безопасности.  В  безопасности
на своей прекрасной работе - могла находиться в самом центре  той  жизни,  о
которой всегда мечтала, причем она оказалась в роли  не  наблюдательницы,  а
участницы. В каком-то смысле именно она была женой сенатора, и  эта  меховая
шубка принадлежала действительно ей.
   Вновь Мэри Эллен обожгло пламя чувственности. Она решила  позволить  себе
расслабиться... совсем чуть-чуть. По-прежнему глядя на себя в зеркало,  Мэри
Эллен распахнула шубку. Ноги у нее  были  красивые  -  очень  красивые.  Она
медленно подняла  доходившую  до  колен  белую  юбку  форменного  костюма  и
обнажила хлопчатобумажные трусики, которые  были  полным  контрастом  черным
чулкам и коричневому меху. Левой рукой Мэри Эллен  высоко  задрала  юбку,  а
правой стянула трусики до середины бедер,  наслаждаясь  визуальным  эффектом
того коллажа, который создала.
   - Тебе  нравится  эта  шубка,  Мэри  Эллен?  Голос  принадлежал  Кэролайн
Стэнсфилд, стоявшей в дверях спальни. Ее вопрос был простым и прямым. В  нем
не  слышалось  никакого  раздражения.   Совершенно.   Казалось,   будто   ее
действительно интересует, понравилась ли ее шубка Мэри Эллен.
   Мэри Эллен ощутила, как на нее накатила волна ужаса. От острого  смущения
ее щеки залила розово-алая краска.
   - О, миссис Стэнсфилд, мне страшно жаль. Мне, конечно, не следовало... Но
она такая красивая. У вас все вещи такие красивые.
   Я с удовольствием подарю ее тебе, Мэри Эллен.
   - Что?
   - Шуба твоя. Я бы хотела, чтобы она осталась у тебя. В качестве подарка.
   Мэри Эллен подумала,  не  сыграло  ли  воображение  каким-то  причудливым
образом с ней дурную шутку. Наверное, миссис Стэнсфилд оскорбляет ее,  орет,
чтобы она сняла шубку,  а  в  ее  воспаленном  мозгу  все  перевернулось,  и
желаемое выдается за действительное?
   - Вы хотите сказать, что она - моя? Вы  хотите,  чтобы  она  принадлежала
мне, чтобы я забрала ее?
   Кэролайн Стэнсфилд мило улыбнулась. Действительно, очень хорошая девушка.
Совсем не испорченная, Свежая, полная жизни - и очень, очень красивая. Легко
понять, почему ее супругу не удалось удержаться.  Кэролайн  часто  не  могла
уразуметь, что он  находил  в  некоторых  других,  однако  Мэри  Эллен,  без
сомнения, обладала уникальной притягательностью. Как жестока  жизнь.  Причем
порой жестока без всякой необходимости. Ну  почему  Фред  не  мог  зашторить
окна, как это делают другие респектабельные  мужья,  обманывающие  жен?  Он,
право, поступил весьма неосмотрительно, особенно учитывая то, что именно  ей
приходится наводить порядок и собирать осколки.  Как  ни  странно,  Кэролайн
было жаль очаровательную маленькую горничную. Она была истинным  сокровищем.
Одежда   содержалась   в   прекрасном   состоянии,   чемоданы   укладывались
безукоризненно, все  всегда  лежало  на  своем  месте.  Теперь  конечно,  ей
придется отказать от места. Вопрос только - как.
   Но действовать надо осторожно. На свете по-настоящему важно лишь  одно  -
доброе имя Стэнсфилдов. Его необходимо сохранить любой  ценой.  Эта  девушка
живет в Уэст-Палм-Бич, а Уэст-Палм находится  всего  лишь  за  мостом  через
окно. Нельзя, чтобы она поносила Стэнсфилдов. Ни в коем случае. Не то  чтобы
Кэролайн хотя бы на секунду допустила мысль, что Мэри Эллен на это способна.
Она слишком добропорядочна.
   В уголках глаз Мэри Эллен навернулись крупные слезы облегчения и радости.
Ее не только не отругали, а еще  и  вручили  подарок  несравненной  красоты,
вещь, о которой она не могла мечтать даже  в  самых  пылких  фантазиях.  Она
излучала потоки невинной любви к источнику своего счастья. Мысли проносились
в мозгу, пока губы подыскивали подходящие слова благодарности.
   Однако, подняв руку, Кэролайн Стэнсфилд прервала бессвязную речь  прежде,
чем та зазвучала.
   - А теперь, Мэри Эллен, я бы хотела  обсудить  с  тобой  один  вопрос,  -
сказала она.

***

   - Наш замечательный  сосед  как  будто  намерен  потягаться  с  Никсоном.
Согласно опросу Гэллопа, они идут голова к голове.
   Сенатор сидел во главе длинного  обеденного  стола  из  красного  дерева,
отполированного  до  ослепительного  блеска,  а  перед  ним  была   раскрыта
"Уолл-стрит джорнэл".  В  семье  Стэнсфилдов  только  одному  сенатору  было
позволено  читать  ежедневные  газеты  за  завтраком,  и  это   давало   ему
значительные преимущества перед остальными. Как обычно,  сенатор  на  полную
катушку использовал свою привилегию.
   Дети Стэнсфилдов откровенно застонали.
   Мизнеровская .вилла Кеннеди на бульваре Норт-Оушн  была  возведена  двумя
годами позже виллы Стэнсфилдов, и с газона перед их домом виднелся уродливый
мол массивной дамбы Кеннеди,  воинственно  выдававшейся  в  океан  на  пляже
Норт-Энда.
   - Мне кажется, Кеннеди может победить. Бобби, занимавший по традиции,  на
правах старшего сына, место справа от отца, подлил масла в огонь. В подобных
случаях "верным" считалось только мнение сенатора Стэнсфилда.
   - Вздор, Бобби. Это показывает, как мало ты знаешь. Никсон его уроет.  За
Кеннеди проголосует  Массачусетс,  Мэн,  Нью-Йорк  -  восточные  либеральные
штаты. Никсон, завоюет Юг, Запад и Средний Запад.
   Безо всякой борьбы.
   - Что ж, я, определенно, надеюсь на это, - промолвила Кэролайн  Стэнсфилд
со своего конца стола. - Было бы весьма неудобно, с точки  зрения  дорожного
движения, жить на одной улице с президентом. И так здесь достаточно туристов
с материка.
   Супруг поддержал ее бурчанием.
   - Да уж, агенты из Секретной службы начнут  шарить  по  пляжу  и  во  все
совать свой нос, - мрачно добавил он.
   На секундочку он позволил себе помечтать. Двадцать лет назад у  него  был
шанс стать президентом, однако блестящая возможность ускользнула. Боже,  как
он хотел этого, власти и славы, и всех тех атрибутов,  которые  сопровождают
пребывание на высшей должности, включая агентов Секретной службы. Его  вновь
охватил оптимизм.
   -  Этого  не  случится.  Не  может  случиться.  Кэролайн  выразила   свое
несогласие с ним вполне решительным тоном.
   - Не уверена, что ты абсолютно прав,  дорогой.  Знаешь,  я  видела  Джека
Кеннеди и его жену у Грина в  прошлое  воскресенье.  Они  ходят  туда  после
церкви на Сент-Эдвард. Она, безусловно, прелестна и обладает безукоризненным
вкусом. А он, право, очень привлекателен. Боюсь, бедняга Никсон по сравнению
с ним будет выглядеть, как  мелкий  агент  по  продаже  недвижимости  -  или
кто-нибудь еще похуже. По-моему, сейчас очень важен  внешний  вид.  Особенно
из-за этого телевидения. Ты сам всегда говорил об этом, милый.
   Фред Стэнсфилд опустил чашку на сияющий стол  несколько  энергичней,  чем
было необходимо. И жена, и сын за столом во время завтрака вступили с ним  в
открытое противоборство в той сфере, где он считался  признанным  экспертом.
Хуже того, они полагают, что один из Кеннеди скоро попадет в Белый дом.
   Для стороннего наблюдателя Стэнсфилды и Кеннеди,  казалось,  имели  много
общего. Обе семьи были богаты, жили по соседству в Палм-Бич четверть века, а
теперь имели представителей в самом эксклюзивном клубе Америки  -  в  сенате
Соединенных Штатов.
   Однако на этом сходство заканчивалось. Фред Стэнсфилд был воплощением  их
различия. От серебряных  патрицианских  седин,  уложенных  "Брилкримом",  до
безупречно начищенных коричневых свободных мокасин  с  кисточками,  которые,
разумеется, носились без носков, сенатор был истинным представителем старого
Палм-Бич.  Потертый  зеленый  блейзер  члена  клуба   "Эверглейдс",   темный
роскошный  загар  и  кремовая  льняная   рубашка   лишь   подтверждали   его
аристократическое положение.
   С его точки зрения, Кеннеди были наглыми выскочками, столь же почтенными,
как, скажем, Ол Опри. И что еще хуже, это были демократы с  Севера,  которые
осмеливались жить, по крайней мере часть года, на Юге,  в  стане  убежденных
республиканцев.   Для   Стэнсфилдов   Кеннеди   были   классовыми   врагами,
либеральными позерами, которые  продались  жутким  этническим  меньшинствам,
авантюристами, которые отвернулись от своих, чтобы прийти к  власти.  Ладно,
пусть ему  самому  приходится  иногда  заигрывать  с  черными  и  еврейскими
избирателями, однако он не позволил бы ни тем,  ни  другим  переступить  его
порог. А потом, все эти католические дела. Колокольчики да ладанки. Папство.
В настоящем высшем обществе Палм-Бич одно  лишь  это  равносильно  смертному
приговору.  В  этом  городе  настоящие  американцы  -   белые,   англосаксы,
протестанты - не давали спуску, и Кеннеди подвергались  полному  остракизму.
Во всем этом деле раздражало  лишь  то,  что,  поскольку  клуб  "Эверглейдс"
отказал в приеме старому Джо Кеннеди, семья Кеннеди совсем вышла из  игры  и
отказывалась проявлять хоть  малейшее  желание  участвовать  в  мероприятиях
общества, которое так хотело оттолкнуть их.
   Трое дочерей Стэнсфилда, почуяв начало многообещающего  семейного  спора,
как всегда, встали на  сторону  своего  харизматического  отца.  Обычно  эта
команда побеждала, по крайней  мере  в  политических  вопросах.  В  разговор
вмешалась Банни Стэнсфилд,  девятнадцатилетняя  студентка  подготовительного
юридического колледжа.
   -  Избиратели  ни  за  что   не   предпочтут   католика   вице-президенту
Эйзенхауэра. Кстати,  нам  он  не  кажется  таким  уж  привлекательным.  Нам
кажется, что он зануда. Банни Стэнсфилд обычно говорила от  имени  остальных
девочек, и все трое всегда предпочитали голосовать блоком.
   Это был способ выживания в среде Стэнсфилдов, где доминировали мужчины.
   Фред Стэнсфилд расцвел, одобряя своих трех бесцветных дочерей. Сидящий  в
нем политик был натаскан принимать поддержку, от кого бы она ни исходила.
   - Конечно же, ты права, Луиза. Сразу  видно,  что  тебя  чему-то  учат  в
Шорлотсвилле.
   Он отказывался называть детей их уменьшительными именами.
   Кэролайн Стэнсфилд задумчиво  смотрела  на  старинный  стол.  Во  многом,
подумала  она,  это  сверкающее  дерево  выглядит  более  постоянным,  более
внушительным,  чем  весь  клан  Стэнсфилдов,  собравшийся  вместе.   То   же
относилось   и   к   Брауну,   древнему,    но    безупречно    вышколенному
англичанину-дворецкому,   который   бесполезно    суетился    у    огромного
сервировочного стола возле стены. По какой-то причине, уже давно забытой, он
традиционно разливал горячий кенийский кофе. Проделывал он  это  трясущейся,
неверноной рукой, внося элемент опасности в семейный  завтрак.  Остальное  -
кеджери, ветчину и яйца на серебряном подносе, кукурузные хлопья "Келлогг" -
все накладывали себе сами. Кэролайн любила завтраки больше всего.  Это  было
единственное время, когда гарантировалось присутствие  всех  -  нечто  вроде
неофициальной встречи, во время которой можно обсудить семейные дела.
   - Уверена, что ты прав, дорогой. Ты обычно бываешь прав.
   Кэролайн признала поражение; Фреду понадобится эта победа, чтобы пережить
последующий маленький удар.
   Фред Стэнсфилд просиял, глядя через стол на супругу.  Он  засунул  в  рот
большой .ломоть поджаренного хлеба  и  удовлетворенно  откинулся  на  стуле.
Намечается еще один удачный день. Кое-какие письма  с  секретарем.  Гольф  в
клубе, после чего - обильный ленч. А потом,  ближе  к  вечеру,  может  быть,
повторение сладостного  общения  с  Мэри  Эллен.  Сенатор  лениво  отодвинул
тарелку из лиможского фарфора, не  съев  и  половины  ее  содержимого.  Надо
следить за талией. Хотя бы ради этой хорошенькой горничной.
   Боюсь,  мне  пришлось  отказать  Мэри  Эллен,  -  безмятежно  проговорила
Кэролайн Стэнсфилд, ни к кому конкретно не обращаясь.
   Она обвела взглядом сидящих за столом,  желая  увидеть  реакцию  на  свою
новость.
   Бобби низко склонил голову, похоже, чрезвычайно заинтересованный  толстой
льняной салфеткой, которую видел каждый день в течение всей своей жизни.  Он
почувствовал, как к его щекам приливает краска.
   - А, - произнес сенатор.
   Впервые за много лет он полностью утратил дар речи.
   Девочки были едины в своем одобрении. Исключительно привлекательная  Мэри
Эллен давно стояла у них поперек горла.
   Джо, самый младший сын, остался совершенно равнодушен.  Девяти  лет  было
несколько маловато, чтобы  оценить  по  достоинству  Мэри  Эллен.  Заговорил
только двенадцатилетний Том. Он не был слишком мал.
   - О, мама, почему? По-моему, она была очень славная.
   - О да, она была довольно славненькая. Уверена, что мы все это  заметили,
не правда ли, Фред? Дело в том, что как раз в  последнее  время  Мэри  Эллен
несколько пренебрегала своими обязанностями, поэтому мне  пришлось  отказать
ей.
   Говорила она это, как бы предлагая проблему для обсуждения, однако  никто
из  присутствующих  за  столом,  включая  мужа,  не  посмел   усомниться   в
компетентности Кэролайн Стэнсфилд. Мэри Эллен была навсегда исключена из  их
мира.

***

   Последние несколько дней были для Мэри Эллен адом на  земле,  но  теперь,
когда сырой жар влажного  лета  во  Флориде  уступил  сухой  свежести  зимы,
казалось, появилась новая надежда.  Помогло  возбуждение,  которое  принесли
выборы. Не ложились спать ночи напролет, пока бушевала могучая избирательная
битва. В четверть восьмого вечера, когда компьютер компании Си-би-эс предрек
победу Никсона, а Томми и отец Мэри Эллен погрузились  в  глубину  отчаяния,
сама Мэри Эллен болела за республиканцев. Но,  как  это  ни  странно,  когда
часом позже прогноз был уточнен в пользу  Кеннеди  с  51  процентом  голосов
избирателей,  Мэри  Эллен  поймала  себя  на  том,  что  разделяем   радость
победивших. Кеннеди, конечно, жили "там", однако "те"  их  ненавидели.  Одна
мысль о том, что их сосед оказался в  Белом  доме,  приведет  Стэнсфилдов  в
отчаяние, и, как это ни парадоксально, Мэри Эллен обнаружила, что ей хочется
именно того,  чего  они  больше  всего  боялись.  Они  просидели  всю  ночь,
опустошая упаковки с пивом и ликуя по поводу побед демократов до пяти сорока
пяти утра, когда  Джон  Фицджеральд  Кеннеди  оказался  первым  в  Мичигане.
Забрезжил рассвет нового дня,  и  в  то  время,  когда  Уэст-Палм  переживал
похмелье, а черные сходили с ума от надежд, вызванных обещаниями президента,
Мэри Эллен воспряла духом.
   В ногах кровати, словно живое  олицетворение  ее  изменившихся  взглядов,
лежала меховая шубка Кэролайн Стэнсфилд. Шубка уже больше  не  являла  собой
длинное, до лодыжек, свидетельство ушедшей эпохи. Она была усовершенствована
и так же, как и вновь избранный президент, смотрела вперед, а  не  назад.  С
дерзостью  прирожденной  анархистки,  Мэри  Эллен  поработала   над   шубкой
ножницами, и в занимающемся рассвете та обрела новомодную  длину  чуть  выше
колена.  Оставшийся  после  радикальной   операции   материал   Мэри   Эллен
использовала для создания шляпки-таблетки, именно такой, какую она видела  в
новостях на Джекки Кеннеди, и теперь эта шляпка с муфточкой из того же  меха
лежали на кровати рядом с укороченной шубкой.
   Мэри Эллен с надеждой взглянула в окно. Неужели эта  свежесть  в  воздухе
действительно предрекает зимнее похолодание, при котором температура  упадет
до сорока, а то и ниже? Мэри Эллен молила Бога, чтобы это произошло. И  черт
с ним, с урожаем цитрусовых. Мэри Эллен хотела носить свою шубку. Во Флориде
так мало дней, когда она сможет пощеголять в обновке.
   Она нетерпеливо схватила шубу и  натянула  ее  поверх  майки  и  джинсов,
борясь с горько-сладким воспоминанием о  спальне  миссис  Стэнсфилд.  Теперь
шубка принадлежит Мэри Эллен. Взятка за  молчание?  Анестезия  против  боли?
Обноски для поверженной соперницы? Да  'что  угодно.  Это  теперь  не  имело
значения. Впереди целая жизнь.  Здесь.  Сейчас.  В  начале  шестидесятых.  А
порезанный мех станет  ее  талисманом  на  будущее.  Когда  в  него  впились
ножницы, то резали они не просто  мездру.  Они  отсекали  пуповину,  которая
связывала Мэри Эллен с прошлым. Наконец-то она свободна. Свободна быть самой
собой.
   Мэри Эллен откинула голову и посмотрелась в зеркало. А пошли они все куда
подальше. Ей хотелось рассмеяться в лицо всему  миру.  Она  молода  и  очень
красива,  и  если  Палм-Бич  оказался  ей  недоступен,  то  доступным  будет
Уэст-Палм.
   Однако, бросая вызов судьбе  своей  красотой  и  жизнерадостностью,  Мэри
Эллен вынашивала тайную мечту. В один прекрасный день, если  Господь  пошлет
ей дочь, то этот ребенок станет тем, кем не пришлось стать  ей.  Мэри  Эллен
пошлет дочь через мост, чтобы завоевать землю  обетованную,  откуда  ее  так
жестоко выдворили.

***

   Подминающий сознание, закладывающий  уши  рок-н-ролл  выбивал  из  мозгов
любую мысль. Подобно ураганному  прибою,  он  накрывал  все  вокруг:  людей,
моторы, сверкающий воздух,  в  котором  вибрировал  сам.  Одолеть  его  было
невозможно. Приходилось смиряться, сдаваться ему на милость.
   Джек Кент колдовал на своей  карусели,  как  танцор  в  балете  исполняет
собственные замысловатые па. Это были лучшие моменты его жизни,  повторяемые
по сотне раз на дню. Поезд медленно начинал свой  волнообразный  маршрут,  и
людской его груз, оживленный и готовый к  движению,  радовался  нарастающему
внутри  возбуждению.  Выкрикивая  что-то  друзьям,  наблюдавшим  за  ними  с
выжженной травы, людям, сидящим в соседних вагончиках, пассажиры  переходили
на визг, чтобы быть услышанными за дикой,  оглушительной  музыкой  во  время
разгона поезда. Предполагалось, что Джек должен  лишь  собирать  билетики  и
следить за тем, чтобы все сидели безопасно, однако он здесь являлся  как  бы
ковбоем на  родео,  квинтэссенцией  духа  ярмарки,  каждым  своим  движением
усиливающим  трепетное  чувство  едва  скрытой  сексуальности,   первобытной
агрессивности, которые прячутся под внешней оболочкой любого человека. Он  и
сдерживал, и раскрепощал. В этом-то и заключался его секрет.  Литые  мускулы
Джека Кента, гладкие и лоснящиеся под тонкой  пленкой  тавота,  сжимались  и
расслаблялись, когда он, словно Человек-Паук, легко пробирался среди  воющих
пассажиров, отважно бросившись с неподвижного дощатого настила  на  мчащиеся
вагончики только за тем, чтобы спрыгнуть через секунду назад,  гулко  ударив
своими короткими, мощными ногами о доски платформы. Все вокруг было  чревато
болью и  погибелью.  Один  неверный  шаг,  одно  крошечное  не  рассчитанное
движение, и Джек  Кент  превратился  бы  в  ничто,  в  не  стоящую  внимания
дребедень, вроде той, какую он часто молол языком. Чтобы усилить напряжение,
он усложнял свою задачу и, играя со  смертью,  закуривал  сигарету,  выпивал
банку пива, приглаживал свои черные напомаженные волосы, умело укладывая  их
кок на манер утиного хвоста.
   Он постоянно вел диалог с пассажирами, которые оплачивали аттракцион.
   - Эй, малышка. Какая красоточка. Держись крепче. Будь осторожней.
   Из-за этого посетители приходили еще раз. Иногда и  много  чаще.  Острым,
опытным  глазом  Джек  Кент  подмечал  все.   Он   видел,   как   во   взоре
девочки-подростка  разгорается  любовный  жар,  ноги  ее  сжимаются  теснее,
напрягаются созревшие груди. Ему были необходимы тугие  оттопыренные  попки,
волнующая, мягкая подростковая кожа и оленьи глаза девственниц, отдававшихся
ему на траве или стоя в будке  генератора.  Джек  срывал  с  них  облегающие
джинсы, как избалованный ребенок разрывает обертку последнего  из  множества
рождественских подарков, и вгрызался в них без всякой мысли о том,  что  они
испытывают, удовольствие или боль.  Все  они  сливались  для  него  в  одну.
Теплые, трепещущие создания, которые существовали  только  для  того,  чтобы
дать ему сознание собственного великолепия.
   Мэри Эллен бессчетное число раз наблюдала  за  работой  отца,  и  это  ей
никуда не надоедало. Она пропутешествовала с ярмаркой все детство. До  этого
Джек Кент перепробовал все. Бросал дротики,  накидывал  петлю  на  хлопковые
сладости, даже работал на "угадайках веса". Но только побывав  на  карусели,
нашел свое п