и  в  них
устремился водопад звезд, а Скотт уже  больше  не  был  нежным.  Им  двигало
нетерпение юношеской страсти, его уста впивались в  ее  уста,  пробовали  их
вкус, пожирали их, стремились втянуть ее губы, зубы,  язык  в  самое  сердце
урагана страсти.
   Кристи билась в его руках. Ему  нужен  был  ее  рот.  Она  тоже  страстно
желала, чтобы он принадлежал ему. Он хотел испробовать ее вкус. Ее вкус  уже
был его вкусом.
   Руки Скотта нетерпеливо двигались сзади,  пока  не  коснулись  обнаженной
кожи. Скотт вытянул белую футболку из джинсов и мягко пробежал  пальцами  по
ее теплой спине. Пальцы  искали  застежку  бюстгальтера,  но  не  нашли  ее.
Медленно Скотт опустился на песок и встал перед ней на колени, как в церкви.
Потом он и ее уверенно потянул вниз. Его руки  благоговейно  подняли  мягкую
ткань, раскрывая Кристи, обнажая, втягивая в запретное царство наготы, туда,
откуда уже не будет возврата.
   Скотт смотрел на доставшийся ему дар. Гордо, чуть ли не с вызовом. Кристи
тоже смотрела на него и пыталась сказать глазами, что  она  уже  принадлежит
ему, что она не будет сопротивляться, что ее воля уже стала его  волей,  еще
когда за несколько секунд до этого были слиты вместе их губы.  Захлестнувшее
ее чувство уже было  слишком  сильным,  чтобы  можно  было  бояться,  однако
неуверенность продолжала витать в неподвижном ночном воздухе.  Груди  у  нее
маленькие. Идеальные по форме, упругие, - но совсем небольшие.  "Что  скажет
Скотт? Господи, неужели он не видит, как они трепещут?"
   Словно отвечая на этот безмолвный вопрос, Скотт склонился вперед. Он взял
эти пылающие, напрягшиеся груди в  свои  ладони  и,  как  показалось,  целую
вечность воспринимал их напряженную полноту, словно бьющееся в  них  желание
было осязаемой, тугой и живой энергией страсти.
   Потом он прильнул к ним, язык его жадно тянулся к обоим розовым соскам, к
их  мягкой  невинности,  и  когда  его  губы   сомкнулись,   сердце   Кристи
остановилось. Ее пальцы нащупали его затылок, и  она  прижала  его  к  себе,
словно грудного  ребенка,  питая  силой  собственной  страсти.  Она  провела
пальцами по светлым  волосам,  вершине  ее  мечтаний,  великолепной  короной
венчающей ее возлюбленного, и внизу, внутри нее,  ревущим  и  вспенивающимся
водоворотом  закипело   желание.   Кристи   слышала   голос   своего   тела,
пронзительный и чудесный, говоривший о том, что  должно  случиться.  Она  не
была к этому готова. Она с трудом могла поверить в это. Но это было на самом
деле. Меж бедер слышался резкий гудок стремительно  приближавшегося  скорого
поезда, а внизу живота раздался  грохот,  предупреждающий  о  сходе  лавины.
Сознание  оставалось  сторонним  свидетелем  надвигающегося  восхитительного
события, готовящегося подобного землетрясению слияния. Времени  предупредить
Скотта не было. Едва ли было время и самой  подготовиться.  Оставалось  лишь
время криком известить звезды, небо, песок пустынного пляжа  о  таинственной
силе того, что она испытывает.
   Скотт уловил сигналы ее  тела,  когда  маленький  сосок  у  него  во  рту
дернулся и встал на  дыбы,  как  испуганный  жеребенок,  наполнив  его  уста
сладким привкусом согласной на все невинности.  Он  знал,  что  случится,  и
хотел этого. Его руки сомкнулись вокруг нее, он прижал к себе ее,  несущуюся
через тропическую бурю  оргазма,  трепещущую  от  удовлетворения.  Бурный  и
влажный вибрирующий  под  воздействием  своей  безудержной  энергии,  оргазм
накатывал на Кристи волну за волной, и  в  захлестнувших  ее  хаотических  и
стремительных потоках чувств Только одно было понятно Кристи. Внутри  у  нее
возникла пустота, и она хотела, чтобы пустота эта была наполнена.
   За оргазмом последовала первая нестерпимая паническая дрожь. Не отпугнула
ли она его? Не исчезло ли его желание от ее неопытности  и  потери  контроля
над собой? Ей необходимо было это знать. Необходимо было спасти то,  к  чему
страстно стремился каждый атом ее тела.  Смелыми  руками  она  потянулась  к
нему, в них уже  не  было  невинности.  Негнущимися  пальцами  она  нащупала
твердость, сумела высвободить ее, и  перед  ней  предстало  то,  о  чем  она
мечтала. Она прикоснулась к нему с восхищением, и, как она  того  и  желала,
пальцы поведали о ее необузданном желании.
   Она легла на песок, расстегнула пояс своих синих джинсов, спустила  их  с
полных бедер вместе с потянувшимися за  плотной  тканью  трусиками,  обнажив
светловолосую  тайну,  сияющую  в  бледном  лунном  свете.  В  этой   полной
отрешенности от  всего  яркой  молнией  вспыхнула  мысль.  Маленькая  Кристи
Стэнсфилд. Милая и пухленькая.  Чистая  и  пригожая.  Всеобщая  американская
мечта. Валяется на песке, погубленная похотью. Требует, криком кричит, чтобы
в нее вошло, заполнило ее страстное желание какого-то парня.
   Тело Скотта возникло над ней, закрывая  собой  небо.  И  тут,  совершенно
неожиданно, Кристи увидела то, чего не должно было быть. В глазах, в уголках
рта Скотта читались совсем не те чувства. Она видела это какую-то секунду  -
триумф? жестокость победителя? огонек жгучей ненависти? - потом все пропало.
Колокола внутри сознания  забили  тревогу,  все  силы  разума  напряглись  в
попытке объяснить проблеск интуиции. И пришло оно.  Осознание.  Это  все  не
правильно. Глубоко, изначально не правильно. Нечто, о чем они  всегда  будут
сожалеть. Будут жалеть. Преступление против океана, против свежего  морского
воздуха, против усеянного звезда" неба.
   Но слишком поздно. Она уже чувствует пронзающую боль, теплый ручеек крови
на бедре, уже слышен сладострастный крик желания,  затмевающего  все  мысли,
вес чувства, все благоразумие. И в тот самый момент, когда она  поняла,  что
согрешила  против  Бога   на   небесах,   Кристи   Стэнсфилд   прильнула   к
возлюбленному, а бедра ее рванулись, заставляя его проникнуть в  глубину  ее
тела и в глубину сознания.

***

   Джо Эни потянулась на белом шезлонге, как  сонная,  но  довольная  кошка.
Трижды в неделю, а таких недель было уже три, она  видела  чудесный  сон,  и
сегодня этот сон случится снова. Этот паренек был то, что нужно. Он  не  был
слишком горд и не возражал,  чтобы  его  учили.  Он  был  послушен.  Он  был
вынослив. Целых два полных блаженства часа  -  по  понедельникам,  средам  и
пятницам  -  сразу  же  после  обеда  он   занимался   с   ней   любовью   с
исполнительностью автомата. Он был умел, совсем  не  пытался  что-то  у  нее
вымогать, даже не потрудился спросить ее имя. Тело Адониса и  мужская  сила,
которая словно бы отрицала силу земного  тяготения,  делали  встречи  с  ним
восьми приятными.  Сейчас  по  каким-то  причинам  в  заведенном  распорядке
произошли изменения. Сегодня суббота, и он приходит "чистить бассейн"  не  в
два, как обычно, а в половине четвертого. Он счел нужным сказать ей об этом,
а она сочла возможным выслушать его. Кто знает, может быть, раньше  у  него,
назначено свидание в другом месте. Ну и что?  Раз  он  полон  сил  и  всегда
готов, какое ей дело до остального?
   Джо Энн скучающе листала журнал "Дом и сад" и с  раздражением  потягивала
вино, разбавленное водой.  Двенадцать  часов.  Еще  три  с  половиной  часа.
Терпение никогда не было одним из  ее  достоинств.  Она  огляделась  вокруг,
выискивая, на ком бы сорвать раздражение. Кристи, о чем-то  задумавшаяся  на
мелководной стороне бассейна, вполне годилась для этого.  Черт  побери!  Она
чуть не забыла. Ей же надо как-то избавиться от Кристи. Обычно та  пребывала
в это время в безопасном удалении на Уорт-авеню,  но  сейчас  был  выходной,
погода стояла прекрасная, и она не отходила от бассейна.
   - Кристи, что это такое происходит с тобой в последние  дни?  То  ты  без
причины весела, то в полном унынии. Только не говори, что ты  влюбилась  или
еще что-нибудь такое же нудное.
   Кристи засмеялась, но в смехе ее совсем не было радости. Скотт не  звонил
уже целые сутки" и день в  самом  деле  складывался  очень  неудачно.  Слова
матери не улучшили настроения. Да матери вообще это очень редко удавалось. В
этом не было вины Джо Энн, и Кристи  не  сомневалась,  что  мать  хотела  ей
добра. Просто у нее несчастливый дар всякий раз говорить  что-то  не  совсем
приятное, когда бы она ни открыла рот.
   Кристи окунулась, погрузив плечи в спокойную воду  бассейна  и  обдумывая
ответ.
   - А может, и влюбилась, - сказала она наконец загадочно.
   Господи! Как же она сумела так соврать. Если любовь - болезнь, то она уже
давно безнадежно больна. Она никогда и  не  знала  ничего  похожего  на  это
балансирование на гребнях волн. Скотт  Блэсс,  словно  непонятного  действия
ядерный взрыв, разложил ее  прежний  мир  на  атомы  и  заставил  ее  бешено
метаться  между  восхитительными  восторгами  рая  и  обжигающими  кинжалами
ужасающего ада.
   - Ну что ж, если это так, то тогда будь счастлива, но не  забудь  принять
таблетку. Не знаю, с чего тут так хандрить.
   Сама она вовсе не хандрила  из-за  этого  любителя  серфинга.  Просто  се
несколько раздражало то, что он не  мог  освободиться  чуть  раньше,  чем  в
половине четвертого.
   Кристи про себя  застонала.  Великолепно!  Материнская  забота  о  горячо
любимой дочери. Но сейчас ее мысли занимало кое-что поважней,  чем  нехватка
материнских чувств  у  матери.  На  земле  сейчас  существовал  только  один
человек, теплых чувств которого она страстно желала, а он не мог даже  снять
трубку, чтобы сказать ей, как он ее любит. Потрясающее слияние на песке -  а
за ним могильная тишина. Это совершенно сводило ее с ума.
   Спасение принес официальный, лишенный эмоций голос дворецкого.
   - Мисс Кристи. Вас просят к  телефону.  Джентльмен  не  пожелал  сообщить
своего имени. Вы будете говорить?
   Кристи вылетела из бассейна.
   Дворецкий передал ей беспроводный телефон, словно  палочку  в  эстафетном
беге.
   - Алло, - выдохнула в трубку Кристи. Всем сердцем она молила Бога,  чтобы
звонок не оказался пустым, -  какой-нибудь  случайный  знакомый  с  пляжа  в
Бойнтоне или служащий компании "Пруденшл".
   - Кристи, это Скотт. Ты можешь говорить?
   - Ну, почти. О, я так рада, что ты позвонил.
   - Послушай, мне надо тебя увидеть.
   - А мне надо увидеть тебя. - Как, если сегодня попозже?
   - Чудесно. Когда? Где?
   - Ты можешь подойти к вашей купальне? Сразу после четырех. Не раньше.
   - Наверное, смогу. Какое странное место. Да, конечно, я  приду.  Я  очень
хочу тебя увидеть.
   - Хорошо. Послушай,  мне  надо  спешить,  увидимся  позже.  Только  после
четырех. Не забудь.
   Кристи нажала на рычаг аппарата, и сердце ее просто взмыло вверх.
   Голосу матери не удалось совсем уж прервать полет ее души.
   - Я полагаю, это и был сказочный принц.
   Мать вложила в свои слова весь сарказм, на какой только была способна.
   - Попробуй поверить в это, - пошутила Кристи.
   Потом наступила тишина; мать и дочь погрузились каждая в свой собственный
мир. Как много радости было в этом ожидании. В ожидании половины четвертого.
В ожидании четырех.

***

   У Кристи не было уверенности в том, что она действительно хочет  умереть.
Но жизнь ее была разрушена, а  смерть  ничего  худшего  не  предвещала.  Она
смотрела на большую, снятую телеобъективом фотографию Скотта, несущегося  по
волнам у северного пляжа. Она любила его тогда - очень, очень сильно любила.
И сейчас, несмотря на пережитый ужас, несмотря на невероятную и  продуманную
бесчеловечность того, что он сделал, она все еще любила его. Она  потянулась
к пузырьку и вытряхнула прямо в рот еще одну черно-желтую  капсулу.  Сколько
же их было? Десять? Пятнадцать? Она потеряла им счет,  а  пузырек  проступал
сквозь слезы смутным пятном. Картон фотографии тоже был  уже  мокрым  от  ее
горючих слез.
   Мысленно она уже в который  раз  прокручивала  этот  ужасный  фильм.  Она
открыла дверь. Окликнула его по имени.  Что-то  услышала.  Все  увидела.  Он
сказал ей - сразу после четырех. Он хотел, чтобы она  была  там.  Он  хотел,
чтобы она была единственной зрительницей этого шоу,  которым  он  разбил  ее
сердце и вычеркнул ее из своей жизни. Никогда прежде она не  сталкивалась  с
такой жестокостью. Казалось, все силы зла сорвались с цепи, что оно заливает
ее с ног до головы, отравляя своим страшным зловонием. Какую-то секунду  она
стояла там, не в силах поверить своим глазам. Мать была к ней  спиной,  руки
Скотта лежали на ее обнаженных ягодицах. Через  плечо  Джо  Энн  он  горящим
взглядом смотрел  прямо  на  Кристи,  и  в  глазах  его  светилось  страшное
сочетание ненависти и жестокого торжества. Несколько секунд, показавшихся ей
вечностью, она выдерживала  это  ужасающее  зрелище,  пытаясь  осознать  его
смысл. Но выражение лица Скотта сказало ей все. Это было больше,  несказанно
больше того, что она способна была выдержать.
   Из ее горла вырвался полный  боли  крик,  и  Кристи  бросилась  прочь  от
страшного места. Она бежала по комнатам дома; глаза  ее  заливали  слезы,  а
помутившийся разум  безуспешно  пытался  справиться  с  нахлынувшим  ужасом.
Пузырек с пилюлями со столика матери. Банка воды из холодильника. Фотография
из ее комнаты. Ключи от машины  со  столика  в  холле.  Что  еще  нужно  для
путешествия в вечный покой?
   Почти ничего не различая из-за завесы  слез,  она  выехала  за  ворота  и
повернула направо к Норт Инлет. Сверкающее море было в этот день  спокойным,
оно словно издевалось над ее печалью своей голубой  безмятежностью,  намекая
на успокоение, которое она сейчас попытается найти. Надо только добраться до
какой-нибудь тихой улочки.
   Вот здесь, у потрепанного штормами дома на Эрэбиан, она нашла  то  место,
которое станет для нее трамплином  в  более  добрый  мир.  Кристи  Стэнсфилд
обнаружат заснувшей навеки, и никто не узнает,  что  заставило  ее  уйти  из
жизни. Она позаботится об этом, ибо даже сейчас не  хотела  причинять  вреда
любимой матери и  юноше,  которого  боготворила.  Никакой  записки.  Никаких
предсмертных откровений, чтобы на их головы не обрушилась месть отца.
   - Ох, папа, - громко сказала она в  пустоту.  -  Я  так  люблю  тебя.  Не
убивайся из-за меня.
   Пузырек был уже пустым, но она все еще не ощущала сонливости.  Достаточно
ли она приняла лекарства? Узнать было невозможно. Это была огромная рулетка,
и Кристи нисколько не волновало, выиграет она или  проиграет.  Она  даже  не
знала, каким будет выигрыш и в  чем  будет  состоять  проигрыш.  Она  только
знала, что и результате все изменится.
   А  потом  внутри  у  нее  заговорил  тихий  голос.  Он  звучал  твердо  и
настойчиво, заставляя руки и ноги двигаться. В ответ на него нога нажала  на
педаль газа, а пальцы нащупали  ручку  переключения  скоростей.  Она  должна
сделать это. Должна избавить его от зла  в  душе.  Должна  защитить  его  от
чувства вины, которое непременно возникнет после его поступка. В  этом  было
нечто атавистическое. Она умирала, но именно Скотт нуждался в помощи. Он был
одержим, в его чудесную душу и тело вселилось что-то чужеродное. Он отчаянно
нуждался в том, чтобы его спасли от него же самого. И нет никого  на  свете,
кто мог бы это сделать, кроме нее.
   Парадокс, но едва  она  приняла  решение,  пыльный  вихрь  сна  начал  ее
настигать, и Кристи почувствовала, как сознание немеет от прикосновений  его
песчинок, Вихрь обрушился на нее, как раз когда она закрыла  уши,  чтобы  не
слышать его  прежде  желанного  призывного  голоса.  Теперь  ей  приходилось
бороться  со  сном.  Кристи  открыла  окна,  запустила  на  полную  мощность
вентилятор и включила радио, чтобы взбодрить свой ставший вдруг вялым  мозг.
Сколько раз она ездила по этой прибрежной дороге? Теперь она благодарила  за
это Бога, потому что, похоже, сейчас  придется  одолевать  ее  в  буквальном
смысле с закрытыми глазами. Будет ли Скотт дома?  Выброшенный  за  порог  ее
матерью в приступе вызванного стыдом  гнева.  Если  нет,  то  она  подождет.
Подождет за дверью коттеджа, в  котором  он  жил,  на  лужайке  перед  домом
Блэссов. Возможно, он найдет ее там. Спящей на траве. Оставившей его мир. Ее
смерть будет тем шоком, который изгонит демонов из его души и снова наполнит
ее добротой, которую Кристи так любила.
   Она с трудом сумела повернуть на Баортон и чуть  не  врезалась  в  ворота
дома Блэссов. Но когда она увидела на дорожке перед  домом,  горячо  любимый
"ле барон", радость на мгновение заставила отступить  уже  надвигающийся  на
нее сон.

***

   Скотт упал в огромное кресло и попытался совладать  со  своими  эмоциями.
Все получилось. Страшный  план  сработал.  Он  нанес  Стэнсфилдам  удар,  от
которого эта семья вряд ли оправится. Мать и дочь совместно пользовались его
телом, одна как бы мимоходом, вторая - с трепетной  силой,  присущей  первой
любви. Кристи никогда не простит Джо Энн. Не простит и отец, когда  она  ему
все расскажет. По меньшей мере, последует развод. А возможно,  и  физическая
расправа. Да, он сразил врагов матери и бросил их в помойную яму. За это она
будет ему благодарна. Теперь ей придется обратить на него внимание.
   Он сделал крупный глоток виски  из  большого  темного  стакана.  Это  был
момент торжества. Но торжества он не чувствовал. Снова и снова перед глазами
вставало полное страдания лицо, невероятно красивое  в  своем  горе.  Кристи
была такой хорошей. Она отдала себя ему -  без  опаски,  глубоко  поверив  в
него, охваченная любовью. Он бессовестно разжег в ней страсть и раздул огонь
ее чувств. Он смеялся вместе с ней и ворчал на нее. Он учил ее и льстил  ей.
А потом, на залитом лунным светом пляже, он взял ее девственность и приковал
к себе ее душу. Ради чего? Чтобы добиться любви  матери,  которая  была  для
него чужой. Ради мести за невинную жертву,  которой  очень  давно  причинили
некое зло. Виски ударило ему в голову, но не заглушило звучавший в  сознании
шепот вины.
   Он ворвался в ее тихий, размеренный мир, словно маньяк-убийца, и  обрушил
хаос на нее и тех, кого она любила. В этом не было ничего  хорошего.  Ничего
хорошего не было в нем самом.
   За окном коттеджа сгущались сумерки, один за другим загорались огни в  их
большом доме.  Скоро  будет  самый  раз  пройтись  по  барам  и  рок-клубам.
"Лаудердейл"? "Бока"? Но какие бары без Кристи! Без ее свежего,  ангельского
личика рядом. Никакого смысла. Даже когда он заманивал ее в западню, она  не
могла не нравиться ему. Было в ней что-то такое, какая-то ранимость, и в  то
же  время  сила,  спокойствие,  странная  схожесть  с  ним.  Дверной  звонок
зазвонил, и звенел, не переставая. Меньше всего он ожидал увидеть за  дверью
ее. Залитое слезами лицо было смертельно бледно, на лбу, как роса, выступили
капли пота. Обычно широко раскрытые глаза были прикрыты веками, отяжелевшими
от навалившегося на них сна. Когда Скотт открыл дверь, Кристи покачнулась  и
заговорила, с трудом шевеля губами. Скотт едва разобрал слова:
   - Скотт. Помоги мне... Я выпила таблеток...
   Это были ее последние слова.
   Шагнув вперед, Кристи упала без сознания в его объятия.

***

   Атмосфера  внутри   белых   стен   реанимационного   отделения   "Доброго
самаритянина" была перенасыщена сдерживаемой  паникой.  Никаких  слов,  одни
только действия.
   Одетые в белую форму сестры и сознающие  серьезность  случая  врачи  были
отрешены от всего, что находилось за рамками их узкого мира, мира  капельниц
и контейнеров для переливания  крови.  Эти  проповедники  своей  собственной
религии разговаривали на только им одним понятном профессиональном жаргоне и
не обращали никакого внимания на отчаяние Скотта и непрошенные слезы  в  его
глазах. Маленький обмен, интубация, форсированный диурез  -  только  это  их
интересовало, а совсем не Кристи, погруженная в одиночество  своей  комы,  и
Скотт наблюдал за этой борьбой между жизнью и смертью, абсолютно  бессильный
помочь,  охваченный  отчаянием.  Казалось,  никого  не  волнует  присутствие
человека, болтающегося здесь  без  дела.  Они  были  слиш