кает, правда, один только любопытный
вопрос - почему? Она богата, знаменита, однако далека от каких-либо  иллюзий
относительно степени своей женской привлекательности. К тому же, Скотт Блэсс
едва ли не в сыновья ей. годится. Сейчас существовала только одна проблема -
как вернуть его в постель и провести до завтрака повторный сеанс.
   Она разглядывала сложную резьбу  на  деревянном  потолке,  пытаясь  найти
вдохновение  в  его  узорах.  Однако  дух  Эдиссона  Мизнера   не   очень-то
интересовался  ее  затруднениями.  И  в  самом  деле,  вся  эта  комната,  с
тяжеловесной  мебелью,  сумрачными  картинами  и  андалузской  "атмосферой",
казалась начисто лишенной каких-либо намеков на секс, абсолютно  далекой  от
столь тривиальных занятий.
   Через распахнутое окно Скотт видел волны  с  белыми  барашками,  медленно
катившиеся к берегу. Здорово! Прибой набирает силу. Чуть позже он встретится
с ребятами у Восточной бухты и будет проскакивать под гребнями волн на своей
новой доске. Если только сумеет вырваться из объятий самой популярной в мире
писательницы.
   - О чем задумался, Скотт?
   Голос Энн Либерманн и ее карие с искорками глаза, безусловно, были самыми
привлекательными ее чертами. Все остальное походило  на  район,  объявленный
федеральными властями зоной бедствия,  однако,  к  счастью,  скрывалось  под
шелковыми простынями, которые она натянула до подбородка. У  нее  оставалась
надежда.
   - Да ничего. Просто смотрю на прибой. Сегодня там будет хорошо.
   Энн ничего не сказала. Рыба не клевала. Черт! В действительности, ему нет
до нее дела. Туг уж ничего не поделаешь. После  двух  ночей  блаженства  она
начала испытывать к  этому  тягу.  Внезапно  извлечение  его  из  джинсов  и
помещение под простыни стало для нее жизненно важным делом.  Таким  же,  как
проталкивание  мини-сериалов  в  телекомпании  Эй-би-си   или   накручинание
бесконечных продолжений для журнала "Космополитен".
   - Тебе понравилась прошлая ночь, Скотт? - услышала  она  свой  кокетливый
голос. "Черт бы все побрал! Как же люди все еще верят в свободу выбора?" Она
совсем не собиралась говорить то, что слетело с ее уст.
   Скотт повернулся и посмотрел на нее. Понравилось? Он вытерпел  ее.  Вынес
ради обожаемой матери, чтобы  спасти  ее  деньги,  которые  она  так  хотела
сберечь. Ему как-то удалось все это пережить, но и на спине, и в душе у него
остались шрамы от этой предельной жертвы. Он переключил сознание и подумал о
своей матери. Она хотела, чтобы он был "любезен" с Энн Либерманн. О  да,  он
был с ней "любезен". Он только молил Бога, чтобы плоды его стараний пошли на
пользу компании "Блэсс". Может быть, всего лишь может быть, Энн не  разорвет
контракта с издательством и снизит планку своих  требований  с  миллиона  до
пятисот тысяч. Если так случится, то каждый цент из сэкономленных денег  был
отвоеван тяжким трудом.
   Он попытался побороть раздражение.
   - О да. Конечно. Правда, в самом деле. Ложь звучала не очень убедительно.
Да  какого  черта  ей  еще  нужно?  Выражение  признательности?  Цитата  для
суперобложки ее очередного романа? Та, что займет место между изречениями из
журналов "Пипл" и "Ньюсуик": "Энн Либерманн так же хороша в постели,  как  и
написанные ею книги" - Скотт Блэсс, покоритель прибоя.
   Эннн Либерманн хотела поверить ему, но  она  не  зря  написала,  один  за
другим, пять занявших первые по популярности места бестселлеров. По какой-то
причине Скотт Блэсс потакает ее прихотям, и не так уж  трудно  предположить,
что это за причина. Энн  села  на  кровати,  позаботившись,  чтобы  простыни
скрывали ее огромную грудь.
   - Скотт, мать говорила о том, что я, возможно, поменяю издательство?
   В детстве Энн не  слишком  баловали,  но  феноменальный  успех  последних
двенадцати лет позволил все наверстать. Она  обладала  житейской  мудростью,
была откровенна и достаточно беспощадна. Она внимательно смотрела на Скотта,
наблюдая, как он прореагирует на ее первый удар.
   Лицо Скотта моментально выдало все. Удар  пришелся  точно  в  подбородок.
Вопрос  оказался  для  него  совершенной  неожиданностью.  В  объятиях   Энн
Либерманн полностью теряла голову от страсти, теперь же оказалось,  что  это
было лишь кратковременным явлением. Скотт почувствовал, как краска  заливает
его загорелые щеки, и приготовился яростно отрицать то, что, как  Энн  стало
ясно, было правдой.
   - Да нет. Никогда не говорила. Как жаль. А почему ты решила это сделать?
   Энн Либерманн не пропустила ни одного нюанса в его смущении. Да, все так.
Лайза Блэсс командировала сына, чтобы умаслить ее сладкой  конфеткой  секса.
Да-а. Это уж слишком. Обычно матери  не  переходят  определенных  границ.  А
может, юный Скотт предпринял это по своей инициативе, а Лайза лишь  невольно
стала заговорщицей. Как бы  там  ни  было,  одно  можно  сказать  точно.  Ей
предложили  две  ночи  блаженства,  Чтобы  побудить  ее  не  расставаться  с
издательством "Блэсс". Она чуть не рассмеялась вслух, поставив рядом эти два
слова. Блаженство и "Блэсс". Блаженство за "Блэсс". Это звучало, как лозунг.
   - Скотт, возможно, я и не стану менять издательство. Я могу остаться там,
где я есть, - сказала она лукаво.
   Энн закатила глаза. Первое разочарование, вызванное тем, что ее не  могут
любить только ради нее самой, быстро улетучилось. Очень мало  людей  в  этой
жизни могут рассчитывать на такое, и у нее хватало  реализма  понимать  это.
Нет, на этом свете, чтобы получить желаемое, надо быть  готовой  отдать  то,
что имеешь. Похоже, она кое-что имеет. И, конечно, кое-чего хочет. Это будет
прямая сделка - товар на товар.
   - Я надеюсь, что так будет.
   - Правда, Скотт? Интересно, очень ли ты надеешься?
   - Да, ну конечно, я надеюсь, Энн. Да ладно.  Это  же  естественно,  разве
нет?
   Скотт совсем не был уверен, что  у  него  все  вышло.  Похоже  было,  что
замысел его раскрыт. Оставались, правда, кое-какие шансы, но все шло к тому,
что вклад его в дело матери придется увеличить.
   - Почему бы тебе не подойти сюда и не доказать это, Скотт?
   У Скотта все опустилось внутри. "О нет. Только не перед  завтраком.  Надо
найти какую-то причину, причем достаточно уважительную".
   - Не сейчас, Энн. Мы пропустим завтрак.  А  это  очень  раздражает  мать.
Может быть, позже.
   Мать. Даже сейчас он не может не вспоминать о ней. Ради нее он  улегся  в
постель, а теперь использует ее как  предлог.  И  все  это  почти  наверняка
впустую. Если его помощь  и  сработает,  то  это  все  равно  останется  без
внимания. Как всегда, к нему  будут  относиться  свысока,  снисходительно  и
небрежно, как к какой-нибудь красивой, но совершенно  бесполезной  старинной
китайской вазе. Такой  вещью  восхищаются,  даже  ценят  ее,  но  совсем  не
обращают на нее внимания. Если бы только можно было попасть в свет  софитов,
занять центральную часть сцены и разыгрывать  спектакль  своей  жизни  перед
захваченной сюжетом аудиторией,  состоящей  всего  из  одной  зрительницы  в
первом ряду - его матери. Это  единственное,  что  ему  было  нужно.  И  это
единственное, чего он никогда не получит.
   Скотту вдруг все ужасно надоело. Он устал, и он  голоден.  А  в  столовой
подадут яичницу  с  беконом,  гренки,  французские  булочки.  А  здесь  пора
заканчивать. Он сказал все, что было в его силах.
   Скотт одарил Энн теплой, как он надеялся, улыбкой и решительно направился
к двери.
   - Я распоряжусь, чтобы тебе оставили поесть. Увидимся, -  выдавил  он  из
себя и малодушно сбежал со сцены.

***

   - Да как ты смеешь сидеть тут, словно откормленный херувим, и учить меня,
как мне следует себя вести! Боже, Кристи, этот мир  жесток.  Поверь  мне,  я
это, знаю.
   Если не будешь стрелять первой, то в конце концов окажешься в дерьме.
   Бобби Стэнсфилд сорвался с шезлонга, на котором  загорал,  с  шумом  смяв
свою газету. Его уже обожженное солнцем лицо  приобрело  угрожающе  вишневый
оттенок.
   - Это ты не смей так разговаривать с моей дочерью! - закричал он во  весь
голос, грозно наступая на Джо Энн. - Не смей! Слышала? Ты меня слышала?
   В  одну  секунду  Кристи  уже  стояла  между  ними.   Третейский   судья.
Миротворец.  Последовательный  противник  насилия,  разногласий,  ссор.   Ее
длинные светло-золотистые волосы свободно спадали на плечи, челка  обрамляла
округлое, трогательное личико. Усыпанные  веснушками  щеки,  голубые  глаза,
вздернутый носик, полные губки. Она действовала, как  запах  свежескошенного
сена, ласковое прикосновение щенка, вкус первой клубники.
   - Пожалуйста, не ссорьтесь. Это я во всем виновата.
   Я не хотела тебя поучать, но так получилось. Мне очень жаль. Прости меня.
   Бобби был так разъярен, что с трудом подбирал слова.
   - Не извиняйся. Не нужно извиняться. Я слышал, что ты  сказала.  Ты  была
совершенно права. Жизнь - это нечто большее, чем карабканье  по  лестнице  в
высший свет. Она не имеет права так разговаривать с тобой.
   - Имеет, потому что она моя мама и потому что я  ее  очень  люблю.  -  На
глазах Кристи появились крупные слезы.
   Гнев вышел из Бобби, как воздух из проколотого воздушного шарика.  Кристи
всегда это удавалось. Прямо какой-то талант подставлять другую щеку.  Откуда
у нее это? В семье Стэнсфилдов никогда не было никого подобного, а  из  того
немногого,  что  Бобби  знал  о  родственниках  жены,  среди  них  тоже   не
встречались такие, как Кристи.
   - Ох, как мило ты все это сказала, дорогая. - Джо  Энн  ощутила,  как  ее
охватывает чуждое чувство нежности. В присутствии безграничной  доброты  она
обычно чувствовала себя очень неловко. Это было одной из причин, по  которым
она находила, что жить с дочерью для нее почти невозможно, однако  временами
слова Кристи задевали в ней живую струну.
   - Извини, дорогая,  я  погорячился,  -  сказал  наконец  Бобби,  которого
закружил водоворот всепрощения, внезапно подхвативший всех троих.
   В этой атмосфере всех почему-то потянуло исповедоваться.
   -  Ты  совершенно  права,  Кристи.  С  моей   стороны   это   совсем   не
по-христиански - так ненавидеть Лайзу Блэсс. Мне бы надо быть выше этого, но
в ней появилось столько этого  проклятого  самомнения  с  тех  пор,  как  ее
компания перестала сходить с газетных страниц, и  она  зарабатывает  столько
деньжищ, что это уже становится просто неприличным. Она сидит в  этом  своем
огромном доме, затаскивает туда всякого, кто хоть чем-либо интересен, и  еще
пытается командовать всеми нами. Люди в нашем городе готовы кровь проливать,
лишь бы попасть на один из ее званых вечеров. Конечно, на прошлой  неделе  у
нее был сам Майкл Джексон, а на этой - этот ученый, который открыл  средство
против СПИДа, да еще Энн Либерманн.
   Джо Энн замолчала. Она погрузилась в мрачные раздумья о  несправедливости
всего этого. В Палм-Бич вовсе  не  принято  выражать  восхищение  теми,  кто
успешно трудится. Это единственное место в Америке, где считается невежливым
спрашивать человека, чем  он  занимается.  Предполагается,  что  здесь,  где
единственным искренним ответом будет "да, собственно, ничем",  такой  вопрос
лишь демонстрирует бестактность того, кто его задает.  Джо  Энн  перешла  на
такие тона полного уныния, что все они, втроем, не смогли не рассмеяться.
   - Ох, мама, ты неисправима. Ну и что такого? Ну  и  пусть  она  будоражит
местное общество. Если ей это нравится, то что тут такого.
   Бобби не мог удержаться и не внести своей лепты.
   - Лайза выводит Палм-Бич из себя. Город не может подчинить ее себе, но  и
игнорировать тоже не может, поскольку она имеет  тот  товар,  который  здесь
почитается превыше всего. Деньги.
   Джо Энн почувствовала, как внутри у нее все снова закипает.
   - Ну что ж, все, что я  могу  сказать,  так  это  что  она  неблагодарная
скотина. Когда-то она была моей подругой, но пошла против меня вместе с этим
старым мешком костей Марджори Донахью. И во всем виноват твой отец.  Это  он
познакомил ее со всеми, а она теперь даже и разговаривать с ним не хочет.
   Кристи была настроена подольше сохранить  возникший  было  огонек  доброй
шутки, но полное яда дыхание Джо Энн грозило задуть его.
   - Ага. Теперь мне все ясно. У нее что-то было с папой, а  ты  после  всех
этих лет продолжаешь ревновать. Как я догадлива, а? Наверняка в  ней  должно
было быть и что-то хорошее, если уж она была папиной подругой. - Кристи  изо
всех сил старалась не дать огоньку погаснуть.
   - Кристи, не будь смешной. Как я могу ревновать к кому-нибудь вроде Лайзы
Блэсс? Она подцепила этого слепого старого пердуна Вернона, а  через  неделю
после свадьбы сбежала из города. Прошу тебя, если  ты  меня  любишь,  то  не
связывайся с этой сукой или с кем-нибудь, кто хотя бы разговаривает с ней.
   - Я не собираюсь предавать тебя, мама.
   - Уж постарайся, - сказала Джо Энн недобро.
   - Откровенно говоря, - Бобби вышел из тесного семейного круга и потянулся
к шезлонгу, на котором загорал, чтобы взять свой стакан,  -  меня  восхищает
то, что сделала Лайза Блэсс.  Она  превратила  компанию  "Блэсс"  в  машину,
печатающую деньги, и все  там  теперь  держится  на  ней.  Она  создала  Энн
Либерманн,  чьи  книги  вы  так  жадно  проглатываете,  она  вернула   этому
великолепному дому его былую славу - со всех точек зрения.
   Удовлетворенный этой  тирадой,  он  сделал  большой  глоток  из  стакана,
уверенный, что слова его попали в точку.
   Прошедшие годы во многих смыслах благоволили к  Бобби.  До  президентства
пока не доходило, но, как и Теда Кеннеди, его  постоянно  называли  в  числе
возможных в перспективе кандидатов. В сенате он был и в самом деле  заметной
фигурой.  После  долгих  лет  пребывания  там  он   приземлился   в   кресле
председателя комитета по иностранным делам. В этом августейшем органе  Бобби
имел существенный вес, был своего рода маяком среди избранных. Он был первым
среди  лучших,  деятелем,  чей  кивок  или  благосклонный  взгляд   способны
обеспечить легкий путь  к  успеху  самым  противоречивым  законопроектам.  В
результате он мог ходить по коридорам власти спокойной, уверенной  походкой;
чтобы связаться с президентом, ему достаточно  было  лишь  снять  телефонную
трубку, а ведущие обозреватели зачарованно ловили каждое его слово, когда он
позволял себе на коктейлях порассуждать о чем-нибудь. Он не был королем,  но
пребывал  среди  тех,  кто  делает  королей,  а  этого  было  почти,   почти
достаточно.
   Не было на земле такого места, где бы его не ждали. Ни одного уголка, где
бы ему не раскрывались объятия. С одним лишь,  но  безусловным  исключением.
Вилла "Глория" на Саут-Оушн-бульвар. Лайза Старр, Лайза  Блэсс  не  простила
его, и это вызывало боль. Легко было обвинять Джо Энн в  недобрых  чувствах,
но в глубине души он знал, что это несправедливо. Ведь  именно  он  оскорбил
Лайзу и жестоко бросил ее. Когда она боготворила и любила его.  Ведь  именно
он назвал ее лесбиянкой со слов своей теперешней жены и, в сущности, объявил
ей, что Стэнсфилды не женятся на уличных девках. У некоторых прошедшие  годы
притупили бы остроту памяти об этом, но у  человека  с  таким  характером  и
самоуважением, как Лайза, подобные раны не затягиваются, продолжают болеть и
никогда не излечатся в этой атмосфере, пропитанной враждой. Лайза  лежала  в
его объятиях под лунным светом и постигала язык любви.
   Она была старательной студенткой, блестящей ученицей,  которая  превзошла
учителя в творческом новаторстве. И даже сейчас, после  всех  этих  лет,  ее
совершенное тело -  жило  в  его  памяти:  его  изгибы,  открытые  для  него
потаенные места, чудесные ароматы, дразнящая плоть. Никогда, ни до этого, ни
позже, у него не было такой возлюбленной. И никогда уже не будет.
   Он смутно осознал, что Джо Энн ушла  не  в  духе  -  слишком  сильно  она
хлопала дверьми. Ну и черт с ней. Сука. Все ее хитроумные уловки  не  смогли
принести ни счастья, ни удовлетворения. Никто  не  в  состоянии  победить  в
гонке по этой светской  лестнице.  Всегда  найдется  кто-нибудь,  кто  будет
стоять чуть-чуть выше, чем ты.
   Лишь одну вещь Джо Энн все-таки сделала для него, и это  перевернуло  всю
его жизнь. Кристи. Добрая, чудесная, прекрасная Кристи. Он не  мог  смотреть
на  нее  объективно.   Она   была   Моной   Лизой,   красивее,   чем   самая
высокооплачиваемая фотомодель или имеющая самый  большой  успех  кинозвезда.
Для него она  олицетворяла  все  это.  Персики  со  сливками.  Мисс  Молодая
Америка. Девушка, за которую  с  радостью  сложат  свои  головы  солдаты  на
чужбине. Живое воплощение всего здорового и доброго в этой стране. Кристи не
пьет, она не балуется наркотиками. Она регулярно ходит в  церковь.  Любит  и
почитает своих родителей. Хорошо учится в школе. Не путается с парнями.
   При мысли о последнем он печально  улыбнулся.  Отцы  неизбежно  рано  или
поздно сталкиваются с  этой  проблемой.  Он  страстно  желал  избежать  роли
отца-собственника, но был далеко не уверен, что ему это удастся. Сама  мысль
о будущих ухажерах Кристи напрочь выводила его из себя. Дай Бог, чтобы  этот
кто-то был добр к ней. Она, несомненно, заслуживает этого,  но  в  жизни  не
всегда получаешь то, чего заслуживаешь. Он отбросил все эти мысли. Этого еще
не случилось. Пока.
   - Кристи, пойдем на пляж, покидаем "летающие тарелки". У меня просто руки
чешутся.
   - Пойдем, папа.
   Оба они, отец и дочь, скорее походили на брата и сестру, когда  стремглав
неслись по зеленой лужайке к уже остывающему  под  лучами  вечернего  солнца
песку пляжа.

***

   Никто из них, за исключением Энн Либерманн, особенно и не хотел ехать, но
она настаивала, и вот все оказались здесь.
   Это  был  Палм-Бич  во  всей  своей  порочной  красе.  Огромный  дом   на
Эль-Бравовэй вибрировал, как туго натянутая кожа большого басового барабана,
гудящего, сверкающего, содрогающегося  от  мощной,  ревущей  толпы,  которую
поместили в  его  внутренности.  Лайза  обещала,  что  званый  вечер  у  фон
Пройссена превзойдет все мыслимое, и ее предсказание оказалось на  удивление
точным. Представление начиналось с лакеев, паркующих машины. Обычно они были
одеты в аккуратную униформу - красные жилеты, опрятные  рубашки  с  открытым
воротом, черные брюки, черные ботинки. Но не сегодня. В эту  ночь  они  были
обнажены до пояса,  их  смазанные  жиром  торсы  блестели  и  отражали  свет
горевших у них в руках фонариков. Надето на  них  было  что-то  вроде  белых
плиссированных юбок длиной едва до колен и доходившие до щиколоток  сапожки,
привязанные кожаными ремнями. Их выходило по двое к каждому  лимузину.  Один
светил фонариком, другой  ставил  машину  на  стоянку  -  это  волей-неволей
напоминало каждому из  прибывших,  что  на  огромных,  с  золотым  тиснением
пригласительных  карточках,  украшенных  причудливым  гербом   баронов   фон
Пройссенов, была указана тема вечера:
   Древний Рим.
   Энн Либерманн взревела от восторга. - Я же говорила вам,  что  это  будет
замечательно. Я познакомилась с Хайне фон Пройссеном в Венеции на  Биеннале.
Он  абсолютно  сумасшедший.  Изысканно,  восхитительно  сумасшедший.  Право,
Лайза, не надо быть такой старомодной. Это  именно  то,  что  нужно  в  этом
городе, - немного эксцентричности.
   Лайза вежливо засмеялась. Если Энн Либерманн счастлива,  то  счастлива  и
она.  Если  каким-то  отпрыскам  германских   оружейных   магнатов   хочется
расстаться с частью не праведно нажитых их предками денег и попутно развлечь
ее лучшую писательницу, то она перетерпит эту вечеринку, оставив свое мнение
при себе.
   Мысли Скотта бежали в том же  направлении.  Он  знал  некоторых  из  этих
ребят. Тех, кого богачи заставляют так одеваться.  Среди  них  была  и  пара
приятелей,  напарники  по  серфингу.  Что  же  касалось  его,  то  все   это
представлялось Скотту плохой шуткой. Уже в отношении самих юбок  затея  была
достаточно  неудачной,  ну  а  намазанные  жиром  тела  и  вовсе   создавали
впечатление  какого-то  вызывающего  з