. Тем  не  менее
она все же присела на край постели и заставила свои ноги принять  пол  как
нечто, к чему они просто обязаны были привыкнуть в ближайшее время.
   Больница облачила ее во что-то полосатое и  мешковатое.  При  ближайшем
рассмотрении она нашла, что это  не  просто  что-то  мешковатое,  а  самый
настоящий мешок. Просторный мешок из  хлопчатобумажной  ткани  в  белую  и
голубую полоску. Сзади он не  застегивался,  пропуская  внутрь  прохладные
ночные сквозняки. Чересчур свободные рукава свалились с нее  до  половины,
обнажив руки. Приблизив руки к свету, Кейт поворачивала их во все стороны,
рассматривая кожу, терла и щипала, особенно вокруг того места, где  у  нее
торчала игла от капельницы. До этого ее руки всегда были гибкими,  а  кожа
упругой и гладкой. Но сегодня ночью они были похожи на  кусочки  цыпленка.
Поочередно, то одной, то другой рукой, она стала растирать  предплечья,  а
потом снова целенаправленно посмотрела вверх.
   Привстав и вытянув руку вперед, она ухватилась за штатив капельницы, и,
так как он качался не так  сильно,  как  она,  с  его  помощью  она  могла
медленно встать. И вот она уже стояла, чувствуя, как ее  высокую  стройную
фигуру пошатывает, а через несколько  мгновений  держала  перед  собой  на
расстоянии  вытянутой  руки  штатив  от  капельницы,  напоминая   пастуха,
держащегося за пастуший посох.
   С Норвегией у нее не вышло, но, по крайней мере, ей удалось встать.
   Штатив катился на четырех маленьких,  упрямо  разъезжавшихся  в  разные
стороны колесиках, которые вели себя, как визжащие  дети  в  супермаркете,
но, несмотря на все  это,  Кейт  удалось  продвинуть  его  до  дверей.  От
проделанных  шагов  чувство  дурноты  усилилось,  но  усилилась  также   и
решимость не поддаваться этому. Она добралась до  дверей,  открыла  их  и,
толкая штатив перед собой, выглянула в коридор.
   В левой части коридор сразу заканчивался двумя двустворчатыми дверями с
круглыми  окошками-иллюминаторами,  которые,  по-видимому,  вели  в  более
просторное помещение - может быть,  какое-то  больничное  отделение.  А  в
правой части коридора  было  несколько  дверей  поменьше,  он  простирался
несколько дальше, прежде чем завернуть за  угол.  Одна  из  дверей,  может
быть, и была туалетом. А остальные? Ну,  это  она  выяснит,  когда  пойдет
искать туалет.
   Первые две оказались шкафами. Следующий  шкаф,  правда,  был  несколько
больше, чем два предыдущих,  и  там  стоял  стул,  поэтому  он,  возможно,
считался комнатой, так как большинство людей не  любят  сидеть  в  шкафах,
даже медсестры и няни, которым  приходится  делать  многое  из  того,  что
большинству людей не захотелось  бы  делать.  Еще  там  была  куча  всяких
мензурок,  пакетиков  с  наполовину  свернувшимися  сливками  для  кофе  и
старая-престарая кофеварка - все это находилось  на  маленьком  столике  и
мрачно просачивалось на номер газеты "Ивнинг стандард".
   Кейт взяла газету и попыталась узнать из нее, что же  произошло  за  те
дни, когда она  была  без  сознания.  Однако  из-за  собственного  шаткого
состояния и из-за уныло-слипшегося жалкого состояния  газеты  Кейт  смогла
уловить оттуда лишь то, что никто ничего не мог с уверенностью сказать  об
этом происшествии. Серьезно пострадавших,  судя  по  всему,  не  было,  не
хватало лишь одной из служащих одной из авиалиний - ее  так  и  не  нашли.
Официально инцидент был отнесен к разряду "стихийного бедствия".
   "Хорошенькая стихия", - подумала Кейт. Она положила на  место  газетные
останки и закрыла за собой дверь.
   За следующей дверью оказалась такая же  палата,  как  у  нее.  Рядом  с
кроватью стояла тумбочка, а в вазе болтался один банан.
   Совершенно точно на кровати кто-то лежал. Она  потянула  за  дверь,  но
оказалось, что  сделала  это  недостаточно  быстро.  К  несчастью,  что-то
странное привлекло ее внимание, но, хоть она заметила это  сразу,  она  не
могла сразу определить, что именно. Так она и  стояла  перед  полузакрытой
дверью, уставившись в пол, чувствуя, что ей  не  следует  заглядывать  еще
раз, но знала, что она все же заглянет.
   Она попыталась открыть дверь во второй раз.
   В комнате царили мрак и холод.  Холод  вызвал  у  нее  нехорошие  мысли
относительно лежавшего  на  постели.  Она  прислушалась.  Тишина  тоже  не
производила особенно приятного впечатления. Это была не та тишина, которая
бывает в комнате человека,  спящего  здоровым,  глубоким  сном,  а  та,  в
которой нельзя различить ничего, кроме отдаленного шума машин.
   Довольно  долго  она  не  решалась  войти,  застыв  в   проеме   двери,
всматриваясь и прислушиваясь. Ее поразили  совершенно  необъятные  размеры
лежащего, и еще она подумала, как ему, должно быть, холодно под  тоненьким
одеялом, которым он накрыт.  Рядом  с  постелью  стоял  виниловый  стул  с
ковшеобразным сиденьем и полыми ножками, который утопал в  наброшенной  на
него меховой шубе, и Кейт подумала, что гораздо правильнее было  бы,  если
бы шуба была наброшена на кровать и ее холодного владельца.
   Наконец, стараясь ступать как можно тише  и  осторожнее,  она  вошла  в
комнату и подошла к кровати. Там  лежал  исполинских  размеров  скандинав.
Даже сейчас, холодный и с закрытыми глазами, он не  переставал  хмуриться,
как будто все еще был чем-то обеспокоен.  Этот  факт  поразил  Кейт  своей
безграничной грустью. В жизни у него был вид человека, перед  которым  без
конца возникали огромные, можно  сказать,  непреодолимые  препятствия,  но
видеть, что и за пределами жизни  он  столкнулся  с  вещами,  которые  его
тревожили, было больно.
   Ее поразило, что он казался совершенно невредимым. На коже не  было  ни
одной царапины. Она выглядела грубой и здоровой,  или,  по  крайней  мере,
была здоровой до недавнего  времени.  При  более  тщательном  исследовании
можно было обнаружить сетку очень тонких морщин, из  чего  следовало,  что
ему больше, чем тридцать с небольшим,  как  она  предположила  при  первом
знакомстве. Он был похож на мужчину, обладающего прекрасным  здоровьем,  в
прекрасной форме, которому вполне могло быть даже далеко за сорок.
   Недалеко от двери, у стены, стояла  непонятно  откуда  взявшаяся  здесь
вещь. Оказалось, это автомат по продаже кока-колы. Причем  было  непохоже,
что он стоял тут всю жизнь: вилка не была включена в  сеть,  а  аккуратная
табличка  извещала,  что   автомат   временно   неисправен.   Было   такое
впечатление, будто кто-то просто занес  его  сюда  по  ошибке,  а  теперь,
наверное, ходит и повсюду  разыскивает  комнату,  в  которой  он  мог  его
оставить. Его глянцевая красно-белая панель пялилась на комнату, никак  не
объясняя своего поведения. Единственная  информация,  которую  он  сообщал
внешнему миру, это то, что в отверстие в нем можно  было  опускать  монеты
самого различного достоинства, а в выемке для кружек можно  было  получить
напиток любой емкости, если бы он был исправен, каковым в данный момент он
не был.
   Рядом с автоматом лежал также кузнечный молот, весьма, в свою  очередь,
странный.
   Кейт почувствовала  вдруг,  дурноту,  комната  начала  кружиться,  а  в
сундуках ее подсознания послышалось неутомимое, неугомонное шуршание.
   Потом она поняла, что эти звуки не были просто частью  ее  воображения.
Шум явственно слышался в комнате - от ударов,  царапанья  и  приглушенного
хлопанья крыльев. Шум то нарастал, то стихал  -  как  ветер,  но  в  своем
полубессознательном состоянии Кейт не сразу могла  определить,  откуда  он
исходит.  Наконец  взгляд  ее  упал  на  шторы.  Она  смотрела  на  них  с
беспокойством и нахмурясь - как пьяный,  который  силится  понять,  почему
дверь танцует. Шум шел оттуда. Она нерешительно приблизилась  к  шторам  и
раздвинула их. В окно  бился  огромный  орел  с  кругами  на  крыльях.  Он
таращился своими огромными желтыми  глазами  и  бешено  долбил  клювом  по
стеклу.
   Пошатнувшись, Кейт отпрянула и попыталась выбраться из комнаты. Двери в
конце коридора с  окошками,  похожими  на  иллюминаторы,  распахнулись,  и
оттуда появились две фигуры. Их руки проворно подхватили Кейт  как  раз  в
тот момент, когда она, безнадежно запутавшись  в  трубках  от  капельницы,
начала, описывая круги, медленно сползать на пол.
   Когда ее заботливо укладывали снова в постель, она была без сознания. А
полчаса спустя появилась фигура поразительно, раздражающе маленького роста
в нелепо сидящем, непомерно  большом  для  нее  белом  халате,  увезла  на
каталке  мужчину-великана  из  палаты,  а  затем  через  несколько   минут
вернулась за автоматом по продаже кока-колы, но Кейт так и не приходила  в
сознание.
   Она пришла в  себя  через  несколько  часов  вместе  с  лучами  солнца,
освещавшими комнату. День казался вполне обычным и спокойным, но Кейт  все
еще не могла успокоиться.



3

   Некоторое время спустя то же самое солнце ворвалось в  окна  одного  из
домов в Северном Лондоне, и осветило фигуру безмятежно спящего мужчины.
   В комнате, где он спал, царили грязь и  беспорядок,  и  даже  внезапное
вторжение света не могло ее преобразить. Солнце медленно ползло по  одеялу
и простыням, словно боясь наткнуться на  что-то,  крадучись  скользнуло  к
краю постели, быстро пробежало  по  некоторым  предметам,  встреченным  на
полу, робко поиграло с шариками пыли, на мгновение задержалось  на  чучеле
летучей мыши, висевшем в углу, и убежало.
   Из всех его посещений это было самым долгим - оно длилось час или около
того, и за все это время спящая фигура едва ли пошевелилась.
   В 11 часов зазвонил телефон, но и тогда спящий никак  не  отреагировал,
не больше, чем когда он зазвонил без двадцати пяти семь, затем  снова  без
двадцати семь, опять без десяти семь, а потом непрерывно в течение  десяти
минут, начиная с без пяти семь, после чего погрузился в  долгое  и  полное
особого значения молчание, прерванное лишь воем сирены полицейской  машины
на близлежащей улице около девяти часов, звуками клавесина XIX века  около
девяти пятнадцати и выносом его же судебными приставами в десять с чем-то.
Ни для кого ничего необычного в  происходящем  не  было  -  люди,  которые
приходили сюда,  привыкли  находить  ключ  под  ковриком  около  двери,  а
человек, который спал, привык спать, не слыша этого. Выражение "спать сном
праведника" к нему, пожалуй, не подходило, если только не имелось в  виду,
что  засыпал  он  мгновенно,  но  одно  можно  было   сказать   совершенно
определенно: он спал как человек, который, стоит ему забраться в постель и
выключить свет, не будет  растрачивать  время  попусту,  занимаясь  всякой
ерундой.
   Это была не та  комната,  которая  наводила  на  мысли  о  возвышенном.
Людовик XIV, к примеру, нашел бы, что в ней недостаточно солнечно  и  мало
зеркал - она бы ему совсем не понравилась. Он пожелал  бы,  чтоб  отовсюду
были убраны носки, а также пластинки, а может быть, даже приказал бы сжечь
помещение дотла.  Микеланджело  испытал  бы  страшные  муки  при  виде  ее
пропорций,  которые  не  только  не  были  величественными,  но  лишены  и
сколько-нибудь заметной гармонии или симметрии, за исключением той, что во
всех  частях  комнаты  содержалось  примерно  равное  количество   немытых
кофейных кружек, ботинок и полных до краев пепельниц, которые начинали уже
совмещать свои обязанности друг с другом.
   Стены были зеленого цвета почти точно такого оттенка, который  заставил
бы Рафаэля Санти скорее откусить себе руку, чем использовать его, а если б
комнату случилось увидеть Геркулесу, то  полчаса  спустя  он  вернулся  бы
туда, вооружившись судоходной  рекой.  Короче,  это  был  самый  настоящий
притон, которому, по всей видимости, суждено было  оставаться  таковым  до
тех пор, пока владельцем его продолжал оставаться мистер Свлад,  или  Дирк
Джентли, урожденный Чьелли.
   Наконец Джентли пошевелился.
   Простыни и  одеяла,  перекрутившись  и  спутавшись,  обмотались  вокруг
головы,  но  вот  откуда-то  из  середины  ложа  показалась  вылезшая   из
постельных  принадлежностей  рука,   и   пальцы   легкими   постукивающими
движениями стали нащупывать что-то  на  полу.  Хорошо  зная  маршрут,  они
удачно обогнули миску с какой-то  гадостью,  которая  стояла  там  еще  со
времен Михайлова дня, и наконец натолкнулись на полупустую  пачку  сигарет
"Голуаз" без фильтра и коробку спичек.
   Пальцы вытряхнули из  пачки  смятую  сигарету,  схватили  ее  вместе  с
коробкой спичек и затем начали пробираться  ощупью  через  лес  простыней,
скрутившихся  в  узел  у  изголовья  подобно  фокуснику,   манипулирующему
платком, из которого должна вылететь стайка голубей.
   В конце концов сигарета  была  засунута  в  отверстие.  Затем  зажжена.
Некоторое время казалось, что курит сама кровать,  вздымаясь  и  опускаясь
при каждой затяжке. Она долго и громко кашляла, всю ее сотрясало,  и  лишь
через какое-то время дыхание стало приобретать более  ровный  ритм.  Таким
путем Дирк "Джентли приводил себя в чувство.
   Так он лежал еще какое-то время, ощущая какое-то чувство вины и тревоги
от чего-то, что  лежало  тяжким  грузом  на  его  плечах.  С  неимоверными
усилиями Дирк поднял себя с постели  и  через  несколько  минут  прошлепал
вниз.
   Из почты на коврике у двери он нашел  то  же,  что  и  всегда:  письмо,
угрожающее в резком тоне забрать  у  него  карточку  "Америкэн  экспресс",
просьбу зайти за карточкой "Америкэн экспресс",  и  несколько  счетов  еще
более истеричного и невероятного характера. Он никак не мог понять, почему
их продолжали ему присылать.  Деньги  на  почтовые  затраты  казались  ему
чем-то стоящим, выброшенным попусту на нечто нестоящее.  Покачав  головой,
он выразил этим удивление  по  поводу  идиотизма  и  недоброжелательности,
существующих  на  свете,  пошел  на  кухню  и  осторожно   приблизился   к
холодильнику.
   Он стоял в углу.
   Кухня была большая и настолько уныло-темная, что даже  после  включения
света она нисколько не ожила, а просто из темной стала желтой. Дирк уселся
на корточки перед холодильником и внимательно осмотрел краешек дверцы.  Он
нашел то, что искал. На самом деле он нашел даже больше того, что искал.
   Внизу,  между  прокладкой  и  основной  частью  холодильника,  покоился
человеческий волос. Он был  прилеплен  туда  слюной.  Дирк  вполне  ожидал
увидеть его. Он сам прилепил его туда три дня назад. То, чего он никак  не
ожидал, был второй волос.
   Дирк встревоженно насупился. Второй волос?
   Он был прилеплен поперек щели  точно  так  же,  как  и  первый,  только
повыше, - но не им. Он принялся рассматривать его более тщательно,  вблизи
и даже зашел настолько далеко, что открыл ставни на  окнах,  чтоб  получше
осветить место действия. Дневной свет  расчищал  себе  путь,  как  команда
полицейских, и то и дело словно спрашивал: "Что здесь  происходит?"  -  по
мере того, как продвигался вглубь комнаты, которая, так же как и  спальня,
поставила бы любое  существо  с  эстетическим  складом  в  затруднительное
положение. Как большинство других комнат в доме Дирка, она была большой, с
неясными, как в тумане, очертаниями  и  абсолютным  бардаком.  Она  просто
издевательски ухмылялась любым попыткам прибрать ее, глумилась над ними  и
отмахивалась от них, как от одной  из  мертвых  мух,  кучкой  лежавших  на
подоконнике, на стопке коробок из-под пиццы.
   Благодаря свету была установлена  природа  второго  волоса  -  седой  у
корня, он был выкрашен в ярко-оранжевый цвет.  Дирк  поджал  губы  и  стал
напряженно думать. Ему не особенно потребовалось напрягать  свой  ум,  для
того чтобы понять, кому принадлежал  волос,  -  лишь  у  одного  человека,
регулярно  заходившего  на  кухню,  голова  выглядела  так,   словно   она
использовалась для извлечения окислов металлов из отходов производства,  -
но он должен был проанализировать смысл сделанного им  открытия:  что  мог
означать ее волос, приклеенный к дверце холодильника?
   Он означал, что необъявленная война между ним и его уборщицей  вступала
в новую, более угрожающую фазу. Дирк подсчитал, что  последний  раз  дверь
холодильника открывалась ровно три месяца назад, и с тех пор каждый из них
был полон мрачной решимости не открывать его первым. Холодильник больше не
стоял, как обычно, на кухне, а скрывался в засаде.
   Дирк прекрасно помнил тот день, когда он начал скрываться. Неделю назад
он попробовал прибегнуть к простой уловке, чтобы хитростью вынудить Ленулю
- так звали старую ведьму, и  по  иронии  ее  имя  рифмовалось  со  словом
"чистюля" (правда, в этот раз Дирку это не доставило такого  удовольствия,
как раньше) - открыть холодильник. Эту уловку Елена очень искусно  обошла,
а в итоге она самым ужасным образом-ударила рикошетом по самому Дирку.
   Стратегия его была такова: он отправился в ближайший мини-супермаркет и
купил там кое-какие продукты. Ничего особенного: молоко, яйца, бекон, одну
или две пачки шоколадного  крема  и  полфунта  масла.  Совершенно  невинно
оставил их на холодильнике, словно хотел сказать: не засунете  ли  вы  все
это в холодильник, когда выдастся свободная минутка.
   Вернувшись домой вечером, он заметил, что  на  холодильнике  ничего  не
было. Сердце его подпрыгнуло от радостного волнения. Продукты исчезли!  Их
не просто переложили в какое-то другое место, скажем,  куда-то  на  полку,
нет, их вообще нигде не было видно.  Должно  быть,  Елена  решила  наконец
сдаться и убрала их в холодильник. И, конечно же,  она  вымыла  его  после
того, как он наконец был открыт.
   В первый, и единственный, раз  за  все  время  его  сердце  наполнилось
теплотой и благодарностью к Елене, он уже собрался открыть  холодильник  с
чувством облегчения и ликования, как вдруг его восьмое чувство  (последний
раз он насчитал их у себя  одиннадцать)  подсказало  ему,  что  надо  быть
очень-очень осторожным и хорошенько подумать  сначала,  куда  Елена  могла
деть то, что она вытащила из холодильника.
   Какая-то непонятная  тревога  не  давала  ему  покоя,  пока  он  шел  к
мусорному ведру, которое стояло под раковиной. Задержав дыхание,  он  снял
крышку и посмотрел внутрь. Там он увидел, как, примостившись в  ведерочной
прокладке, лежали яйца, бекон,  шоколадный  крем  и  полфунта  масла.  Две
бутылки из-под молока были вымыты и стояли рядом около раковины, в которую
перед этим было вылито их содержимое.
   Она все выбросила.
   Елена  предпочла  выбросить  продукты,  но  холодильник  не  открывать.
Медленно окинул взглядом замызганный, приземистый белый монолит и именно в
этот  момент  осознал  без  тени  сомнения,  что  холодильник  теперь  уже
по-серьезному затаился.
   Он приготовил себе густой вязкий кофе и сидел, слегка дрожа. Он даже не
смотрел в раковину, но знал, что, должно быть, бессознательно заметил  там
две чистые бутылки из-под молока, и тогда в той части его  мозга,  которая
была действующей, появилась тревога.
   На следующий день Дирк все себе объяснил. Просто он становился  излишне
подозрительным.  Скорее  всего  Елена   ошиблась,   по   нечаянности   или
небрежности, без всякого злого  умысла.  Может  быть,  в  тот  момент  она
предавалась грустным мыслям  о  приступах  бронхита  у  своего  сына,  его
капризах или склонности к  гомосексуализму  или  о  чем  угодно  еще,  что
регулярно мешало ей вообще либо появиться,  либо  оставить  хоть  какой-то
видимый  след  своего  появления.  Она  была  итальянка  и,  наверное,  по
рассеянности приняла его еду за мусор.
   Но история со вторым волосом все меняла.
   Ибо это доказывало, что, без всяких сомнений, Елена прекрасно понимала,
что она делает. Ни под каким видом она  не  хотела  открывать  холодильник
первой, до тех пор пока он сам его не откроет, а он ни  за  что  не  хотел
открывать его, пока этого не сделает она.
   Очевидно, она не заметила его волос, иначе  самым  хитрым  ходом  с  ее
стороны было бы просто вырвать его  оттуда,  таким  образом  заставив  его
думать, что она открывала холодил