ашир,  -  я  в суд обращаться не
буду. Но я готов выразить тебе свою благодарность.
     Иди,  -  сказал  начальник,  заглянувшему  в  комнату  секретарю,  -  я
позову.Так, что вы говорите, ходжа?
     О да, - согласился Ахмад Башир, дотрагиваясь до своей зеленой чалмы,  в
которой тускло, отсвечивал синий  камень, - я говорю о благодарности. Скажем
так, я готов  сделать пожертвования на благоустройство этой тюрьмы некоторую
сумму, скажем так, тысяч сто.
     Тысяч сто... чего? - спросил начальник.
     Золотых динаров, - глядя в глаза начальнику, произнес Ахмад Башир.
     Начальник вздрогнул. Его месячное жалование составляло десять динаров.
     Поднялся  и подошел  к окну, сначала  к одному, потом ко второму. Видя,
что стрела попала  в цель. Ахмад Башир извлек из рукава  мешочек и бросил на
стол.
     Потерявший самообладание начальник подошел к столу и потребовал.
     Покажи.
     Ахмад Башир развязал мешочек и показал золото.
     Сколько здесь? - осипшим голосом спросил начальник.
     Здесь задаток, тридцать тысяч динаров, остальное при расчете.
     Начальник в ужасе пошел и сел на свое место.
     Ничего не выйдет, - сказал  он, -  этого человека  поместил сюда Мунис.
Если я отпущу его, мне не сносить головы.
     Послушай, раис, на  твоей  памяти  бывало  такое, чтобы узник  бежал из
тюрьмы.
     Ну, бывало, - неохотно согласился раис, - моего преемника сняли за это.
     А скажи, раис, бывало такое, чтобы начальник тюрьмы лишился должности и
получил при этом двести тысяч золотых динаров.
     Ты же сказал сто.
     Двести, сто сейчас и сто потом.
     О Аллах, - жалобно произнес раис, вытирая  вдруг вспотевшее  лицо, - за
эти деньги можно купить всю Медину.

     Имран стоял перед стеной, изучая ее многочисленные трещинки. Отсутствие
Меджкема  беспокоило его. Если  только уместно применить это определение  по
отношению к человеку,  сидящему в тюрьме. Но Имран знал, что зло находится в
равновесии с добром, только когда зло на виду, его долгое отсутствие внушает
тревогу.
     Имран стоял, ссутулившись, его  плечи были опущены  под  тяжестью вины,
которую он ощущал по отношению к людям, поверившим в него и погибшим за  эту
веру. Судьба Имрана хранила,  и  это начинало тяготить  его, он анализировал
свои действия,  и  ужасался  тому, что  он  был виновен в падении  крепости.
Впустил Меджкема, и это погубило всех.
     Имран   не  оглянулся,  когда  за  его  спиной   загрохотала  дверь,  и
надзиратель вошел в камеру, звякнул железной посудой, оставляя еду, и вышел.
Имран оглянулся  только тогда, когда  до  его обоняния  донесся  бесподобный
запах  мясного  жаркого и свежеиспеченного хлеба.  Имран подошел к  железной
кастрюльке, оглядел ее содержимое.  Он знал о том, что  заключенные, имеющие
деньги  могли заказывать себе  обед  с  воли. Имран  ударил  несколько раз в
железную дверь.
     Что такое? - отозвался надзиратель.
     Ты не ошибся с обедом, друг, - крикнул Имран?
     Немного помедлив, надзиратель сказал:
     Точно ошибся, надо же, что это со мной, - и стал открывать дверь. Имран
сглотнув слюну, отошел к стене. Когда он  вновь обернулся, в дополнении  уже
имеющимся хлебом и жаркому, рядом стоял приличных размеров кувшин и две чаши
рядом.
     Исследовав  содержимое  кувшина, Имран обнаружил,  что  в нем находится
вино.
     Вообще-то  я  бросил пить,  - неуверенно сказал  Имран, с  наслаждением
нюхая винный  дух.  Потом в голову  ему пришла совершенно бредовая мысль. Он
наполнил вином обе чаши и сказал, обращаясь к двери:
     - Ну заходи, чего там стоишь.
     Вошел ухмыляющейся Ахмад Башир в одежде надзирателя, Имран даже поводил
ладонью перед глазами.
     Как ты догадался, что я здесь? - спросил Ахмад Башир.
     Имран взял чаши с вином, протянул одну другу.
     Ну, кто может принести мне вина, кроме тебя, пьяница - сказал Имран.
     Но, но, я сейчас пью гораздо меньше. У меня молодая жена.
     Последние  слова  он произнес с  грустью. Они  сдвинули  чаши, выпили и
обнялись после этого.
     Не волнуйся, - сказал  Ахмад  Башир, - уж, коль  я  взялся, вытаскивать
тебя из тюрем, то я не брошу этого занятия.
     Имран улыбался так, как улыбаются несмышленые дети, радостно,  не храня
ничего в задниках памяти.
     Как ты здесь оказался? - лукаво спросил он, заранее зная ответ.
     Ты не поверишь, совесть  замучила, - ответил Ахмад Башир, -  помнишь, я
зарок дал в подземелье ал-Фурата, мол, выберусь, брошу пить. А ты меня потом
упрекнул, что я не держу обета. Все что со мной происходило потом,  я отношу
только за  счет своего вероломства. Веришь ли,  корабль,  на котором я плыл,
был сожжен  пиратами,  они меня  взяли в плен, не подозревая, что я  приношу
несчастья. Их корабль затонул, наполовину правда. Я просидел на бушприте, на
одной  ягодице, несколько  дней. Правда,  мое  одиночество  скрашивала  одна
девица.
     У меня вопрос, - перебил его Имран.
     - Да, друг мой, слушаю тебя
     . - Ты говоришь, что сидел на бушприте на одной ягодице.
     Да.
     Значит, больше места не было?
     Нет.
     На чем сидела эта девица?
     Ахмад Башир кашлянул.
     Я на ней потом женился.
     Вопросов больше не имею.
     Для пророка ты, слишком испорченный  человек, - возмущенно сказал Ахмад
Башир.
     Извини, я тебя перебил.
     Но я разбогател, - не  чинясь, заявил Ахмад Башир, - и думаю, что Аллах
дал мне еще один шанс проявить свое благочестие. Ты даже представить себе не
можешь, сколько теперь у меня денег. И ровно столько же денег у моей жены.
     И деньги у  тебя есть и красавица жена,  ты  верно счастлив? Как это не
похоже на тебя.
     Но, но, - беззлобно сказал Ахмад Башир, - попрошу без зависти.
     Он достал четки и принялся их перебирать.
     Но в твоем голосе я слышу печаль, - сказал Имран.
     Кажется,  ты  стал разбираться  в  людях? - заметил Ахмад Башир, - могу
сказать тебе как другу, по  секрету, если один человек похож на другого, это
еще ничего не значит. Может статься,  что когда я  вернусь, выяснится, что я
одинок,  как  прежде. Я боюсь, что  она  уйдет от меня. Правда ей для  этого
придется  пойти на  большую  жертву.  Уезжая,  я на всякий случай спрятал ее
деньги.
     Ахмад Башир разлил вино по чашам.
     Имран спросил:
     Откуда у тебя мои четки?
     Как это  твои?  Я их в наследство получил, от  Меджкема.Значит он их  у
тебя украл, возьми.
     Оставь себе, дарю.Между прочим это четки пророка Мухаммада.
     Иди ты,- недоверчиво сказал Ахмад Башир,- чем докажешь?
     Ничем, но в этом деле главное вера, понимаешь?
     Ну ладно,поверю, - нехотя сказал Ахмад Башир.
     Как ты узнал, что я здесь?
     Я встретил здесь ту девицу, помнишь служанку  Абу-л-Хасана. Кажется, ты
поглядывал на нее.
     Анна , паломница, она же христианка?
     Иудейка, если быть точнее. Что, удивлен?
     Да.
     Сейчас я удивлю тебя еще больше. Знаешь, с кем она здесь?
     Имран пожал плечами.
     Она здесь вместе с твоей женой.
     Как с женой, моя жена в Медине, почему они вместе?
     Ну, уж этого я не знаю. И почему тебя так любят женщины? Ну да ладно, я
на службе. Ты поешь, ночью я открою дверь, и мы вместе уйдем отсюда.
     Ахмад Башир  допил  вино, хлопнул  друга  по плечу  и вышел  из  камеры
оставив, ошеломленного Имрана в одиночестве.
     Ахмад Башир запер дверь, повесил ключ на пояс и принялся в задумчивости
расхаживать по тюремному  коридору. До назначенного часа еще было далеко, но
он от своего занятия  испытывал  определенное удовольствие, потому  что  оно
напоминало  ему о времени, когда  он совсем  молодым полицейским  нес ночную
службу.
     Имран, после ухода Ахмад Башира съел  жаркое, допил  вино,  ломая  себе
голову над тем,  почему Фарида, да еще вместе с Анной оказалась в Медине. Ни
та, ни другая, никогда не были замечены им в религиозном рвении. Он думал об
этом и о том, какие неприятности сулит ему этот женский союз.
     Смешно, читатель, не правда  ли, - человек,  стоя  одной ногой в могиле
думает о женской ревности.
     Он  думал об этом  полночи, до тех пор, пока надзиратель,  он же  Ахмад
Башир не открыл дверь и не сказал: "пора"
     Ахмад Башир  извлек из одежды  два  кинжала,  один протянул  узнику  со
словами: "Убей любого, кто помешает нам выйти отсюда.
     Как осторожный человек, Ахмад Башир, допускал возможность возникновения
непредвиденных  ситуаций.  И  он  был  прав, как  никогда,  ибо  вероятность
неудачи, всегда выше, чем вероятность удачи.
     Аксиома.
     В конце коридора они встретили группу вооруженных людей, числом в шесть
человек. Из-за их спин выглядывал начальник тюрьмы. Не помня себя от ярости,
Ахмад  Башир извлек  из-за  пояса  еще один небольшой кинжал, и метнул его в
предателя. Промахнулся.
     К счастью.
     Потому что, начальник  не нарушил  договоренность.  Он  собирался  лечь
спать, когда к нему явился офицер -дейлемит,  с предписанием без промедления
доставить лже-махди в Багдад для показательной казни. Начальник был вынужден
подчиниться.  И,  (автор  знает), он даже испытывал  угрызения  совести, ибо
человеком был порядочным, но, если быть точным, он еще испытывал облегчение,
так  как полученное предписание освобождало  его  от необходимости совершить
должностное преступление.
     Промахнувшись,  Ахмад  Башир  испустил  замысловатое  и  очень  грязное
ругательство,  в  котором   недвусмысленно  отозвался  о   матерях  и  женах
противника.  Имран толкнул его в  бок  и сказал: "возьми себя в руки,  здесь
наши шансы равны, и постарайся отнять у кого  нибудь саблю,  вперед". Дока в
батальных сражениях,  он  знал, что  в  узком коридоре  численный перевес не
имеет большого значения, а длинные армейские сабли только мешают.
     -Поучи меня, щенок, - огрызнулся Ахмад Башир
     .Офицер произнес фразу, прозвучавшую в стенах  тюрьмы  очень смешно. Он
сказал:
     Стойте, вы арестованы.
     Ахмад Башир  повторил  свое ругательство, прибавив к  нему еще и  отцов
противника. Один  из  солдат, видимо самый обидчивый  сделал выпад,  который
Имран  успешно отразил. Отбив саблю кинжалом, он, сделав шаг вперед, схватил
левой рукой солдата  за запястье, а правой рукой всадил ему  кинжал в грудь.
То,  что происходило дальше, рука романиста описать не в силах. Можем только
отметить,  что  из  звуков  в  коридоре  преобладали:  металлический лязг  и
яростные  возгласы.  Имран  сражался, как лев  и  уж  если мы взяли примером
представителя фауны, то Ахмад  Башира было бы уместно сравниться с медведем.
Он все- таки  последовал совету Имрана  и  отнял саблю у ближайшего солдата,
правда, ценой потери двух своих пальцев. В этой схватке они одержали победу,
правда,  безрезультатную.  Оставшиеся  в  живых офицер  и  начальник  тюрьмы
отступили за  решетку, преграждающую коридор  и успели  ее запереть, отрезав
нашим героям, путь к спасению.  Четверо дейлемитов лежали бездыханные в луже
крови.   Ахмад   Башир   вновь   произнес  непристойное   слово,  означающее
одновременно, что все кончено и кончено плохо.
     Он бросил на каменный пол скользкий  от крови кинжал. Оторвал от рубахи
полоску ткани и стал перевязывать руку, останавливая кровь.
     - Что-то сегодня  ты  особенно  сквернословишь, -  тяжело дыша,  сказал
Имран.
     Он был весь залит кровью от множества порезов.
     Наверное, сейчас  все заживет, как на собаке, - завистливо сказал Ахмад
Башир.
     Послышался топот ног  и  новые голоса. Ахмад Башир посмотрел  в сторону
решетки. Начальник тюрьмы пытался незаметно для других, делать  ему какие-то
знаки. Сзади него  показался  отряд вооруженных людей.  Это была поднятая по
тревоге караульная команда.

     Пора бы уже им, - тревожно сказала Фарида, она  не находила  себе места
от  волнения, ходила  по  комнате,  то и дело подходя к двери, выходящей  на
улицу и прислушивалась к звукам
     Хватит уже тебе, - раздраженно  сказала Анна, - и ходит и ходит, голова
кружится. Ахмад Башир сказал, что если получится, то они придут на рассвете.
     Получится, а если не получится?
     Фарида не могла справиться с собой, ее бил нервный  озноб. Она вышла во
внутренний двор и, поглядев на небо, воскликнула,  - это что  не  рассвет по
твоему, звезд почти не видно.
     Рассвет, это когда солнце встает, - пыталась успокоить ее Анна.
     Много  ты  понимаешь,  -  огрызнулась Фарида,  -  рассвет,  - это когда
светает, светло становится, понимаешь?
     Анна пожала плечами.
     Дура, я дура, - горестно  сказала Фарида, - Ну придет он, и что. Какими
глазами он на меня будет смотреть, что у него за это время любви прибавилось
ко мне? Сколько лет я его ждала.
     Ты так говоришь, как будто у тебя был выбор.
     Анну с детства отличала любовь к истине.
     А  что ты думаешь,  был, - вызывающе сказала  Фарида, -  староста нашей
деревни, между прочим, всегда ко мне подкатывался.
     А ты что же?
     Я  замужняя женщина, -  холодно  сказала  Фарида, -  у нас говорят, что
второй  раз замужнюю  женщину может обнять только могила. Скажи лучше, чьего
ребенка ты носишь?
     Нет, ты действительно  дура, - в сердцах сказала Анна, - я тебе уже сто
раз говорила, что это ребенок Абу-л-Хасана.
     Сама дура, - беззлобно сказала Фарида.
     Она подошла к Анне, заглянула ей в глаза, и неожиданно сказала:
     Может быть, я и дура, но если удастся спасти Имрана, я буду рада видеть
тебя в качестве его второй жены.
     У Анны слезы навернулись на глаза, она спросила:
     А этот ребенок?
     Вырастим.
     Анна тяжело вздохнула.
     У нас не принято многоженство.
     Какая же ты неблагодарная, -  рассердилась Фарида, - ты, что же хочешь,
чтобы я ушла, оставила его тебе и не мешала вам.
     Прости  меня,  -  сказала Анна, -  я не  могу сейчас  об  этом  думать,
конечно, ты права.
     Так ты согласна? Мне  бы хотелось иметь определенность до  того, как он
появится здесь.
     Кто-то идет, - вместо ответа сказала Анна.
     Обе прислушались. Шаги, кашель. Появился старик, хозяин дома.
     В тюрьме шум, - сказал  он, - полиция окружила тюрьму. Боюсь,  что дело
неладно.

     Через три дня,  когда женщины совсем потеряли надежду, в дверь постучал
человек и передал записку из тюрьмы.
     Анна,  с  трудом  разбирая  неровный  почерк  Ахмад  Башира,  причитала
следующее.
     "...  Дело не выгорело,  а точнее дело  дрянь.  В последний  момент  мы
попались,  но нас никто не предал,  стечение обстоятельств. Нас отправляют в
Багдад.  Имрана,  как пророка, а меня как  сообщника. Пророк,  кстати,  меня
очень беспокоит. Его раны почему-то перестали заживать,  вернее заживают, но
так же,  как у меня,  медленно. Еще меня беспокоит его голова, точнее разум.
Он недавно сказал мне,  что бывал в местах, где деревья не отбрасывают тени.
Торопитесь в Багдад и действуйте через, сами знаете кого".
     Закончив чтение, Анна озабоченно спросила у Фариды:
     Какие раны, что он имеет в виду?
     Фарида тяжело вздохнула и сказала.
     Лично у меня его разум тоже вызвал беспокойство.

     Часть девятая.
        "Старуха и Холм."
     Не прошло  и полугода  с  тех пор, как евнух  Мунис  получил  должность
главнокомандующего.  Но   кто  бы   мог  сейчас  признать  в  могущественном
военачальнике  бывшего  раба.  Путь  к исфах-салару  преграждал  целый  штат
тюркских  офицеров,  исполняющих   обязанности  катибов.  Получить  у   него
аудиенцию Анне  удалось только  благодаря  одному  из бывших  многочисленных
помощников Абу-л-Хасана.
     Мунис внимательно смотрел на молодую беременную женщину, стоявшую перед
ним. Ее дерзость  и  осведомленность удивила  и, если быть честным, испугала
его.  Минуту назад  Анна  вошла в присутствие,  и  сходу выпалила  буквально
следующее.
     - Неблагодарность - это самый  страшный грех, знаешь ли ты об этом,  о,
Мунис?
     - О чем толкуешь ты, женщина? - спросил изумленный военачальник.
     -  Человеку, которого  ты  преследовал и сейчас собираешься казнить, ты
обязан своей должностью, ему и второму, который пытался его спасти, и сейчас
находится рядом с ним.
     - Кто ты такая? - наконец, спросил Мунис.
     - Я вдова Абу-л-Хасана, - ответила Анна.
     Мунис понимающе кивнул головой.
     Я сожалею о его смерти, - сказал он, - это был очень умный и  достойный
человек, но не понимаю, каким образом наша с ним тайна стала известна тебе.
     Женам многое доверяют,- ответила Анна.
     Так чем же я обязан этим людям?
     Они добыли доказательства из дома Ибн-ал-Фурата.  Если бы не они, ты до
сих пор был бы евнухом.
     Мунис дернулся как от пощечины. Он сказал сквозь зубы.
     Евнухом, я,  положим,  остался  и  буду им до  конца  дней своих,  если
конечно  тот за кого ты  пришла просить не  сотворит чуда и  не отрастит мне
что-нибудь для забав с женщиной, такой, как ты например.
     Анна  пропустила  мимо  ушей  эту  непристойность,  евнуху  можно  было
позволить и не такое.
     Он не сотворит  никакого чуда, он обыкновенный  человек, у него  просто
помутнение рассудка.
     Но Мунис думал о своем.
     В какие тайны еще посвятил тебя твой муж? - спросил он.
     Отпусти их, - сказала Анна, - ты перед ними в долгу.
     Мне  кажется, что  помутнение рассудка  случилось  не  только  у  этого
человека. Понимаешь ли ты, женщина, о чем просишь. Не я решаю его судьбу, но
повелитель правоверных халиф  ал-Муктадир. Это по его приказу я  сражался  с
этим "пророком" и пленил его,  но, судя по тому, с каким умением  он защищал
свои крепости, можно усомниться в его "помутнении рассудка.
     Мунис подошел к Анне и в упор спросил:
     Почему ты просишь за него женщина?
     Здесь в  Багдаде находится  его жена,  она  разыскивает его и  я решила
помочь ей в этом.
     Причина только эта.
     Да.
     Мунис опустил глаза на ее округлый живот, но ничего не сказал, вернулся
на свое место и уже оттуда сказал:
     Я не могу тебе ни чем помочь.
     Жаль, - произнесла Анна, спокойно глядя в глаза главнокомандующего.
     Мунис развел руками. Разговор был окончен и он на прощание сказал.
     Я ничем не  обязан им,  это заблуждение.  В том,  что произошло, каждый
преследовал свою цель:  Абу-л-Хасан, я; про тех двоих я  ничего  не знал, но
уверен, что  и у них  была какая-то выгода.  Так, что иди с  Богом, женщина.
Кстати, это его ребенка ты носишь? Бедняга  Абу-л-Хасан, как обидно умереть,
не дождавшись первенца.
     Последние слова Мунис произнес издевательским тоном.
     Но женщин лучше  не  оскорблять, потому что  последнее слово  все равно
останется за ними. Анна, побледнев от негодования, сказала:
     Во всяком  случае,  это,  он  лучше,  чем жить  без всякой  надежды  на
появление первенца.
     Лицо  Муниса  пошло  пятнами,  он крикнул  дежурного  офицера,  но Анна
сказала:
     Госпожа  Ша'аб  была против  твоей  кандидатуры. Я думаю,  что ей будет
интересно узнать некоторые подробности твоего назначения.
     Подожди, - сказал Мунис дежурному офицеру.
     Дурочка, сама  напросилась, сначала он отдаст  ее солдатам, а потом они
утопят ее в Тигре.
     Словно читая его мысли, Анна сказала:
     Если  я  сегодня  не  вернусь  домой,  то  завтра  жена  Имрана,  через
доверенное лицо передаст некое письмо в гарем.
     Широкие  скулы  Муниса  заходили  желваками, недавнее прошлое  возникло
перед ним.
     Ты  достойная жена своего мужа, -  наконец произнес  он,  -  я  не могу
отпустить пророка, но могу отпустить второго.
     Ты отпустишь обоих,  -  твердо сказала Анна, - или все  станет известно
Госпоже.

     Прежде,  чем  вернуться в  отцовский  дом, Анна, из любопытства пошла к
дому Абу-л-Хасана. Дверь была  опечатана, но под ней сидел  Хамза. При  виде
Анны  управляющий вскочил  и бросился  к ней, схватил  ее  за  руку, говоря:
"Госпожа, где же ты была, какое  счастье, что ты вернулась, а я караулю дом.
Люди  из диван-ал-маварис  каждый день  ходят, хотят  описать  все, но я  им
говорю, что ты д