и.
   И,  провожаемый  взглядом  Уилли  Боя,  протрезвевшего  от   чудовищности
содеянного, Скотт канул в ночь Уэст-Палма.

Глава 20

   Всю жизнь Джо Энн мечтала попасть сюда,  но  теперь,  когда  она  наконец
приехала, ей то и дело приходила в голову одна и та же мысль:  а  стоило  ли
ради всего этого проделывать столь нелегкий путь? Открывавшийся с трона  вид
представлялся в воображении  определенно  более  захватывающим,  чем  был  в
реальности. Ярмарка "Гарден клаб базар" на Джюпитер-айленд, наверное,  самая
шикарная  в  мире,  как  -  нельзя  лучше  подтверждала   это   впечатление.
Хоуб-Саунд. Роскошнейшее место в Америке, без всяких скидок.  Гораздо  более
замечательное, чем Ньюпорт, без усилий  превосходящее  Скоттсдейл,  светская
Мекка, которая низводит такие принадлежащие к более низкому разряду  города,
как Беверли-Хиллз и Палм-Спрингс, до статуса аутсайдеров. Хоуб-Саунд,  уютно
пристроившийся на белом песке бурной Атлантики,  был  окутан  тайной  больше
всех остальных бастионов старейших и богатейших семей Америки. Здесь правила
бал уединенность,  и  здесь  американская  аристократия  пряталась  от  мира
телевидения и прессы, внимания которых так жаждали презираемые аристократией
менее удачливые смертные.
   Странное это было место,  называемое  Хоуб-Саундом;  оно  на  самом  деле
таковым не являлось. Это был город Джюпитер-Айленд, а  точнее  сказать,  его
жилые кварталы. Настоящий Хоуб-Саунд  лежал  за  автоматически  разводящимся
мостом. Это был довольно захудалый городок,  где  обитали  остальные  жители
Флориды и куда представители высших кругов ездили за почтой. Неудобство было
незначительным - стоило только подумать об этих  жутких  почтовых  фургонах,
которые  постоянно  ревут  и  напоминают  о  реальности  мира,  от  которого
аристократы укрылись на "Острове". Песок, море и уединение  для  двух  сотен
семей, представителей старой гвардии, которые проводили здесь зимы с  января
по  март;  прячась  за  стенами  четырех  сотен   особняков,   которые   они
предпочитали называть имениями. Меллоны, Адамсы, Рузвельты уютно  устроились
в утонченной и полной благоговения  тишине  ароматных  казуарин;  Скрэнтоны,
Сирлы, Олины выделялись декором своих прямоугольных и  имевших  форму  почки
бассейнов, прилегающих к территории  "Джюпитер-айленд  клаб".  Туда  входили
представители  только  самого  высшего  света,  и  потому  можно  было  себе
позволить смелый эксперимент на  грани  хорошего  вкуса.  Пирпонты,  Филдсы,
Вейерхойзеры невозмутимо всматривались через подстриженные газоны  в  кислые
лица своих садовников, сметавших пыль с  дорожек,  на  которых  не  было  ни
пылинки, и ухаживавших за безупречными орхидеями. Пейсоны, Ламонты и  Колеты
попивали виски, жаловались на слуг и брюзжали по  поводу  несоответствующего
поведения внуков и деятелей демократической партии. - Дать  вам  чего-нибудь
попить, Джо Энн? Может быть, чуточку лимонаду?
   Лора Хорнблауэр проявляла соответствующую заботливость. В  конце  концов,
ведь  на  нее  были  возложены  обязанности   развлекать   высоких   гостей.
Королевство Палм-Бич направило правящую монархиню с  официальным  визитом  в
маленькое, но невероятно влиятельное королевство Хоуб-Саунд,  и  в  качестве
придворной  дамы  всевластной,  но  просвещенной  его  повелительницы,  Лора
старалась изо всех сил.
   Предложение не вызвало у Джо Энн восторга. Было уже одиннадцать часов,  и
ей в самом деле требовалось выпить, но чего-нибудь гораздо более крепкого. В
этом, если выразиться вкратце, и  состояла  разница  между  двумя  городами.
Хоуб-Саунд: чай,  ранние  подъемы,  спартанский  аскетизм,  ряды  борцов  за
чистоту окружающей среды. Палм-Бич: выпивки, ночная жизнь - по меньшей мере,
по понятиям Хоуб-Саунда, - искатели наслаждений и подвигов.
   - Да, чудесно. Спасибо.
   Про себя Джо Энн застонала. Власть сопряжена с ответственностью  за  свое
поведение, по крайней мере, в таких ситуациях,  как  сейчас,  когда  вся  на
виду. Господи, как же, черт  возьми,  она  вынесет  все  это  без  настоящей
выпивки?
   Солнце жгло немногочисленных посетителей с необычной  для  этого  времени
года силой, а они осторожно пробирались  между  торговыми  палатками.  Здесь
было собрано гораздо больше состояний, чем в латиноамериканском  государстве
средних размеров, но все же присутствующие  выискивали  то,  что  подешевле.
Отрезы перкаля по пятьдесят центов, старое плетеное кресло за  два  доллара,
дешевый, сваренный из железных полос столик за пятнадцать  долларов.  Делали
вид, будто они - обычные люди. Потом, после обеда, они сложат полученные  за
приобретенные вещи чеки, и в должное время эти помятые бумажки доберутся  до
Нью-Йорка и окажутся в конторах Прайса,  Уотбрхауза,  где  их  расправят  на
полированных красного дерева столах и приплюсуют к суммам, освобождаемым  от
налогов. Освободить от налогообложения пятьсот тысяч долларов,  направленных
в качестве дара Юридической библиотеке Вирджинского университета.  Пятьдесят
центов за бывшие в употреблении простыни. Конечно, это было  жеманством,  но
жеманство это многое значило.
   Бережливость, боязнь показухи были частью того незнакомого  непосвященным
языка, с помощью которого общались  эти  особенные  люди.  Читатели  журнала
"Нэшнл инкуайерер", воспитанные на не исчезающих со страниц сплетнях о жизни
всякого сброда - актеров и знаменитостей, - имели обыкновение думать,  будто
отличительной чертой богатства является мотовство. Однако они и  понятия  не
имели, как ведут себя по-настоящему  богатые  люди.  Любой  из  этих  власть
имущих Хоуб-Саунда мог бы  купить  Элизабет  Тейлор  только  на  проценты  с
процентов от своих доходов, но в то же время  они  с  особой  щепетильностью
выписывали друг другу чек на какие-нибудь полтора доллара,  проигранные  или
выигранные  в  бридж  или  канасту.  Они  берегли  фольгу  и   обертку   для
рождественских подарков, разъезжали на  ухоженных,  но  старых  "фордах",  а
синие  "роллс-ройсы"  и  престижные  черные  "бентли"  оставляли   в   своих
просторных гаражах. Никто из них  не  делал  из  своих  домов  "произведений
искусств",  яхты  их  были  старыми,   пища   простой,   а   самоуверенность
беспредельной.
   Джо Энн  уныло  посмотрела  на  ближайшую  палатку.  Она  знала,  что  ей
необходимо что-нибудь купить. Что-нибудь не  слишком  дорогое.  Иначе  никак
нельзя. Обитатели Палм-Бич пользовались здесь репутацией  непомерных  мотов.
Но их уважали. К тому же глазки-буравчики со всех сторон следили за  кассой,
в том числе всевидящие очи самого могущественного в  Хоуб-Саунде  лица,  его
непререкаемой владычицы и верховного судьи  -  самой  Пермелии  Прайор  Рид.
Пермелия Рид владела клубом "Джюпитер-айленд" и в прямом смысле решала, кому
можно позволить войти  в  его  святые  врата.  Она  правила  этим  небольшим
сообществом железной  рукой,  сохраняя  его  малочисленность,  отборность  и
высокий класс. Никто, если только ему не хотелось превратиться в отшельника,
не мог пренебрегать ее мнением. Некогда, как рассказывают,  одна  неразумная
девица надела в клуб слишком смелый купальник, и на нее упал взгляд круглых,
как бусинки, глаз королевы. К девице был послан официант с розовым шерстяным
свитером, чтобы прикрыть ее неподобающую наготу. И позже, гласит легенда,  в
Хоуб-Саунде  стало  принято   отмечать   недостойное   поведение   вручением
аналогичного предмета одежды - такого  же  убедительного  символа  вынесения
светом смертного приговора, как белое перо,  являющееся  символом  трусости.
Никому из обитателей Хоуб-Саунда, получивших этот  внушающий  ужас  джемпер,
так и не удалось "воскреснуть" в местном обществе.
   Джо Энн ненадолго задержалась у набора  изящных  вешалок  для  одежды  из
темного дерева, с вырезанными на них инициалами "Дж.Д.Х.". Это, кажется, то,
что нужно. Только немного громоздкие.
   - Не правда ли, они чудесны, миссис Стэнсфилд? Я  не  выношу  современных
вешалок, а вы?
   Дама  из  клуба  "Джюпитер-айленд",  стоявшая  за  прилавком,  пришла   в
движение. Разве это не забавно  -  быть  продавщицей,  или,  как  их  теперь
называют, работником торговли. Владелица самого крупного в Смитклайне жилого
комплекса  делает  вид,  будто  торгует.  В  интересах  благотворительности,
разумеется. В этом  году  деньги  предназначаются  для  "Природного  центра"
Хоуб-Саунда.
   Джо Энн пробормотала нерешительное согласие,  когда  эта  голубых  кровей
продавщица принялась тщательно отсчитывать сдачу с пяти долларов. Джо Энн  с
благоговением приняла ее. Господи, даже в старые  времена  в  Нью-Йорке  она
сказала бы: "Сдачи не надо". Теперь же она задумалась: а не следует  ли,  по
правилам игры, пересчитать возвращенную мелочь?
   Появилась Лора со стаканом теплого лимонада.
   - Не  хотите  ли  немного  перекусить?  Могу  порекомендовать  шарики  из
шпината. Я сама их делала.
   - Нет, спасибо, Лора, - коротко ответила Джо Энн.
   Все это начинало превращаться в какой-то  кошмар.  Слава  Господу,  такие
распродажи случаются только раз в два года. За все долгое  время  карабканья
на вершину Джо Энн и подумать не могла, что дойдет до такого, -  расхаживать
среди прилавков со всяким добытым с чердаков хламом богачей,  чтобы  собрать
немного денег для какого-то богоугодного заведения, тогда как  его  можно  с
легкостью облагодетельствовать одним солидным  чеком.  Сколько  провела  она
длинных жарких бессонных ночей, мечтая о том, чтобы ее пригласили вступить в
находившееся в  Палм-Бич  отделение  "Америкэн  гарденклаб",  поскольку  это
считалось безоговорочным признанием принадлежности к высшему  свету.  Теперь
же, когда она  заправляет  там,  Джо  Энн  столкнулась  с  ужасающей  скукой
действия его механизма. Вот она, на  самой  вершине,  обливается  потом  под
пологом тента, возведенного служителями модельного дома Христа Спасителя,  и
играет в шарады с паршивыми старухами, чьи банковские счета столь же велики,
сколь длинны их родословные.
   - О, Джо Энн, я так рада, что вы здесь. Как приятно увидеть знакомое лицо
из Палм-Бич.
   Елейный голос, неприкрыто льстивый и дружелюбный до угодливости,  исходил
ни от кого другого, как от Элеонор Пикок.
   Джо Энн обернулась и взглянула  на  свою  бывшую  недоброжелательницу.  В
глазах ее мелькнули холодные мстительные льдинки.
   - Элеонор, дорогая. Что вы здесь делаете? Какие-нибудь выгодные  покупки?
Может быть, качество этого хлама чуть выше, чем на развалах в Уэст-Палм-Бич?
   Как  ей  уже  приходилось  делать  сотни  раз  до  этого,  Элеонор  Пикок
проглотила оскорбление с милой улыбкой. Она никогда не получит  прощения  за
прилюдное  "покушение  на  убийство"  на  благотворительном  балу  "Общества
регулирования рождаемости", да  она  и  не  рассчитывала  на  это.  Марджори
Донахью начисто стерла ее с лица земли. Потом Элеонор на  какое-то  короткое
время была реабилитирована в период конфликта Джо  Энн  с  Марджори,  однако
только для того,  чтобы  снова  быть  выброшенной  на  свалку  после  смерти
Донахью. С продвижением Джо Энн к вершине власти,  где  образовался  вакуум,
акции Элеонор в высшем свете окончательно камнем пошли ко дну. Потом,  когда
она уже меньше всего рассчитывала на что-то и почти  убедила  Арчи  оставить
службу и переехать в Коннектикут, новая королева предложила ей  нечто  вроде
негласной сделки. Условия сделки не очень устраивали ее, но в этом было хоть
какое-то спасение. Джо Энн дала понять, что  готова  позволить  ей  жить.  В
обмен на это Элеонор обязана была сносить любые оскорбления и  унижения,  до
каких  только  мог  додуматься  жестокий  и   изобретательный   мозг   новой
властительницы. И она никогда, никогда, не имела права  сказать  что-либо  в
ответ.
   - О, Джо Энн, вы  недобры  ко  мне,  -  засмеялась  Элеонор,  через  силу
изобразив на лице фальшивую улыбку. Она  не  уходила,  готовая  принять  еще
несколько словесных ударов, прежде чем кошке надоест играть с мышью.  Теперь
она почти привыкла к этому, но лишь почти. Она разменяла свое достоинство на
место в высшем обществе Палм-Бич. Конечно, в сутках не было ни одного  часа,
когда бы она не забрасывала всемогущего Господа молитвами ниспослать гром  и
молнию на голову своей ненавистной повелительницы,  но  она  уже  более  или
менее оставила надежду на вмешательство божественных сил.
   - Ну что ж, полагаю,  очень  мило  встретить  здесь  своего  человека  из
Палм-Бич, даже если это всего лишь вы, Элеонор. От этих "золотых" древностей
у меня уже просто мурашки  бегут  по  коже.  Место  это  -  просто  какой-то
"старушечий берег". Не знаю, скоро ли  мне  удастся  найти  удобный  предлог
убраться отсюда.
   Убраться отсюда. Да, именно так.  Сбежать.  Сбежать  от  этих  полуживых,
сморщенных старух. Сбежать от ответственности, от  светских  разговоров,  от
лицемерия.
   Сбежать из Хоуб-Саунда. Джо Энн уже тошнило от всего этого. От того,  что
она королева, от всех этих снобов, от всех денег. От всего. Внезапно на  нее
нахлынуло подавляющее все остальные чувства желание  перечеркнуть  все  это,
уехать в самый отдаленный угол, где люди  ведут  себя  по-другому  и  думают
иначе. Но куда?  Как?  Ответ  был  отчетливо  подсказан  тихим  и  спокойным
внутренним голосом. Существует ведь  другой  мир.  Опасный,  восхитительный,
манящий.
   Она отправилась на юг от Дикси, туда,  где  пляжи  Ривьеры  подступают  к
окраинам Уэст-Палма. Это грязный, запущенный район засиженных мухами баров и
полуразвалившихся лавчонок. Это место, где выходят  на  промысел  чернокожие
проститутки.

***

   Пригород Уэст-Палма представлял собой кипящий котел,  воздух  был  словно
горячая конфетка-тянучка - плотный, сладковатый и до  невозможности  липкий.
Он окутал тело Джо Энн  подобно  нагретому  паром  влажному  полотенцу.  Это
полотенце как бы вымыло ее своей сыростью,  вытягивая  избыточную  влагу  из
пор. Джо  Энн  за  рулем  своего  кабриолета  полностью  отдалась  необычным
ощущениям. Дело не в том, что у нее не было выбора. Один щелчок тумблера - и
верх кабриолета прикрыл бы ее. Прикосновение к другой  кнопке  -  и  ледяной
воздух из кондиционера сделал бы температуру снова нормальной.  Но  Джо  Энн
наслаждалась   чувственным   теплом   собственного   тела.   Длинная   белая
плиссированная  юбка,  сейчас  расстегнутая  до  середины  бедра,  уже  была
пропитана потом, а кремовая шелковая блузка от "Тернбулла и Ассера" прилипла
к груди и при движении восхитительно возбуждала затвердевшие соски. Джо  Энн
провела кончиком языка по верхней губе, слизывая солоноватые капельки  пота.
Да, здорово. Прямо турецкие бани. Она, должно быть, теряет вес. Именно  так.
Это именно то, что она делает. Странствует и теряет. Какая  длинная  дорога.
Ярмарка в  хоуб-сандском  "Гарден  клаб"  представлялась  уже  отстоящей  на
миллион миль.
   Теперь она собиралась стереть все воспоминания о ярмарке,  прибегнув  при
этом к самому восхитительному и самому опасному способу из  всех  возможных.
Джо Энн вслух  рассмеялась.  Она  больше  никогда  не  допустит  отклонения,
никогда не изменит своим привычкам.  Сцена  с  Кристи  и  этим  блондином  с
яростными глазами была худшим из того, что с ней когда-либо  случилось.  Она
никогда не понимала свою дочь, но наложить на себя  руки  из-за  того,  .что
застала свою мать в интересной позе с кем-то несколько моложе ее, -  это  уж
точно слишком. И все же следовало изо всех сил благодарить Бога.  Во-первых,
она не только выжила, но и вроде бы вполне оправилась. Во-вторых, она никому
ничего не сказала. Ну это,  по  крайней  мере,  можно  было  предвидеть.  По
сравнению с Кристи добрая дитя Красная Шапочка могла показаться  кровожадным
Серым Волков. В любом случае, это  существенно  облегчило  положение.  Бобби
Стэнсфилд вряд ли способен понять потребности  женщины  и  необходимость  их
удовлетворения.
   Снова и снова Джо Энн пыталась понять, какие же причины толкнули дочь  на
роковой поступок, несмотря на то, что разбираться в мыслях других людей было
явно не ее коньком. Кристи была немногословна и в клинике, и позже дома. Она
попыталась изобразить попытку самоубийства как "страшную ошибку", чрезмерную
реакцию на увиденное. Она готова была  все  простить  и  даже  пообещала  не
создавать сложностей для Джо Энн. "Не беспокойся, мама. Я не скажу отцу. Но,
пожалуйста, пожалуйста, пообещай мне, что больше никогда не будешь  изменять
ему". Слова недорого стоят. Джо Энн пообещала.  "Клянусь,  дорогая.  Клянусь
тебе моей жизнью".
   А  можно  ли  эту  небольшую  вылазку   рассматривать   как   супружескую
неверность?
   Дикость места требовала принятия мер предосторожности. Джо Энн спрятала в
багажник все, что могло  раскрыть  ее  имя.  Платиновую  кредитную  карточку
"Америкэн Экспресс", карточку  "Клуба  юно",  выпущенную  "Чейз  Манхэттен",
чековые книжки,  водительские  права.  Шантаж  сейчас  будет  ей  совсем  уж
некстати. Она припрятала также драгоценности; инкрустированный бриллиантовый
браслет  от  Ван  Клифа,  брошку  в  виде  подковы,  приносящей  счастье,  с
бриллиантом и рубином, бриллиантовые сережки-капельки.
   Она  посмотрелась  в  зеркало  заднего  вида.  Черт!  Почти  забыла.  Два
украшенных бриллиантами гребня из Слоновой кости от  Картье.  Они  стали  бы
сигналом опасности для большинства обитателей этой части Южного  Дикси.  Она
нетерпеливо вынула  их  из  прически  и  засунула  без  особых  церемоний  в
бардачок, распустив волосы свободно по плечами - словно символ  освобождения
от оков, погружения в забытье.
   Джо Энн абсолютно не представляла, как и где она может получить желаемое,
но она точно знала, чего хочет. Ей хотелось самого что ни  есть  низменного.
Какую-нибудь грязную черную девку с задворок. Кого-то  совсем  неотесанного,
не умеющего себя вести, без стыда, чтобы не было ничего, кроме  готового  ко
всему тела.
   Эта мысль распаляла ее. Тропинки памяти  были  теперь  почти  непроходимы
из-за скрывавших их зарослей, но замысел задевал  чувственные  струны  души.
Джо Энн, которая раньше торговала этим, теперь впервые  в  жизни  собирается
стать покупательницей. Да, действительно  прекрасная  идея.  Торговаться  на
какой-нибудь темной стоянке из-за цены на тело девушки. А потом,  когда  она
отдаст деньги, испытать будоражащий  всплеск  чувств  от  сознания,  что  на
какое-то время это тело перешло в ее собственность, и она вольна поступать с
ним так, как ей заблагорассудится.
   Она смутно представляла, куда направляется. Бар  "Порт  о'колл"  выглядел
вполне подходящим местом. Несколько раз "роллс-ройс" уже  проносил  ее  мимо
этого места по дороге  через  Норт-Дикси  на  приемы  в  Хоуб-Саунд,  и  она
замечала рядом с ним стайку длинноногих чернокожих  шлюх,  разгуливавших  по
тротуару, дышавших жарким и влажным воздухом  раннего  вечера  и  зазывавших
спешащих мимо потенциальных клиентов.  Несколько  рановато,  но  чем  раньше
возьмешься за дело, тем лучше его сделаешь, не правда ли?
   Краска на вывеске бара знавала лучшие времена, да, очевидно,  и  сам  бар
тоже. Джо Энн проехала мимо, отметив, что  дверь  открыта,  а  внутри  горит
зеленоватый свет и какой-то силуэт склонился над  игральным  автоматом.  Она
глубоко втянула в себя воздух. Господи, да как у нее хватит смелости войти в
подобное место, не говоря уже о том, чтобы провернуть там сделку?
   Не  обращая  внимания  на  гудки  двух  разгневанных  мотоциклистов,  она
развернулась и  направилась  назад,  навстречу  опасности,  словно  бабочка,
летящая на огонь. Навстречу опасности и в надежде на безумное наслаждение.
   Она резко крутанула руль и умело парковала  свой  большой  "мерседес"  на
поросшей травой стоянке. Они бросились ей в глаза сразу же.  Их  было  трое.
Они болтали, прислонившись к стене с облупившейся краской. Одежда сказала  о
них почти все, ленивые, блуждающие глаза договорили остальное. Две,  те  что
справа, уже перешли самую  последнюю  черту  -  грязные,  заезженные  клячи,