то, что тот принял
его в неприемный день.
     - Ну что ты, Али, - ответил халиф, - дела государства превыше всего,  к
тому же мы знаем твои заслуги перед нами.
     Вазир с завистью посмотрел на румяное лицо халифа.
     "Что  значит  молодость, - подумал замерзший  вазир, - даже  бровью  не
поведет".
     Вслух же он неожиданно сказал:
     -  О,  эмир  верующих, ты появляешься  в такое  холодное  утро в  таком
просторном  дворе без головного убора,  хотя люди в подобных случаях сидят в
закрытых помещениях, надевают верхнее платье и греются у огня. Я считаю, что
ты неумерен в употреблении горячих напитков и еды, обильной специями.
     Халиф  был  единственным человеком  в отношении, которого  Али ибн  Иса
сдерживал   свою   несдержанность.  Грубость  вазира   стала  нарицательной.
"Такой-то невежлив, как Али ибн Иса", говорили близкие ко двору люди.  Но не
мог  же  он,   в  самом  деле,   сказать  халифу,  что  тот   злоупотребляет
горячительными напитками.
     Ал-Муктадир все принял за чистую монету.
     - Нет, -  сказал он, - клянусь Аллахом, я не делаю этого, не ем  острой
пищи. Мне добавляют только чуть-чуть мускуса в хушканандж.
       Вазиру   ничего  другого  не  оставалось,  как  продолжить
разговор о специях.
     - О, эмир верующих, - мрачно сказал он, - это удивительно, учитывая то,
что я отпускаю  каждый  месяц  из общей суммы  кухонных расходов  на покупку
специй триста динаров.
     Ал-Муктадир   нахмурился.   Наступило  молчание.   Все   присутствующие
почувствовали  неловкость, какая бывает  при уличении  кого-либо во лжи  или
воровстве. И человеком, заставившим всех испытывать эту неловкость, оказался
вазир.
     Али ибн  Иса, счел за лучшее удалиться. Он повернулся и пошел прочь, не
соблюдая   этикета.  Но  как  ни  странно,  именно  эта  бестактность   была
извинением, так как говорила о смятении вазира. Шагая к  выходу, Али ибн Иса
мучительно пытался вспомнить, зачем он явился во  дворец, ведь он должен был
сказать халифу что-то важное. Когда он был почти у дверей, Ал-Муктадир встал
и велел ему вернуться.
     Вазир вернулся. Халиф сел на свое место и, глядя себе под ноги, сказал:
     - Я полагаю, что ты сейчас отправишься на кухню и выскажешь свое мнение
управляющему,  изложишь,  что  произошло  между  нами  по  поводу  специй  и
отстранишь его от должности.
     - Да будет так, о эмир верующих! - воскликнул Али ибн Иса.
     Но халиф вдруг засмеялся и промолвил:
     -  Я предпочел бы,  чтобы  ты этого не  делал.  Может быть, эти  динары
уходят на нужды людей. Я не хочу отбирать их у них.
     Сбитый с толку, Али ибн Иса машинально ответил:
     -  Слушаю  и  повинуюсь,  -  и добавил,  - да  благословит  Аллах  твою
щедрость.
     - Что-нибудь еще? - улыбаясь, спросил Ал-Муктадир. Он был доволен собой
и уроком, который преподал вазиру.  Заставил  померзнуть  в отместку за  его
несвоевременный  визит и ловко дал  понять  старому скряге,  что  не намерен
заниматься учетом мелких расходов.
     Халиф вспомнил, что Али ибн  Иса подсчитывает лебединый корм на прудах,
и  вновь  засмеялся.  Беспричинно для  окружающих. Вазир  счел  это  хорошим
знаком, взбодрился и тут же вспомнил об истинной цели своего визита.
     - О, эмир верующих, - без обиняков сказал он, - я давно приглядываюсь к
Мунису, не назначить ли вам его главнокомандующим?
     - Что, Муниса? - опешил халиф. - Почему, что за вздор!
     Ал-Муктадир любил Муниса,  но  не любил и боялся ответственных решений.
Тем более, что предложение вазира застало его врасплох.
     - В Мунисе я вижу большие  способности к  военному делу, вот и вчера, я
знаю, он отличился на ристалище.
     - Да, вчера он был хорош, - с удовольствием подтвердил халиф. Испуг его
прошел,  и теперь  он порадовался  тому, что кто-то  еще, кроме него, оценил
достоинства фаворита.
     - Я хочу сказать тебе, о, повелитель правоверных, что таких, нелепых на
первый взгляд,  решениях есть очень  много  рационального,  но очевидным это
становится впоследствии.
     -  Это хорошо ты сказал, - ответил Халиф, - но дело это государственной
важности.  Не  стоит торопиться с принятием  таких  решений,  стоит все  как
следует обдумать. Я соберу вас всех в приемный день... - Али ибн Иса потупил
глаза... - И мы обсудим этот вопрос.
     - Конечно, о  эмир верующих, во всем твоя воля, торопиться не  следует,
но  с  другой  стороны,  в  делах  касающихся  государственной  безопасности
промедление опасно.
     - Я  подумаю над  твоими  словами, - сказал  халиф  и  поднялся,  давая
понять, что аудиенция закончена.


     Мать халифа Ша'аб  была когда-то  греческой рабыней. То есть  гречанкой
она  так  и осталась, но теперь  она была  Госпожой. Сейчас она возлежала на
подушках, а  рабыня подрезала  ей  ногти на ногах.  Только  бывший раб может
оценить блаженство, которое  она испытывала, а нам,читатель,  этого, увы, не
дано. Картину эту лицезрел Мунис. Ему, как евнуху,  вход на женскую половину
был открыт и он совершенно спокойно мог лицезреть бесстыдно обнаженные ляжки
старой  ведьмы,  как  именовал  ее   про  себя  Мунис.  Впрочем,  надо  быть
справедливым, несмотря  на  возраст, а Госпоже было  под  тридцать, она  еще
обладала привлекательным  телом, но конечно  не в пресыщенных глазах евнуха,
хотя красотой  лица не отличалась. Госпожа иногда взвизгивала от щекотки, но
не сердилась.
     - Так что, Мунис? - наконец спросила она.  -  Говоришь,  что все у него
получается.
     - Да, госпожа, все хорошо.
     - А ты  молодец,  Мунис. Я думала,  что  только  я  могу  делать мужчин
мужами. Ведь у его отца тоже были проблемы с этим.
     - У нас разные методы, госпожа.
     -  Хорошо, я не  буду  выпытывать у тебя подробности. Я в этом  уже  не
нуждаюсь, слава Аллаху. Но я рада, что не ошиблась в тебе.
     Мунис поклонился в знак благодарности. Он никогда не мог понять, почему
именно Ша'аб было отдано  предпочтение среди множества  рабынь, которые были
настоящими красавицами.
     Впрочем, можно  выбрать  из двух женщин одну, но  предпочесть  одну  из
четырех   тысяч   нелегко.   К  тому   же   халифы   были   известны   своей
неразборчивостью. Их наложницами, а следовательно матерями наследников часто
становились   рабыни.   А   сами   халифы   за   редким   исключением   были
незаконнорожденными. Причиной было то, что никто не мог быть равен халифу по
положению,  а значит,  он  не мог  ни  на  ком  жениться, не  уронив  своего
достоинства.
     А  Ша'аб  была  похожа на пантеру, точь-в-точь  как та черная  кошка из
Ал-Хайра. За внешней негой чувствовалась сила.
     Мунис, было, подумал, что разговор окончен, но Госпожа сказала:
     - Евнух, ты запросил за лечение слишком высокую цену.
     -  Я  ничего  не  просил  госпожа,  здесь  какое-то недоразумение. Я не
понимаю, о чем ты.
     Мунис сразу все понял и оправдывался скорее по привычке. Что  она может
ему сделать,  ему,  человеку  лишенному  всего  на свете вплоть до  мужского
достоинства? Мунис ничего не боялся.
     - Я, Мунис, не люблю дерзких рабов, - только  произнесла бывшая рабыня.
- И напрасно ты думаешь, что евнуху больше нечего отрезать. А уши,  а нос, в
конце концов, у человека есть голова.
     От неожиданности Мунис вздрогнул, Ша'аб словно заглянула в его мысли.
     - Ты испугался,  Мунис, -  довольно сказала Госпожа, -  это уже  лучше.
Значит, в отношении  тебя еще  не  все потеряно. Человек должен  бояться для
своего же собственного блага. Но я  тебя не  за этим позвала. Мой сын вознес
до небес твои  способности массажиста, а у меня  в последнее время появились
боли в спине, сделай мне массаж.
     -  Слушаю  и повинуюсь  госпожа,  -  сказал Мунис, -  только  мне нужно
сходить за маслом.
     - Не  надо  никуда  идти,  здесь  все найдется.  Эй,  ты, как  тебя,  -
обратилась госпожа  к  служанке,  - подай масло. Мунис,  какое масло?Розовое
подойдет?
     - Да, госпожа, но лучше оливковое, - сказал евнух и улыбнулся.
     -  В чем дело, Мунис, почему ты смеешься?  Уж не вздумал ли ты смеяться
надо мной?
     -  Прости меня,  госпожа,  я  не  подумал. Масло,  за которым  я  хотел
сходить, я сделал именно для эмира верующих, для его лечения.
     Ша'аб сердито посмотрела на евнуха, но,не выдержав, засмеялась.
     - Представляю, что бы это было, - сказала госпожа.
     Чуткое ухо Муниса уловило в ее  голосе тоскливые нотки. Никто ничего не
знал о личной жизни матери халифа.
     - Госпожа, нужно лечь на живот и обнажить спину, - сказал Мунис.
     - Как? В такой холод, я должна обнажить спину? Ты с ума сошел, Мунис?
     - Но госпожа, ты же обнажила ноги.
     - Знаешь, Мунис, очень сложно, стричь ногти, не снимая обуви. Ну ладно,
поставь поближе жаровни.
     В комнате стояли две жаровни с раскаленными углями. Мунис поставил их с
обеих сторон ложа. Госпожа скинула с себя  верхнее шерстяное платье, черное,
расшитое белыми  цветами,  а  затем  белую  нательную рубашку  из тончайшего
сукна, осталась  в одних шароварах и легла  на  живот.  Мунис стал  рядом на
колени. Удобней было бы сесть рядом, но он не решился.
     Евнух взял из рук служанки пузырек с маслом открыл его и пролил немного
на спину  Ша'аб. От прикосновения холодного масла  Госпожа взвизгнула. Евнух
принялся растирать спину маслом, но Ша'аб сказала:
     - Мунис, у тебя руки холодные, погрей их над жаровней.
     Мунис  погрел  руки,  ухватил кончиками пальцев кожу на спине и стал ее
быстро перебирать. Госпожа заерзала под его руками, но промолчала. Перебрав,
таким  образом,  всю  кожу  на  спине,  Мунис стал  энергично  растирать  ее
ладонями, разогревая мышцы. Ша'аб застонала.
     - Вот здесь у меня болит, - сказала она, - под лопаткой.
     - Это простудное, госпожа, где-то вас продуло.
     Заведя  ее руку назад, на спину, Мунис ловко ухватил  пальцем  какую-то
жилу под лопаткой и потянул. Госпожа завопила. Мунис отпустил  и вернул руку
на месте.
     - Больше не будет болеть, - сказал он.
     Ша'аб вновь застонала, теперь уже блаженно.
     Через некоторое время она спросила:
     - Как выглядит мое тело?
     - Твое тело выглядит  прекрасно, госпожа, -  ответил Мунис, обрабатывая
позвоночник.
     Интересно, что бы еще он мог ей ответить.
     - Мунис, мой  сын прав,  у тебя действительно  волшебные руки. Они меня
волнуют.
     "Старая стерва", - подумал Мунис. Евнуха нельзя было оскорбить сильнее,
чем дать понять, что его желает женщина.
     Он закончил массаж..
     - Я хочу повернуться на спину, - сказала Ша'аб.
     - Да, конечно.
     Госпожа повернулась и  Мунис с удивлением отметил, что грудь у  женщины
еще достаточно упруга, что было странным для рожавшей женщины.
     "Не было молока, - догадался Мунис, - не кормила грудью".
     Подошла служанка и накрыла госпожу одеялом.
     -  Одного не могу понять,  - задумчиво сказала Ша'аб, - почему Али  ибн
Иса назвал твое имя.  Что-то  не сходится, может,  действительно ты здесь не
при чем. С какой стати вазир будет хлопотать за тебя?  Халиф еще молод, но я
не  дам  ему совершить  ошибку.  Я поговорю  с  ним. Иди,  Мунис,  ты хорошо
постарался, я довольна тобой.
     Мунис поклонился и ушел.


     Имран открыл глаза и увидел вчерашнюю голубоглазую девушку. Она ставила
перед ним большую чашку с каким-то напитком. Поставила, подула на пальцы.
     - Пей, - сказала она, - пей, пока горячий.
     Имран  не  стал спорить, сделал глоток и  обжегся. Со  свистом втянул в
себя воздух.
     - Предупреждать надо, - с упреком сказал он.
     - Сам не видишь, - отозвалась девушка.
     Имран подул на бульон и сделал осторожный глоток. Это был мясной бульон
с острым чесночным вкусом.
     - Что, пост кончился? - спросил он.
     Девушка засмеялась.
     - Тебя зовут Имран.
     - С этим трудно поспорить, - заметил Имран.
     - А меня Анна.
     - Очень хорошо, а где твой отец?
     - Отец  дома, - удивленно сказала Анна. -  Подожди, ты что,  ничего  не
помнишь?
     - Что я должен помнить? - Имран огляделся. Он  лежал в комнате, укрытый
необъятным шерстяным одеялом. В  окне  были  видны  ветки  дерева. Он  допил
бульон и откинулся назад. Лицо его покрылось испариной.
     -  Ты  вспотел,  это  хорошо, - довольно сказала  Анна. Полотенцем  она
вытерла ему лицо.
     - Как приятно, - сказал Имран, - сделай это еще раз.
     Анна покраснела и отодвинулась.
     - Подожди-ка, - вспомнил Имран. - Со мной был Ахмад Башир.
     - Здесь нет никакого Ахмад Башира, - уверенно сказала девушка.
     - А кто здесь есть?
     - Здесь есть хозяин, Абу-л-Хасан, Хамза, управляющий, ну и другие люди.
     - И как я сюда попал.
     - Ну, айары, стали ко мне приставать, ты заступился, они потом пришли и
скрутили тебя.  Твой друг тебя нашел, его тоже  схватили, а мой  хозяин  вас
освободил. Он очень хороший.
     - Что ты говоришь? - ревниво сказал Имран.
     - Да.
     - Вот я очень не люблю, когда при мне кого-то хвалят.
     Анна пожала плечами.
     - Кстати, а твой отец рассчитался со мной за работу?
     - Я не знаю.
     За стеной послышались голоса. Девушка вскочила и выбежала из комнаты.
     Имран закрыл  глаза, намереваясь  погрузиться в  дрему, но  это ему  не
удалось.  В  комнату  вошел   Хамза,  оглядел  комнату  и  кашлянул.   Имран
приподнялся и сел.
     - Анна приходила? - спросил управляющий, кивая на чашку.
     Имран кивнул.
     - Добрая девушка. Я ей ничего не говорил.
     - Спасибо, - невпопад ответил Имран.
     - Я же  вместе со всеми освобождал тебя. Ох, и  задали мы  им жару. Еле
удержали меня солдаты, а то бы разнес я этот дом в пух и прах.
     - Спасибо, - повторил Имран.
     - Вот уж не думал, что  у моего хозяина есть друзья среди босяков. Надо
же, отряд гвардейцев вызвал из казармы. Откуда ты его знаешь?
     - Я его не знаю, - искренне ответил Имран.
     - А,  ну да, ты же друг  его знакомого  Ахмад Башира.  Ну ладно,  лежи,
пойду,  дел много. Кстати, твой приятель хотел зайти вечером.  А  сейчас уже
вечер.
     Хамза вышел из комнаты.
     Имран лег и укрылся одеялом. Сознание его  прояснилось, и он постепенно
стал вспоминать все, что произошло с ним за истекшие сутки.


     К Мунису приблизился некий  слуга и назвал место в резиденции, где  его
ждал сейчас человек по имени Абу-л-Хасан. Мунис поспешил на встречу.
     Абу-л-Хасан  ждал его в беседке в одном из укромных уголков сада. После
обмена приветствиями Мунис сказал:
     - Меня вызвала к себе Госпожа и отчитала за дерзкие желания.
     - Это  говорит о том,  что я начал действовать.По  моему совету Али ибн
Иса предложил халифу назначить тебя военачальником.
     Мунис почувствовал холодок в груди.
     - Не причинил бы ты мне вреда, о Абу-л-Хасан.
     - Большой риск, большая выгода, - заметил Абу-л-Хасан.
     - В таком случае, скажи, какая у тебя выгода?
     - Очень просто. По некоторым поступкам ал-Фурата я  понял, что неугоден
ему. Он кого-то  прочит на  мое  место. Если  я потеряю работу, мне придется
наниматься писарем, а я отвык от этого. Денег у меня на черный день отложено
очень  мало,  вот вся моя выгода. Я должен свалить его. Когда  я понял,  что
халиф хочет видеть  тебя главнокомандующим, я понял, что нашел союзника, ибо
ал-Фурат ни за что не допустит этого.
     - Но  халиф ничего мне не сказал  об этом,  -  воскликнул  Мунис, -  ты
ошибаешься!
     - Я могу тебе доказать свою  правоту, - невозмутимо сказал Абу-л-Хасан,
- халиф молод и неуверен  в себе. Твоя преданность, Мунис, мало чего  стоит,
поскольку ты бесправный раб, зависящий от прихоти господина. Но если к твоей
преданности присовокупить силу - тогда халиф будет в полной безопасности.
     - А разве ему что-то грозит.
     -  Вспомни восстание ал-Мутазза. Ведь все висело на  волоске. Во  главе
армии всегда должен стоять преданный человек.
     - Что я должен сделать? - спросил Мунис.
     Слова Абу-л-Хасана показались ему здравыми.
     - Я еще не знаю, - честно ответил Абу-л-Хасан, - у меня есть кое-что на
ал-Фурата,  но я  не решил, чему  отдать предпочтение. То, что он  вор, этим
халифа  при его добродушии не удивишь. Но, в любом случае, халифа уже сейчас
надо настраивать против ал-Фурата. Если халиф проникнется к нему неприязнью,
мое  наступление станет успешным. Ты, Мунис,  умен. Вместе мы одолеем общего
врага. По рукам?
     -  Правильно ли  это? -  неуверенно  сказал Мунис. -  Ты,  Абу-л-Хасан,
боишься потерять свое положение, но мне-то терять нечего, в моем случае речь
может  идти  лишь о приобретении. Оправданы  ли будут  мои  действия  против
ал-Фурата?
     - Ты, Мунис, совестлив, - заметил Абу-л-Хасан, - это хорошо. Но, положа
руку  на  сердце,  разве  есть  сейчас  при  дворе  человек  имеющий   такие
способности к военному делу ,  разве кто-то более чем  ты достоин  должности
силах-салара;  и, наконец, если твоя привязанность к халифу искренняя, то ты
сослужишь ему большую службу. Но я не буду торопить  тебя, Мунис. Я объяснил
тебе положение  дел  и  имей  в  виду,  ничего противозаконного  здесь  нет,
никакого заговора, если  это тебя смущает.  Наоборот, я призываю  тебя к еще
большей преданности  по отношению  к  своему хозяину. Я должен идти,  Мунис,
сообщи мне о своем решении.
     - Я согласен, - сказал Мунис.
     -  Хорошо,  - улыбнулся  Абу-л-Хасан,  - сообщу  тебе, что  нужно будет
сделать.


     Али ибн Мухаммад  ибн Муса ибн  ал-Абу-л-Хасан Ибн ал-Фурат Абу-л-Хасан
наследовал пост вазира пятидесяти пяти лет от роду у своего брата Ал-Аббаса,
погибшего  во  время заговора  296  года.  Но от  привычек, приобретенных за
многолетнюю  чиновничью службу, не смог избавиться: по прежнему вставал рано
и принимал  своих подчиненных, вручая каждому, документы  по его ведомству и
отдавал  распоряжения.  Затем принимал людей,  желавших  его приветствовать.
После  этого,  в  приемный  день ехал во  дворец, где докладывал повелителю.
Сегодня была среда, поэтому он остался дома, продолжая просматривать готовые
документы,  оформленные счета, различные  бумаги,  поступившие  из ведомств,
требующие утверждения. Во время  заседания каждый чиновник, а было  их более
десятка,  сидел  на  твердо  установленном  месте  лицом к вазиру,  а первый
секретарь, христианин по имени Несторий, -впереди всех напротив вазира.
     Несторий  собрал  все бумаги, подписанные вазиром, и посмотрел  в  лицо
ал-Фурату.
     - Что-нибудь еще? - спросил вазир.
     Несторий сказал:
     - Из Египта пришло сообщение, задержан человек,  предъявивший залоговую
расписку,  якобы  выданную вами.  Я проверил,  этой  расписки  в реестре  не
числится. В ожидании ваших указаний, человек взят под стражу.
     - На какую сумму выдана расписка?
     - Сто динаров.
     -  Напиши, чтобы ему выдали деньги  и отпустили. Человек, надеющийся на
помощь  от  меня, должен  ее получить даже  в  Египте. Не стоит из-за  таких
пустяков подвергать мое имя сомнению.
     - Хорошо, господин. Какие еще будут указания?
     -   Откупщик   налогов    Ибн-ал-Хаджжадж    выполнил   свои   долговые
обязательства?
     - Нет.
     Ал-Фурат задумался и через некоторое время произнес:
     - Мне  нужен человек, который не  верил бы ни в бога, ни в черта, ни  в
день Страшного суда, но повиновался бы мне полностью.
     Поскольку на лице Нестория отразилось удивление, ал-Фурат пояснил:
     - Я хочу использовать  его для одного важного дела. Выполнит он то, что
я ему поручу, - я его щедро вознагражу.
     Не успел вазир произнести последнее слово, как вскочил один из  писарей
и сказал:
     - Я такой человек, мой господин.
     Несторий оглянулся. Это был Абу Мансур, брат хаджиба вазира.
     Ал-Фурат поманил его и спросил:
     - Ты действительно хочешь это сделать?
     - Я хочу это сделать и даже больше того, - ответил Абу Мансур.
     - Какое ты получаешь жалование?
     - Сто двадцать девять динаров в месяц.
     -  Несторий, выдай ему вдвойне, так же выдай ему мой письме