Джо Энн подумала, что ей  следовало
бы стать в своем роде членом-основателем этого  мероприятия.  У  проституток
есть два табу: беременность и сифилис. И то, и другое уменьшает  возможности
заработка, а это - самый страшный грех. Джо Энн  передернулась  от  мысли  о
том, сколько мужчин попробовали ее, - тысяча, две тысячи? - но ни одному  не
удалось ее обрюхатить.  Вот  уж  воистину  "регулирование  рождаемости".  За
"регулирование рождаемости" ей  полагалась  бы  медаль.  Может,  подготовить
специальное обращение? "Дамы и господа. Позвольте мне слово.  Джо  Энн  Дьюк
трахалась, не забеременев, больше раз, чем вы ели  горячие  ужины.  Общество
регулирования рождаемости хотело бы публично признать ее заслуги путем..."
   От этой дикой мысли Джо Энн громко расхохоталась. Черт, вот  это  был  бы
фейерверк. Столько лет она прилагала усилия, чтобы похоронить свое  прошлое,
и ей это полностью удалось. Не осталось  ни  малейшего  шепотка.  Ни  единой
сплетни не упало  на  благодатную  почву,  где  взрастали  виноградные  лозы
Палм-Бич, и Джо Энн молила, чтобы так все и  оставалось.  Она  не  могла  не
считать, что  теперь  ей  уже  ничего  не  угрожает.  Наиболее  сильными  ее
приобретениями  были  фамилия  Дьюк  и  дружба  Донахью.  С   такими   двумя
талисманами девушка может без боязни войти во врата самого ада.
   Джо Энн умиротворенно посмотрела на волшебного  де  Кунинга.  Почему  так
улыбается девушка с большими грудями, стоя возле своего  велосипеда?  Вид  у
нее страшно довольный. Наверно, только что дала банковскому управляющему,  а
на вырученные деньги купила велосипед. Ничтожные  заботы,  ничтожные  мысли,
рассеянно подумала Джо Энн. А какой  велосипед  у  нее?  Сверкающая,  в  сто
двадцать  футов  яхта  неограниченного  морского  плавания  постройки  Джона
Банненберга, покачивающаяся на  водах  озера  Лейк-Уэрт  по  другую  сторону
двенадцатифутовой  живой  изгороди  из   фикусов?   Небесно-голубого   цвета
реактивный самолет "Лир", томящийся  под  солнцем  в  авиационном  комплексе
Беннет возле Уэст-Палмского международного аэропорта? Или, может  быть,  сам
очаровательный  муж,  шесть  футов  пятидесятилетних  мускулов  и  породы  с
капелькой крови в наполненных водкой венах?
   Во всяком случае, дело здесь не в недостатке секса.  Не  секрет,  что  он
трахается со всем, что шевелится, и даже, по мнению Джо  Энн,  с  одной  или
двумя старухами, которым уже трудно пошевелиться. Однако тут проблем никогда
не было. Это порой раздражало, но не представляло проблемы проблем.  Черт  с
ним. Ей надо выпить, если она собирается дотянуть до конца вечера.
   Джо Энн почти не повысила голос. И, уж конечно, не думала поворачиваться.
Слуга должен быть на месте. Желательно Цезарь. Он как  будто  разбирается  в
каипарино.
   - Сделайте мне каипарино.
   Через пару минут бокал был  в  ее  руках.  Иногда  Джо  Энн  предпочитала
каипарино с  текилой,  однако  сегодня  обрадовалась,  почувствовав,  что  в
коктейль добавлен белый  ром.  Она  сделала  большой  глоток  горько-сладкой
жидкости, в которой  среди  кубиков  льда  теснились  ярко-зеленые  кружочки
лайма. Бразильцы называют его крестьянской девушкой.  Что  ж,  ей  по  вкусу
крестьянские девушки, бразильские и прочие. Джо Энн сделала  глубокий  вдох,
приободрилась, почувствовав, как тепло крепкого напитка  начало  разливаться
по пустому желудку, после чего поднялась и пошла к мраморной лестнице.

***

   В спальне на втором этаже от яростных красок абстрактных экспрессионистов
остались лишь волнующие воспоминания.  Здесь  господствовали  умиротворяющие
пастельные тона - мягкий Ренуар,  спокойный  Мане,  расслабляющий  Писсарро.
Основное место в комнате занимала огромная кровать с четырьмя столбиками  по
углам,  размеры  которой,  сопосоставимые  с  футбольным  полем,   позволяли
заниматься  на  ней  экзотической  акробатикой  или  практически   полностью
изолироваться от соседа по постели. Последнее время чаще происходило второе.
   Джо Энн огляделась. Питер был где-то тут, поблизости. В  гардеробной?  На
пятидесятифутовой веранде с видом на Лейк-Уэрт и континент?
   Послышался щелчок опущенной телефонной трубки.
   - Ну наконец-то. Давно пора. Машины подъедут  в  полседьмого.  Какой  еще
массаж в это время! - донесся через окно злой, агрессивный голос.
   - Да пошел ты, Питер. Отцепись от меня. Кого вообще черт понесет на  этот
дурацкий вечер раньше восьми? Я могу обойтись  без  катания  на  карусели  и
гадалок. Чтобы узнать свою судьбу, мне достаточно вызвать бухгалтера.
   Джо Энн прошла сквозь открытые двери  на  балкон.  Питер  был  уже  одет.
Стандартный для Палм-Бич вечерний костюм. Двубортный блейзер  цвета  морской
волны  "Килгор,  Френч  энд  Стэнбери",   клубные   пуговицы   "Эверглейдс",
небесно-голубой с белым галстук  в  крапинку  от  "Тернбулл  энд  Эссер"  из
Лондона, мокасины от "Гуччи",  надетые  без  носков,  темно-серые  шерстяные
брюки с идеальной стрелкой. Загорелое лицо,  набриолиненные  волосы,  слегка
седеющие  на  висках,  и  слабый,  почти  неуловимый  аромат  изысканнейшего
одеколона довершали картину безукоризненного аристократизма.
   Выглядел он отлично. Скучно  лишь  то,  что  под  крышей  музея  Флэглера
соберутся двести идентичных  ему  фотороботов.  В  Палм-Бич  не  допускались
отклонения в сфере моды, и люди в обществе  подвергались  гонениям  даже  за
такие мелкие проступки, как ношение белой обуви или сорочек из синтетических
тканей.
   - Веришь ты мне или нет, но я тоже не любитель каруселей; однако мы  едем
на встречу с Марджори и  Стэнсфилдом,  и  мы  обещали  прибыть  в  семь.  Я,
конечно, понимаю, что с молоком матери  ты  не  всосала  привычку  выполнять
обещания. Меня же воспитали так, что я держу свое слово.
   Ублюдок, подумала Джо Энн. Это удар ниже пояса. Не  похоже  на  Питера  -
попрекать ее происхождением.
   Явно что-то произошло.
   Тем не менее, обмен оскорблениями был для нее чем-то вроде профессии.  Уж
это она точно впитала с молоком матери. Джо Энн закусила удила.
   - Честно говоря, меня удивляет, что у тебя хватает наглости ссылаться  на
свою мать. Все говорят, что старая потаскуха  почти  не  помнила,  как  тебя
зовут, и что тебя отдали на воспитание этим английским нянькам.  От  нее  ты
мог научиться только пьянству.
   Питер застыл, как вкопанный. С побелевшими костяшками пальцев,  прилившей
к лицу кровью, он задрожал от ярости и ненависти.
   У Джо Энн мелькнула мысль, что  она  зашла  слишком  далеко.  Прибегая  к
старинной  арабской  уловке  -  оскорблять  мать  врага,  -  следует  всегда
рассчитывать на бурную реакцию, однако такой она не ожидала.
   - Ты шлюха, - наконец выговорил он,  выплевывая  слова  сквозь  стиснутые
зубы. - Я уничтожу тебя за это. Слышишь меня? Уничтожу тебя.
   Голос его поднялся до крещендо и даже задребезжал от сотрясающего  Питера
чувства ярости.
   - Чтоб ты никогда не смела упоминать о моей матери. Ты меня  слышишь?  Ты
меня слышишь?
   "И я, и весь Палм-Бич", - подумала Джо Энн.  -  О,  ну  почему  ты  вечно
ведешь себя, как ребенок, Питер, - в явном отчаянии  громко  произнесла  Джо
Энн, поворачиваясь и уходя обратно в спальню.
   Джо Энн хохотала, не в силах  остановиться.  Как  и  положено,  появились
слезы, и все тело затряслось от бесконтрольного веселья.  Но  самое  смешное
состояло в том, что шутка Марджори  была  совершенно  не  смешной.  Марджори
Донахью уже давно перестала настораживать фальшь.  Она  имела  дело  с  этой
валютой столь долго, что  даже  утеряла  способность  определять  истинность
вещей. Главным для нее была - власть. Если люди не смеются над ее  похабными
анекдотами, то это не означает, что им недостает чувства юмора, - оно тут ни
при чем. Это свидетельство того,  что  власть  ее  убывает,  что  придворные
вот-вот  готовы  совершить  какой-то  насильственный  дворцовый   переворот.
Поэтому она отметила смех Джо Энн  и  зафиксировала  эту  информацию  в  том
древнем,  но  по-прежнему  потрясающе  продуктивном  банке  данных,  который
представлял ее мозг. На Джо Энн можно рассчитывать. Джо  Энн  преданна.  Джо
Энн будет по-прежнему в фаворе. Враги Джо Энн будут ее врагами.
   - О, Марджори. Ну почему я так не умею шутить? - между приступами  хохота
выдавила из себя Джо Энн.
   Марджори Донахью приосанилась, в то  время  как  прочих  сидевших  вокруг
стола гостей мысленно чуть не стошнило. Все они тоже посмеялись  над  шуткой
королевы, однако никому из них не захотелось  или  не  удалось  сделать  это
столь убедительно, чтобы  превзойти  Джо  Энн.  Все  они  совершали  роковую
ошибку, недооценивая  тщеславие  удачливой  личности.  Одна  лишь  Джо  Энн.
понимала, что в искусстве лести ничто не ценится так,  как  ее  переизбыток.
Только люди, добившиеся лишь относительного успеха в  жизни,  прикидываются,
будто не терпят лизоблюдов. Настоящим победителям их всегда не хватает.
   Стол, за которым сидели Дьюки, был, разумеется,  наивысшим  помостом  для
лучших собак, и участники помельче вытягивали шеи, стараясь рассмотреть, что
там происходит, и определить тех, кто вырвался  вперед,  по  их  присутствию
среди всемогущих. Джо  Энн  гордо  посматривала  через  плечо  на  ревностно
задираемые головы и, демонстрируя на публике свои таланты в сфере  светского
восхождения, кому-то выкрикивала приветствия, кого-то холодно  порицала.  Ее
охватывало пьянящее чувство при виде сотни завистливых глаз.  И  не  простых
глаз. Речь шла не о простодушном, безусловном восхищении зевак  какой-нибудь
киноактрисой. Это были отборные  глаза.  Они  принадлежали  Вандербильтам  и
Фордам;   вылощенным   итальянским   графам   сомнительного   происхождения;
неизбежным англичанам, бедным, как церковные мыши, но  исключительно  хорошо
одетым и словно губку выжимающим  любого  в  обмен  на  пару  учтивых  фраз;
свирепым французам, постоянно раздраженным тем, что никто не  может  или  не
желает говорить на их полумертвом языке. Каждый из них  отдал  бы  все,  что
имеет, за возможность сидеть там, где сидит Джо Энн.
   Марджори  Донахью  подозрительно  осмотрела  присутствующих   за   столом
придворных - примерно также, как укротитель львов в клетке на арене.
   - Мне нравятся похабные шутки, - произнесла она, ни к кому  конкретно  не
обращаясь. - Они вносят некоторое  разнообразие  в  разговоры  о  деньгах  и
слугах, хотя иногда эти темы бывают даже грубее.
   Джо Энн громко захохотала.
   - Вы правы, Марджори. Послушали бы вы Питера с его процентными  ставками.
Это просто отвратительно.
   Она сделала гримасу, из которой можно было заключить,  что  вообще  любая
тема, обсуждаемая ее мужем, просто отвратительна.
   Питер бросил на нее через стол злобный взгляд.
   - Что ж, дорогой, если уж приходится говорить о деньгах, то я  бы  хотела
послушать, что скажет сенатор о бюджетном дефиците.
   Марджори демонстративно подавила звонок. За этим столом и в  этом  городе
хозяйка она, и ей хотелось, чтобы об этом знали все.  Если  для  этого  надо
немного уколоть могущественного сенатора, то так тому и быть.
   Бобби ничуть не возражал. Его самоуверенность была непоколебима.
   - Забавно, что вы заговорили об этом, Марджори.  Голос  Бобби  Стэнсфилда
был спокоен, и в нем угадывалась холодная усмешка.
   - Знаете, если бы вы объединились с Джо Энн и сделали бы небольшой  взнос
из ваших личных фондов, то,  мне  кажется,  мы  смогли  бы  решить  проблему
дефицита прямо здесь.
   Замечательно. Ведь все они богаты. Богаты, красивы и  удачливы.  Взаимное
восхищение  преуспевающих  людей  зримо  витало  в  воздухе,   непринужденно
сливаясь с ароматом пятидесяти белых гардений, которые  плавали  в  вазе  из
ирландского уотерфордского стекла, стоявшей посреди стола.
   Бобби повернулся к Джо Энн.
   - Не хотите потанцевать?
   - Отчего же, благодарю, сенатор. Джо  Энн  подражала  певучим  интонациям
красавиц с Юга.
   Бобби через стол улыбнулся Питеру Дьюку. - Не возражаете, если я уведу на
время вашу жену? Могу ведь и не вернуть ее.
   Питер Дьюк присоединился к общему смеху, однако  внутренне  он  вовсе  не
веселился. "Забери эту падлу. Это  как  раз  то,  чего  ты  и  заслуживаешь,
самодовольный, высокомерный,  надутый  ублюдок",  -  хотелось  сказать  ему.
Дьюков и Стэнсфилдов традиционно связывала несколько  тягостная  дружба.  По
большинству параметров у них было много общего - старинные аристократические
фамилии, поддерживающие республиканцев и проживающие в Палм-Бич, с огромными
состояниями и общими предрассудками. Тем не менее,  две  проблемы  неизменно
осложняли отношения между ними. Во-первых,  Дьюки  были  несравненно  богаче
Стэнсфилдов. Во-вторых, Стэнсфилды были намного, намного удачливей Дьюков.
   В результате оба  семейства  не  знали  покоя.  Дьюки  завидовали  власти
Стэнсфилдов и тому вниманию, которым они пользовались благодаря этой власти.
Мстя Стэнсфилдам, они обвиняли их в заурядности, недостатке  аристократизма,
заигрывании с прессой, чрезмерной суетливости мещан, которые не  умеют  себя
вести.  Стэнсфилды  завидовали  феноменальному   богатству   Дьюков   и   их
общенациональной репутации утонченных покровителей искусств. Чтобы  уравнять
шансы, они обвиняли Дьюков в том, что те - эгоцентричные лоботрясы,  что  им
наплевать на свою страну, что они много пьют и мало работают и чересчур мнят
о себе только лишь на том основании, что их предок угодил в лужу луизианской
нефти.
   Как уже говорилось,  семьи  были  слишком  схожи,  чтобы  позволить  себе
враждовать открыто. Палм-Бич - городок маленький, В нем существовали  другие
враги, которым вендетта между Дьюками и  Стэнсфилдами  пошла  бы  только  на
пользу. Например, Тедди Кеннеди. Когда старый Стэнсфилд  умер,  его  старший
сын Бобби унаследовал хорошо смазанную политическую машину, а  вскоре  после
этого - и место в  сенате.  Феноменально  красивый  Бобби  являлся  типичным
продолжателем   политической   династии   Стэнсфилдов;    некоторые    более
осведомленные   знатоки   уже   поговаривали   насчет   его   претензий   на
президентство. Вполне вероятно, что в будущем его оппонентом  от  демократов
мог бы стать сосед по бульвару Норт-Оушн Тедди Кеннеди, - если  воспоминание
о Чаппаквидике по прошествии времени и благодаря безупречной деятельности  в
сенате постепенно сотрется.
   У любого истинного обитателя Палм-Бич, состоящего в  клубе  "Эверглейдс",
тревожная перспектива  появления  второго  президента  Кеннеди  не  вызывала
ничего, кроме  неприкрытого  ужаса.  Кеннеди  были  членами  демократической
партии, а демократы -  это  социалисты,  хуже  которых,  разумеется,  только
коммунисты. Для борьбы с  Кеннеди  необходимо  было  сплотить  все  силы.  В
результате, несмотря на то, что Питер Дьюк редко думал благосклонно о  Бобби
Стэнсфилде, он фактически финансировал кампанию его выборов в сенат. В  свою
очередь, Бобби не только с благодарностью принял его помощь, он не  единожды
хлопотал в Вашингтоне в пользу деловых интересов Дьюков,  несмотря  на  свою
личную неприязнь к Питеру Дьюку, - неприязнь, которая ни в  коем  случае  не
распространялась на его очаровательную жизнерадостную жену.
   Бобби направлялся мимо тесно сидящих за столиками людей  к  танцплощадке.
Это было королевское шествие. Все стремились привлечь к себе его внимание  -
тянулись руки, чтобы ухватить его  за  рукав  безупречно  сшитого  смокинга,
скрежетали в приветствиях  скрипучие  голоса  светских  матрон,  залихватски
шутили полчища друзей детства, языки которых были хорошо смазаны аперитивом.
Бобби непринужденно скользил по волнам популярности, а восхищенная  Джо  Энн
следовала в его кильватере. На каждое замечание у него находилась подходящая
шутка, точно выверенная  для  конкретного  случая,  со  строго  дозированным
содержанием серьезности или фривольности в зависимости  от  того,  кому  она
предназначалась. За это короткое время, пока Бобби добрался до площадки,  он
успел наулыбаться и  нахмуриться,  очаровать  и  пофлиртовать,  пообещать  и
заручиться обещанием. Не отрывая  глаз  от  крепкой  спины  и  широких  плеч
сенатора, Джо  Энн  восхищалась  этим  спектаклем.  Бобби  продемонстрировал
талант прирожденного политического деятеля. Он  никого  не  обидел,  потешил
чье-то самолюбие, набрал голоса. На его месте Джо Энн не  удержалась  бы  от
соблазна доставить  себе  удовольствие,  сделав  больно  другим.  В  этом  и
заключалась разница между профессионалом и любителем.
   Возле танцевальной площадки Бобби повернулся к Джо Энн и взял ее за руки.
Он улыбался тепло, но с долей иронии. Улыбка говорила, что Бобби увлечен Джо
Энн и что ей скоро придется считаться с этим.
   Джо Энн также ответила ему улыбкой. Общаться с мужчинами ей  всегда  было
легко. В данном случае - приятно.
   - Вы знаете, мы ведь впервые  танцуем  с  вами,  -  прикинулся  обиженным
Бобби.
   - Несомненно, не по причине вашей робости. Видит Бог, возможностей у  вас
было много. Иногда мне кажется, что в этом городе  мы  только  и  занимаемся
тем, что танцуем.
   - Что ж, как говорится - на балы ходят не танцевать. Туда идут  подыскать
жену, присмотреть за своей женой или приударить за чужой.
   Произнося это, Бобби посмотрел прямо в глаза Джо Энн и уверенно  закружил
ее в общем потоке  танцующих.  На  эстраде  Джо  Рене  со  своим  оркестром,
ветеранами тысяч балов в Палм-Бич, в энный раз сообщал Долли, что вид у  нее
- отличный.
   - А вы как раз сейчас приударяете за чужой, Бобби?
   Джо Энн стиснула сильную руку и придвинулась  чуточку  ближе,  ощущая  на
себе  взгляды  окружающих.  Флирт  на  танцевальной  площадке   в   Палм-Бич
допускался. Это была одна из причин, отчего в городе так много танцевали.
   В ответ Бобби наклонился вперед и прошептал ей на ухо:
   - Знаете, нам надо завести роман. Это был стиль Стэнсфилдов.  В  лоб.  Не
теряя времени. Дать почувствовать уверенность в себе.
   - Я не обманываю мужа, - кокетливо рассмеялась Джо Энн,  придвигаясь  еще
ближе.
   - Надо же когда-то начинать.
   - Только не мне. Нас разлучит только смерть.
   - Возможно, мы могли бы  это  устроить.  Они  оба  рассмеялись,  и  Бобби
воодушевленно закружился по залу. Как Джо Рене, так и  нескончаемая  "Долли"
звучали все громче.
   "Видит Бог, ты весьма  привлекателен,  -  думала  Джо  Энн.  -  Сказочная
внешность. Чертовская известность. Мужчина с  будущим,  который  знает,  как
заставить настоящее сверкать алмазным блеском. Но - нищий,  по  сравнению  с
Питером Дьюком". Обладая состоянием большим, чем  то,  на  которое  едва  ли
могло рассчитывать большинство американцем, Стэнсфилд, по  меркам  Палм-Бич,
был  финансовой  шестеркой.  Как  жаль.  Господь,  в  мудрости  своей,  сдал
справедливо, и из-за этого Бобби Стэнсфилд не досчитался той  самой  главной
карты в своей колоде. Вот почему он может рассчитывать лишь на легкий флирт,
пока она является женой Питера Дьюка.
   - Ладно, Бобби,  прекратите  растрачивать  свое  очарование  на  замужнюю
женщину. Пойдемте покатаемся на карусели. Мне никак не удается затащить туда
Питера. Его вытошнит, или произойдет что-нибудь еще более занудное.
   Снаружи на территории музея Генри Моррисона Флэглера  по  случаю  бала  в
пользу регулируемого  деторождения  были  сооружены  декорации  ярмарки.  На
длинных высоких столах, покрытых белыми скатертями, стояли графины с ледяным
мартини, рядом сидели  гадалка  и  хиромант,  и  под  ностальгические  звуки
старинного ярмарочного органа вздымались и опускались выкрашенные в  красные
и белые цвета лошадки сверкающей волшебной карусели.  Среди  пальм  мелькали
сливки городского общества, многие были одеты в костюмы викторианской эпохи,
которой был  посвящен  пикник;  на  мужчинах  были  традиционные  соломенные
канотье, которые выдавались желающим по прибытии.
   Джо Энн отказалась от карнавального платья принципиально, считая, что,  в
целом, современные женщины интереснее женщин викторианской эпохи. Платье  из
белосн