Теперь это озадачило Дирка.
   - Кто?
   - Гордон. Нет, этого не может быть!  Гордон  Уэй.  У  него  есть  такая
привычка: подговаривать людей, чтобы нажимали на меня и заставляли  делать
то, что он называет важной работой. Мне показалось... а  впрочем,  это  не
важно. А что ты имел в виду?
   - А, значит у Гордона Уэя есть такая привычка?
   - Да. И она мне не нравится. А что?
   Дирк  посмотрел  на  Ричарда  долгим  и  строгим   взглядом,   легонько
постукивая карандашом по столу.
   Затем он откинулся на стуле.
   - Сегодня на рассвете было  найдено  тело  Гордона  Уэя.  Он  был  убит
выстрелом в грудь и задушен. Дом его подожгли. Полиция считает, что он был
убит не у себя дома. В его теле  были  найдены  пули,  но  гильзы  от  них
оказались на шоссе у "мерседеса-500",  в  трех  милях  от  его  дома.  Это
говорит о том, что после убийства тело перенесли в дом. Более  того,  врач
считает, что мистер Уэй был задушен после того, как  его  застрелили.  Это
свидетельствует, что убийца был не в себе.
   По  странной  случайности  прошлой  ночью  полиция  задержала   некоего
джентльмена, который признался, что его мучает комплекс вины,  потому  что
он только что сбил машиной своего хозяина.
   Этим джентльменом оказался Ричард Мак-Дафф, а погибший был  его  шефом,
мистером Гордоном  Уэем.  Далее  выяснилось,  что  уже  упомянутый  Ричард
Мак-Дафф является одним из двух возможных наследников  указанного  мистера
Уэя, ибо после смерти последнего  фирма  "Передовые  технологии"  частично
переходит в его руки. Второй наследницей является родственница  покойного,
мисс Сьюзан Уэй, в чью квартиру вчера ночью проник мистер Ричард Мак-Дафф.
Полиции пока это еще не известно и, возможно, так и не  станет  известным.
Однако близость этих двоих, мистера Мак-Даффа и  Сьюзан  Уэй,  разумеется,
будет предметом тщательной  проверки.  Радио  уже  сообщило,  что  ведутся
интенсивные поиски мистера Мак-Даффа, который должен помочь следствию,  но
по тону диктора было ясно, что именно он является главным подозреваемым.
   Моя такса следующая: двести фунтов в день плюс  оплата  всех  расходов.
Расценки не пересматриваются и,  возможно,  кому-то  непосвященному  могут
показаться завышенными. Но они оправданны и, как я уже сказал,  обсуждению
не подлежат. Так я нанят?
   - Прости, - слабо кивнул головой Ричард.  -  Не  повторишь  ли  ты  все
сначала?



17

   Электрический Монах более не знал, чему верить.
   В течение нескольких часов ему пришлось пройти через такую  сумятицу  и
крах веры, что его система не была  в  состоянии  остановиться  на  чем-то
стабильном, что обеспечило бы  относительно  длительное  чувство  веры  во
что-то и покой. Ведь на это, черт побери, и запрограммирована система.
   Он был сыт этим по горло. Он устал и был подавлен.
   К тому же, к великой для него неожиданности, он скучал по своей лошади,
этому глупому бессловесному животному, о котором  и  думать-то  не  стоило
тому, кому надлежит быть погруженным в высокие думы, недоступные пониманию
какой-то обыкновенной лошади. И тем не менее ему не хватало ее.
   Он хотел сидеть верхом на лошади, хотел  трепать  ее  по  холке,  хотел
чувствовать, как она послушно и  покорно  носит  его,  хотя  ничего  и  не
понимает.
   Где она теперь?
   Монах тоскливо болтал ногами, сидя на  ветке  дерева,  где  провел  всю
ночь. Оказался он здесь, следуя странному, вспыхнувшему, как факел, порыву
веры, да так и застрял до утра.
   Но даже теперь, при свете дня, он до сих  пор  не  сообразил,  как  ему
спуститься вниз. В голове  на  мгновение  мелькнула  опасная  мысль,  что,
может, стоит попытаться так же слететь с дерева, как он взлетел  на  него,
но быстро сработавшая аварийно-защитная система вовремя  предупредила  его
не делать такой глупости.
   Да, перед ним возникла нелегкая задача.
   Сила, вознесшая его как на  крыльях  на  это  дерево,  не  удосужилась,
однако, снабдить его элементарней инструкцией, как оттуда  слезть.  Каждый
из фантастических ночных сполохов, рожденных магией ночи,  исчезал  утром.
То же произошло и на сей раз.
   И, думая, вернее, вспоминая эти яркие ночные огни, он сосредоточился на
том из них, который увидел перед самым рассветом.
   Он загорелся в той стороне, откуда шел Монах, пока  не  угодил  на  это
неудобно высокое, но самое обыкновенное дерево. А ему так хотелось подойти
к огню поближе, поклониться ему, дать клятву вечного ему служения,  но  он
безнадежно застрял на ветвях дерева. Мимо  промчались  пожарные  машины  и
погасили божественное великолепие огня, лишив Монаха  еще  одного  символа
веры.
   Вот уже несколько часов, как взошло солнце, и,  хотя  Монах  занял  это
время, как только мог, - верил в облака,  в  ветви  деревьев,  в  странной
формы букашек, - он начал убеждаться, что все это ему чертовски надоело, а
еще его начало мучить сосущее чувство голода.
   Он журил себя за то, что не был  предусмотрителен  и  не  позаимствовал
кое-что из еды в том доме, в который притащил вчера свой тайный  трофей  и
спрятал в кухонном шкафу, где хранились швабры. Когда он уходил, он был  в
странном состоянии,  похожем  на  какую-то  одержимость,  и  мысль  о  еде
показалась бы ему делом пустым, земным по сравнению  с  тем,  что  обещало
дать это дерево.
   Обещало и дало. Например, ветки. Но Монахи их не едят.
   Теперь, когда он перебирал в своей памяти все, во что верил вчера,  ему
стало стыдно, ибо результаты его вчерашней убежденности всерьез  озадачили
его. Например,  он  получил  совершенно  ясный  приказ  "стреляй!"  и,  не
колеблясь,  охотно  выполнил  его.  Возможно,  он  ошибся,   поторопившись
выполнить приказ, отданный на языке, который он выучил всего за две минуты
до  того,  как  выстрелил.  Конечно,  реакция  человека,  в  которого   он
выстрелил, была несколько чрезмерной.
   В его мире люди, в которых стреляли, через  неделю  приходили  снова  и
просили повторить эту шутку. Этот же оказался не похожим на них.
   Порыв ветра, прошумев в ветвях, сильно раскачал  их.  Монах  попробовал
спуститься пониже. Сначала это было несложно: крона дерева была  густой  и
переходить с одной ветки на другую не составляло  особого  труда.  Лишь  в
конце спуска он встретился с непреодолимым препятствием. Ветви  кончились,
предстояло прыгнуть вниз, а  это  грозило  внутренними  повреждениями  его
механизма и могло бы привести к тому, что  он  стал  бы  вообще  верить  в
совершенно странные вещи.
   Внимание Монаха внезапно привлекли  голоса  в  дальнем  конце  поля,  у
самого  шоссе.  Там,  у  обочины,  остановился  крытый   грузовик.   Монах
внимательно осмотрел его, но, не увидев ничего интересного, чему бы  можно
было поверить, снова погрузился в самоанализ.
   Он вспомнил, как вчера вечером получил необычный функциональный сигнал,
которого ранее никогда не  получал.  Он  почему-то  напомнил  ему  некогда
случайно услышанный разговор о странном  чувстве,  называемом  угрызениями
совести. Не это ли чувство беспокоит его, когда он вспоминает о  человеке,
которого убил и оставил лежать на дороге, а потом, уйдя,  вернулся,  чтобы
снова посмотреть на него. На лице мертвого было  загадочное  выражение,  и
это не вписывалось  в  порядок  вещей.  Монах  сокрушался,  что  наверняка
испортил бедняге вечер.
   И все же он успокоил себя тем, что если делать то, во  что  веришь,  то
все будет хорошо.
   Далее он поверил в то, что, испортив человеку вечер,  следует  хотя  бы
доставить его домой. Обшарив его карманы, он нашел ключи, карту  местности
и адрес. Путешествие было чертовски трудным, но его поддерживала вера.
   Слова "ванная комната" неожиданно проплыли в воздухе над полем.
   Монах снова посмотрел на грузовик.  Человек  в  синей  униформе  что-то
объяснял человеку в грубом рабочем комбинезоне, который  был  явно  чем-то
раздражен. Ветер донес до Монаха  слова:  "пока  мы  не  найдем  хозяина",
"конечно, он явно спятил".  Хотя  человек  в  комбинезоне  как  будто  был
согласен, его раздражение не проходило.
   Спустя минуту из крытого грузовика вывели лошадь и пустили ее  в  поле.
Монах не верил своим глазам. Внутри все затикало и задрожало, все  системы
пришли в действие. Удивлению его не было  предела.  Он  мог  теперь  снова
верить в  настоящее  чудо,  награду  за  безграничную,  хотя  и  не  очень
постоянную преданность.
   Лошадь пошла покорно, не протестуя. Она давно привыкла идти туда,  куда
ее направляли, - ей было все равно. Хорошо, что ее выпустили на прекрасное
зеленое поле, где росла трава и  была  даже  живая  изгородь,  на  которую
приятно  смотреть,  и  много  простора,  чтобы  пуститься  галопом,   если
вздумается.  Люди  уехали,  предоставив  лошадь  самой  себе,  и  ей   это
понравилось. Лошадь пошла легкой  иноходью,  а  потом  остановилась.  Черт
возьми, она могла делать все, что хотела!
   Это было удовольствие, огромное и неожиданное.
   Лошадь медленно окинула взглядом просторы поля и  решила,  что  впереди
целый день полного отдыха и покоя. Потом  чуть  позже  она  позволит  себе
разминку рысью и поваляется в траве  в  восточном  углу  поля,  где  трава
погуще. Там же можно подумать и об ужине.
   Полдень, пожалуй, лучше провести в южной части поля, где  течет  ручей.
Полдник у ручья, какое блаженство!
   Неплохой мыслью показалась получасовая разминка вправо, а потом столько
же влево, просто так, без видимой причины. А между двумя и тремя пополудни
самое время просто помахать хвостом или поразмышлять немножко.
   Конечно, можно сделать это и одновременно, а побегать после. Лошадь уже
заметила кусок красивой живой изгороди, где  можно  постоять  и  поглядеть
вокруг - это неплохой отдых перед обедом.
   Отлично. Прекрасная мысль.
   Самым удивительным во всем этом было то,  что,  приняв  такое  решение,
лошадь тут же поступила наоборот. Она направилась к единственному на  этом
поле дереву и остановилась под ним.
   Сидевшему на последней ветке Монаху ничего не стоило  свалиться  с  нее
прямо в-седло, что он и сделал, издав при этом радостный вопль и произнеся
имя, отдаленно похожее на "Джеронимо".



18

   Дирк Джентли снова быстро повторил  самое  главное  из  того,  что  уже
рассказал Ричарду  Мак-Даффу.  Слушая,  тот  чувствовал,  как  у  его  ног
разверзается бездна, чья ледяная пасть должна поглотить  его  и  весь  его
мир. Когда Дирк  закончил,  в  комнате  снова  воцарилась  тишина.  Ричард
застывшим взглядом смотрел на Дирка.
   - Откуда ты это узнал? - наконец спросил он.
   - Частично слышал по радио, - объяснил Дирк, пожав плечами. - Во всяком
случае, все самое главное. А детали? О них я порасспросил то тут, то  там.
У меня есть свои знакомые в  полицейском  участке  в  Кембридже,  как  ты,
должно быть, догадываешься.
   - Даже не знаю, верить тебе или нет, - тихо промолвил Ричард. - Могу  я
воспользоваться твоим телефоном?
   Дирк вынул телефонную трубку из корзинки для бумаг и услужливо  передал
Ричарду. Тот набрал номер Сьюзан Уэй.
   Трубку сняли немедленно, и Ричард услышал испуганный голос Сьюзан.
   - Слушаю.
   - Сьюзан, это Рич...
   - Ричард! Где ты? Господи, откуда ты звонишь? С тобой все в порядке?
   - Не говори ей, где ты, слышишь, - предупредил Дирк.
   - Сьюзан, что произошло?
   - Разве ты...
   - Мне сказали, что с Гордоном что-то случилось...
   - Что-то? Господи, он мертв, Ричард! Его убили...
   - Положи трубку! - приказал Дирк.
   - Сьюзан, послушай, я...
   - Я сказал тебе, положи трубку, - повторил Дирк и,  наклонившись  через
стол, нажал на рычаг.
   - Полиция наверняка прослушивает ее телефон,  и  нас  могут  засечь,  -
объяснил он и, взяв у Ричарда трубку, снова бросил ее в корзину для бумаг.
   - Но я должен пойти в полицию! - воскликнул Ричард.
   - В полицию? Зачем?
   - А что мне остается? Я должен объяснить им, что это был не я.
   - Не ты? - удивленно переспросил Дирк. - И полагаешь, все тогда  станет
на  свои  места?  Жаль,  что  доктору  Кригшену  [известный   врач-убийца,
отравитель своих многочисленных жен] не пришла в голову такая идея. Меньше
было бы хлопот и ему, и полиции.
   - Но он был виновен!
   - Да, так это выглядело. С тобой тоже это выглядит так.
   - Но я не делал этого, черт побери!
   - И это ты говоришь тому, кто просидел  за  решеткой  за  то,  чего  не
совершал. Надеюсь, понимаешь?  Я  тебе  говорил,  что  совпадения  -  вещь
странная и опасная. Поверь мне, что лучше иметь железное алиби, чем ни  за
что ни про что маяться в каталажке, надеясь на то,  что  полиция,  которая
сразу же видит в тебе виновного, сама в этом разберется.
   - Сейчас я даже не  способен  мало-мальски  соображать,  -  пожаловался
Ричард, прижав ладонь ко лбу. - Помолчи и дай мне подумать.
   - Если позволишь...
   - Дай мне подумать!
   Дирк пожал плечами и  вернулся  к  своей  сигарете,  которая  почему-то
раздражала его.
   - Ничего не понимаю, -  сказал  спустя  какое-то  время  Ричард,  тряся
головой. - Не могу поверить. Это как решать  уравнения  по  тригонометрии,
когда тебя колотят дубинкой по башке.  Ладно,  что,  по-твоему,  я  должен
делать?
   - Прибегнуть к гипнозу.
   - Что?
   - Нет ничего странного в том, что при создавшихся обстоятельствах ты не
можешь  собраться  с  мыслями.  Кто-то  должен  помочь  тебе  собрать  их.
Наилучшим выходом для тебя, да и для меня тоже, будет, если  ты  позволишь
мне провести сеанс гипноза. Я уверен, что в твоем подсознании  засело  Бог
знает сколько важной информации, которая так и не появится на  свет,  пока
ты так напуган. Не появится еще и потому, что ты не осознаешь ее важности.
С твоего согласия мы этот процесс ускорим.
   - Итак, решено. - Ричард встал. - Я иду в полицию.
   - Очень хорошо, - сказал Дирк, откидываясь на  спинку  кресла  и  кладя
ладони на стол. - Желаю тебе  успеха.  По  пути,  будь  добр,  скажи  моей
секретарше, чтобы принесла мне спички.
   - У тебя нет секретарши, - ответил Ричард и вышел.
   Дирк посидел еще  какое-то  время,  размышляя,  потом  с  грустью  смял
картонку из-под пиццы, засунул ее в корзинку для бумаг и  пошел  искать  в
конторском шкафу метроном.
   Ричард,  прежде  чем  выйти  на   залитую   солнцем   улицу,   постоял,
раскачиваясь на последней ступеньке лестницы, а  затем  решительно  шагнул
через порог и странной танцующей походкой присоединился к толпе  прохожих.
В голове у него тоже все вертелось и прыгало. С одной стороны, он  не  мог
поверить,  что  его  свидетельства   не   смогут   доказать   его   полную
непричастность к убийству Гордона, с другой же - он не мог не согласиться,
что все выглядит чертовски странным.
   Ему никак не удавалось разумно и ясно понять то,  что  произошло.  Сама
мысль о том, что Гордон убит, приводила его в такое смятение, что в голове
начиналась адская путаница и он просто переставал соображать.
   Он подумал, что  тот,  кто  нажал  курок,  видимо,  был  начисто  лишен
какого-либо чувства вины и сожаления. Но тут же пожалел, что такое полезло
ему в голову. Вообще все, что рождалось теперь в его  мозгу,  пугало  его.
Все мысли были совсем не  подходящие  для  такого  момента  и  все  больше
сводились  к  одному:  к  его  новому  положению  в  компании   "Передовые
технологии Уэя".
   Он попытался, заглянув в себя, найти хоть какое-то чувство, похожее  на
скорбь или сожаление по поводу гибели шефа. Он верил, что такое чувство  в
нем есть, должно быть, но найти его мешает затянувшееся состояние шока  от
ужасного известия.
   Ричард даже не заметил,  как  дошел  до  Айлингтонского  парка,  и  вид
полицейской машины у дверей его дома был для него подобен удару молотка по
голове. Он быстро повернулся  и  сосредоточил  свое  внимание  на  меню  в
витрине греческого ресторана.
   "Долмады",  -  думал  он,  лихорадочно  произнося  названия   блюд.   -
"Сулваки".  Ага,  это,  кажется,  такие  маленькие   греческие   колбаски,
приправленные специями и аппетитно пахнущие".
   Не поворачиваясь, он постарался представить себе, что происходит у  его
дома. Там стоял полицейский, наблюдая за улицей, это  он  заметил,  бросив
первый быстрый взгляд, и, насколько он запомнил, боковая дверь, ведущая  в
его квартиру, была открыта.
   Значит, полиция в  его  квартире.  "Фасоль  плаки".  Черт  побери,  это
фасоль, сваренная в томатном соусе с овощами.
   Скосив  глаза,  он  попытался  через  плечо  окинуть  взглядом   улицу.
Полицейский смотрел прямо  на  него.  Ричард  снова  уставился  в  меню  и
постарался представить себе фрикадельки из  мясного  фарша  с  картофелем,
зажаренные в сухарях с луком и приправой  из  трав.  Кажется,  полицейский
узнал его и  намерен  сейчас  перейти  улицу,  схватить  его  и  сунуть  в
полицейский фургон, как это они когда-то проделали с Дирком в Кембридже.
   Ричард вытянулся, расправил плечи,  готовясь  достойно  встретить  руку
закона, но она не опустилась на его плечо.  Оглянувшись,  он  увидел,  что
полицейский смотрит совсем в другую сторону.
   Ему стало ясно, что его поведение совсем  не  выдает  в  нем  человека,
готового отдать себя в руки полиции.
   Итак, что ему следует делать в таком случае?
   Попытавшись без скованности и неловкости,  выдающей  страх,  отойти  от
витрины, он, все еще держась несколько  напряженно,  покинул  ресторан  и,
пройдя десяток шагов, быстро нырнул в Кемденский пассаж. Здесь он  зашагал
так быстро, что  почти  стал  задыхаться.  Куда  теперь?  К  Сьюзан?  Нет,
полиция,  должно  быть,  следит  за  ее  домом.   В   контору   "Передовые
технологии"? Нет, по тем же причинам. Господи, безмолвно кричала его душа.
Неужели ты теперь станешь беглецом?
   Он убеждал себя, как недавно убеждал Дирка,  что  ему  нечего  бояться.
Полиция, как его учили в детстве, для того и существует, чтобы помогать  и
защищать невиновных. Эта мысль привела его в такой ужас,  что  он  тут  же
рванул вперед по пассажу и налетел на  счастливого  обладателя  уродливого
эдвардианского торшера.
   - Простите, - пролепетал Ричард, - прошу прощения.
   А сам подумал, как можно купить такое уродство, и снова замедлил  шаги,
загнанно оглядываясь  по  сторонам.  Знакомые  витрины,  полные  блестящей
медной утвари, старой полированной мебели и акварелей японских рыбок вдруг
стали враждебными.
   Кому надо было убивать Гордона? Эта мысль преследовала его всю  дорогу,
пока он не свернул на Чарльз-плейс. Но он знал одно: это сделал не он.
   Кто же тогда?
   Это была новая мысль.
   Многие  недолюбливали  Гордона,  но  между  антипатией  к  кому-либо  и
желанием убить его - дистанция огромного  размера.  Застрелить,  задушить,
протащить через поле, а потом сжечь в собственном доме!  Именно  благодаря
дистанции между антипатией и желанием прикончить кого-нибудь половина рода
человеческого продолжает здравствовать и наслаждаться жизнью.
   Было ли  это  попыткой  совершить  кражу?  Дирк  ничего  не  говорил  о
пропавших ценностях. Впрочем, Ричард его об этом не спрашивал.
   Дирк. Его абсурдная, но внушительная фигура за  столом  в  неприглядной
конторе напоминала Ричарду большую жабу, и этот образ не покидал  его.  Он
вдруг сообразил, что ноги несут его назад, к дому Дирка, и поэтому, вместо
того чтобы повернуть налево, умышленно повернул направо.
   Вот так люди сходят с ума, подумал он.
   Ему нужны простор  и  немного  времени,  чтобы  подумать,  собраться  с
мыслями.
   Хорошо, куда он пойдет теперь? На мгновение он остановился,  обернулся,
потом снова остановился. Мысль отведать чего-нибудь в греческом  ресторане
показалась соблазнительной.  Конечно,  самым  правильным,  отрезвляющим  и
разумным было бы зайти туда и что-нибудь съесть. Он  покажет  Судьбе,  кто
здесь хозяин.
   Но Судьба тоже решала этот вопрос. Конечно, она не собиралась в  полном
смысле слова сидеть в греческом ресторанчике и пробовать долмады,  однако,
бесспорно, держала все под своим контролем. Ноги  Ричарда  послушно  несли
его по лабиринту улочек, через канал...