переезжаем.
     - Куда? - удивилась Анаис.
     - В кайсару. Не забудь мою черную чалму, говорят, при дворе халифа этот
цвет предпочтителен.  Скоро мы уедем  в Багдад. Да, - после небольшой паузы,
словно убеждая себя, добавил Ахмад Башир, - я думаю, что скоро.

     * * *

     Утром ходжа Кахмас в  сопровождении двух стражников отправился в здание
суда.  Из  ворот  тюрьмы он выходил с опаской, стражники, на его взгляд,  не
проявляли достаточного рвения, оберегая его персону, шли с ленцой, зевая. На
некоторых оживленных улочках, ему даже приходилось сталкиваться с прохожими.
Это  было  опасно  для его  жизни.  Ходжа  Кахмас  хотел,  чтобы  перед  ним
расступались, как бывает, когда идет  вельможа в сопровождении охраны, но он
почему-то  производил впечатление  арестанта. У  суда, который  находился  в
одном из  помещений мечети,  было  многолюдно: истцы  и  ответчики,  ведущие
тяжбы, сидели группами, в окружении сторонников; муллы, готовые за несколько
дирхемов  заключить  или  расторгнуть  брак;  писцы,  с  висящими  на  груди
чернильницами, которые за  полдирхема могли  составить  любое  прошение  или
написать письмо и отнести его  на почту; несколько бездельников,  готовых за
скромную, по их понятиям, плату выступить свидетелями на любой стороне.
     Стража  осталась  во дворе, а  ходжа Кахмас  вошел в  дверь,  у которой
стояли два  авана. Факих поклонился кади и,  сделав вид, что не замечает его
насупленных  бровей,  прошел  и  сел на свое  место.  В зале,  кроме  судьи,
сидевшего на ковре спиной к колонне,  находились еще два судебных служителя,
два катиба и два писца.
     Один из судейских подошел к ходже и тихо сказал:
     - Кади спрашивает, почему ты опять опоздал?
     - Я еще в прошлый раз объяснил, - раздраженно ответил ходжа Кахмас, - я
сейчас живу в тюрьме.
     Судейский кивнул  и,  вернувшись,  передал ответ  судье. Затем он вновь
подошел к ходже.
     -  Кади  не  спрашивает, где  ты  живешь,  это  твое  личное  дело,  он
спрашивает, почему ты опаздываешь на заседания?
     - Потому что  я вынужден  ждать,  когда за мной придет охрана. Если они
опаздывают, соответственно опаздываю и я, они поздно пришли за мной, поэтому
я опоздал.
     Судейский кивнул и вернулся к кади.  Тот  выслушав посыльного,  покачал
головой и ударил  в  ладоши.  Судопроизводство началось. Секретарь  выступил
вперед и провозгласил:
     - Слушается тяжба Хубайра против Абу-л-Фатха.
     В зал вошли и сели перед судьей двое простолюдинов.
     - В три часа  пополудни на рынке пряностей  Хубайр ударил Абу-л-Фатха и
сломал ему зуб. Этому  есть свидетели, они ждут во дворе. Абу-л-Фатх требует
правосудия.
     Прочитав это со свитка, который он держал в руках,  судейский посмотрел
на кади. Судья спросил у обвиняемого:
     - Ты не отрицаешь, что сломал ему зуб?
     -  Нет,  -  ответил обвиняемый, - но  я  не виноват.  Он  непочтительно
отозвался о моей матушке.
     Судья поднял руку, требуя молчания, и повторил:
     - Ты не отрицаешь, что сломал ему зуб?
     - Нет, - с вздохом признал Абу-л-Фатх.
     - Смотрите, судья, - сказал истец, обнажая зубы, в  которых  была видна
дырка.
     -  Хорошо, хорошо, - брезгливо произнес судья, - закрой  рот, я тебе не
зубной  врач.  Возмещение ущерба  - тысяча дирхемов.  Одна десятая  часть  -
судебные издержки. Свободны. Следующий.
     Судейский развернул свиток и прочитал:
     - Масуди.
     Стоящий у двери выкрикнул имя, и  в зал в сопровождении мухтасиба ввели
человека, следом вошли еще двое, свидетели.
     - Что с этими? - спросил судья.
     Судейский заглянул в свиток.
     - Торговец седлами Масуди обвиняется в потреблении вина.
     - Признаешь? - спросил судья.
     - Признаю,  -  ответил Масуди,  - взываю к милосердию, перепутал, думал
вода.
     - Восемьдесят ударов плетью, - произнес судья и вопросительно посмотрел
в сторону Ходжи Кахмаса.
     - Сорок, - отозвался  ходжа  Кахмас, -  посланник  Аллаха  и  Абу  Бакр
правдивый  назначили сорок  ударов за  пьянство. Омар  ал  Хаттаб  довел  до
восьмидесяти ударов.
     - Восемьдесят, - повторил судья и махнул рукой, - свободны. Следующий.
     Судейский заглянул в свиток.
     - Хайсам обвиняется в воровстве имущества.
     Ввели арестованного.
     - Признаешь? - спросил имам.
     - Нет, - ответил Хайсам, левая рука до локтя у него отсутствовала.
     - Чему равна стоимость украденного? - спросил судья.
     - Пятидесяти дирхемам, - ответил судейский.
     - Свидетели есть?
     - Есть.
     - Вторая кража?
     - Вторая.
     - Наведите справки о свидетелях, если они достойные люди,  отрубите ему
ногу.
     - Нет! - закричал  Хайсам.  - Не рубите  мне  ногу!  Я не воровал, меня
оболгали.
     - Уведите его, - поморщился судья.
     - В каком месте рубить ему ногу? - спросил судебный исполнитель.
     Судья посмотрел на Ходжу Кахмаса.
     - Что ты скажешь, ходжа?
     - Пророк велел рубить  вору ногу в суставе или середине ступни, а затем
прижигать рану.
     - Рубите  так, чтобы  осталась пятка,  -  распорядился судья  и объявил
обеденный перерыв.
     Стоящий  у двери растолкал любопытных, столпившихся у входа и захлопнул
дверь.  Кади поднялся  и вышел в соседнюю  комнату,  где  для него накрывали
стол. Он обедал отдельно. Все  остальные через запасной вход вышли во двор и
направились в ближайшую закусочную за углом.
     - Знаешь анекдот? - обратился ходжа Кахмас к судебному исполнителю.
     Тот поощрительно закивал головой.
     - К Харуну ар-Рашиду  пришел старик и  говорит:  "Повелитель, отдай мне
твою мать в жены, уж больно у нее задница велика, очень мне нравится". А тот
ему отвечает: "Я бы отдал, но ведь через это и отец мой ее любит".
     Раздался дружный смех. Вместе со всеми смеялся  и Ходжа Кахмас. На углу
стоял дервиш  в колпаке и потрясал, опустив глаза долу, глиняной  чашей  для
подаяний,  в которой  позвякивали монеты. Он  бормотал что-то  себе под нос.
Подойдя ближе, Ходжа Кахмас разобрал следующее:
     -...  Сказал  шейх:  "Что  касается  состояний, то  они  суть  искрение
поминания  Аллаха, когда  они  поселяются в сердцах,  либо же,  когда сердца
поселяются в них..."
     Ходжа Кахмас достал какую-то  мелочь и  бросил в  чашку.  Дервиш поднял
глаза и сказал:
     - Спасибо тебе, добрый человек. Воздастся тебе за все, что ты сделал.
     Ходжа  Кахмас вздрогнул и посмотрел в лицо  дервишу.  Глаза его  горели
недобрым огнем. Ходжа Кахмас встревожено оглянулся. Товарищи его скрылись за
углом, охраны  же  не  было видно. Он  вновь посмотрел в лицо дервишу, желая
обрести  спокойствие,  но  губы бродяги раздвигала  зловещая  улыбка.  Ходжа
Кахмас резким движеньем подобрал полы халата и бросился бежать обратно.
     Дождавшись  судью, он  сослался  на  рези  в  животе  и в сопровождении
стражников вернулся в тюрьму. Он был не на шутку испуган.
     Войдя в камеру, он облегченно вздохнул и сказал, обращаясь к Имрану:
     - Вот ведь как бывает. Мог ли я когда-нибудь подумать, что придет время
- и тюрьма станет мне дороже родного дома.

     * * *

     Имран давно проснулся и меряя шагами  камеру, ожидал  пробуждения Ходжи
Кахмаса. Утром, как обычно,  за  ним  пришли  стражники,  чтобы проводить  в
медресе, где он должен был читать лекцию. Сквозь сон Имран слышал, как сосед
отказался  выходить  из камеры, ссылаясь на плохое здоровье. Наконец,  Ходжа
Кахмас пошевелился, приподнялся и открыл веки.
     -  Ну  что  ты, как  курица,  -  первое,  что  сказал  ходжа Кахмас,  -
туда-сюда, туда-сюда.
     Имран не  обиделся, глупо сориться с человеком, с которым ты  заперт  в
четырех стенах.
     - Скорее как петух, - улыбаясь, сказал он, - я же мужчина.
     - Чему  радуешься, глупец? - злобно сказал  ходжа Кахмас. - Помилование
получил?
     - Да нет, не получил. Вот проснулся, пощупал - голова на месте, значит,
живой, вот и радуюсь.
     - Ответ достойный мудреца, - справедливо заметил ходжа Кахмас.
     - Тебе лучше? - спросил Имран. - Может врача попросить?
     - Не надо врача, моей болезни он не поможет. Дервиш меня вчера напугал,
охота за мной началась.
     - Ты не ошибся?
     - Я! Я людей  насквозь вижу.  Они меня в покое не оставят.  Что делать,
ума не приложу. Не век же мне здесь жить.
     - Утешься, глядя на меня. Убьют тебя или нет, это еще вопрос, а вот мне
вряд ли что-нибудь поможет.
     - Ишь ты, как заговорил, деревенщина, - усмехнулся факих, - послушаешь,
прямо философ.
     - Если не хочешь, не разговаривай со мной,  - наконец обиделся Имран, -
ты,  наверное, считаешь ниже своего достоинства говорить с крестьянином. Где
уж нам, дуракам, с вами образованными разговаривать.
     - Ладно, ладно, - остановил его факих, -  что же нам еще делать, как не
разговаривать, день  впереди.  О  чем  будем говорить?  Хочешь,  прочту тебе
лекцию, которую должен был сегодня читать в медресе.
     - Да, прошу тебя.
     - Тогда сядь, не мельтеши перед глазами.
     Имран  послушно   опустился  на  свое   ложе.  Ходжа  Кахмас  поднялся,
откашлялся, сделал несколько шагов к двери, повернулся и стал говорить.
     - Речь пойдет,  сегодня, об одном  из  достойнейших  мужей, стоявших  у
истоков  движения  хариджитов,  досточтимом  Урве  бинт  Хубайре. Он  первый
обнажил  свой меч, именно  он тогда подошел  к ал Аш'асу б.  Кайсу и сказал:
"Что за  подлость,  о  Аш'ас,  и  что за  избрание  третейских судей?  Разве
постановление одного из вас более надежно, чем постановление Аллаха?"  Затем
он  обнажил меч, ал-Аш'ас  отстранился, и он  ударил мечом по заду кобылицы.
Урва б. Хубайр после этого уцелел в битве при ан  Нахраване  и дожил до дней
Муавии. Затем он пришел вместе со своим мавла к Зийаду б. Абихи. Зийад долго
расспрашивал его об Абу Бекре и Умаре, и он хорошо отозвался о них. Затем он
спросил его  об Усмане,  а  Урва ответил:  "Я защищал Усмана  во  время  его
правления в течение  шести  лет,  но  после этого  я  отрекся от него  из-за
новшеств, которые  он ввел".  Зийад спросил  его об Али, и  Урва  сказал: "Я
признавал  его покровителем до  тех  пор, пока он не  избрал двух третейских
судей,  тогда я отрекся  от него".  "А что ты  думаешь  обо мне?"  - спросил
Зийад. Бесстрашный Урва ответил: "Начало твое -  прелюбодеяние, конец твой -
необоснованное притязание, а в промежутке  между ними ты еще не повинующийся
Господу своему".  За это  Зийад  приказал обезглавить  его.  Так погиб  этот
герой, умножая число мучеников нашей веры.
     Речь  ходжи Кахмаса была прервана  тюремщиком,  который принес завтрак,
состоявший из лепешек с пресным сыром и котелка с водой.
     -  Господин, - обратился к  Ходже Кахмасу тюремщик, - я передал  повару
вашу жалобу, он сказал,  что отдельно для Вас никто готовить не будет и если
Вам не нравится, то вас здесь никто не держит.
     -  Какой негодяй, - сказал Ходжа  Кахмас, - а знаешь ли ты, братец, что
заключенному  полагается ежемесячное  довольствие на  сумму,  равную  десяти
дирхемам?  И пусть повар  не надеется  меня провести,  я считаю каждый кусок
хлеба и скоро выведу его на чистую воду. А потом подам жалобу правителю.
     - Если хотите, - продолжал тюремщик, - дайте мне денег, я схожу и куплю
вам чего-нибудь получше.
     - Не  надо, братец. Иди. Тем  более,  что постная пища улучшает  работу
мозга.
     Тюремщик вышел  и  запер за собой  дверь. После  завтрака  Ходжа Кахмас
сказал:
     - Ну, как, продолжать лекцию?
     -  Ходжа, а не мог бы ты  объяснить мне,  как  все  это  получилось?  -
неожиданно попросил Имран.
     - Что именно?
     - С  самого начала. Я ничего  не понимаю  - сабийи,  Аббасиды, Омейяды.
Почему  они  убивали  и  продолжают  убивать друг друга,  что  они  не могут
поделить? У меня голова кругом идет. Я пахал землю и ничего не знал об этом.
     - Как что? - усмехнулся Ходжа Кахмас. - Власть, деревенщина. Все в этом
мире крутится вокруг власти, которая дает все: богатство, почет, силу.
     -   Разве   власть   не   принадлежит  людям   по  определенному  праву
наследования?
     - Принадлежит, но как  раз за это право  и идет борьба. Ведь пророк, да
будет доволен им Аллах, умер внезапно, не указав преемника, к тому же он  не
оставил  сына в качестве наследника.  Ближайшими родственниками пророка были
Аббас и Абу  Талиб, они приходились ему дядьями и  оба происходили  из  рода
Хашим.  После правления несомненных авторитетов и сподвижников Мухаммада  (в
то время Али  был еще слишком молод, чтобы претендовать  на власть) к власти
пришли Омейяды, обладавшие на тот момент реальной силой.  Омейяд, Муавия сын
Абу  Суфьяна,  командовал сирийскими войсками, за их спиной стояла  арабская
знать с  их деньгами, связями и заинтересованностью друг в  друге. На власть
также  претендовал и Али,  но борьба Алидов и Омейядов закончилась убийством
Али в 661  году.  Его зарубил  в мечети  некий Мулджам.... Пока все ясно?  -
спросил ходжа Кахмас.
     - Да, - кивнул Имран, - продолжай, прошу тебя.
     - Движение, которое  погубило Омейядов, зародилось на востоке халифата.
Люди  так  устроены,  что рано или  поздно любая власть им становится не  по
нраву. А  на  востоке  недовольство крестьян соединилось  с недовольством  с
обедневшей  иранской  знати  - дихканами, которые считали  себя выше арабов.
Здесь крестьянство  было более  недовольно  своей участью,  чем те,  которые
проживали  в самом халифате.  Ведь  с  неарабов, кроме хараджа, брали  еще и
подушный налог  -  джизью. Кроме того, несмотря на  победное шествие ислама,
здесь еще  не были утрачены корни с зороастризмом.. Все  это  способствовало
брожению и беспорядкам. Многие полагали, что причина кроется  в  Омейядах, и
легко принимали идею о том, что с возвращением власти в дом пророка на земле
воцарится  справедливость.  Поэтому  Алиды,  начав  свою  пропаганду,  нашли
горячий  отклик  в  сердцах  людей. Их союзниками  были Аббасиды, причем они
сначала были на вторых ролях, никто не воспринимал их серьезно.
     - Почему? - спросил Имран. - Ты же сказал, что и Аббас и Абу-Талиб были
дядьями пророка.
     - Верно, - сказал довольный ходжа Кахмас, -  я  смотрю,  ты внимательно
слушаешь. Дело в  том,  что  ал-Аббас никогда не пользовался среди мусульман
большим  уважением.   В  период   становления   ислама  он   долго   занимал
выжидательную позицию, а в битве при Бадре, которая состоялась во 3-ом году,
он даже выступил против пророка. До самой своей смерти он больше обогащался,
чем служил делу ислама. Его сын Абдаллах  был  наместником  Али, в  пору его
халифата, в Басре, но после третейского суда  покинул его.  Позднее  он даже
признал законность  халифата  Муавии, сына Абу-Суфьяна. Аббасиды  никогда не
имели особых заслуг в деле веры. Что же касается Абу Талиба, отца  Али, - он
будучи старейшиной рода Хашим, взял Мухаммада под защиту в трудное дня  него
время. Еще большие заслуги перед исламом имел  Али, человек, первым обнявший
пророка и признавший его веру, ближайший сподвижник, пользующийся репутацией
рьяного блюстителя чистоты ислама. Но так всегда бывает-  кто ходит с  краю,
тот всегда ест в середине.
     Итак,  выступая как помощники Алидов,  они благодаря  своей  энергии  и
дальновидности,  вскоре  достигли  руководящего положения  в  антиомейядской
пропаганде.  От  имени семьи пророка  они рассылали  своих эмиссаров в самые
отдаленные уголки халифата, призывали мусульман к борьбе. Таким образом, имя
Али служило  интересам Аббасидов.  Первый бунт начал  Худжар  б.Али в мечети
Куфы в 51 году. Он  протестовал против поношения Али на кафедрах  по приказу
Муавии. Ал-Мугира, наместник Омейядов в Куфе, в наказание лишил Алидов права
на месячное и годовое довольствие, положенное им, как семье пророка.
     Плохую  службу  Алидам сослужили  их распри из-за  дохода  с  земельных
участков рядом с Мединой и двух оазисов, Фазак и Хайбар, в трех днях пути от
Медины.  Они никак не  могли поделить его  между собой. Дошло  до  того, что
Омейядами  в Медине  было устроено позорное публичное  разбирательство этого
дела. Все это  было на  руку Аббасидам, которые вскоре уже стали утверждать,
что алид  Абу  Хашим,  живший в  Хумайме,  в имении  Аббасидов,  перед своей
смертью  завещал  Аббасиду  Мухаммаду б.Али некий  "желтый свиток",  который
якобы хранился  у Алидов, как доказательство особого знания, полученного ими
от пророка. "Желтый свиток"  никогда не был предъявлен, и, тем не менее, это
голословное  утверждение  сделало  Мухаммада  б.   Али   фактически   главой
организации  приверженцев  Абу  Хашима.  Так   Мухаммад  б.Али  стал  первым
Аббасидом,  которого хашимиты  признали  имамом, ибо по  их учению, истинным
имамом  становился тот,  кто  унаследовал от предшественника  тайное знание.
Тогда же Салама  б. Буджайр -  глава  тайной  организации хашимитов, передал
Мухаммаду б.Али список наиболее авторитетных приверженцев Абу Хашима в Куфе.
Известно,  что  Аббасид  Ибрахим  б.Мухаммад  советовал  своим  приверженцам
воздерживаться  от поддержки  алидских восстаний  и  всячески способствовать
изоляции  алидских  претендентов на халифат  от шиитские настроенной  массы.
Также известно, что Ибрахим во время хаджа в  Мекку получил от них 200 тысяч
динаров и  передал  им,  что посылает к ним Абу  Муслима, который  возглавит
восстание. "Я надеюсь,  - сказал он, - что именно Абу Муслим,  принесет  нам
власть".
     Что  же делает  Абу Муслим, появившись в Хорасане, куда  был  перенесен
центр восстания? Он сразу же начинает устранять алидских авторитетов, одного
за  другим. Все  что делалось  тайно.  Аббасиды  все еще  искусно  лавируют,
отказываясь  публично заявлять о  своих  притязаниях. Пропаганда  ведется от
имени  ар-Риды  "благоугодного"  из рода Мухаммада. Это  позволяло Аббасидам
скрывать свои истинные намерения. Однако восстание Зайда б.Али в  Куфе в 123
году  уже  показало,  что под  "Благоугодным  из  рода  Мухаммада"  Аббасиды
подразумевали себя, а не Алидов. Да  и как  было Аббасидам  не скрывать свои
намерения, если даже в ядре  призыва "да'ва" не было единого  мнения о новом
халифе.  Известно,  что  Абу Салама  -  глава  пропаганды  в  Куфе,  человек
исключительного благородства, чести  и справедливости,  - накануне восстания
намеревался созвать совет из потомков Али и Аббаса для того, чтобы  они сами
избрали  халифа. Однако между этими  семьями уже зрела вражда. И  тогда  Абу
Салама, заявив, что они не  договорятся, решил самостоятельно вручить власть
Алидам.  Он разослал послания Джа'фару ас-Садику,  Али  б. Хусайну, Омару б.
Али  б.  Хусайну б. Али  и Абдаллаху  б. Хасану б. Хасану б. Али,  предложив
каждому  по отдельности  власть, чтобы из  числа согласных они сами  выбрали
халифа. Но кого-то посланцы  Абу-Саламы  не нашли,  кто-то  отказался  тихо.
Джафар ас-Садик демонстративно сжег  приглашение. Последствия этого поступка
Абу Саламы печальны, он был убит по приказу Абу-л-Аббаса и Абу Муслима.
     - Подожди-ка, - воскликнул Имран,  - на собрании ты говорил, что именно
Абу-Муслим предложил Джафару возглавить восстание.
     -  На  собрании  у меня были другие цели, к тому  же  для простолюдинов
исторические тонкости несущественны.
     - Еще помнится,  ты  выступал за  Аббасидов,  а теперь говоришь, что их
законность сомнительна.
     -  Я выступал  не  за  Аббасидов,  а против  сабийев.  Это  две большие
разницы. А  если  ты будешь уличать  меня во  лжи, я  вообще ничего не  буду
рассказывать.
     -  Прости, не буду, но  я вовсе  не уличаю тебя во лжи,  просто мне  не
понятно. Продолжай, пожалуйста.
     - Видишь ли, приятель, история зачастую состоит из  противоречащих друг
другу фактов, и задача  ученого в том и состоит, чтобы  рассказать обо всем,
но при этом высказать свое мнение и извлечь истину, а  истина состоит в том,
что в критический  момент  Аббасиды оказались  единственной  силой,  готовой
взять   власть  в  свои  руки.  Пассивность  Алидов  была   обусловлена   их
увер