказала Кейт. - Видела его сегодня?  И
что он сказал?
   - "Доброе утро, Эшли. Как ваши дела?"
   - А ты что?
   Эшли улыбнулась.
   - Я сказала: "Все в порядке, мистер Орбри-Нелмс.
   Надеюсь, у вас тоже?"
   - О, черт. А Бланш сегодня прилетает?
   - Угу.
   - Он поедет ее встречать?
   - Не знаю. Наверное.
   - Вот подлец!
   Эшли покачала головой:
   - Не говори так, Кейт. Он не подлец.
   - Пусть не подлец. Значит, только притворяется.
   Эшли невольно улыбнулась:
   - Слушай, вообще-то я не затем к  тебе  пришла,  чтобы  ему  косточки
перемывать. Бог свидетель, мы уже достаточно этим позанимались.  У  тебя
есть что-нибудь выпить?
   - "Шатонеф дю Пап" тебя устроит?
   - Наливай скорее!
   Их беседа протекала довольно сумбурно; по  всему  чувствовалось,  что
Эшли витает в облаках. Однако всякий раз, как  Кейт  пыталась  перевести
разговор на Джулиана, Эшли отказывалась о нем говорить.
   - Разбитого сердца не склеишь, - сказала она.
   - Но хоть утешишь, - настаивала Кейт.
   - Вы уже достаточно меня утешили в последнее время.
   Если сегодня опять будем его вспоминать, я с ума сойду.
   - Ладно, будь по-твоему. А как Алекс?
   Лицо Эшли мгновенно прояснилось.
   - Великолепно. Правда, я успела с ним перекинуться лишь парой слов  -
отец с ним куда-то ехал, но я то удовольствие получила.
   - Ты все-таки счастливая, Эш, -  мечтательно  вздохнула  Кейт.  -  Он
такой славный парнишка. Как бы я хотела когда-нибудь завести ребеночка!
   - Заведешь, - уверенно пообещала Эшли. - Только не слишком торопись.
   - Мне уже тридцать, - напомнила Кейт. - Так что  в  поспешности  меня
никто не обвинит.
   - Верно. Но ты делаешь карьеру, да еще и книгу пишешь.  И  вообще  из
всей нашей четверки жизнь у тебя самая завидная. Неужто ты  готова  всем
пожертвовать ради детей?
   - С радостью! - искренне воскликнула Кейт. - Дети для меня - главное.
   - Ты сначала обзаведись ими, - усмехнулась Эшли.
   - Вдобавок мне вовсе не обязательно всем жертвовать, - пожала плечами
Кейт. - Ты на себя посмотри. Карьера у тебя прекрасная. Да и жизнь  тоже
вполне увлекательная.
   - Что ты говоришь!
   - Во всяком случае, так кажется со