охвачена  пламенем
любви. Этот костюм для аэробики был произведением искусства,  но  скорее  из
Лондона, а не из Уэст-Палм. Как всегда, англичане превзошли себя  и  создали
нечто, что сегодня потрясало, а завтра станет нормой,  и  этот  ярко-розовый
шедевр больше походил на набедренную повязку, чем на трико.
   После обычных перед тренировкой пяти минут легкой болтовни  стало  вполне
очевидно, что других девушек одолевает  зависть.  Это  было  заметно  по  их
довольно  слабо   завуалированным   насмешкам   и   периодическим   вспышкам
откровенной злости в завистливых глазах.
   - Кристи,  дорогая,  ты  выглядишь  как  героиня  какого-то  эротического
фильма. Ну, ты смелая...
   - Ого, Кристи, я бы не смогла выйти в таком наряде. Но  Кристи  нисколько
не беспокоило то,  что  они  думали.  Она  оделась  так  только  для  одного
человека: прекрасного юноши с  тревожными  глазами,  возникшего  из  морской
волны. Для Скотта Блэсса. Он должен заехать за  ней  сюда.  Через  несколько
минут он, и только он, будет оценивать ее костюм. А он - мужчина.
   Она чувствовала себя  так  хорошо,  как  только  может  чувствовать  себя
влюбленная девушка при спокойном пульсе в пятьдесят ударов в минуту.  Кристи
наклонила голову набок, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркале  и,  со
свойственным юным особам самолюбованием, одобрила то, что там увидела.
   Там было именно то, что нужно: бронзовая  упругая  кожа,  пропеченная  на
солнце и покрытая тонкой пленкой пота, обрамленная узкими розовыми полосками
купальника. Сильная мускулистая спина, плечи и бедра были юны  и  округлы  -
необыкновенно женственно и обольстительно. Грудь небольшая, но она почти  не
подпрыгивала при резких движениях выполняющего упражнения тела, а влажный от
пота глубоко вырезанный лиф выдавал тайну конических  сосков,  окрашенных  в
нежно-розовый цвет зрелой юности. Живот был открыт для обозрения практически
со всех сторон - верхняя часть  купальника  соединялась  с  нижней  четырьмя
полосками материи, которые, в основном, оставляли тело обнаженным. Если  что
и вызывало  сомнение,  то  только,  как  считала  Кристи,  бедра.  Чуть-чуть
широковатые, но зато пышные и все равно складные, и они  далеко  не  портили
общей картины. Во всяком случае, с  каждым  днем  ее  фигура  выглядела  все
лучше. Особенно ягодицы. Теперь они были по-настоящему плотными и  твердыми.
Это будет ее подарок Скотту. Игрушка для него, созданная ее усилиями  плоть,
к которой еще не притрагивалась мужская рука. Он может получить все  это,  и
когда он за ней заедет, именно это сразу  же  бросится  ему  в  глаза  -  ее
шикарные ягодицы,  вздымающиеся  и  напрягающиеся  под  тонким  купальником,
разделенные пополам узкой полоской материи в углублении между ними,  которая
едва прикрывала самые потаенные места. Даже если он опоздает, занятия еще не
кончатся, когда он появится здесь. Кристи все продумала. Может быть,  в  ней
все-таки была крохотная частица ее матери. Голос Мэгги ворвался  в  мечтания
Кристи. - Более плавно, четче ритм, следите за темпом. Растворитесь  в  этом
ритме. Отключите головы, пусть тела работают сами. Вот так.
   Кристи  попробовала  сделать  так,  как  от  нее  требовали,  и   умерить
неистовство своих мыслей. "Я - это мое тело, мое тело - это я", - произнесла
она про себя. Такова была установка. Именно так они  и  должны  были  делать
упражнения.  Кристи  выбрасывала  длинные  ноги   в   стороны   и   пыталась
раствориться в восхитительном ощущении упорного и  слаженного  растяжения  и
сжатия, напряжения и  раслабления  работающих  мышц.  Спина  прямая,  голова
высоко поднята. Медленно, легко выбрасываются  ноги.  Увидит  ли  Скотт  это
сзади? В воображении она ощутила на себе его глаза. Вчера  вечером  в  баре,
декорированном в стиле кантри и вестернов, он так смотрел на нее.  Это  было
так приятно! Как же люди жили до того, как была изобретена аэробика?  И  был
ли кто-нибудь когда-нибудь настолько влюблен?
   Теперь музыка стала откровенно ритмичной. В течение первых десяти минут в
ней  была  какая-то  претензия  на  напевность,  сейчас   же   все   наконец
прояснилось. Мелодии тут было не  больше,  чем  в  тиканьи  часов.  Это  был
метроном, и задача его заключалась в том, чтобы задавать ритм движения  тел.
Не больше и не меньше. Басовые частоты зазвучали подчеркнуто, и бьющий  ритм
звуков,  вырывавшихся  из  десяти,  а  может   быть,   двадцати   динамиков,
расположенных по периметру просторного тренировочного зала  в  окрашенном  в
розовые тона здания комплекса "Филиппе пойнт", просто вбивался  в  те  части
мозга гимнасток, которые продолжали жить вне их сознания,  вне  мыслей,  вне
чувств. Главному из того, что несла эта музыка, нельзя было не  подчиниться.
Слышать ее уже значило подчиниться. Под ее  воздействием  класс  сливался  в
единое целое, забывал о боли, о том, что состоит из отдельных  личностей.  И
тогда начиналось главное. Потихоньку в ткань настойчивого ритма вплетались и
с каждой секундой звучали все более явственные  звуки  национального  гимна.
Это имело важнейшее значение. Все они теперь были заодно - один народ,  одно
тело, одна общая цель. Достижение радости через силу, мощи - через  красоту,
счастья - через физическую нагрузку под первыми лучами утреннего солнца.
   В пульсирующем зале одна только Мэгги оставалась неподвластной  лихорадке
безумной,  всепоглощающей  музыки.  Двадцать  лет  тренировок,  давшей   эту
свободу, но иногда, как. сегодня, она жаждала попасть в  рабство  вместе  со
всем классом. Она видела экстаз на залитых потом лицах и могла  представить,
какое чистое наслаждение ее ученицы получают от предельной нагрузки. Но  для
нее все это было позади. Она ушла так далеко вперед от них, что оказалась по
другую  сторону.  Тело,   в   котором   была   заключена   ее   душа,   ярко
свидетельствовало о пройденном пути. Было бы не правильно сказать,  что  она
выглядела хорошо. Слова "хорошо выглядит" всегда как-то не подходили  Мэгги.
Правдой  было  то,  что  она  выглядела  необыкновенно  -   тело   ее   было
сконцентрировано, как подвесной  мост,  сложная  система  рычагов  и  стоек,
стальных тросов и  массивных  бетонных  балок.  Оно  выглядело  так,  словно
способно выполнить  любую  фантазию  самого  изобретательного  тренера.  Оно
вынесло все и  сохранило  способность  выносить  все.  Когда  они  с  Лайзой
начинали в старом зале на Клематис-стрит, она и  не  мечтала,  что  все  это
примет сегодняшние масштабы. Лайза ушла, но Мэгги не рассталась с надеждами,
и когда в последовавшие годы произошел бурный взрыв интереса к аэробике, она
не отстала от моды и привнесла  в  нее  кое-что  свое.  Теперь  ее  зал  был
известен по всей стране, а уровень его репутации соответствовал  высоте  его
потолка. Также вырос и ее авторитет. И вот теперь  в  ее  классе  была  юная
Кристи Стэнсфилд. Дочь Бобби. Девочка, чьей матерью должна была быть Лайза.
   Лайза Старр. Лайза Блэсс. Ее Лайза. Теперь сверхзвезда, ярко  сияющая  на
небосклоне высшего света.  Мэгги  всегда  знала,  что  так  будет.  Пути  их
разошлись, но Мэгги все еще любила ее. Память о  ней.  Ее  боевой  дух.  Ее,
казалось, бескрайнюю жажду жизни. Иногда они встречались на крупных приемах.
Обе делали вид, будто ничего не изменилось, хотя знали, что изменилось  все.
Это была уже совсем не та Лайза. Может быть, и Мэгги была не та, но все-таки
больше  изменилась  Лайза.  Очарование  и  невообразимая  красота   остались
прежними, однако ушла теплота. Вся она оказалась выстужена жестоким  холодом
слишком сильной сердечной боли: Лед коснулся души бедной Лайзы и убил в  ней
ту часть, которую Мэгги любила больше всего.
   Усилием воли она заставила себя вернуться в  спортивный  зал.  Перед  ней
истязали себя ее ученицы, теряли свое "я" в восхитительной боли;  их  мокрые
лица и разгоряченные тела молили о пощаде и в то же время не хотели ее.  Она
должна общаться с ними, пока они продолжают эту священную пытку. Она  должна
быть вместе с ними во время этих мучений во имя красоты.
   - Ну, давайте, вместе со мной. До конца вместе со мной. Не думайте  ни  о
чем. Слейте воедино дух и тело.
   В наши дни занятия аэробикой приобретают метафизический налет.
   Внезапно, в самом разгаре этого неистовства, Кристи ощутила такую тишину,
словно попала в эпицентр урагана.
   В дверях, прислонившись к косяку, стоял Скотт. Его глаза  лениво  обегали
кипящую массу первосортных женских тел, губы приоткрылись в  легкой  улыбке.
Высокомерной? Стеснительной? Трудно было сказать. Похоже, он пришел прямо  с
пляжа. Он  все  еще  весь  был  покрыт  солью,  а  грязно-серая  футболка  и
пузырящиеся на коленках белые полотняные брюки выглядели так, словно  неделю
провалялись на заднем сиденье автомобиля "ле барон" с брезентовым верхом, на
котором он все время разъезжал. Все это было его  сутью.  Его  мироощущение,
выражаемое  девизом  "Да  катись  все  к   чертям",   распаляло   девическое
воображение  Кристи.  Она  видела,  что  его  глаза  нашли  ее.  Румянец  на
разгоряченных щеках стал еще гуще - мечтания последних минут превратились  в
реальность. Кристи попыталась улыбнуться. Он не улыбнулся ей в ответ, только
кивнул.
   "Сначала закончи, - будто бы говорил  его  взгляд.  -  Ты  занята  важным
делом. Не отвлекайся из-за меня. Я на тебя и не глянул бы, если бы несся  по
волне".
   Кристи опустила голову, соглашаясь с этим молчаливым упреком. Конечно, он
прав. Она попыталась сосредоточиться на своих упражнениях.
   - Хорошо, ребята. Теперь на спину. Поработайте-ка над своими сдобами.
   Про себя Кристи застонала. "О Господи! Почему же черед  этого  упражнения
дошел именно сейчас?" Она выгнула спину и бросила таз вверх. Тонкая  полоска
купальника натянулась, почти обнажая то, что было скрыто под ней.
   - Давайте, работайте в два раза быстрее. Раз и два, и раз, и два...
   Кристи закрыла глаза, чтобы скрыть смущение, и попыталась забыть, где она
и кто еще здесь находится.  Но  движения  не  давали  забыть  об  этом.  Она
занималась любовью с воздухом.  Иначе  про  это  упражнение  и  не  скажешь.
Единственное, чего не хватало, так это Скотта с  ней.  Она  никак  не  могла
отделаться от этой внушавшей трепет мысли.
   Внутри нее возникло и все нарастало странное чувство. Чем  больше  Кристи
пыталась подавить его, тем сильнее оно разрасталось. Надо было остановиться,
но у нее ничего не выходило. Это так тревожило.
   - Давайте, ребята, вверх. Двигайтесь. Пусть все работает. Кристи  делала,
как велено. Ее ягодицы попеременно то сжимались, то расслаблялись;  странное
ощущение перемещалось то вверх, то вниз внутри меж ее длинных бедер. О  нет.
Не сейчас. Не здесь. Это было бы просто невообразимо.
   Кристи открыла глаза. Может  быть,  окружающая  действительность  поможет
предотвратить это.
   Скотт переместился. Он уже не стоял в дверях. Он  был  у  боковой  стенки
зала, близко к Кристи, и с какой-то отрешенностью во взгляде  сосредоточенно
смотрел на ее почти обнаженное тело, взлетавшее и опускавшееся рядом с ним.
   Кристи нервно провела языком по губам и, без особого  успеха,  попыталась
чуть улыбнуться. Именно тогда она и увидела его.
   Словно на мушке ружейного прицела, в месте соединения своих бедер и  едва
ли не в трех метрах от себя. Она увидела то, от чего голова ее совсем  пошла
кругом. Внутри помятых белых брюк Скотт Блэсс был в напряжении и тверд,  как
скала.
   То, что происходило с ней самой, заставило Кристи удивленно  охнуть.  Она
успела лишь  закрыть  глаза  и  потом  напрочь  утратила  координацию.  Ноги
застыли, спину сковало. Разум отключился.
   - 0-о-ох! Господи! - услышала она чье-то восклицание -  вполне  возможно,
свое собственное.
   Кристи резко села, шлепнувшись о доски пола, в безнадежной попытке скрыть
очевидное, однако на происходившем внутри нее это никак  не  сказалось.  Там
все уже жило своей собственной жизнью. И ничто не  могло  на  это  повлиять.
Там, в бархатных глубинах, оно правило бал, вовсю наслаждаясь  этим  ужасным
моментом, распевая свою сумасшедшую и прекрасную песню. Охваченная  безумной
дрожью, которую она не способна была  контролировать,  Кристи  покоилась  на
мягком ложе облака неловкого восторга, хозяйкой принимая  нежданного  гостя.
Невидимый  и  тайный,  он  прожил  свой  краткий  миг  вселенского   времени
эгоистично, самоуверенно и без стыда. Потом наконец исчез, не оставив  после
себя ничего, кроме следа в памяти  и...  более  явного,  расползающегося  по
розовой материи, которая скрывала ее пульсирующую плоть от внешнего мира,  -
влажного свидетельства желания.
   Когда Кристи открыла глаза, прямо на нее был устремлен взгляд Скотта. Это
станет их первой общей тайной. Но далеко не последней.

***

   Целых три четверти века  "Парамаунт"  был  одним  из  символов  Палм-Бич.
Сначала театр, потом в течение долгих лет единственный кинотеатр города,  он
впал в ветхость в шестидесятые и семидесятые годы. Но  теперь  он  вернулся,
восстановленный в своем прежнем великолепии.  В  мерцающем  отблеске  экрана
невозможно было не разглядеть беззаботного обожания, которое просто излучало
лицо Кристи. Как и миллиард девчонок до: нее, она украдкой протянула руку  к
соседнему мягкому креслу и ласково вложила ее в ладонь  Скотта.  Пролетевшие
три  восхитительные  короткие  и  бурные  недели  почти  совсем  лишили   ее
твердости. Она знала, что скоро  сдастся.  Может,  сегодня  вечером.  Может,
завтра. Она не была влюблена, она была одержима. Это была  великая  страсть,
безрассудное и романтичное увлечение  юности,  трепетное,  величественное  и
пугающее силой своей и властью. Один за  другим  гасли  путеводные  огни  ее
прежней жизни, меркнущие в ярких лучах ослепительного видения  -  соединения
души и тела в желанных объятиях сливающейся  плоти,  чему  она  до  сих  пор
сопротивлялась. Может быть, чуть  позже  это  случится.  На  залитом  лунным
светом пляже, куда он собирался пойти с ней после кино.  Да  все  равно.  От
защитного щита из прочных моральных устоев, о котором всему  свету  заявляла
надпись на ее наружной повязке, уже почти  ничего  не  осталось.  Скоро  это
поношенное одеяние уже не сможет уберечь ее от  нее  самой,  и  она  обретет
свободу, свободу чувствовать,  свободу  наслаждаться,  свободу  требовать  и
желать.
   Она взглянула в его красивое лицо, отказываясь видеть в нем жестокость  и
предпочитая толковать ее признаки как свидетельство своенравной силы юности.
Скотт позаботится о ней в момент ее слабости. Он будет знать, что делать. Он
ее не подведет. Господи, она боготворила  его.  Никогда  ей  не  приходилось
встречать такого существа, никогда, в том ее учтивом и правильном мире,  где
все было предсказуемо и безопасно. Скотт, с его  легким  смехом  и  дерзкими
глазами, словно выходец из потерянной Атлантиды, явился  к  ней  из  морской
воды. Все его чувства были живыми, полными энергии, они никогда не возникали
как реакция на  какое-то  внешнее  раздражение.  На  первом  месте  у  него,
конечно,  стояли   занятия   серфингом   и   целеустремленное   влечение   к
совершенству,  которое  было  с  этим  занятием  связано.   Кристи,   всегда
окруженная друзьями, которые изо всех сил  изображали  скуку,  находила  эту
страсть самым большим его плюсом.  Она  и  прилагавшееся  к  ней  тело,  эта
богоподобная внешняя оболочка, которые были  инструментами  его  власти  над
волнами.
   Но это было еще не все. Имелись  еще  неотесанные  друзья  с  материка  и
совсем уж темные места, куда он водил се в  поздние  часы,  когда  степенный
Палм-Бич давно спал. В сумрачных барах Старого Окичоби и "веселых" кварталов
Ривьеры Кристи широко раскрытыми глазами впервые смотрела на  бьющую  ключом
жизнь другой части города. Кристи вдруг оказывалась в самой середине Дантова
ада, но рядом с ней находился Скотт, и она чувствовала себя там в  такой  же
безопасности, как на гладкой скамье Храма Милосердия у Моря. Он знал всех  и
вовсе не являлся для них  неким  богатым  чужаком,  которого  с  трудом,  но
терпят. Он был одним из них, легко смеялся их шуткам, веселился  их  жестам,
без труда понимал их жаргон и их предрассудки.  А  когда  в  ночной  темноте
характеры сталкивались, рассудки мутились, и к ней тянулись жадные руки,  он
так сжимал кулаки и зубы, что до обитателей сумрачного мира быстро  доходила
неразумность их поведения. Она чувствовала  себя  средневековой  принцессой,
опирающейся на  руку  своего  рыцаря,  полностью  защищенной  в  самой  гуще
опасностей. Это было все равно что смотреть из окна на падающий снег, удобно
устроившись у пылающего камина.
   Несколько дней назад она узнала, кто он,  но  к  этому  времени  она  уже
крепко сидела на крючке. Скотт Блэсс. Сын Лайзы Блэсс. Сын врага ее  матери.
Какое-то время ее мучил вопрос этики. Хорошо ли это по отношению к матери  -
встречаться с ним? Не обязана ли она  принимать  участие  в  вендетте  своей
матери против старой пассии отца? Светло-голубые глаза, так  похожие  на  ее
собственные,  предопределили  решение.  Грехи  отцов  и  матерей  не  должны
касаться детей. Во всяком случае, было видно, что Скотт вовсе не унаследовал
ненависти. Он знал, что ее фамилия Стэнсфилд, но это особо не. впечатляло  и
не отпугивало его. Она, однако, пошла на хитрость. Она  не  сказала  матери,
кто ее постоянный поклонник. Во всяком случае, Джо Энн, занятая, как всегда,
собой и абсолютно  не  проявлявшая  интереса  к  другим,  и  не  потрудилась
спросить об этом.
   Когда они вышли из "Парамаунта" и двинулись по дорожке, Скотт снова  взял
ее за руку. Он молчал. Ему и не надо было говорить.  В  теплой,  наполненной
ароматами ночной тишине они пошли по Семинол-авеню  к  морю.  На  песке  они
разулись и посмотрели на луну, которая вошла в свою третью четверть. Твердый
подбородок Кристи подчинился повелению пальца Скотта, в лунном  свете  глаза
ее смотрели прямо в его глаза,  а  ее  теплое,  прерывистое  дыхание  свежим
дуновением касалось его лица. Она почувствовала, как губы  ее  приоткрылись,
сухие, словно  шумевшие  над  головой  пальмовые  листья.  Скоро  он  начнет
целовать ее и передаст ей свою влагу, оросит пустыню ее тоски и заставит  ее
расцвести. Что же там, в глазах этого  юноши,  которого  она  так  полюбила?
Печаль и вызванная одиночеством тоска, смешавшиеся  со  страстным  желанием?
Если так, то она готова  пойти  навстречу  всем  его  желаниям.  Она  хотела
собрать его в единое целое, заполнить  брешь  в  его  душе,  о  которой  так
красноречиво говорили его глаза, изгнать прочь его одиночество, утолить  его
голод, щедро подарив ему свое собственное юное тело.
   Кристи обняла его  за  тонкую  талию  и  притянула  к  себе,  ощущая  его
ошеломляющую твердость и бесстыдно прижимаясь к  нему.  Но  он  все  еще  не
целовал ее. Он наблюдал за ней, и  непонятные  эмоции  бушевали,  как  дикие
волны прибоя, за двойной завесой его глаз. Почему же он колеблется?
   Потом он придвинулся к ней, нежно, медленно, неотвратимо. Кристи прикрыла
глаза и услышала свой собственный стон. Она была  готова  принять  его.  Все
внимание она сконцентрировала на своих губах. Они  первыми  соприкоснутся  с
ним, первыми ощутят его.
   Его губы  приблизились  к  ее  губам,  словно  нерешительные  незнакомцы,
ищущие,   вежливые,   внимательные,   пробующие.   Казалось,   сначала   они
остановились рядом, как трепещущая крыльями птичка зависает над раскрывшимся
цветком. Потом, сухие и теплые, они прильнули к ее устам. От  переполнившего
Кристи необычайно тонкого и в то же время мощного чувства по коже ее вверх и
вниз побежали мурашки.  Кристи  чувствовала  их  своими  быстро  твердеющими
сосками, ощущала упругой кожей тугих бедер, теплой и влажной мягкостью между
ног. А потом язык Скотта сделал ее уста своими. Умело и уверенно  он  проник
внутрь, и вырвавшийся у Кристи от этого прикосновения  трепетный  вздох  был
красноречивым свидетельством его мастерства. Кристи открыла глаза,