болочка  Таракана  треснула,   появился  шанс
навсегда ее стряхнуть. Клячкин понял, что сможет не только подняться со дна,
но  и  достигнуть  непредставимых  ранее  вершин...  Если,  конечно,  сумеет
удержать деньги в руках и остаться в живых.
     Переложив десяток  купюр  в  карман,  он  вышел  из  кабинки и встретил
внимательный взгляд туалетного контролера.
     -- Понос, что ли?
     Мужику было за  сорок,  испитое  лицо,  вытатуированный  на  безымянном
пальце перстень с четырьмя отходящими лучами.
     -- Четыре года на баланде, а сегодня сала нажрался...
     Мужик понимающе улыбнулся.
     -- Когда откинулся?
     -- С неделю. Только приехал. Кого-нибудь из общины знаешь?
     Контролер покачал головой.
     -- Я давно отошел.
     -- Ну ладно...
     Клячкин  направился к  выходу,  но вдруг  остановился, будто  осененный
внезапной мыслью.
     --  Слушай,  кореш,  не  в  падлу,  двинь мне  свои шмотки...  С  такой
картинкой меня в ментярню вмиг заметут...
     Мужик оторопело молчал.
     -- Бабки есть, я полный расчет получил...
     Клячкин вынул и веером развернул пятидесятитысячные купюры.
     Контролер заинтересованно дернулся, но тут же нехорошо осклабился.
     -- Сам рисовал? Ну, мне фуфло не впаришь...
     Он осторожно  вытащил из веера  одну  бумажку, внимательно осмотрел ее,
понюхал, глянул на просвет. Потом отгрыз уголок, поднес спичку.
     -- Ладно, давай...
     Через  несколько  минут  Клячкин  вышел  на улицу в ношеном,  но вполне
приличном  пальто  и почти  новой шапке. На  выбритом  лице  появилось почти
забытое выражение уверенности и превосходства.
     И  то, что  в  универсаме  у  метро он  первым делом купил  французский
одеколон, бритву "Жиллетт" и английский крем для бритья, свидетельствовало о
возвращении прежних  привычек.  Потом  он  купил рубашку  и  галстук, белье,
несколько  пар носков и сапожки на  меху,  большую дорожную  сумку,  которая
после нехитрых манипуляций увеличивала об®ем вдвое.
     В той, прежней  жизни невозможно было вот так, без всякого блата, зайти
в  магазин  и  приобрести все,  что душа пожелает.  Теперь приходилось  себя
сдерживать, чтобы не слишком бросаться в глаза.
     Выбрав средний  по стоимости костюм, Клячкин зашел в примерочную. Здесь
он  переложил  деньги из  чемодана  на дно сумки, сверху разложил  купленные
вещи, через несколько минут туда же лег новый костюм...
     Пустой  чемодан  был  брошен в подвал,  а  Клячкин с сумкой через плечо
нырнул в метро. Последними его  покупками стали маникюрные ножницы, расческа
и  тюбик шампуня.  Все это пригодилось через час,  когда в  отдельном номере
Центральных бань он приводил себя в порядок.
     Вначале он долго стоял под  душем, непрестанно намыливаясь и  наблюдая,
как светлеют струи стекающей воды, потом  блаженно лежал в ванне,  благодаря
судьбу за то, что  не подхватил вшей,  чесотку или другую  подобную гадость,
неизбежно сопутствующую унылому существованию бомжа. Потом он ощутил голод и
давно не посещавшее его сексуальное желание, что дало повод к меланхоличному
философствованию о несовершенстве  человеческой натуры, никогда  не бывающей
полностью удовлетворенной.
     Возбужденная  плоть  островком  вытарчивала  из  мыльной пены.  Клячкин
вспомнил  зоновскую штучку "мухарик", и, если  бы сейчас  под  руку попалась
муха,  он  бы попробовал оторвать ей крылья  и запустить  на  чувствительную
розовую полусферу, хотя  никогда не  верил в  действенность такого способа и
считал  рассказы о  нем  обычной зековской парашей. Но мух в моечном "люксе"
среди  зимы не было, и Адвокат  привычно сомкнул  ладонь вокруг напряженного
упругого  столбика.  Он  брезговал  "петухами"  и  потому  все  четыре  года
занимался  самоудовлетворением,  используя  ходившие  по  баракам  открытки,
воспоминания  об охочей до  всевозможных извращений  жене  и  многочисленных
подругах.
     Сейчас зрительные  образы  не понадобились: горячая вода, расслабленное
состояние и душевный комфорт  позволили  быстро добиться результата. Одна из
проблем  легко   разрешилась,   и  Клячкин   вспомнил  античного  мыслителя,
говаривавшего: "Как славно, если бы простым поглаживанием живота можно  было
удовлетворять голод..."
     Спрыснув  распаренное  тело  одеколоном, Клячкин  надел  новое  белье и
одежду  и окончательно почувствовал,  что  возвращается к нормальной  жизни.
Тараканье тряпье на кафельном полу вызывало отвращение, он хотел бросить его
прямо  здесь, в урну, но осторожность  победила: нельзя допускать поступков,
привлекающих внимание и западающих в память окружающим.
     Не  надевая  пальто, Клячкин  вышел  в  длинный  коридор и  попросил  у
дежурной -- разбитной бабенки с крашенными  перекисью волосами -- газету или
какой-нибудь  пакет.   Рядом  с  дежурной   сидела  молодая   девица  вполне
определенного  вида,  короткая  юбка  почти  полностью  открывала  обтянутые
поношенными колготками ноги.
     -- Долго купались, -- улыбнулась  блондинка.  -- Мы  уже думали -- надо
пойти спинку потереть. Я так Гале и  говорю: "Пойди, помоги человеку". А она
стесняется: "Если позовет, тогда пойду". Правда, Галочка?
     Галя смотрела предельно откровенно.
     -- Ох,  девчонки, я  сейчас  никакой -- только из  рейса, --  улыбнулся
Клячкин, забирая кусок оберточной бумаги, полиэтиленовый пакет и нашаривая в
кармане мелочь. -- Но раз вы такие симпатичные -- обязательно зайду еще.
     "Про муху подумал, а про бабу --  нет, -- озабоченно размышлял Клячкин,
запаковывая тряпье. --  А  ведь  многие  по  привычке  от  дуньки  Кулаковой
отказаться не могут..."
     С  большим трудом он  заставил  себя надеть пальто  и шапку  туалетного
контролера.  Сейчас  они казались  отвратительными  и убогими. Добравшись до
ГУМа, Клячкин купил дубленку и  элегантный "пирожок" из нерпы. Переодевшись,
он  облегченно вздохнул.  Трансформация завершилась. Зайдя в парикмахерскую,
он подстригся,  добавив последний штрих в  свой обновленный  портрет, затем,
благоухая  дорогим одеколоном и с удовольствием ощущая скрип новой одежды по
чистому телу,  отправился в частный ресторанчик  "Две совы", где с аппетитом
с®ел изысканный обед и выпил двести граммов лимонной водки.
     Приступив  к десерту -- фруктовому коктейлю из ананасов, персиков, киви
и  апельсинов,  он впервые за время сумасшедшей гонки последних часов крепко
задумался.
     Поднявшись по ступенькам  предосторожности с самого дна и сохранив  при
этом  деньги  и  жизнь,  он  выполнил  лишь  первоочередную  задачу.  Теперь
следовало  легализовываться,  восстанавливая  контакты, связи, а в  конечном
счете  свои   права  и  возможности,  приспосабливаясь   к  новым   условиям
непривычного, но способного быть очень приятным мира.
     Клячкин,  смакуя,  выпил  рюмку  клубничного  ликера,  отхлебнул  кофе,
закурил  "Мальборо".  Резкий  переход  от  одной  жизни  к  другой,  нервное
напряжение   не  могли  не  сказаться:  расслабившись,  он  ощутил  огромную
усталость.  Веки смыкались.  Но еще  предстояло найти  ночлег... И  обмануть
идущих   по  следу  охотников,   спрятаться,  раствориться   в  человеческом
муравейнике.
     Обычный  бомж,  завладевший  волей   случая  миллиардом  рублей,  через
несколько часов  безвозвратно бы его потерял,  скорее всего вместе с жизнью.
Он сумел выиграть первый этап. Но на втором, более длительном этапе гонки он
неминуемо должен был проиграть.  Потому что ни диплом инженера-конструктора,
ни  навыки  фарцовщика,  ни  зоновскии  опыт "честного фраера"  не  являлись
козырями в игре, где на кону  стояло более полумиллиона долларов, а ответной
ставкой служила собственная жизнь.
     Ни  Фарт, ни Адвокат, ни  Таракан  не  сумели  бы  выкрутиться из столь
крутой передряги. Но человек  многогранен, и Виктор Васильевич Клячкин  имел
еще одну сущность, а  вот она могла помочь выиграть любую игру. Эта  глубоко
спрятанная  сущность  была  тесно  связана  с  номером телефона, который  он
никогда  не  записывал, но всегда помнил. Ночующий на чердаке бомж не мог им
воспользоваться. Сейчас же момент самый подходящий.
     Клячкин   поднял  руку   и   сказал   мгновенно  появившемуся,  отменно
предупредительному официанту:
     -- Еще кофе, ликер и телефон. Вначале телефон.
     Через  минуту  официант  принес невесомую  изящно изогнутую трубку,  из
которой торчал выдвижной штырек серебристо отблескивающей антенны.
     Выждав,  пока официант отойдет на достаточное расстояние, Клячкин начал
нажимать музыкально тренькающие клавиши.
     Ему  всегда  казалось,  что   эти   гудки  отличаются  какой-то  особой
тональностью, и сейчас ощущение вернулось, он ощутил гулкие удары сердца.
     -- Вас слушают,  --  отозвался  серьезный мужской  голос после  второго
гудка.
     Клячкин поздоровался.
     --  Я  хочу услышать Валентина Сергеевича, -- как можно солиднее сказал
он.
     -- Кто спрашивает? -- сурово поинтересовался собеседник.
     --  Асмодей, --  коротко  и для  непосвященного  непонятно представился
Клячкин.  Он сам  выбирал  псевдоним,  и образ  хромого беса  казался  тогда
наиболее близким принимаемой на себя роли.
     Человек на  другом конце линии явно не относился к непосвященным, и ему
сказанное оказалось очень хорошо понятным.
     -- Одну минуту, -- голос заметно подобрел.
     В   трубке  щелкнуло,  наступила   ватная  тишина,  потом  в  ней  ожил
возбужденно-радостный голос:
     -- Я не могу поверить! Неужели это вы, мой дорогой?
     Такой  реакции Клячкин не ожидал.  Ну понятно, демонстрация  радушия  и
расположенности усиливает психологический контакт, но сейчас радость была не
наигранной.
     -- Я, Валентин Сергеевич. Недавно вернулся, решил с вами встретиться.
     --  Правильно решили, дорогой. Я очень рад. Сколько раз ругал себя, что
не проявил нужной настойчивости,  ну да что  теперь об этом говорить! Где вы
сейчас находитесь?
     -- В "Двух совах".
     -- Понятно,  понятно...  Значит,  так... Через двадцать  пять минут  ко
входу   подойдет  красная  "девятка",  за  стеклом  на  шнурке  скелетик  из
пластмассы. Водителя зовут Семен -- очень хороший парень. Он вас привезет ко
мне, я постараюсь  освободиться,  хотя  у  нас небольшая запарка...  Но ради
старых друзей... Вы все поняли? Вас это устраивает?
     -- Да, -- сказал Клячкин и нажал клавишу отбоя.
     На другом конце линии майор Межуев переключил тумблер на пульте связи.
     --  Леночка, подними  личное  дело  Асмодея. Он  отсидел  четыре  года,
освободился  месяцев семьвосемь назад. Проверь все,  что  есть: где был, что
делал, ну как обычно. И быстро мне на стол.
     Щелкнул еще один тумблер.
     --  Семен,  поезжай  к "Двум совам",  заберешь. человека  и отвезешь на
проспект Мира.  Там продукты,  выпивка есть?  Хорошо. И  подготовь Ирку  или
Наташку, пусть сидят дома, вечером могут понадобиться.
     Последнее соединение было с начальником.
     -- Товарищ подполковник, только что на меня вышел Асмодей... Он работал
со Смитом  в  восемьдесят  пятом...  Да,  собираюсь использовать. Мне  нужна
подмена на связи с бригадами. Там все  нормально,  Сенченко  ведет  Кислого,
путаются еще две  машины, мы  их  убираем... Разберемся, доложим. Так точно.
Есть. Понял.
     Межуев откинулся на спинку кресла и радостно потер руки.
     -- Надо же, как вовремя!
     Вскоре его сменили, и майор прошел в свой кабинет.
     Тоненькая  стройная  Леночка  в  облегающем   красном  платье  принесла
темно-коричневую папку из твердого картона  с грифом "Совершенно секретно" в
правом верхнем углу.
     --  Никаких  данных  после  освобождения  на него  нет,  --  озабоченно
сообщила она,  щуря близорукие  глазки. -- Вышел в  конце  июля, должен  был
трудоустраиваться там же-в Ростовской  области  на вагоностроительный завод,
вместо этого  самовольно  возвратился  в Москву, прописки  нет,  постоянного
места жительства нет. Первого и  второго августа жил  в  гостинице  "Спорт".
Звонил нескольким старым знакомым. Потом пропал.
     Леночка положила на  стол  личное дело  и  свой меморандум,  написанный
четким округлым почерком.
     -- Мне можно идти?
     -- Да, конечно. -- Майор проводил ее взглядом. Пару раз он с ней спал и
сейчас с удовольствием смотрел на  длинные тонкие ноги,  затянутые в розовые
чулки и обутые в красные туфли.
     -- Спасибо, Леночка, ты  быстро собрала все что  можно.  И вообще -- ты
как факел. За службой совсем личную жизнь забросили. Давай как-нибудь выпьем
шампанского?
     -- Давайте. -- Девушка улыбнулась.



        Глава десятая

     С  Валентином Сергеевичем  Межуевым Клячкин познакомился  жарким  летом
восемьдесят  пятого в инфекционном отделении Боткинской больницы. Он лежал с
желтухой, получал в день восемь уколов в  задницу и  капельницу внутривенно,
ожидая  --  то ли  организм  победит  болезнь,  то  ли верх  одержит  хворь,
совпадающая   с   названием   больницы.   Доктора   занимали   сочувственный
нейтралитет, наблюдая  за ходом поединка во время утренних обходов и сообщая
об отсутствии эффективных лекарств.
     Однажды  его  вызвали  в  кабинет  заведующего  отделением,  там  сидел
представительный  человек  лет тридцати  пяти,  спортивного телосложения,  с
короткой стрижкой.  Несмотря на жару,  он был в костюме  и при галстуке, что
сразу выдавало принадлежность к официальным структурам.
     -- Вот  товарищ Клячкин; -- сказал заведующий и, увидев, что незнакомец
протянул руку, поспешно добавил: -- На  этой стадии  болезни личные контакты
нежелательны, возможно заражение...
     -- Ничего,  зараза к  заразе не пристает, -- пошутил человек и, открыто
улыбнувшись, крепко пожал руку желтому Клячкину.
     Тот,   не   дожидаясь   приглашения,   тяжело   опустился   на   диван:
тридцатиметровая прогулка по коридору отняла у него все силы.
     Завотделением, сославшись на дела, вышел.
     --  Искренне вам сочувствую, сам болел болезнью Боткина и знаю, что это
такое...
     Общность  перенесенных  несчастий располагает  людей друг к другу, но у
Клячкина мелькнула мысль, что если бы у него  был сифилис, то  незнакомец со
смущением признался бы и в таком недуге.
     Несмотря  на страшную слабость и каменную тяжесть в правом  подреберье,
он улыбнулся.
     -- Да-да,  -- среагировал посетитель. -- Три  года назад, в восемьдесят
втором, как раз Брежнев умер. Вы думаете, почему я такой смелый?
     Он потряс в  воздухе  подвергнувшейся  контакту  с  носителем  инфекции
ладонью.
     -- Иммунитет!
     --  Да,  кстати,  забыл  представиться. -- Убедившись, что  ироническая
улыбка исчезла,  незнакомец продолжил линию сближения, и  Клячкин уже  знал,
что сейчас услышит. -- Я из  Комитета государственной  безопасности, капитан
Межуев Валентин Сергеевич.
     Они всегда так представляются.  Солидно и авторитетно, название конторы
полностью, без всяких сокращений, имя, отчество -- обязательно.  Разумеется,
не тогда, когда задерживают возле валютного магазина, там разговор другой --
руки за спину и  в  машину...  Правда,  сами они  редко проводят задержание,
действуют, как правило, через милицию.
     Незаконные  валютные  операции  --  компетенция   Комитета,  многие   в
окружении Клячкина рассказывали  о контактах с ними, но никто,  конечно,  не
говорил про  себя: я, мол, согласился постукивать... К нему самому пробовали
подкатиться через фирму -- вызвали в первый отдел,  там хмырь с наглой рожей
стал  на  пушку  брать: работаете в режимном КБ, а сами в сомнительном кругу
вращаетесь,  есть данные, что валютой  торгуете...  Он  сразу  в контратаку:
марки или  доллары, у кого  купил, кому продал, когда, где, сколько? Ах, нет
конкретных  фактов, тогда не надо честного гражданина оскорблять и порочить,
сейчас  не  тридцать  седьмой,  не  шестьдесят  третий и  даже не  семьдесят
восьмой... Хмырь и от®ехал аккуратно: не волнуйтесь, мы вас  не подозреваем,
хотелось познакомиться, поговорить, я вам еще позвоню... Но глаза были злыми
и мстительными.
     "Может, сейчас раскопали чего?"
     Клячкин прокрутил в уме свои последние  операции. Действовал он  всегда
осторожно, через посредников, так что никаких зацепок быть не должно...
     -- Они же  вам  витамины колют и кровь гемодезом промывают, вот  и  все
лечение...
     Валентин Сергеевич сокрушенно вздохнул. На миг Клячкину показалось, что
ослабленный  организм исказил восприятие и посетитель -- врач из вышестоящей
инстанции, какого-нибудь горздрава, проверяющий правильность и эффективность
лечения инфекционных больных.
     -- Наша медицина!  -- продолжал сокрушаться  Валентин  Сергеевич. -- Ни
современных  методик,  ни  препаратов...  Этот  вирус   разрушает   мембрану
печеночной клетки,  значит, можно сразу  сыграть в ящик,  а можно постепенно
инеалидизироваться. То не  ешь,  это не пей,  а  с больничного все  равно не
вылазишь,   глядишь  --  гепатоз,  цирроз,  погост...  Витамины   клетку  не
сохраняют!
     Из аккуратного чемоданчика  капитан  извлек  несколько ярко оформленных
упаковок.
     -- "Эссенциале", ФРГ-Югославия, в ампулах и капсулах.  А это "Силибан",
Швейцария.  Не  слыхали?  Полностью   восстанавливают   пораженные   клетки,
исключают дальнейшее перерождение паренхимы,  регенерируют печеночную ткань.
Я только ими и спасся. В Союз-то они не  поступают, но я  в Гвинее  болел, в
командировке...
     Валентин Сергеевич доверительно понизил голос.
     -- Пришлось посольству раскошелиться на валюту.
     Он рассмеялся.
     --  А они этого ох  как не  любят! Зато выскочил без  последствий.  Это
дело, конечно, нельзя,  -- он  простецки щелкнул по  горлу  над  воротничком
официальной  белой  рубашки. --  Я вообще-то не любитель, но в  праздники на
работе  как откажешься? Особенно в День чекиста.  Не поймут. А потом всетаки
есть тяжесть...
     Комитетчик погладил себя по печени. Он вызывал симпатию и расположение,
к   тому  же  об   "Эссенциале"  врачи   шепотом   рассказывали  чудеса,   и
друзья-валютчики, да и  верная женушка Ольга уже неделю безуспешно  пытались
его достать.
     "Вот мастера находить подходы, -- подумал Клячкин. -- Но что  я могу им
дать  взамен?  Настучать на Худого,  Сидора или Бекмурзаева?  Ерунда,  не те
фигуры, чтобы огород городить! А тех фигур у меня и нет..."
     -- Продайте лекарства, -- попросил он. -- Только за рубли,  пожалуйста.
Валюту-то мне взять негде...
     Валентин Сергеевич от души рассмеялся.
     -- У интеллигентных людей отменное чувство юмора. Препараты бесплатные.
Я бы просто оставил их вам и ушел. Потому  что вы  мне симпатичны, к тому же
мы -- товарищи по несчастью. Но...
     Комитетчик стал серьезным.
     -- Вы же понимаете, Виктор Васильевич, что я пришел сюда не просто так.
Возникла  государственная  необходимость  в  помощи  со  стороны гражданина,
страдающего  болезнью  Боткина. Ответной  помощью  являются эти  современные
препараты.  По  историям болезни я выбрал  вас. А уже  с момента  знакомства
возникло чувство  симпатии,  тут  я не соврал. Кстати,  вы  заметили,  что я
говорю совершенно откровенно?
     -- Да, это вообще характерно для вашего ведомства. .
     --  Еще  раз могу  оценить ваш юмор.  -- Валентин  Сергеевич  больше не
улыбался.  -- Конечно,  открытость  не в  наших  правилах. И  во  всем  мире
аналогичные службы не грешат откровенностью. Но к людям нужен индивидуальный
подход, а вы должны оценить доверие.
     -- Чем вам может помочь больной желтухой?
     Клячкин устал сидеть, он  положил ноги на диван и откинулся  на боковую
спинку.
     -- Дело в том,  что в нашей  стране выполняет  разведывательное задание
офицер ЦРУ.
     Комитетчик очень внимательно следил за реакцией Клячкина.
     -- Мы наблюдаем за каждым его шагом. Вчера он почувствовал себя плохо и
сегодня отправился  в (посольство к врачу. По симптоматике у него начинается
желтуха.  Это  тем  более вероятно,  что  он только прибыл  из Африки. Мы не
должны  спускать с  него глаз ни на минуту.  Н