преступлениям, хотя в основном "послужной список" Зонтикова в информационном
центре МВД составляли кражи.
     Томительная тишина  обычно прерывается чемто  страшным.  Угрюмый первым
поднял голову,  вызывающе встретив  холодный, как у рептилии, взгляд пахана,
который вот-вот должен  был  стать бывшим.  И остальные,  осмелев, перестали
рассматривать пятна на красном плюше, одновременно уперев в Клыка угрожающие
взоры.
     В тот же миг тонкие губы  Зонтикова разомкнулись,  звук  плевка и блеск
змеиного жала совпали с истошным криком Угрюмого, которому бритвенное лезвие
вонзилось в левый глаз.  Струей  брызнула кровь, и он  обеими  руками  зажал
рану, но в  следующую секунду Клык перегнулся через стол  и взмахнул  рукой.
Крик оборвался, и тело Угрюмого кулем свалилось на  пол.  Из правой глазницы
торчала черная  ручка обычной  отвертки, которая в умелых руках не  уступает
финке,  но,  в отличие от нее,  может всегда храниться  при себе, не угрожая
статьей в случае обнаружения.
     -- Значит,  решили мне  "правилку" устроить? --  тихо  и  очень страшно
проговорил Клык. --  А кто вы  такие, падлы сраные?  Меня  всесоюзная сходка
короновала в Ташкенте... И судить только всеобщий сходняк  может! Или забыли
Закон?
     Он  пригнулся  к  столу  и  снизу гипнотизирующим  взглядом  осматривал
каждого  из   шестерых,   одного   за  другим.   Тонкие  губы   зловеще,  не
по-человечески изгибались, и казалось, вот-вот мелькнет еще одно жало...
     Тертые урки  бледнели  и опускали головы. Они  привыкли к  убийствам, и
впечатление на них произвело  не только то, что сделал Клык, но и как он это
сделал.
     Обычный человек  не  владеет такими  способами убийства. Только матерые
зубры, оттянувшие в зоне не один десяток лет...  Об этом ходит много легенд,
но  одно  дело --  слушать зековские  байки, а  другое  --  увидеть кровавую
расправу своими глазами.
     Клык подтвердил принадлежность к высшей преступной касте, и шестеро  за
столом  задвигались беспокойно, осуждающе  посмотрели друг  на друга, как бы
отыскивая того, кто посмел усомниться в неприкосновенности пахана. Не  найдя
такого, шесть пар глаз сошлись на мертвом Угрюмом.
     --  Давайте  вынесем  этого  демона  и  закопаем  поглубже,  --  сказал
Гвоздодер. Виновный в посягательстве на авторитет был обозначен.
     --  Подождите копать, -- обычным  голосом продолжил Клык, и все поняли,
что инцидент исчерпан. -- Кто наших ребят побил  -- дело ясное. Я этому бесу
Седому сказал, что всех их людей в зонах в петушатник загонят, если бабки не
отдаст...
     Авторитет обвел взглядом преданно внимающих каждому его слову блатных.
     -- Это я наперед  забежал, на "понт" взял. Может,  бабки менты забрали,
может, Федор спрятал где... Пока на хате засада, -- не разберешь... На зонах
мы-то действительно можем их на парашу посадить, а  как на  воле разбираться
будем?
     Все  молчали.  На воле с  "новыми"  тягаться  сложно. Биографии чистые,
связи крутые и вообще руки развязаны...  Если ты не  судимый -- участковый к
тебе в  дом так запросто не зайдет  и опер  из уголовки  нос не сунет. Храни
хоть автомат, хоть гранатомет.
     И на разборки  заявляются  спортсмены:  борцы, боксеры, есть  и  совсем
знаменитые.  А  тут здоровье в карцерах да штрафных изоляторах подорвано,  и
ржавый "наган" боязно в карман сунуть -- спалишься, глазом не моргнешь! Нет,
на воле с ними лучше не схлестываться.
     --  Или  без  крови попробуем,  по  Закону? --  сказал  уловивший общее
настроение Клык. -- Позовем авторитетов со стороны, пусть разберут...
     --  Правильно,  -- одобрительно  кивнул  Гвоздодер.  --  Может,  только
главного ихнего замочить?
     -- А с этим, что приходил, как? -- спросил Рваный.
     -- Да как...  --  Клык  равнодушно пожал плечами. -- Хотите -- можно на
перо поставить. Только... Если  он сам по себе -- за что его резать? А  если
на Седого работает  -- достать будет трудновато... Посмотреть за ним надо, а
там решим...
     Когда Гвоздодер  и  остальные  потащили  закапывать  труп,  Клык  набил
мастырку и  закурил.  Анаша  расслабила  нервы,  и  пальцы перестали дрожать
мелкой дрожью.
     Бунт  на  корабле подавлен. Но  это еще  не  все. Получив  чемодан,  он
позвонил Хранителю и разрешил отдать шестьсот миллионов из общака грузинским
ворам. Те вкладывают деньги в войну, у них свои расклады, но обещали вернуть
летом  с  процентами  да плюс  наркоты, оружия добавить.  Люди авторитетные,
надежные, помогать  им полезно... Но если теперь чемодан ушел, а в  кассе --
пусто,  то восемь зон и  четыре крытых без подогрева останутся.  А такое  на
тормозах  не  спустишь: соберут всеобщую  сходку и поставят  его. Клыка,  на
правило...  Это  если захотят Закон соблюсти. А могут и просто замочить, как
рядового урку.  Потом, конечно, придется ответ держать, да строгости  сейчас
большой нет,  отмажутся. Скажут -- потерял благо  воровское -- и  все тут...
Кто там будет разбираться да спрашивать...
     Авторитет  вора  на двух вещах держится: на деньгах  и на крови.  Но за
большие деньги и свою кровь потерять недолго.
     Примерно  в  то  же самое  время  лидер  Юго-Западной группировки Седой
размышлял о том  же самом. Он сидел в большом зале у камина и смотрел в окно
на четверку бойцов, прогуливающихся вдоль  высокого бетонного забора. Дачу в
Малаховке  он  выстроил недавно и участок земли,  почти с гектар, выкупил, и
все дело в гору шло... И надо же такой неудаче случиться!
     Теперь,  конечно,  компаньоны спросят: "На хера  ты  им  деньги  давал?
Послал  киллеров  --  и  дело  с  концом!  Нет,  надо  умничать,  психологию
разводить...  И  что  в  результате? Четверых положили, деньги пропали. Клык
живой и невредимый, грозится в зонах беспредел учинить. И учинит -- зоны они
держат, там их сила. Значит, ответить кому-то за этот прокол надо..."
     Про случайности ничего не об®яснишь и куда деньги исчезли -- тоже. Ведь
с квартиры глаз не спускали. Но ребят перебили, а как и кто --  дело темное.
Он  наблюдателей послал, те в толпе терлись, в под®езд заходили, вынюхивали,
выспрашивали, с  понятыми поговорили,  с судмедэкспертом.  Получается, кроме
Клыковых людей, там еще ктото был. Классный стрелок, а может, двое... Скорей
всего они казну и взяли. Больше некому. А чего этот хрен от  Клыка приходил?
Тоже случайность? Нет, он и есть ниточка, связующее звено... За ним смотреть
надо, он и выведет на деньги...
     Седой откинулся  на  спинку  кресла  и  отхлебнул  горячего  молока  из
высокого узкого стакана.



        Глава пятая

     Дверь сектора статистики была заперта на хлипкий крючок, и Каймакова не
оставляло ощущение, что, если кто-то толкнет посильнее, крючок сорвется. Эта
неотвязная мысль снижала терапевтический эффект "утешения и снятия стресса".
     Процедура проходила по зимнему варианту -- паровоз с вагончиком: Верка,
согнувшись, грудью лежала на своем рабочем столе, лицо утыкалось в мохеровый
платок, что само по себе было  хорошо, потому что заглушались крики, хрипы и
стоны, способные перебудоражить  половину  института. Летом она  садилась на
крышку стола,  но тогда  лица почти  соприкасались  и  приходилось  зажимать
ладонью жадный кусающийся рот.
     Паровоз с вагончиком подходили к конечной станции. Каймаков отвлекся от
крючка, крепко  сжал  округлые  бедра,  скользнул ладонями по  гладкой  коже
ягодиц и наконец перевел дух. Ноги слегка  дрожали, он со вздохом  опустился
на стул.
     -- Ну как, помогло? -- спросила Верка, заправляясь.
     Каймаков опустошенно вздохнул.
     -- Вроде да.
     --  То-то!  Стресс снимается  сексом  и алкоголем.  Но  пить  на работе
нельзя...
     -- А трахаться можно?
     --  Трудовой кодекс, кстати,  не запрещает, --  засмеялась Верка.  -- А
что: запаха нет, ничего не видно. И производительность труда повышается...
     Она тщательно натягивала колготки, чтобы не оставалось складок.
     Каймаков наблюдал -- внимательно и не без удовольствия.
     -- Правда, у  меня фигура хорошая?  Я раньше  хотела лицо изменить... И
имя взять покрасивее...
     --  Не  надо  ничего,  и  так  все  нормально,  --  неосторожно  сказал
умиротворенный Каймаков.
     -- Я правда тебе нравлюсь? -- тут же зацепилась Верка.
     Она  расправила комбинацию, опустила  и,  вильнув  бедрами,  разгладила
юбку.
     --  Мне  надоело все  время так,  -- плачущим  голосом  девушка  завела
обычную песню.  -- Давай хоть раз по-человечески,  в  постели... Приходи  ко
мне, тем более тебе дома страшно...
     "Может, действительно?"  -- подумал  он, но тут  Верка  повернулась,  и
Каймаков стал поспешно собираться.
     -- Как-нибудь обязательно...
     Он откинул крючок.
     -- Ты всегда так говоришь. Хочешь еще чаю?
     -- Некогда. И перерыв закончился, сейчас все набегут.
     Каймаков пошел к себе в отдел. Левин  куда-то внезапно смылся и  до сих
пор не  вернулся, Игорь  догуливал отпуск, Даша  готовила опрос населения по
перспективам экономических реформ. Запершись. Каймаков извлек кастет и шило.
Вещественные  доказательства вчерашнего  происшествия всколыхнули  улегшуюся
было тревогу.
     Каймаков поднял  к свету прозрачные  прямоугольники  дактилоскопической
пленки и пристально рассматривал несколько минут отпечатки пальцев человека,
который пытался его  убить. Потом  попробовал  спрятать  зловещие железки  в
сейф,  но  он был забит  бумагами с грифом "ДСП"  и  "Секретно",  которые по
инерции  ставились  на  результатах  социологических исследований. Чтобы  не
испачкать  документы. Каймаков сунул  в сейф только дактопленку, а  кастет и
шило завернул в газету и опять положил в "дипломат".
     Капитан госбезопасности  Васильев считал, что в жизни ему не повезло. В
тридцать  два   года  нужно  готовиться  получать  подполковника,   иметь  в
подчинении  отделение или даже отдел,  а  на худой  конец, если уж отвечаешь
лишь сам  за себя, то лучше делать это за кордоном, в чистой, цивилизованной
и комфортной стране.
     Возможно, он допустил  ошибку  еще тогда,  после окончания Школы, когда
согласился  пойти в  силовые  структуры Комитета.  Но возиться с  бумагами и
продумывать сложные ходы оперативных комбинаций ему никогда  не нравилось, а
в тирах,  спортзалах и  на полигонах он чувствовал себя как рыба в  воде.  К
тому же попал он не в заштатную группу  захвата, а в элитное  подразделение,
занимающееся сопровождением СРПБ.
     Про СРПБ  даже сейчас, когда каждый, кто допущен к  какому-то  секрету,
считает своим долгом его  выболтать,  и то ничего  неизвестно.  Про  атомные
подводные лодки-ракетоносцы много раз в  газетах  писали:  как плавают они в
океанской  толще, нацелившись ракетами  куда  надо, и ждут  дня  "X",  когда
поступит команда на упреждающий  удар  или, если лопухнутся  наши,  на  удар
возмездия.  Американцы их своим  подводным флотом отслеживают, со  спутников
засекают,  но  рассеянные мобильные пусковые  точки обнаружить  труднее, чем
потерять, а уничтожить, в случае чего, еще труднее.
     Другое  дело  шахтные  установки -- те и нам, и им известны; кто первым
начнет заварушку, тот и заткнет бетонные жерла противника.
     СРПБ  -- стратегические ракеты передвижного базирования. Американцы лет
пятнадцать назад хитрую  штуку придумали -- "MX-100" в готовности номер один
на  тягач погрузили и возят по полигону  --  сорок  километров в один конец,
сорок  в  другой. Вначале  хотели  подземный тоннель  для этого  вырыть,  но
конгресс  средств не  выделил,  так и  катаются  по  поверхности,  колесными
протекторами  огромный  овал  в аризонской пыли  рисуют. В  движущуюся  цель
попробуй попади.
     Ну и  хитрецы  эти "штатники"!  А у нас с семьдесят  пятого восемьдесят
СРПБ  по стране  колесят, и маршруты не  чета аризонскому полигону --  шесть
тысяч километров плечо! И угадай, в каком из тысяч железнодорожных составов,
в какой речной барже или морском  сухогрузе, в каком большегрузном грузовике
смертоносный сюрприз запрятан!
     Речной или железнодорожный вариант для обслуги, конечно, комфортней, но
Васильеву пришлось  по  шоссе мотаться, как заправскому водиле-дальнобойщику
-- неделю в рейсе, пять дней отдыха, и снова в дорогу.
     Выглядело это  так:  идет  себе по  трассе  рефрижератор,  на вид самый
обычный,  про  усиленную подвеску,  амортизаторы, спецшины  и  бронированный
кузов никто не догадается.
     Васильев или  напарник за рулем  держат пятьдесят-шестьдесят километров
да каждые четверть часа потайную  кнопочку нажимают  --  радиосигнал "все  в
порядке"  подают.  Весь  маршрут  разбит на  участки,  на каждом свой  центр
слежения,  не поступил  сигнал  --  вертолет с  тревожной группой взлетает и
через пятнадцать  минут на месте. И контрольные облеты  практиковались:  как
там на СРПБ -- все  в норме? Или  сзади, или впереди,  по обстановке, второй
рефрижератор шел, а там, в кузове, удобный салон оборудован и десять человек
в полном боевом.
     Гаишники тогда  не беспредельничали:  изредка  остановят,  документы  в
порядке -- поезжайте! Для крайнего случая специальное предписание  имелось с
красной полосой: "Воинская перевозка. Контролю и досмотру не подлежит!" -- и
подпись  серьезная, и печать  плюс удостоверение комитетское в зубы, тут  же
под козырек: "Счастливого пути! ".
     И про  разбойные  нападения  на  дорогах  слышно  не  было. Только  раз
мотоциклисты  деревенские  "ангелов  ада"  изобразили:  догнали с  криком  и
улюлюканьем,  к  кювету  прижать пытались,  из  обрезов стреляли,  две тачки
поперек дороги поставили: все, амба, поймали!
     Напарник за  рулем сидел  и  действовал по  инструкции:  чуть  газанул,
мотоциклы в разные стороны, на машине и следов не  осталось: пара царапин да
кровь на бампере...
     Конечно,  утомительно  все время  в  дороге  да  сухомятка  надоела, но
платили  хорошо и работа  несложная. Если, конечно, сигнал  не придет. Тогда
хронометр включается: на  выбор ровной  площадки -- пять минут, если  ничего
подходящего  нет, прямо  на  шоссе останавливаешься,  в  это же  время бойцы
машину  окружают,  два  спеца-ракетчика подбегают, но они  и без них обязаны
управиться: рычаг на себя -- и вылезли из  днища шесть упоров, раскорячились
на  асфальте,  одновременно   гидравлические   рычаги  крышу  сбрасывают,  и
поднимается  из  кузова  остроконечная  стрела  в  серебристой  антирадарной
краске.
     А ты знай свое дело делаешь: красная защелка, желтый стопор, сейчас три
лампочки  зажгутся,  ага, вот... Теперь  рычаги  по порядку: один, два, три,
красная  кнопка, ревун  --  значит, все, три  минуты  в  запасе... Оцепление
расширяет круг  и  залегает, не переставая  осуществлять контроль, а  ты  по
газам: кабина уже отделена от пусковой установки и на триста метров от®ехать
легко успеет,  а дальше и  не надо: вспышка, грохот, и вот  она уже  в небе,
пошла родная,  ложится на курс, известный  бортовому  компьютеру... Конечная
точка полета никому из  группы запуска не известна, да им  и не надо: задача
выполнена, сейчас из центра слежения прибудут и их  сменят. Прибывали обычно
через пятнадцать минут, без опозданий.
     Правда,  это только  на учениях случалось и настоящий запуск  лишь один
раз производили, но отработано все было четко, если  бы до  дела дошло -- не
сплоховали б...
     Васильева уже на  должность  начальника  центра  слежения представляли,
когда Союз стал  разваливаться. Планы  поменялись, из сопровождения СРПБ его
отозвали, но опять дали задание исключительно важное и совершенно секретное.
     В руководстве Комитета и  Минобороны вовсе не  такие дураки сидели, как
по  их рожам можно  было  судить, и хотя водку  жрать  любили,  тут  рожи не
обманывали, но  решения  принимали трезвые, которые до того в  аналитических
отделах просчитывались.
     Раз бывшие  братские республики суверенитета хотят, значит, обязательно
за  атомные  бомбы  да  ракеты  схватятся,  потому  что  ни  на  чем  другом
политического  веса и  международного авторитета сделать не сумеют. И  пусть
сейчас  клянутся,  что  атомное оружие  им  ни к  чему,  обещания в политике
выполняют  еще  реже,  чем в обычной жизни. Просто пока у  них  еще реальной
власти маловато: наши войска, наши командиры, наше обеспечение. Но скоро все
изменится, приберут к рукам армию... Значит, надо действовать...
     Группа, в которую  входил  Васильев, приземлялась на  вертолете прямо в
войсковой  части, пользуясь  тем,  что суверенитет  уже  был, а контроля  за
воздушным пространством и армейскими территориями еще не было. Ночью снимали
ядерные  боеголовки,  вместо них  ставили  муляжи,  снаряженные отработанным
топливом атомных  реакторов, которое создавало соответствующий радиоактивный
фон, но для взрыва использоваться не могло.
     Теперь, когда  прогнозы аналитиков подтвердились, Васильев  не мог  без
усмешки слушать рассуждения новоявленных президентов о судьбе расположенного
на их суверенной территории "ядерного оружия".
     Так же  усмехался и  Якимов  после  августа  девяносто  первого,  когда
защитники никем не атакованного "Белого дома" рассказывали о мерах, принятых
для противостояния штурму.
     --  Кого  бы они  остановили? "Альфу"?  --  Уголок  рта,  подергиваясь,
обнажал стальную коронку. -- Зажигательными бутылками?  С  мокрыми повязками
против газов? Ну-ну...
     Он выразительно крутил головой.
     Судьба Якимова была похожа на васильевскую. Отряд боевых пловцов, потом
"Альфа", когда начались  бесконечные,  разрушающие Комитет реформы, в первую
очередь развалили его  силовые  структуры и  капитаны попали  в одну бригаду
службы наружного наблюдения одиннадцатого отдела Второго главного управления
(контрразведки) КГБ СССР.
     Одиннадцатый    отдел     занимался    оперативным     прикрытием     и
контрразведывательным  обеспечением наиболее  важных  технических  проектов,
осуществляемых в СССР.
     Начальник отдела генерал-майор Верлинов получил Героя соцтруда в группе
конструкторов и разработчиков космического челнока "Буран", и на самом верху
знали,  что его заслуга в  этом  проекте  неизмеримо выше,  чем  у  главного
конструктора, да и всего авторского коллектива в целом.
     Он же сыграл  основную роль в  так и не  утвержденном Политбюро проекте
высадки советского космонавта на Луну.
     По  его   инициативе  разрабатывался  и   совершенно  секретный  проект
тектонического оружия под кодовым названием "Сдвиг".
     Отдел   Верлинова   уже  давно   оброс   лабораториями,  институтами  и
полигонами, по статусу он фактически являлся отдельным управлением. Верлинов
был  хорошо   известен   Андропову   и   Брежневу,   потом   Горбачеву,   он
непосредственно, в обход председателя КГБ СССР, выходил на своих кураторов в
ЦК и Совмине, имел  прямое финансирование. Став  генсеком, Андропов узаконил
фактическую   самостоятельность    одиннадцатого   отдела.   Понятно,    что
председателю КГБ это не нравилось, но в  последние годы они сменялись  очень
часто, и среди них не было настолько авторитетной фигуры,  которая смогла бы
изменить положение.
     К  тому же  могущественное  ведомство подвергалось  весьма  болезненным
ударам,  связанным  с  распадом  СССР  и  желанием  новой,  называющей  себя
демократической власти разделаться с главным органом охраны прежнего режима.
     Монолит КГБ  СССР начал  трескаться и трансформироваться:  КГБ  России,
Агентство  федеральной   безопасности,   словно   гальванизированный  монстр
тридцатых годов --  Министерство безопасности и внутренних дел, --  заведомо
несоединимое образование развалилось, и появилось  Министерство безопасности
России, но не успели обновить  вывески, как  оно  превратилось в Федеральную
службу контрразведки...
     За всю  историю отечественных спецслужб  вывески менялись пять раз: ВЧК
-- ОГПУ  --  НКВД --  МГБ  --  КГБ, -- причем  на  внутренней структуре  это
практически не отражалось.
     Теперь  за  три  года  пятикратно  поменялись  не  только названия,  н