бу  Абдаллах, -  возможно. Но,  кажется,  я
оказался меж  двух  огней. Как исмаилит я обязан  беспрекословно подчиниться
махди. И котама всегда знали, что это должно когда-нибудь  произойти. Но я в
ответе за них, а Убайдаллах внушает мне опасение. Что скажешь?
     Генерал посмотрел на Имрана с надеждой.
     Его  всегда  забавляла  собственная  привязанность  к  этому  человеку,
который  за  шесть  лет пребывания рядом с ним, даже не удосужился выучиться
грамоте.  Но  этот  человек  обладал   удивительной  способностью  в   самый
неподходящий момент со своей деревенской непосредственностью вдруг ошарашить
полководца  совершенно   неуместным  замечанием,  которое,   тем  не  менее,
заставляло по иному взглянуть на ситуацию.
     Имран,  перед  глазами  которого  почему-то  полыхнуло  звездное  небо,
сказал:
     - Если позволишь, я расскажу тебе притчу.
     - Притчу? - удивился генерал. - Ну, расскажи.

        "Притча о тиграх"
     "Высоко  в горах жил  один пастух.  Как-то  пригнав своих овец на новое
пастбище,  он  оставил их  там пастись, а сам поднялся повыше на утес, чтобы
сверху видеть все стадо разом, а  не крутить головой.  Неожиданно он услышал
звуки, похожие на мяуканье котят. Звуки доносились  из расщелины у основания
скалы.  Он  подошел поближе  и  с опаской заглянул в нее.  Расщелина вела  в
небольшую   пещеру.  В  пастухе  долго  боролись  любопытство  и  страх,  но
любопытство все же  победило, и он с великими предосторожностями пробрался в
пещеру. В ней царил полумрак и  было такое зловоние, что он  зажал себе нос.
Когда глаза его привыкли к темноте, он  испытал  такой испуг, что сердце его
едва не  выскочило  из груди. Оказалось,  что  он  попал  в  логово  тигров.
Скованный ужасом, он не мог даже пошевельнуться,  а  только ждал  неминуемой
смерти, закрыв глаза и затаив  дыхание. Но смерть медлила, он открыл глаза и
увидел  лежащего   неподвижно   громадного   тигра,   по  которому,  жалобно
попискивая, ползали  тигрята.  Из  тигриного  бока торчало  оперенье стрелы.
Страх  в человеке  сменился жалостью. Он  догадался,  что смертельно раненый
охотником тигр  нашел силы вернуться к своим детям и  там умер. Тигрят  было
трое.  Пастух положил их в свою сумку,  и с  тех пор не расставался  с ними.
Тигрята подросли,  стали надежной защитой человеку. Он научил их сторожить и
загонять стадо. Никто теперь не  смел приблизиться к стаду, не говоря уже  о
том, чтобы выкрасть овцу.
     Как-то  раз, когда овцы мирно щипали траву, а тигры грелись  на солнце,
пастух  отошел  в сторону  по своей  надобности. Едва он  вошел в  ближайший
кустарник,  как  нос  к носу  споткнулся с тигром. Это  был  чужак,  который
подкрадывался  к стаду.  Пастух закричал, призывая своих помощников, и те  в
мгновение  ока оказались  рядом с ним и выдвинулись вперед,  закрывая своего
хозяина. Они стояли  друг против  друга  - один  тигр  против троих, оглашая
окрестности таким рыком, что листья на деревьях и те от ужаса пожелтели, что
уж говорить  о пастухе, который был ни жив, ни мертв от страха. Но тут чужак
что-то  сказал,  этим   троим,  на  своем  тигрином  языке.  Те  обернулись,
посмотрели  на  хозяина и вдруг набросились на него. В следующий миг  пастух
был разорван в клочья. После этого четверка тигров задрала все стадо."
     Имран замолчал, взял чашу и смочил вином пересохшее горло.
     - Это все? - спросил генерал.
     - Все.
     - Странная  притча, - недовольно  произнес генерал, - у меня даже хмель
прошел. Что означает эта аллегория? Откуда ты ее взял?
     - Я не знал ее раньше, -  признался Имран, -  она сейчас  пришла мне на
ум.
     - Значит, ты сам ее сочинил. В таком случае ты должен знать, что сказал
тигр-чужак тиграм пастуха, меня это больше всего занимает.
     - Я не знаю, может быть, он напомнил им о правилах игры.
     - Может  быть, - задумчиво повторил Абу Абдаллах. -  Эй, ты, - окликнул
он  хаджиба,  появившегося  некоторое  время  назад  и стоявшего в  пределах
видимости, - подойди.
     Хаджиб приблизился и поклонился.
     - Господин, - сказал  он, - очень много людей накопилось в меджлисе. Вы
будете принимать или господин махди.
     - Пусть ждут, я приду сейчас, - распорядился Абу Абдаллах.
     Хаджиб поклонился и ушел.
     - Пойдем, - сказал генерал Имрану, - рассмотрим жалобы и прошения.
     Имран поднялся вслед за полководцем. Они вышли из беседки и неторопливо
двинулись через сад. Абу Абдаллах, несмотря на количество выпитого вина, шел
очень уверенно. Имрана же слегка пошатывало, так как  он пил натощак, к тому
же организм его был ослаблен. Попадавшиеся навстречу офицеры армии берберов,
должностные лица и прочие люди почтительно кланялись Абу  Абдаллаху, а когда
они вошли в меджлис, то зал взорвался восторженными криками.
     - О, Абу Абдаллах, - сказал Имран, - ты видишь, как они тебя встречают?
Пока что власть в твоих руках.
     - Это верно, -  довольно сказал полководец, - но иногда я жалею о  том,
что бросил свою должность в Басре.  Ведь я был  мухтасибом по контролю мер и
весов.  К тому  же у меня была семья  - жена, дети,  - с грустью добавил Абу
Абдаллах.
     - Ты добровольно оставил свою семью, - поразился Имран, -  а я рвусь  к
своим  всем сердцем, но ничего не  получается. Вот уже  семь лет,  как я  не
видел своих детей.
     Но генерал не слышал его слов.

     * * *

     Коронация состоялась 15 мухаррама 298 г. в местечке Раккада,  пригороде
Кайруана.   Убайдаллах  был   провозглашен   халифом,   амир   ал-муминином,
повелителем правоверных. После праздничной церемонии  новоявленный халиф дал
обед для узкого круга. Круг оказался столь узок,  что кроме десятка человек,
принадлежащих  к  верхушке Ордена исмаилитов, со стороны  был приглашен лишь
Абу  Абдаллах. Ну, уж никак нельзя  было  его не пригласить, реальной силы в
руках халифа еще не было. Набор рекрутов в личную гвардию только начался.
     Первый спор Абу Абдаллаха с Убайдаллахом состоялся как раз из-за армии.
Абу Абдаллах  выразил сомнение в  целесообразности  замены опытных  солдат и
офицеров на новобранцев.  Убайдаллах, тоном не терпящим возражения, заметил,
что даже железо устает, а что говорить о людях, да и война закончена. К тому
же  накладно содержать  боевую  армию, привыкшую к смертям и грабежам, то ли
дело  новобранцы.  Последний  довод  Абу  Абдаллах  счел  разумным,  но   не
убедительным.  Генерал  уступил, не желая ронять в  глазах других  авторитет
махди, который он сам столько лет превозносил.
     Трапеза   проходила   в  малом  дворце  летней  резиденции   Аглабидов.
Прилегающая  территория  была обнесена крепостной зубчатой стеной, а  ворота
представляли  собой что-то  вроде  триумфальной арки.  Пол  аудиенц-зала был
усыпан  цветами.  Три внесенные в  зал  столешницы  из оникса были уставлены
подносами с различными фруктами всех сортов в соответствии с временем  года.
Посреди стола  стояло большое  блюдо, на котором также  лежали  фрукты.  Это
блюдо предназначалось только  для услады взглядов.  На  каждом  из  подносов
лежали ножи для  разрезания  фруктов, а рядом с подносами -  стеклянные тазы
для объедков.
     Когда все  насытились  фруктами, подносы  унесли,  а  принесли кувшин с
водой и тазы, чтобы все вымыли руки. Затем  два  часа непрерывно  подавали и
уносили различные кушанья. После того, как все  насытились, вновь  появились
кувшины  с  водой и тазы, чтобы все могли вымыть руки. Тут же стояли слуги с
полотенцами  наготове,  в  руках они  еще держали  флаконы  с розовой водой,
которой брызгали на лица гостей.
     Подали вино и к нему  острые закуски нукл,  а  также  индийские оливки,
съедобную землю из Хорасана,  ядра фисташек, вымытый в розовой воде сахарный
тростник,  айву  из  Балха  и сирийские  яблоки. Скрытые за занавесом,  пели
рабыни  под  аккомпанемент  лютни,  цитры, танбура и  флейты. Когда  изрядно
выпили вина, Убайдаллах приказал  сорвать  занавес  и  открыть рабынь взорам
гостей. Здравицы в  честь халифа произносились  непрестанно. Один из гостей,
попросив  слова,  заказал  музыкантам  мелодию  рамал  и  прочитал  нараспев
хвалебную  оду  собственного сочинения.  Когда он кончил  говорить, все,  за
исключением  Абу  Абдаллаха,  шумно  выразили  свое  одобрение.  Обязанности
радушного хозяина  на пиру  добровольно  взял  на  себя  Мухаммад, племянник
Убайдаллаха,  на днях прибывший из Саламии. Он уговаривал гостей отведать то
или иное блюдо, особенно часто он обращался к генералу, который от подобного
внимания все больше мрачнел.
     Новоявленный  халиф  был  в  белых  одеждах,  в  пику  Аббасидам,  чьим
государственным  цветом  являлся черный. Тиару, возложенную на него во время
коронации,  он снял - с  непривычки  у него быстро устала шея.  Радость свою
Убайдаллах  скрыть не мог, был весел, много пил вина. Когда  опьянел,  велел
полуобнаженным рабыням занять места среди гостей. Он даже хотел заставить их
раздеться догола, но потом передумал. Абу Абдаллах сидел прямо напротив него
с другого конца стола. Убайдаллах подумал, что надо было посадить его сбоку,
чтоб не торчал, как бельмо на глазу. Халиф хлопнул в ладоши, требуя тишины.
     - Друзья! - сказал он. - Вы все  хорошо постарались,  чтобы  приблизить
час  торжества справедливости, но  я хочу отметить вклад  нашего доблестного
полководца  Абу Абдаллаха.  Я  еще раз  оговорюсь, что  нисколько  не умаляю
достоинств  всех  остальных, ибо  так  устроен мир  -  кто-то  разрабатывает
стратегию, а кто-то с мечом в руках претворяет ее в  жизнь. Конечно,  откуда
бы взялся Абу Абдаллах, если  бы не я,  сидящий здесь, а  когда-то стоящий у
истоков нашего  правого  движения? Впрочем,  что  я  говорю,  если бы не я -
единственно   законный  наследник  пророческой   миссии   господина   нашего
Мухаммада. И разве сидел бы я здесь, если бы не меч Абу Абдаллаха, хвала Абу
Абдаллаху!  Но кто  послал его, кто  посвятил его  в наше  правое  дело, кто
направил его на путь истинный, разве не кто-то из вас, сидящих здесь? И  тем
не менее - хвала Абу Абдаллаху!
     Халиф поднял чашу и выпил,  затем опрокинул чашу, показав, что в ней не
осталось ни капли вина. Все остальные гости оборотились к полководцу, выпили
в его честь и перевернули чаши, показывая, что выпито до дна.
     Генерал  с улыбкой  выслушал  славословие. Он понял,  что  именно хотел
сказать халиф.  Прижав руки к  груди, он поклонился  Убайдаллаху.  Мухаммад,
племянник халифа, поднялся, покачиваясь, подошел к полководцу и положил руку
ему на плечо, говоря:
     - Попробуй оливки, не стесняйся.
     Генерал повел плечом, освобождаясь, и с раздражением сказал:
     - Поухаживай за кем-нибудь другим, кто действительно гость.
     -  Мы здесь все гости, - возразил Мухаммад, -  кроме него, - указал  на
Убайдаллаха.
     Музыканты сменили тему, заиграв мелодию хададж.
     - А может быть ты считаешь себя здесь хозяином? - не унимался Мухаммад.
     - Иди парень на место, - сквозь зубы сказал генерал.
     Поскольку тот  не  двигался,  генерал  легонько подтолкнул  его. Сила у
полководца была  недюжинная. Толчка  оказалось достаточно, чтобы родственник
халифа  растянулся  на  полу.  Сидящие рядом,  вскочили  с  мест  и  помогли
подняться бедолаге.
     -  Он  меня  ударил,  - завопил  Мухаммад,  делая  вид, что  собирается
броситься на Абу Абдаллаха.
     -  Не позволяй  себе лишнего,  парень, - предостерег его полководец. Он
сидел спокойно, только убрал полы халата с колен.
     - Сядь, - приказал  халиф, - у Абу Абдаллаха это получилось нечаянно. А
ты,  Абдаллах,  соизмеряй  силу своих  рук. Иногда  это  приводит  к опасным
последствиям.
     Мухаммад поплелся на свое место. Генерал  сделал знак виночерпию, и тот
наполнил его чашу. Музыканты заиграли мелодию хафиф. Один из гостей по имени
Азиз обратился к халифу:
     -  О,  махди, в Коране сказано, что на том  свете мусульман  ждут вечно
девственные гурии и источники, струящие вино. Это действительно так? Ведь ты
пришел оттуда.
     - Нет, я пришел не оттуда, -  сказал  халиф. - Но тебе, Азиз,  разве не
достаточно гурий, окружающих нас, возможно среди них есть и девственницы?
     Все засмеялись.
     - Или вина, имеющегося здесь, - продолжал халиф. -  Это метафора, Азиз,
тебе пора  бы самому это понимать. Простому люду не объяснишь, что  есть рай
иначе, как облекая в доступные для него понятия. Точно также и понятие Бога.
Из сидящих здесь, никто не достиг посвящения седьмой степени, это и понятно.
Но некоторые из вас  могли  читать книгу седьмой степени.  Там ясно сказано,
что  в основе  структуры мироздания  и в  истоке бытия  лежит  непознаваемая
тайна, которую  можно определять коранической метафорой - АМР -ВЕЛЕНИЕ.- Это
и есть Бог. Затем  появился Разум -  первопричина. Он создан без посредника,
но через его посредство создано все сущее в мире. От Разума появилась  Душа.
Она творец небес и  звезд  и она  же дух человека. Иса Масих  сказал: "Иду к
моему отцу".  Он считал себя сыном Мировой души. Тот мир состоит из Разума и
Души. Это  и  есть  рай. Ведь, как  был  создан  мир, -  Душа  стремилась  к
совершенству, и  потому ощутила потребность в движении, а движение нуждается
в физических  категориях, чтобы отмерить  свой бег.  Тогда возникли небесные
своды, за ними  возникли  простые  стихии. Из  сложных соединений  минералов
образовались растения, животные, человек. Душа соединилась с телами. Подобно
тому, как небесные своды и стихии пришли в  движение под воздействием Души и
Разума, точно  так же люди должны двигаться вместе  с религиозными  законами
под  воздействием  пророка  и  восприемника,  духовного  завещания  по  семи
периодам,  пока не настанет  последний период,  наступит время  Воскресения,
отпадут  обязанности, постановления  и  предписания.  Седьмой  период  будет
означать, что Душа достигла своего совершенства, а это и есть воскресение. В
этот  момент  рухнут  небесные своды  и  рассыплются  звезды, небо  и  земля
свернутся, как сворачивается письмо, и тогда от людей потребуют отчета об их
прожитой жизни.
     Убайдаллах  замолчал  и  смочил  горло вином. Картина, нарисованная им,
произвела на гостей  тягостное  впечатление.  Если кто  из  присутствующих и
читал  книгу  седьмой  степени,  то запомнил  из  нее  только то, что  члены
ас-сабийа,   достигшие   седьмой   степени,  освобождаются   от  религиозных
обязанностей    и    предписаний    шариата    относительно   купли-продажи,
покровительства,  дара,  брака,  развода,  членовредительства,  кровомщения,
виры. Халиф и сам понял, что рассказ о  конце света неуместен на пирушке. Он
хлопнул в ладоши и приказал танцовщицам показать какое-нибудь представление.
Рабыни заказали музыку и принялись исполнять танец верблюдов.
     Генерал поднялся и, обращаясь к халифу, сказал:
     - Убайдаллах,  я,  с  твоего  позволения, покину  собрание.  Есть  дела
неотложные в Кайруане.
     - Нам будет не хватать тебя, но все равно иди, - разрешил халиф.
     Генерал  склонился в полупоклоне  и вышел. Через  некоторе  время после
ухода Абу Абдаллаха,  халиф почувствовал усталость. Он  воздел руки и громко
сказал:
     - Хвала Аллаху!
     -  Хвала Аллаху! - вразнобой повторили гости  и, благодаря за угощение,
стали расходиться.
     Вскоре  в  зале  остались только  халиф и его племянник.  Мухаммад стал
наливать себе вино, но халиф остановил его словами:
     - Не слишком ли много ты пьешь?
     - А что такое? - дерзко ответил племянник.
     -  А  то,  что  ты  не  умеешь себя вести.  Зачем ты  пристаешь  к  Абу
Абдаллаху?
     - Затем, что он выскочка и неотесанный мужлан.
     - Этот неотесанный мужлан принес нам власть.
     - Тебе власть, - поправил Мухаммад, - в то время, как завещано это дело
мне.
     - Не хочешь ли ты сказать, что я плохо справился с этим делом?
     - Я сказал то, что сказал, - угрюмо ответил Мухаммад.
     -  Ты еще молод,  - миролюбиво сказал Убайдаллах, - подожди, после меня
будешь ты халифом.
     - Я подожду, - нехотя согласился племянник, - но Абдаллаха надо убрать,
он опасен, выгони его.
     - Я потому и терплю его, что он опасен, - сказал халиф.
     Мухаммад недоуменно посмотрел на халифа.
     - Все рычаги  в его руках, - пояснил Убайдаллах, - армия, казна, народ.
Ты видишь, как любит  его народ? А  у меня  еще ничего нет, кроме святости и
божественного призвания.
     Мухаммад скривился в усмешке.
     -  Так давай отравим его.  Можно было сегодня сделать это, удобный  был
случай.
     - Это  слишком подозрительно будет выглядеть, нужно  время.  Я лишу его
власти,  постепенно.  Нельзя, чтобы он заподозрил. Вожди  котама  затаили на
меня  обиду.  Одного призыва  Абу  Абдаллаха  будет  достаточно,  чтобы  они
вернулись. Нужно время. Ясно тебе?
     - Ясно, - нехотя ответил Мухаммад.
     - Хорошо, теперь иди поспи, и старайся держать себя в руках.
     Оставшись один, Убайдаллах широко зевнул,  раскинул  руки и  запрокинул
голову,  разглядывая разрисованный купол,  из стен которого, сквозь  цветные
стекла  проникал  слабый  свет.  Стоявшие  у  дверей телохранители,  четверо
нубийцев, молча взирали на него.
     - Выйдите, - сказал им халиф, - и стойте с другой стороны.
     Когда его приказание было исполнено, он засмеялся. Как же  неисповедимы
пути Господни! Семь лет  просидеть в тюремной камере, без  малейшей надежды,
умирая  каждый  день от  голода,  холода,  грязи, зловония  и вдруг чудесным
образом  выйти  оттуда  и сесть  на престол! Хотя  он всегда  знал, что  это
случится.  Правда,  в  тюрьме  его  вера  пошатнулась.  Это  было  последним
испытанием.
     Халиф повернулся  на  звук  открывшейся двери. Вошел  хаджиб и попросил
позволения убрать стол.
     - Не надо, - сказал Убайдаллах, - потом уберут. Я хочу отдохнуть.
     -  Может  быть,  повелитель желает пройти  в свои покои?  - почтительно
спросил хаджиб.
     - Нет, пусть принесут сюда постель и пришли мне рабыню, белую.
     Хаджиб исчез. Халиф подумал об Абу Абдаллахе и помрачнел. Вначале он не
хотел избавляться  от полководца,  но по всему видно,  что тот не собирается
довольствоваться ролью военачальника. Жаль,  потому что Убайдаллах  все-таки
был ему благодарен за труды. Но совсем  не прост этот полководец. Глупец, не
сознает, что если  бы не Убайдаллах, не было бы его самого, просто у каждого
свое  предназначение. Нет,  он  не  довольствуется  ролью исфах-салара.  Абу
Абдаллах из низов, простолюдин, а  они без понятия. Сначало ковром стелятся,
в лепешку расшибутся, чтобы угодить, но как только почувствуют возможность -
тут же показывают зубы.
     Принесли постель  и положили возле трона.  Затем  в  зал вошла девушка.
Вошла и остановилась.
     - Сколько тебе лет? - спросил халиф.
     - Одиннадцать, господин, - робко сказала рабыня.
     Убайдаллах, скинув туфли, лег на постель.
     - Подойди, - сказал он.
     Рабыня приблизилась.
     - Ты знаешь, кто я? - спросил халиф.
     - Да, господин. Вы махди, посланник божий.
     - Хорошо, сядь у изголовья.
     Девушка повиновалась. Халиф положил ей голову на колени.
     - Помассируй мне голову, - сказал халиф.
     Девушка тотчас принялась  массировать голову Убайдаллаха своими нежными
пальцами. Халифу стало так хорошо, что он забыл о своем недавнем вожделении,
вернее решил не торопиться.

     * * *

     Покинув  Раккаду, генерал вернулся в Кайруан и занялся государственными
делами,  важнейшим из которых было  принятие  бюджета на будущий  год. Когда
документы были готовы, он выслал его с курьером в Раккаду. Бюджет вернулся в
канцелярию генерала  с  этим же курьером  неподписанным. В отдельном  письме
секретарь халифа сообщил,  что отныне  Абу Абдаллаху  не надо беспокоится  о
финансах, так как этим  займется вновь  назначенный  глава зимам, но в любом
случае благородный Абу Абдаллах  будет ознакомлен с бюджетом. Взбешенный Абу
Абдаллах разорвал бумаги  и бросил  на пол.  Издевка чувствовалась в  каждом
слове  пос