лошадь к пальме, росшей неподалеку, разделся
и с опаской полез в воду. Освоившись, радостно возбудился, стал плескаться и
нырять, ухая перед каждым погружением  в воду.  Давно он не испытывал такого
щенячьего восторга. "Хорошо бы  сюда  детей", - подумал Имран и вдруг поймал
себя  на  том, что  впервые мысль  о  детях не причинила ему  обычной  боли.
Вероятно, все дело было в свободе выбора.
     Между тем начинало темнеть. Имран выбрался на берег и стал готовиться к
ночлегу.  Собрал и  свалил у  пальмы  коряги,  выброшенные  морем, расседлал
лошадь. В переметных сумах, притороченных к седлу, нашлось много необходимых
вещей: кремень с тесалом, зерно для лошади, тонкие хлебные лепешки,  корчага
с  питьевой водой.  Имран разжег  костер,  дал зерна  лошади и,  положив под
голову седло, лег у костра и заснул.
     Утром Имран увидел  мальчишку, выходящего из моря. В одной руке у парня
была острога, а в другой  -  нанизанная на  прут  связка диковинных  морских
животных. Они были, каждое величиной с кулак, бурого цвета и имели множество
длинных щупалец.
     - Что ты с ними будешь делать? - с любопытством спросил Имран.
     - Продам в корчму, - с достоинством ответил мальчик.
     - Их что, едят?
     - Едят.
     - А где корчма? - спросил Имран, почувствовав голод.
     - Там, - показал мальчик.
     Имран  двинулся   в  указанном  направлении  и  вскоре   увидел  дымок,
поднимавшийся над небольшим строением. Корчма была сложена из скальных пород
и находилась у дороги. В этот ранний час хозяин предложил  гостю  всего  два
блюда:  вчерашний кус-кус  или  только  что выловленного тунца,  жареного  в
оливковом  масле. Имран  выбрал тунца и в ожидании  заказа  сел  на открытой
веранде. С нее было видно море,  и Имран с любопытством наблюдал за плывущим
под  парусами кораблем.  Расспросив  хозяина,  он  выяснил,  что  до Кабилии
быстрее   и   безопаснее  добираться  морем.   Торговые  суда   ходят  вдоль
средиземноморского  побережья,  огибая  всю оконечность Ифрикии,  и  заходят
почти во все порты.  В нескольких  часах езды  отсюда порт Оран,  там  много
кораблей стоит. Имран последовал дельному совету. В Оране он заехал на рынок
и продал барышнику  лошадь, затем  налегке пошел  в порт и  сел  на корабль,
идущий  в Джиджелли. Оказавшись на палубе, наш герой прошел на корму, решив,
что там  безопаснее,  отыскал себе  местечко,  утвердился  и сказал сидящему
рядом негру:
     - Вот, брат, куда меня совесть занесла. Главное, чтобы от берега далеко
не отплывали, а то я плавать не умею.
     Негр  не понял его  языка,  но на всякий случай  покивал  головой.  Кто
знает, что на уме у этих арабов, уж лучше согласиться.


     Абу Абдаллах, в прошлом миссионер, а ныне генерал армии берберов, сидел
на площадке  углового башенного укрепления.  На  его плечи был накинут белый
берберский плащ, в руках он держал стрелу, наконечником которой чертил у ног
какие-то линии. Сначала  он  сидел прямо  у входа в  башню,  но почувствовав
сквозняк, передвинулся. Боли в пояснице все  время  донимали его. Странно, в
бою он их не чувствовал, а только в минуты покоя. Абу Абдаллах потянулся и с
любопытством посмотрел вниз.
     С  самого утра у крепости  появился  человек и  сел недалеко от  ворот.
Генералу сразу доложили об этом.
     - Что с ним делать, о Абдаллах? -  спросил Рахман, начальник  стражи. -
Прогнать или арестовать? Он ведет себя подозрительно.
     - Не трогайте, посмотрим, что будет дальше, - распорядился генерал.
     Глядя, как человек сидит,  подобрав  полы халата и  надвинув  на  глаза
зеленую чалму, он  едва удерживался  от смеха.  Смешным было то, что человек
также, как и он что-то чертил палочкой перед собой.
     Имрану понадобилось три месяца, чтобы добраться до Абу Абдаллаха. Месяц
он плыл на корабле, остальное время бродил  по Римской Мавритании,  пока ему
не посоветовали  идти в  Икджан. Имя бывшего йеменского  проповедника было у
всех на устах, но сам он был неуловим. Вчера вечером хозяин постоялого двора
указал на этот  рибат.  Утром  Имран подошел к  крепости  и  вдруг,  утратив
мужество,  сел  недалеко от  ворот.  Упорство, с каким он двигался навстречу
возможной смерти, было достойным  уважения. Что с ним  сделает Абу Абдаллах,
узнав о его причастности к аресту махди?
     Тяжело  вздохнув, Имран поднял голову  и  увидел  бербера, глядящего на
него с крепостной стены.
     - Мир тебе, уважаемый! - крикнул Имран.
     - И тебе мир, ходжа. Давно ли из Мекки?
     Имран замялся и пробормотал что-то невразумительное.
     - Я тоже там был лет пять назад, - сказал бербер.
     - Послушай, уважаемый, - спросил Имран, - а не знаешь ли ты некоего Абу
Абдаллаха?
     - Знаю, - удивился Абу Абдаллах, - на что он тебе?
     - У меня к нему дельце пустяковое, поручение.
     - Можешь сказать мне. Я передам.
     Имран вновь вздохнул и сказал:
     - Приятель, это было бы лучше всего, но я должен сказать ему лично.
     На шум из ворот  вышел  охранник, но увидев с кем разговаривает  Имран,
повернул обратно.
     - Эй, - окликнул охранника Абу Абдаллах, - пропусти этого человека!
     Может быть, я завтра зайду? - с надеждой спросил Имран, но стражник уже
открыл дверь в воротах и наш герой, едва передвигая ноги, вошел в крепость.
     В  сопровождении  начальника  стражи, Имран прошел под сводами  арочной
галереи и оказался во внутреннем дворе.
     - Оружие есть? - спросил Рахман.
     - Нет, - ответил Имран.
     Рахман  привел его в небольшой  зал со  сводчатым  потолком,  с лавками
вдоль стен, покрытыми циновками. На  стуле с высокой спинкой сидел  человек,
который разговаривал с  Имраном с  крепостной стены. Имран  понял, что перед
ним тот, кого он ищет.
     - Ты Абу Абдаллах? - спросил Имран на всякий случай.
     -  Я Абу Абдаллах,  - с улыбкой  ответил генерал. - Что привело тебя ко
мне?
     - Я могу сказать тебе это наедине.
     Генерал посмотрел на Рахмана и сказал:
     - Оставь нас.
     Имран проводил взглядом начальника стражи.
     - Сколько  предосторожностей, -  усмехнулся Абу Абдаллах,  -  наверное,
сообщение очень важное?
     -  Меня просили  передать,  что  тот,  кто  тебя  послал,  находится  в
Сиджильмасе и ждет, когда ты явишься за ним.
     - Тот, кто меня послал? - озабоченно спросил генерал, - Куда послал?
     Но в следующий миг глаза его сузились от догадки.
     - Эй, ходжа, правильно ли я тебя понял?
     - Я не знаю, как ты меня понял, - честно ответил Имран.
     - Назови имена? - потребовал Абу Абдаллах.
     - Меня зовут Имран, того, кто меня послал, зовут  Ибрахим, и  если я не
ошибаюсь,  того, кто тебя послал, называют Седьмой Совершенный.  Разве не он
послал всех вас добыть для него власть?
     Генерал внимательно посмотрел на Имрана и произнес:
     - А ты умнее, чем  кажешься на первый взгляд. Но не говори больше нигде
и никогда подобного, ибо это упрощенный и дерзкий взгляд на то, что я  делаю
для  махди.  Мною  движет  в  первую  очередь  любовь к людям.  Махди -  это
справедливость. Но в любом  случае прими мою благодарность. Какой награды ты
хочешь?
     Имран развел руками.
     - Клянусь, никакой. Позволь мне вернуться домой.
     Имран  затаил  дыхание, все оказалось значительно проще,  чем  он  себе
воображал, но Абу Абдаллах сказал:
     - Я  вижу - ты устал с дороги. Ступай, отдохни. Потом ты расскажешь мне
некоторые подробности и сможешь вернуться  домой. Кстати, ты даже не сказал,
принадлежишь ли ты к ас-сабийа?
     - Я не посвящен, - ответил Имран, врать не имело смысла.
     - Хорошо.
     Абу Абдаллах вызвал Рахмана и распорядился отвести  гостя  в  покои для
отдыха. Имран поднялся, готовый следовать за начальником стражи.
     - Да,  и  еще,  - добавил даи,  -  дай ему другую  одежду, а эту  пусть
выстирают. Идите.
     Оставшись  один, он лег на  лавку, накрывшись  плащем,  и закрыл глаза.
Хорошо было бы немного  поспать. Абу  Абдаллах  почти не  спал  этой  ночью,
принимая донесения лазутчиков, а сегодня ночью он ждал к себе вождей племени
Котама.  Абу  Абдаллах  улыбнулся:  после  того,   как   берберы   под   его
предводительством взяли  Милу,  нанеся  поражение эмиру Абдаллаху II,  вожди
сами  стали ездить к нему, а раньше было наоборот. Пять лет ему понадобилось
после  того,  как он встретившись в Мекке с паломниками, пришел в их страну,
чтобы  направить  их ненависть  к арабам  в нужном направлении.  Пять лет он
возделывал  их умы. Не  все поверили в  него, некоторых пришлось убрать,  да
простит  Аллах  ему эти  прегрешения! Всевышнему  известно  ради  чего  были
совершены  эти убийства.  Но Абу Абдаллаха помнил,  как при посвящении  один
худжжат  сказал ему, что многое простится тому, кто приближает приход махди.
Абу Абдаллах вновь улыбнулся, вспомнив худжжата, он подумал о том, что так и
не поднялся ни на одну ступень  иерархической лестницы ас-сабийа,  оставшись
миссионером  низшего  звена.  Мысли  Абу  вернулись  к  сегодняшнему  гонцу,
принесшему весть об учителе. Странный  человек, он рассмешил его утром своим
поведением. Но почему  он не требовал сразу встречи с ним, неся такое важное
известие? Он ведет себя,  как простолюдин, но  одежда на  нем более высокого
звания. В его простоватой речи Абу Абдаллах почувствовал какое-то неожиданно
глубокое знание, отблеск некой истины, истины опасной, как лезвие меча.
     Абу  Абдаллах  понял,  что  заснуть  ему  не  удастся.  Он поднялся  и,
перекинув через руку шерстяной  плащ, вышел во двор. Сначала он поднялся  на
крепостную стену. Здесь дул холодный ветер,  он закутался  в  плащ и  обошел
крепость  по периметру  стен, оглядывая  окрестности.  Абу  Абдаллах  быстро
продрог и подумав, что может совершенно застудить поясницу, спустился вниз.
     Во  дворе  горели  два костра,  над одним на треножнике стоял  котел, в
котором  варилась манная каша, рядом  стоял  повар и на  доске длинным ножом
шинковал овощи,  готовясь засыпать их  в варево; над вторым костром на таком
же  треножнике  стоял  большой  медный  чан,  в  котором   кипела  вода  для
хозяйственных нужд. Старый бербер, кривой на один глаз, смешивал в тазу воду
для стирки в необходимых пропорциях. Он взял грязную  одежду, приготовленную
для стирки,  и принялся встряхивать  перед  тем,  как опустить  в воду.  Абу
Абдаллах узнал халат Имрана. Бербер, поймав взгляд даи, пояснил:
     -  Смотрю,  не  осталось  ли  чего.   Бывает,  забудут   вынуть,  потом
сокрушаются.
     - Правильно ты делаешь, - сказал Абу Абдаллах. - Смотри внимательней.
     Ободренный   одобрением,  бербер   проверил  карманы,  а  затем  ощупал
подкладку, говоря:
     - Бывает, что монета провалится в прореху и катается по подкладке.
     Абу Абдаллах кивнул, наблюдая за ним.
     -  Исфах-салар!  - воскликнул  бербер.  - Что  я говорил!  Здесь что-то
хрустит.
     Заинтересованный Абу-Абдаллах подошел поближе.
     -  По-моему, специально зашито, - сказал старик, вперив одинокий глаз в
Абу Абдаллаха.
     Генерал, ощупав подол, вытащил кинжал,  висевший  на поясе, и  распорол
подкладку. Плотно свернутый лист бумаги он сунул за пазуху и сказал старику:
     - Можешь стирать.
     Для отдыха Имрану отвели комнату без окон и без двери. Точнее, это была
ниша в крепостной стене. Он  не спал, когда  пришел Рахман,  без лишних слов
поднялся и последовал  за  ним. Едва он  вошел в уже знакомое помещение, как
сразу почувствовал тревогу. Что-то произошло за то время, пока он отдыхал, и
это "что-то" грозило ему новыми  бедами. В этой  последовательности была уже
какая-то закономерность.  Сначала брезжила надежда на свободу,  а  затем все
рушилось, и  его  положение усугублялось.  Небеса  словно  испытывали его на
прочность.
     - Оставь нас, -  обратился Абу  Абдаллах к начальнику стражи. Тот молча
повиновался. Полководец извлек  из рукава, сложенный лист  бумаги и протянул
Имрану.
     - Прочитай, что там написано.
     Имран  взял  бумагу,  повертел  ее  в  руках  и  виновато  взглянул  на
собеседника.
     - Что? - спросил Абу Абдаллах.
     - Прости, но я не умею читать, - ответил Имран.
     - А тебе известно, что там написано?
     - Нет, господин.
     - Кому ты должен был передать эту бумагу?
     Имран развел руками.
     - Я впервые ее вижу.
     - Ты лжешь! - воскликнул Абу  Абдаллах. - Ты лазутчик. С какой целью ты
послан сюда?  Отвечай  или  я прикажу  бить  тебя  до тех  пор,  пока  ты не
сознаешься.
     - О, Абу Абдаллах, - возмутился Имран,  - так нельзя,  объясни, что это
за бумага?
     - Эта бумага была зашита в полу твоего халата.
     - Что же такого написано в этой бумаге, почему ты усомнился во мне?
     После недолгого молчания Абу Абдаллах медленно произнес:
     - В этой бумаге написан твой смертный приговор.
     -  Будь я  проклят!  -  воскликнул  Имран. - Два  раза  Аллах давал мне
возможность унести  ноги, но мое скудоумие не позволило это сделать.  О, Абу
Абдаллах, я  не знаю, что там написано,  порочащего меня,  но я клянусь, что
это не мой халат. Я тебе сейчас все расскажу, и ты поймешь меня, и простишь.
Имран замолчал, с надеждой глядя на полководца.
     - Говори, - разрешил Абу Абдаллах.
     Имран,  торопясь,  стал  рассказывать все  с самого  начала,  сбиваясь,
забегая вперед. В какой-то момент он почувствовал, что все о чем он говорит,
выглядит неправдоподобно, что речь  его звучит неубедительно. И он с  ужасом
понял, что Абу  Абдаллах не верит ни единому его слову. Собственно,  Имран и
сам  себе уже не верил, потому что слишком  много удивительного произошло  с
ним  за  последние  несколько месяцев. Когда  же он дошел до того места, где
умерший ходжа Кахмас появлялся у костра и  вкладывал в его уста поучительные
истории,  лицо Абу Абдаллаха потемнело от  ярости и кулаки его  сжались.  Но
Имран  не  мог остановиться,  он довел  свой  рассказ  до  конца и замолчал,
опустив голову:
     - Значит, это ты выследил махди?
     Абу  Абдаллах задал  очень простой вопрос. Вернее это  был не вопрос, а
утверждение.  И Имран  понял, что не может ответить  отрицательно,  от этого
нельзя было уйти, именно он был повинен в аресте мессии.
     Абу Абдаллах,  держась за поясницу, со  стоном поднялся  и,  подойдя  к
двери, открыл ее, чтобы позвать Рахмана. Начальник стражи стоял неподалеку и
с готовностью встретил его взгляд.
     -  Послушай,  -  сказал  Имран,  -  у любого  человека  есть  за  душой
что-нибудь предосудительное. А разве ты свободен от греха?
     Абу Абдаллах с изумлением обернулся.
     - Ведь  главное  в  том,  что  нами движет, а не в  том,  что  из этого
получается,  это  уже не в нашей  власти. Аллаху дороги наши намерения, а не
дела. За свои поступки мы страдаем всю жизнь.  За то, что я сделал я не взял
денег,  не  извлек корысти, я  только хотел  сохранить  свою  жизнь,  а это,
согласись, право любого человека.
     - Где ты научился так излагать? - спросил Абу Абдаллах.
     - У меня в тюрьме был хороший учитель, - угрюмо ответил Имран.
     - Впрочем, захочешь жить - не так заговоришь, - справедливо заметил Абу
Абдаллах. - А ты не дурак, -  продолжил он, -  а знаешь в чем  разница между
дураком и умным?
     Имран молчал.
     - Умный человек может оправдать любую совершенную им подлость.
     - О, Абу Абдаллах!  - сказал  Имран, - Ты  не можешь лишить меня жизни,
это несправедливо.  Все,  что  я сделал в  Сиджильмасе, я  сделал ради своих
детей, но сюда я пришел для  того,  чтобы спасти мессию, искупить свой грех.
Отпусти меня. В моей жизни не было ничего хорошего, кроме семьи, я должен их
увидеть. Мои дети еще малы, я им нужен.
     Абу Абдаллах поманил Рахмана и сказал, указывая на Имрана:
     - Арестуй его, а утром предашь смерти.
     Имран хотел  что-то еще сказать, но понял,  что  не  в  состоянии более
проронить ни слова. Все было кончено. Абу Абдаллах не поверил ему. Начальник
стражи, обнажив саблю, подошел к арестованному и сказал:
     - Иди вперед.
     Имран кивнул и  пошел.  Его привели в  подземелье и заперли в  каком-то
склепе, не  оставив ни единого лучика света. Всю ночь  он  провел  без  сна,
расхаживая  взад вперед и наступая на крысиные хвосты, а утром за ним пришел
сам Абу Абдаллах.
     Прикрыв глаза ладонью, Имран посмотрел на него и спросил:
     - Что, решил собственноручно меня убить?
     Генерал вошел в склеп, огляделся и спросил:
     - Ну, как дела?
     - Бывали дни и получше, - ответил Имран.
     - Я передумал, - сказал  Абу Абдаллах, - останешься со мной, пока  я не
найду учителя. Если он жив  и здоров, то я тебя отпущу, а если нет, то уж не
обессудь.
     - Все это время я буду сидеть здесь?
     - Все это время ты будешь следовать за мной.
     - В качестве кого?
     -  Даже  не  знаю...  Секретарем тебя  взять, но  ты  не  грамотен.  Ни
тучностью,  ни  богатырской   силой   ты   не  отличаешься,  а  то  был   бы
телохранителем. Но должен признаться, что ты мне симпатичен. У  тебя повадки
простофили, но  речи человека,  видящего суть. Пожалуй, мне  от  тебя  будет
польза. Пойдем,  я  распоряжусь,  чтобы тебе дали хорошее  платье,  оружие и
коня. Через час мы выступаем.

     * * *

     Семь   лет  спустя  Имран  во   главе  передового   отряда  ворвался  в
Сиджильмасу. Пока воины брали  приступом дворец Мидраридского наместника, он
в  сопровождении нескольких  человек,  направился в  тюрьму  для  выполнения
приказа Абу Абдаллаха.
     Когда-то он  вышел из этой тюрьмы, чтобы упрятать туда махди, теперь он
вошел в нее, чтобы освободить его.
     Круг замкнулся.  Со странным чувством  вошел он в  тюремный двор. Каким
условным оказался  этот  мир!  Люди и стены когда-то  вызывающие  ужас, были
теперь  в его власти. Впрочем, вряд  ли кто-нибудь узнал бы в  нем прежнего,
робкого  крестьянина.  Энергичный,  вооруженный,  уверенный в  себе  человек
отдавал  приказы  не терпящим  возражения голосом. Охрана  даже  не пыталась
сопротивляться, впрочем, это было не по  ее части. Сражаться и  сторожить  -
это разные  вещи, несмотря на  то, что и там  и  здесь  присутствует оружие.
Побросав  пики, табарзины и мечи,  они  стояли, ожидая  своей участи.  Имран
вошел в кабинет  начальника тюрьмы, извлек из-под стола тучного, посеревшего
от страха человека, и сказал ему:
     - Меня интересуют двое заключенных и одна бумага.
     - Я к вашим услугам, господин, - пролепетал начальник  тюрьмы, - только
не убивайте меня.
     - Ты получал фирман о помиловании человека, убившего мутаккабиля?
     -  Нет,  господин,  было  только  одно  помилование  человека, убившего
любовника своей жены и все.
     - Вот как? - усмехнулся Имран. - Ну что ты будешь делать, никому нельзя
верить.  Еще  меня интересуют два человека,  одного  звали Ибрахим,  он  был
арестован,  как  исмаилитский  проповедник,  второго звали  Убайдаллах,  его
арестовали, как лжепророка.
     Начальник тюрьмы полез в свои книги и, полистав их, заявил, что Ибрахим
был послан на золотые прииски и при попытке к бегству убит. Убайдаллах жив и
находится в тюрьме.
     -  Веди  меня к нему, - приказал  Имран. - Подожди, посмотри  как звали
человека, получившего помилование.
     - Зачем же  мне смотреть?  - возразил  начальник  тюрьмы. - Я прекрасно
помню, помилование случается не часто. Его звали Имран ибн Али ал-Юсуф.
     - Дай мне этот  фирман, - потребовал Имран. Получив вожделенную бумагу,
он бережно сдул с нее пыль и спрятал в рукаве. - Веди, - приказал он.
     Махди  сидел  в  подземелье, в одиночной камере  без  окон  -  заросший
человек  в  лохмотьях.  Когда  Имран  объявил  арестанту  о  свободе, в  его
безучастных глазах мелькнуло любопытство.
     - Кто ты?
     - Я посланец Абу-Абдаллаха, - почтительно пояснил Имран.
     - Кто такой Абу Абдаллах?
     - Твой миссионер, ты же махди.
     -  Да, я махди,  -  словно припоминая  что-то,  произнес заключенный, -
конечно же,...как давно это было. Так значит, все получилось?
     - Да, Абу Абдалла