о чем бы его спросить. Слова сорвались с губ помимо ее воли и исходили скорей из сердца, нежели из головы. И ее не страшила цена, которую придется платить.
     - Почему ты остался? Почему ты до сих пор здесь?
     Ответ последовал незамедлительно.
     - Ради этого, - прошептал он, ласково укусив ее полную нижнюю губу. - Ради этого, - повторил он, и его рука легла на ее грудь. - Ради этого, - вырвалось у него чуть ли не со стоном, когда другой рукой он прижал ее к своей взбунтовавшейся плоти.
     Все, что было женского в Розалинде, исполнилось восторгом от этого ответа. Он остался ради нее. Ради нее он рисковал навлечь на себя гнев ее отца и скорую расправу сэра Гилберта. Все это - ради нее. Могла ли она не ответить ему тем же? В этот момент перестали существовать любые доводы рассудка; из-за которых союз между ними казался невозможным. Она не желала вспоминать некогда брошенное им признание, что нужна ему только как наследница Стенвуда. Мужчина, стоявший сейчас перед ней, хотел ее так сильно, что готов был пойти на смертельный риск. А она хотела его так, что и выразить невозможно. Больше ей ничего не нужно было знать.
     Розалинда не стала гадать, что ее ждет потом... просто выбросила эту мысль из головы. Он хотел ее, и пусть даже подобное влечение совсем не то же, что любовь, - сейчас казалось, что эти чувства во многом сродни друг другу. Видит Бог, силы ее любви к Эрику хватило бы на обоих.
     Он уложил ее на кипу пустых мешков. Ее пояс был отброшен в сторону, шнуровку платья распустили, платье быстро стянули через голову - и она не запросила пощады, когда он обжег ее жадным и требовательным поцелуем. С него были сорваны туника и рубашка, и ее проворные руки постарались для этого не меньше, чем его собственные. И тогда он лег сверху, вдавив ее гибкое тело в ложе из грубой дерюги.
     - Будь моей, - шепнул он, вынуждая ее разомкнуть губы. Он схватил обе ее руки и отвел их так, что они оказались у нее за головой. Он дал ей почувствовать всю тяжесть его большого тепа, словно стремясь оставить на ней свое клеймо на веки вечные. Его бедро вклинилось между ее бедрами, и, как ни трудно ей было сейчас дышать, каждый вздох дарил ни с чем не сравнимую радость. Даже сквозь ткань сорочки груди Розалинды, к которым прижимался его обнаженный торс, ощущали ласку завитков волос, покалывающих ее кожу.
     Она извивалась под ним, снедаемая нарастающим внутренним жаром. Она хотела касаться его. Она изнемогала от желания провести пальцами вдоль его длинных золотистых волос и погладить ладонями его влажную горячую кожу. Но он не выпускал ее рук и. только перехватив их одной рукой за оба запястья, оперся на локоть другой руки.
     - Истомилась по мне? - хриплым шепотом проговорил он, прокладывая дорожку поцелуев вдоль ее ключицы и плеча. Он передвинулся немного вдоль тела Розалинды, от ее головы к ногам, так что ее мягкий живот, прикрытый полотном сорочки, подался внутрь под напором несокрушимого орудия его мужской силы. И губы Эрика переместились от шеи Розалинды к нежным холмикам ее грудей. Голова у нее закружилась; его губы все более самовластно распоряжались вожделенной добычей, и Розалинда уже не могла противиться этому сокрушительному напору. Она хотела высвободиться... хотела, чтобы это никогда не кончалось... она хотела всего. Он ласкал ее груди поочередно и с равным пылом. Но теперь другая рука Эрика заставила ее согнуть ногу в колене, чтобы он мог без помех прижаться чреслами к средоточию ее желаний. В горячей жажде завершения, которую он искусно разжигал, но не спешил утопить, Розалинда заметалась, тщетно пытаясь освободить руки.
     - Прошу... - умоляла она, не открывая глаз. - Не мучай меня... - Никакого стыда уже не осталось - только жгучее томление.
     - Как нежно ты просишь, моя пылкая женушка! Как отрадно звучат твои слова для моего изголодавшегося тела!
     Его губы снова сомкнулись вокруг одного из сосков и сжимали его. пока его страсть не обернулась для нее болью, а исцелением от боли стали горячие влажные круги, нарисованные его языком.
     - Ах, какое было бы наслаждение вечно удерживать тебя вот так, беспомощную, подо мной, пока я владею твоим соблазнительным телом и преподаю тебе все уроки, все премудрости страсти. - Он снова несколько раз передвинулся вверх и вниз, так чтобы она все время ощущала, как вдавливается в ее живот выпирающий утес его мужества. - Тебе это нравится, моя горячая, нежная Роза? Ты жаждешь принять от меня то, чего не миновать?
     Желание обуяло Розалинду с такой силой, что на вопросы Эрика она не могла бы ответить вслух ни единым словом. Вместо ответа она согнула и второе свое колено. Да, без слов говорила она, бесстыдно прижимаясь к твердому вместилищу его мужского начала. Да, да, да...
     Но, доведя ее почти до безумия, он - чего она никак не могла ожидать - отстранился от нее и поднялся, встав над ней на колени. Он дышал с трудом, но в глазах горел неукротимый огонь. Она лежала неподвижно, внутренне содрогаясь от силы влечения к нему, ее ноги все так же были раздвинуты, а руки закинуты за голову. Хотя сорочка еще оставалась на ней, Розалинда понимала, что это ничего не значит, ибо никакое нагое тело не могло бы выразить те чувства, которые, без всякого сомнения, сейчас ясно читались в ее широко открытых глазах. И, словно он тоже это понимал, он протянул руку и медленно провел ею по груди и талии Розалинды, разгладив складку на сбившейся сорочке.
     - Скажи мне, чего ты хочешь, - тихо проговорил он. Его рука передвинулась ниже, пока не коснулась костяшками пальцев верхних завитков на темном треугольничке ее лона. - Я сделаю все, что ты пожелаешь, но ты должна об этом попросить.
     В голове у Розалинды стоял такой сумбур, что она даже не сразу поняла услышанные слова. А потом ее охватил озноб - то ли от желания, то ли от страха.
     - Пожалуйста, - шепнула она, простирая к нему руки, - пожалуйста, приди ко мне.
     Она видела, как он с трудом сглотнул слюну, и чутьем угадала, что он сейчас ведет нелегкую борьбу с самим собой.
     - Скажи мне, чего ты хочешь, - глухо повторил он. Ответить было трудно. Слова рвались с языка, и в то же время их невозможно было выговорить. Но и сдержать их она не могла.
     - Я хочу тебя, - призналась она так тихо, что это можно было принять просто за шорох ткани, на которой она лежала.
     Он закрыл ненадолго глаза, и по суровому лицу пробежало такое выражение, словно Эрика пронзила боль.
     - Это я знаю, моя невинная девочка. А теперь скажи мне, что ты хотела бы... чтобы я сделал?
     Лицо Розалинды вспыхнуло, когда она поняла, чего он от нее добивается. На этот раз решение будет принимать она. На этот раз не будет и речи о том, чтобы винить кого-то другого за греховные желания, которые он в ней пробудил. На этот раз она не сможет изображать себя безвольной жертвой его похоти. Опасным было их соединение само по себе, но этот новый поворот делал его куда опасней для ее сердца. Однако пути назад уже не было.
     - Я хотела бы... Я хотела бы видеть тебя... всего. - У нее перехватило дыхание. - Пожалуйста, сними все... остальное.
     Просьба была исполнена мгновенно. Шоссы и нательные штаны упали на пол, и он встал перед ней во всем блеске своей наготы. Она лежала у его ног, чувствуя себя так, словно была жертвой, принесенной язычниками какому-то могущественному богу, - человеческой жертвой, готовой сейчас на любую муку, если только он сочтет это необходимым.
     Он не настаивал, чтобы она сняла сорочку. Но, словно повинуясь неведомым чарам, она потянулась к подолу, отогнула его, быстрым движением заставила сорочку соскользнуть на шею, сняла ее через голову и отбросила в сторону. Он по-прежнему возвышался над ней, и она невольно задрожала, взглянув на него. Каждая часть его тела явственно вырисовывалась в лучах солнечного света, проникающего через стыки кровли. Все мускулы и сухожилия - на мощных ногах, на стройных бедрах, на подтянутом животе, на широких плоскостях торса и плеч - казались напряженными и соразмерными. Могучие руки, покрытые испариной, чуть блестели. Но в конце концов ее взгляд остановился на том, что так горделиво вздымалось на его чреслах. Эрик являл собой внушительную фигуру мужчины, солдата, испытанного в сражениях, и закоренелого разбойника. Но он был также и завидным любовником, и она понимала, что он готов сейчас доказать это снова.
     - Приди ко мне, - выдохнула она, сама не сознавая, как красноречив ее чистосердечный призыв. - Пожалуйста, прошу тебя.
     Он ринулся к ней, едва отзвучали слова. Как тот самый языческий бог, который представлялся ее воображению, он приблизился к жертве, каковой она готова была счесть себя, и опустился на нее, закрыв ее своим тяжелым телом. Теперь ничто не разделяло их, и она таяла и томилась от сильной, горячей плоти, от поднятого меча желания, нацеленного в ее лоно. Закрыв глаза, она обвила руками его плечи и с восторженным изумлением провела пальцами по влажным контурам его спины.
     - Скажи мне, чего ты хочешь, - прошептал он в путаницу темных прядей у нее на шее. -Скажи, зачем ты сегодня искала меня?
     Розалинда судорожно вздохнула. Больше всего на свете она хотела бы сказать ему правду. Больше всего на свете она хотела бы сказать, что любит его, что ей необходимо быть с ним рядом, что она не может обойтись без него. Но какие-то остатки рассудка заставили ее заглушить неосторожные признания. Вместо этого она принялась лихорадочно целовать его плечи. И когда смесь страха и восторга стала уже нестерпимой, Розалинда взмолилась:
     - Делай то, что ты делал раньше. Что ты делал раньше...
     В то же мгновение она почувствовала медленную и уверенную ласку руки, которая погладила ее по плечу, а потом легла на бедро. Потом он немного передвинулся, и его ладонь скользнула по ее животу вниз, к тому самому месту, которое с такой тоской ожидало сближения с ним. И когда его пальцы раздвинули там завитки волос, он прижался губами к губам Розалинды в яростном, огневом поцелуе. Когда же их языки соединились в неудержимом чувственном танце, пальцы Эрика легли во влажные складки ее самого потаенного места.
     Розалинда готова была расплавиться под этой ошеломляющей лаской. Его палец оказался глубоко внутри нее, снова покинул эти запретные пределы... она изогнулась дугой от муки и восторга. И когда тем же самым проворным пальцем он погладил напрягшийся бугорок там, где, казалось, сейчас сошлись все токи ее тела, она закричала в безрассудном порыве:
     - Любимый мой!.. Любимый...
     Ослепленная жаждой его близости, она поднялась навстречу ею руке. Но и его страсть уже вышла из берегов. Застонав от желания, он поднялся над ней - и бросился в нее, как в омут. В их соединении не было судороги мгновенного испуга, не было колебаний или удивления. Словно рожденная именно ради этого мгновения, Розалинда приняла в себя всю его длину и мощь вторжения. Она поднималась в радостной готовности к подчинению и обретала силу в его власти над собой. Он же, утопая в ее жаркой глубине, повиновался требованиям ее женской природы. Как меч к ножнам, подходили они друг к другу, как ключ к замку и как рука к перчатке Им не надо было ничему учиться, чтобы тела слились в древнем ритуале взаимного обретения. Единые сердцем, единые духом, они вместе устремлялись к этому мгновенному совершенству. Умопомрачительное исступление его поцелуев, нарастающий ритм неотразимой любовной атаки уносили ее в небеса - выше и выше. Она цеплялась за него, словно за последнюю реальность бытия. И когда ее руки и ноги, обвившие его. судорожно напряглись в отчаянном стремлении слиться с ним в одно, раствориться в нем - это единение свершилось.
     - Эрик!..
     Ее возглас мог бы заполнить Вселенную, хотя прозвучал тише самого тихого шепота и потерялся в обволакивающем тепле поцелуя. Она открылась ему полностью, сдалась на милость победителя - и тогда он на мгновение замер и в завершающем порыве исторг в ее лоно дар своей животворящей силы.
     Его тело расслабилось и отяжелело, а она не могла унять дрожь. Оба были в поту и душевно опустошены после минувшего урагана страсти. Он отдал ей все, все до конца - и она отдала все ему. Странное это было чувство, и, улыбнувшись, Розалинда теснее прижала любимого к себе. Да, конечно, он вложил в их соединение все самое лучшее, чем был наделен. Она ощущала это с такой же несомненностью, как ощущала тяжесть, его тела, прижимающего ее к грубой мешковине. Но знал ли она что получил от нее взамен? Понимал ли, что их связывают духовные узы - куда более крепкие чем узы плоти, - несмотря на весь накал телесного наслаждения, которое они подарили друг другу? Нет. Не понять этого он не мог И она улыбнулась от безграничного счастья.
     Он шевельнулся и пальцем легко коснулся ее губ. Открыв глаза, Розалинда увидела, что он всматривается в ее лицо, и прочла в его взгляде радость и нежность.
     - Такие улыбки приберегай только для меня. - Наклонив голову, он ласково поцеловал ее, и в этом поцелуе жила не страсть, а какое-то иное чувство, которому не так легко подыскать название. - Только для меня одного.
     Она молча кивнула в ответ, и он уронил голову ей на плечо. Потом перекатился на бок, не выпуская ее из объятий. Одной рукой он провел вверх по ее руке, потом вниз и легко коснулся ее груди. И это движение, такое нежное и уместное, показалось сейчас исполненным даже большей интимности, чем все предшествовавшее ему.
     Уткнувшись лбом в плечо Эрика, Розалинда улыбнулась, не желая заглядывать в будущее - ни на секунду вперед. Сейчас, когда она лежала в его объятиях после столь упоительных любовных утех, она по крайней мере могла тешить себя иллюзией, что все в мире идет так, как должно идти.

22.

     Эрик сидел на грубо сколоченной скамье, когда прочие ратники потянулись ужинать. Они несколько раз звали его с собой, но он только молча качал головой. Не еда была у него на уме
     - Может, его Молли дожидается, - загоготал один верзила. - Я видел, как она новичка обхаживала. Сейчас в сыроварне пусто - время самое подходящее. Какой мужик не предпочтет Молли со всеми ее штучками баранине с подливкой?
     - У кого брюхо подвело, вот какой. Тогда уж лучше баранина, - добродушно вмешался другой.
     Эрик поднял глаза, изобразив на лице что-то вроде усмешки. Хотя их грубое зубоскальство относилось к бойкой молочнице, Эрика от этих шуточек коробило: слишком свежо было в памяти последнее свидание с Розалиндой.
     - Вот еще! Она сейчас, не иначе, слишком устала, чтобы пошевеливаться, как мне надо, - ответил он с запинкой. - Видали, какая там дорожка уже протоптана к ее дверям?
     - Молли устали не знает.
     - Она ж ничего не делает, только лежит раздвинув ноги. С чего тут уставать?
     К тому времени, когда сотоварищи удалились в парадную залу, Эрик чуть ли не зубами скрежетал от злости. Но сердился он скорее на себя самого, чем на толпу насмешников. О Молли он и не думал: она не вызывала в нем ни малейшего интереса, тем более что репутация потаскушки была ею вполне заслужена. Всего несколько часов назад он лежал с Розалиндой. и его не отпускало воспоминание об аромате и сладости ее прекрасного тела. И когда о слиянии мужчины с женщиной окружающие судачили так, словно речь шла о случке животных, Эрику становилось тошно. Еще хуже было то, что в прошлом он мог бы припомнить целую вереницу подобных Молли - спутниц боевой лагерной жизни, - покладистых девиц, всегда слетающихся на турниры. Давно был потерян счет тем безотказным любвеобильным прелестницам, которые уединялись с ним в каких-нибудь укромных уголках. Чтобы снять напряжений и усталость дневных трудов, ему достаточно было именно этого - мягкого живота и пары раздвинутых ног
     Но Розалинда - это другое.
     Не зная, чем заняться. Эрик вынул нож и поднял с пола крепкий дубовый кол. Рассеянно начав строгать место, где торчал сучок, обтесал слишком толстый конец, заровнял все занозы, и получился увесистый посох-дубинка. В ловких руках работа спорилась, но мысли были не здесь, он вспоминал часы, проведенные с Розалиндой.
     Как она нежна, как не правдоподобно сплавились в ней невинная сдержанность и страстная самозабвенность. Одна лишь мысль об ее податливом юном теле зажигала огонь в крови. Куда девался гнев, который она в нем вызывала? Да, его задевало, что для нее титул значит больше, чем сущность человека. Но ведь глупо и даже нелепо было ожидать чего-то другого. Просто в каких-то тайниках души безвестного бастарда, каковым он и был, жила надежда на чудо. И когда Розалинда с презрением отвергла Эрика из-за его мнимой принадлежности к простонародью, его бешенство не знало границ. Заключив сделку с Кливом, он обещал не искать встреч с их общей госпожой. Это условие тогда не казалось трудновыполнимым: план отмщения сэру Гилберту целиком захватил Эрика. Что бы ни произошло между ним и наследницей Стенвуда за те две недели, что оставались до турнира, это не повлияет на грядущие события. После того как он встретится с Гилбертом в поединке и победит негодяя, он откроет все сэру Эдварду и заявит о своих правах на руку Розалинды. Она, конечно, согласится, когда узнает о его рыцарском звании. Нет, такой приз упускать нельзя. Он подучит и ее, и Стенвуд или падет от руки сэра Гилберта. Так он думал тогда.
     Но их неожиданная сегодняшняя встреча изменила все. Эрик перестал строгать и медленно провел по посоху рукой. Она пришла к нему сама, он не искал ее и, следовательно, не нарушил договора с Кливом, но все-таки чувствовал угрызения совести и ничего не мог с этим поделать. Ведь он и не отослал ее восвояси. Вместо этого насмехался над ней и дразнил, завлекая в ловушку, куда она неминуемо должна была угодить. А потом, когда она поднялась к нему на низкий чердак над конюшней, он забыл обо всем на свете, кроме нее. Вынужденное обещание Кливу, угрожающее присутствие сэра Гилберта - ничто не существовало, когда он ощущал ее опьяняющую близость. Она стояла там, маленькая и испуганная, и все же достаточно отважная, чтобы идти за ним, прекрасно понимая, к чему он клонит. А потом так пылко ему отдалась.
     Прислонившись к стене и забыв о посохе, он вновь и вновь перебирал в памяти каждый упоительный миг их свидания. Даже запахи конюшни лошадей, соломы, дерюжных мешков вспомнились ему, смешавшись в воображении с легким ароматом, который источала только она. Его Роза. Его женщина. Но мог ли он считать ее действительно своей? Он не захотел пойти сегодня вечером в парадную залу именно потому, что не знал ответа. Это так трудно вынести: видеть, как она сидит столь далеко, видеть, как Гилберт, этот змей, увивается за ней и удостаивается улыбок, которые должны предназначаться только ему одному, Эрику. Еще больше он боялся почувствовать на себе ее взгляд и прочесть в ее глазах, что нужен ей только для телесных услад.
     Ах, черт побери, что я за глупец! - пробормотал он в ярости.
     Эрик вскочил и начал расхаживать из конца в конец конюшни снедаемый гневом и подавленный страхом. Как могла слабая, неискушенная девушка довести его до такого смятения? - удивлялся он, щурясь на темнеющий двор. Он всегда глумился над бедными дурачками, у которых мозги помещались в штанах. Женщина создана, чтобы служить мужчине. Она плоть от плоти его, она сотворена из ребра Адама. А теперь женщина околдовала его настолько, что желание обладать ею почти затмевало жажду отомстить за себя.
     Внезапный взрыв смеха прервал его мрачные размышления, и он прислушался. Со двора донеслись звуки глухих ударов, за которыми последовало бормотание, а потом крик боли. Снова раздался смех, затем послышался голос одного из оруженосцев:
     - Ты - бастард, вот ты кто. И к тому же коротышка - Еще звук удара и стон. - Советую помнить свое место, оруженосец Клив.
     После нового взрыва злорадного хохота небольшая группа парней выбежала из темноты за амбаром и направилась в парадную залу.
     Эрик стоял неподвижно, как столб, у окна конюшни. Значит, щеночку Розалинды солоно приходится, размышлял он. Так ему и надо. Но все же это оскорбление. Бастард неприятно поразило слух.
     А что тут такого, если мальчишка -