изощренной мудрости:  в момент кульминации
подосланный киллер убивает босса,  обезглавливая конкурирующую группировку и
превращая поражение в победу.
     Потому посланца  Клыка  встретили  еще  у  лифта, отобрали  портфель  и
проверили металлоискателем,  посадили в  глубокое кресло, из которого быстро
не  вскочишь,  и  стоят  вдвоем  за спиной, страхуют...  Но  никак не  тянет
пришедший на киллера, никак -- не  потому, что обтерханный и  неуверенный --
маскировка всякая бывает,  а  просто он  из другой породы: по глазам  видно,
манерам, словам...
     Может, и действительно прижали его на этой истории с мылом, статей даже
сейчас никто  не любит...  Скорей всего так: случайное совпадение. Тем более
Клык книжек не читает. Вернее, судя по времени, не читал...
     Но успокаивающие размышления Седого перебивала тревожная мысль: сигнала
от второй бригады до сих пор не поступило.
     -- ...а они даже домой приехали и сообщили: мол, ни номера такого  нет,
ни раненого не имеется, -- закончил наконец Каймаков свой путаный рассказ.
     --  Да, конечно, -- машинально повторил Седой, но тут же встряхнулся  и
взял себя в руки.
     -- Не знаю, что  вам  рассказал ваш друг  детства, но мы уголовщиной не
занимаемся,  --  веско  проговорил  он,  четко  разделяя  слова.  --  Мы  --
предприниматели  и  интересуемся  только  законным  бизнесом.  Поэтому  могу
заверить, что угрозы и покушения от нас не исходили.
     Пришибленно кивнув. Каймаков попытался встать.
     -- Но! --  Респектабельный  молодой мужчина за  обтянутым  черной кожей
столом  поднял  палец,   плечо  Каймакова  натолкнулось  на  твердую  ладонь
телохранителя,  и он  снова  утонул в глубоком кресле. -- Но мы интересуемся
тем,  что  происходит у нас  под боком,  и не любим, когда  посторонние люди
пугают  жителей  района,  угрожают или даже нападают на них. Мы не любим,  и
когда  кто-то без  нашего ведома занимается здесь  бизнесом, не важно чем --
торговлей мылом,  автомобилями, наркотиками... У нас есть официальная служба
безопасности, собственное сыскное  бюро,  и  мы  намерены пресекать подобные
попытки. Разумеется,  в  рамках  закона...  Если,  конечно, наши  противники
соблюдают закон.
     -- Запишите телефон. -- Седой  протянул посетителю ручку, листок бумаги
и продиктовал номер. Одновременно с Каймаковым его записал майор Межуев.
     -- Если кто-то будет вам морочить голову с мафией или мылом, позвоните,
и мы поинтересуемся этими людьми.
     Каймаков наконец выбрался из кресла и, взяв  визитную карточку с черной
поверхности стола, вышел из офиса. Телохранители сопроводили  его до  выхода
из гостиницы,  а вернувшись, тщательно осмотрели  кресло,  да заодно и  весь
номер.
     И хотя ничего подозрительного обнаружено  не было, дурные  предчувствия
не  оставляли  Седого.  Когда  зазвонил  телефон,  он понял, что сейчас  они
подтвердятся. И не ошибся.
     -- Слушай, козел вонючий, оформляй  опознание своих  "быков"  в  морге,
всех четверых,  --  задыхаясь от ярости, шипел Клык.  -- Запомни:  ты первый
начал, да ошибся, Клыка  пришить  непросто... Теперь моя  очередь. На  куски
падлу порежу, говно свое жрать будешь...
     Первобытная животная ярость парализовала даже мощную волю Седого.
     --  Подожди, дружище, я  ничего не  знаю,  --  проговорил он дрогнувшим
голосом. -- Давай спокойно разберемся...
     -- На том свете будешь разбираться, --  перебил Клык. -- Даю один день,
чтобы общаковые бабки вернул. Иначе всех твоих в зонах петухами сделают!
     В трубке давно пищали короткие гудки, а  смертельно бледный Седой сидел
как парализованный и не мог положить ее на аппарат.
     -- Что, шеф? Что? -- испуганно спросил один из телохранителей.
     --  Тревога, -- с трудом произнес Седой.  -- Клык жив, деньги  пропали,
наши убиты. Собрать всех... Тревога...



        Глава четвертая

     Милицейская   группа   немедленного  реагирования   прибыла   к   месту
перестрелки через пять минут.  Шестеро в бронежилетах с автоматами наперевес
бросились наверх,  привычно  прикрывая  друг друга.  Грохот  кованых ботинок
наполнил узкое пространство под®езда.
     С  четвертого этажа начала открываться картина  кровавой бойни.  Трупов
было восемь. Водитель  "БМВ" с разнесенным вдребезги затылком лежал  поперек
лестницы. Выше застыл  истекший кровью  капитан  госбезопасности Якимов.  На
площадке  между  четвертым и  пятым этажами  скорчились тела двух охранников
Клыка. На пороге квартиры громоздились еще четыре трупа. Выщербины от пуль и
кровавые мазки на стенах, потеки, лужицы и ручейки крови...
     Все это не способствовало успокоению нервной системы, и, когда в проеме
простреленной  двери  появился капитан Васильев, шесть  автоматов  мгновенно
взяли его на прицел.
     -- Ложись, сука! --  грубым, сорванным голосом крикнул командир группы.
-- Ложись, тебе говорят!
     -- Да свой я, -- откликнулся капитан, но на всякий случай поднял руки и
присел, потому что лечь можно было только на окровавленные трупы.
     Выполнив команду, он  поступил правильно, потому что на местах кровавых
разборок,  как  и на  поле  боя,  своя  оценка  событий,  свой  закон,  своя
справедливость и логика действий, и любой спецназовец, омоновец, член группы
захвата  сам себе  прокурор,  суд и исполнитель, потому  что адвокатов здесь
нет,  в  уголовный  кодекс  во  время  стрельбы  не  заглядывают,  а  правым
оказывается тот, кто специально прислан пресечь беззаконие...
     -- Сейчас посмотрим, какой ты свой. -- Холодный срез автоматного ствола
больно уперся в щеку капитана, рука привычно обшарила карманы.
     -- Рация ненашенская... И сразу две ксивы...
     Командир группы открыл документ прикрытия.
     -- Майор милиции Еремкин, Главк уголовного розыска МВД, -- вслух прочел
он и раскрыл  вторую красную  книжечку. -- Капитан госбезопасности Васильев,
-- задумчиво повторил командир, -- А чего в квартире делал?
     --  Проверял,  кто там есть,  чтоб на  пулю  не  нарваться,  -- ответил
Васильев, выпрямляясь и опуская руки.
     --  Ладно,  разберемся! -- Командир хотел  сунуть  удостоверения себе в
карман, но обстановка резко изменилась.
     --  Всем оставаться на местах, госбезопасность!  --  раздался  властный
голос.
     По лестнице абсолютно бесшумно поднялись четыре человека  в гражданских
костюмах,  под  которыми  угадывались  импортные  бронежилеты, с  новейшими,
высокоскорострельными автоматами "Кипарис" на изготовку.
     Властный голос принадлежал подполковнику Дронову.
     -- Кто старший? -- строго спросил он.
     Командир  милицейской  спецгруппы,  отдав  Васильеву документы и рацию,
подошел  и нехотя  Представился.  Дронов  пред®явил  удостоверение и  тем же
властным голосом приказал:
     -- О  том,  что мы здесь были, в рапортах не писать. Работу наших людей
можете  зачислить  на свой счет.  Понадобятся свидетели --  действуйте через
свое начальство. А сейчас -- охраняйте место происшествия!
     Откуда-то  возникли  двое  в  белых  халатах,  сноровисто уложили  тело
Якимова на раскладные  носилки, пристегнули ремнем и  унесли.  Один гэбэшник
быстро  пересмотрел   валяющееся  на  лестнице  оружие,  безошибочно  выбрал
пистолет убитого капитана и сунул себе за пояс.
     Через несколько минут  в под®езде  остались шесть сотрудников милиции в
бронежилетах  и  семь  трупов.  Двери  квартир так и  не открывались:  жизнь
отучила обитателей дома от любопытства.
     "Куда же делись  деньги?" -- мучительно размышлял Васильев, откинувшись
на мягком сиденье. Деньги исчезли бесследно.
     Об их судьбе могли рассказать убитый Федор и некто Клячкин, который как
раз  в  этот  момент  пересчитывал  содержимое  пропавшего  чемодана.  Федор
выполнил свой долг до конца. За минуту до решающего боя он прошел на кухню и
открыл  узкое окошко,  расположенное в  торце дома.  В квартире Клыка  часто
оказывались  вещи и предметы, которые не должны были попасть в руки милиции.
Для  их эвакуации придумали примитивное, но действенное, как и все зековские
хитрости, приспособление.
     С  крыши  соседнего  семиэтажного  здания  натянули  мощный   резиновый
амортизатор, "уведенный" по случаю из планерного аэроклуба. Узкая щель между
домами практически ниоткуда не просматривалась, и похожий на толстую веревку
резиновый жгут  не  мог  привлечь ничьего внимания.  Сейчас Федор пристегнул
чемодан  к  защелке-карабину  и  снял  с  крюка  фиксирующее  кольцо.  Рывок
сократившейся резины забросил чемодан на соседнюю крышу.
     Глухой  удар  о листовое железо привлек  внимание обитающего на чердаке
Таракана. Он вылез в  слуховое  окно, внимательно осмотрел добычу, затащил в
свое логово  и  осторожно раскрыл чемодан. Через  несколько минут  Таракан с
чемоданом поспешно спустился вниз и  пошел прочь. За спиной раздались звуки,
напоминающие выстрелы, но это только придало ему прыти.
     В  висках  стучало,  он   ничего   не   соображал,  лишь  автоматически
переставлял  ноги, инстинктивно стремясь подальше убраться от места находки,
которая  могла круто изменить его жизнь, но в равной  мере была способна эту
самую жизнь оборвать.
     Большие  деньги  всегда  имеют  хозяина,  располагающего   достаточными
возможностями, чтобы  вырвать их у воспользовавшегося случаем ловкача вместе
с внутренностями. К тому же в предельно криминализованной, как и вся страна,
Москве  очень  много охотников пришить любого за  десятьдвадцать тысяч и  не
очень  много  тех, кто  способен  удержаться от убийства, когда речь идет  о
чемодане, набитом пачками крупных купюр.
     В зеркальной  витрине отразилась длинная нескладная фигура в засаленном
мятом  пальто и стертой до  кожи  кроличьей шапке.  Заросшее  щетиной  лицо,
застывшие  в  прострации глаза,  потертый,  под  облик  владельца,  чемодан,
намертво зажатый в давно не мытой руке.
     "Хорошо, что чемодан старый", -- мелькнула первая рациональная мысль, и
Таракан вышел из ступора. С полминуты  он разглядывал свое отражение. Бомж с
чемоданом денег обречен  на гибель.  Но  Клячкин  был  не обычным  бездомным
бродягой,  а  жертвой несправедливостей  жизни, перетирающих  в уличную пыль
сотни тысяч  вчера еще благополучных граждан. В институте  по логике он имел
устойчивую "четверку", среди сослуживцев в  КБ  авиастроительной фирмы  слыл
человеком  башковитым,  который  нигде   не   пропадет,  потому   что  умеет
"вертеться". И  в кругах, где он  "вертелся", принимая  баксы по  червонцу и
сдавая    по   пятнадцать-семнадцать,   признавали    его   здравомыслие   и
рассудительность.
     Даже  в зоне  Клячкин имел авторитет, соответствующий  рангу  "честного
фраера", потому  что,  проштудировав  учебник  по  уголовному праву  и  пару
кодексов, лихо  строчил  всем желающим  ходатайства,  прошения  и  жалобы  в
порядке надзора. Как и подобает  "честному  фраеру", он  всегда был опрятен,
чисто выбрит, постоянно стирал и тщательно утюжил  робу,  полировал  тяжелые
зековские говнодавы.
     Если бы Смотрящему зоны Валету  или начальнику отряда капитану Морохину
сказали,  что  на  воле Адвокат  за шесть месяцев превратится  в зачуханного
бездомного чмыря, они бы в это не поверили, хотя являлись большими знатоками
всевозможных превратностей судьбы.
     Переступив порог  колонии, валютчик и порнографист Клячкин оказался  во
взбесившемся  мире. Долларами торговали на  каждом  углу, журнал "Пентхауз",
найденный у  него при обыске и добавивший  лишнюю  статью,  был  представлен
годовыми  комплектами  в  респектабельном  магазине "Роспечать"  и  выглядел
"Мурзилкой" по сравнению с печатной продукцией многочисленных лотков в метро
и подземных переходах.
     Нажитую  многолетними праведными  и неправедными трудами квартиру  жена
продала  перед  тем, как  исчезнуть  в  неизвестном направлении. Дальновидно
спрятанные в укромном месте три сберкнижки на пред®явителя оказались  целыми
и   невредимыми,    но   сумма   в    двести    тысяч   чудовищным   образом
трансформировалась: вместо дома с гаражом и автомобилем она позволяла купить
лишь десять бутылок шведской водки "Абсолют".
     Правда, водка была хорошей. Еще  не понявший до конца, что произошло, и
надеявшийся приспособиться к  новой  жизни, Клячкин  поселился в  гостинице,
взял бутылку  "Абсолюта-цитрон" и  закуску из  магазина "Деликатесы",  после
чего  обзвонил друзей-приятелей,  приглашая  отпраздновать  освобождение. По
двум номерам ответили незнакомые  люди,  двоих не было в Москве, еще четверо
от встречи уклонились, сославшись на занятость и нездоровье.
     Клячкин  поужинал в  одиночестве  и  почти  прикончил литровую  бутылку
"Цитрона",  пока  не  приглушил  неприятное  предчувствие  краха,  портившее
восприятие изысканной гастрономии.
     Предчувствие  полностью  оправдалось. Возврат в родное,  но режимное КБ
исключала  приобретенная судимость,  открытие  собственного  дела  требовало
первоначального  капитала,  к  тому  же весь бизнес  жестко  контролировался
крутыми  гангстерами  новой  формации, не  признающими  увещеваний  и  сразу
нажимающими на курок.
     Бывшие   друзья  разводили   руками:  нужны   были  охранники   офисов,
телохранители  и  "бойцы"  для разборок с  конкурентами.  Ни  физически,  ни
морально Клячкин не  подходил  для такой работы. Сунулся по паре "зоновских"
адресов,  там предложили  гонять в Киргизию  за маком  или  сбывать  опий на
улицах Москвы, но  у него хватило воображения,  чтобы аккуратно дать  задний
ход.
     Помучившись в раздумьях, он все же набрал намертво впечатанный в память
номер телефона, но нужный человек находился в отпуске и должен был появиться
только через месяц.
     Через два дня он с®ехал из гостиницы.
     Родня жены  не подпускала его  на пушечный  выстрел. Мать доживала свой
век под Владикавказом, где пушечные выстрелы  были повседневной реальностью.
Некоторое время удавалось ночевать в вагонах-гостиницах на  Курском вокзале,
потом столичное правительство  начало борьбу  с иногородними, вагоны шерстил
ОМОН, и без билета соваться туда стало опасно.
     Первый ночлег  на чердаке  не стал  потрясением  -- Клячкин был  к нему
подготовлен предыдущими скитаниями.  Зато бесплатно и никто  не беспокоит. А
дальше  путь  вниз   проходил  незаметно.   Временами   мелькала   мысль   о
самоубийстве,   но   как-то   вяло:   человек  легко   приспосабливается   к
обстоятельствам и всегда надеется на чудо. И чудо произошло.
     Клячкин отошел от витрины. Свалившиеся с неба деньги могли изменить его
жизнь, с  их  же  помощью  можно  уцелеть, запутав  следы  и  спрятавшись от
неминуемых преследователей.
     Но чтобы  тратить пятидесятитысячные купюры без риска попасть в милицию
или морг, надо иметь респектабельный вид. А чтобы приобрести такой вид, надо
потратить хотя бы несколько купюр.
     Разорвать этот порочный круг можно  только одним способом -- поднимаясь
со ступеньки на ступеньку.
     Нащупав  в  кармане  несколько   сотенных  бумажек,  которые   накануне
"настрелял"  у  метро, Клячкин  вошел в  платный туалет.  Здесь он побрился,
вымыл лицо, шею и руки, затем заперся в кабинке и приблизительно оценил свое
богатство. Сумма потрясла Клячкина настолько, что у него закружилась голова.
     В  то время,  когда Седой собирал  по  тревоге своих бойцов, а Клык  --
своих, капитана Якимова раздевали в  морге,  а капитан Васильев писал рапорт
для  служебного  расследования,  в  то  время как  Клячкин  считал общаковые
деньги, за кражу которых и у  старых воров, и у новых  гангстеров существует
только одно  наказание,  Александр  Каймаков у себя на работе  рассказывал о
приключившихся с ним событиях.
     В  тесной  комнатке  отдела социологических  исследований  было  жарко.
Наверное, поэтому у единственного слушателя и близкого товарища Каймакова --
Димки Левина выступили  на лбу крупные капли пота. Он слушал внимательно, не
перебивал и, чуть приоткрыв рот, теребил пальцами пухлую нижнюю губу.
     -- Не врешь? Все так и  было? --  озабоченно спросил он, когда приятель
замолчал и  полез в продранный "дипломат", но тут Каймаков со стуком выложил
перед ним вещественные доказательства своей истории.
     -- Ну дела-а-а, -- протянул Левин и, спрятал руки за спину, подальше от
зловещих предметов. --  Но мыло, выходит, ни при чем! Раз твои, гм, знакомые
не имеют ко всему этому отношения!
     -- Не знаю, -- сказал Каймаков, тупо глядя перед  собой. -- У меня  уже
ум за разум заходит. Раньше ведь ничего этого не было... А сейчас, чувствую,
варится вокруг какая-то каша...
     Левин задумался, промокая платочком вспотевший лоб.
     --  Идея!  --  вдруг оживился  он.  -- Позвони  Юркину.  Если это из-за
публикации, то в первую, очередь шумиха должна подняться  у  них. И выходить
на тебя должны были через них!
     -- Тоже верно.
     Каймаков набрал номер.
     -- Слушаю вас  со вниманием, --  ответил молодой  голос, тембр которого
давал понять, что человек знает себе цену.
     Каймаков поздоровался и назвался.
     --  Успех, старик,  полный успех, -- обрадованно сообщила трубка,  -- Я
даже  не  ожидал!  Материал  перепечатали "Тайме"  и  "Обсервер", правда,  с
какими-то комментариями,  не знаю, еще  не  получил. Надо раскручивать тему!
Давай  возьмемся за торгашей  -- ну куда  можно деть столько мыла?  Сходим в
Минторг, на базы, попросим экспертов дать заключение... Это будет бомба!
     -- Мне  вчера  и так за малым  башку  не  проломили,  -- мрачно  сказал
Каймаков. -- Кто-нибудь интересовался автором: адрес, телефоны?
     Трубка на миг замолчала.
     -- Да брось, старик! Это какое-то совпадение!  На  кой  ты  кому нужен?
Сейчас такие  разоблачения волной идут... -- Журналист  довольно рассмеялся.
--  Сегодня с  утра звонил парень,  сказал: есть продолжение  темы.  Я  твой
рабочий телефон дал. Но ты не бойся, если надо, мы МБ подключим...
     В комнате прослушивания одиннадцатого отдела  Второго главка КГБ  майор
Межуев выругался сквозь зубы.
     -- Сколько  подключальщиков развелось, --  буркнул  он. -- И  все хотят
чужими руками. А сами только языком...
     Попрощавшись, Каймаков положил трубку.
     -- Вот видишь, -- облегченно  сказал Левин. -- Простое совпадение. А ты
тут нагородил со страха...
     В  делах о  больший  деньгах и о человеческих  жизнях  не  бывает места
совпадениям.  Во  всяком случае,  в безобидность любых  совпадений  здесь не
верят.   И  хотя  Василий  Зонтиков   никак   не  мог  заподозрить   бывшего
соученика-растяпу и  чистоплюя  в причастности  к  кровавой бойне, авторитет
Юго-Запада Клык не должен был исключать его вины.
     -- Он мне сразу не понравился, --  зловеще  цедил Угрюмый. -- На "утку"
похож. И говорить при  нем было нельзя, и бабки показывать. В  гробу я видал
таких друзей детства... Может, еще пионервожатого приведешь или комсорга?
     Он  избегал  смотреть  в  глаза  пахану,  которого  обвинял в нарушении
конспирации и неосмотрительности, но сам факт таких обвинений говорил о том,
что  авторитет Клыка  сильно  пошатнулся. Это было ясно и  присутствующим --
шестерым главарям наиболее крупных кодланов района, которые всем своим видом
давали понять, что согласны с Угрюмым. Они тоже смотрели  в сторону, но Клык
знал, каким окажется выражение их глаз, когда подойдет момент. Знал он и то,
что, если не переломить ситуацию, критический момент наступит очень скоро.
     И хотя  Угрюмый во  многом  был прав, недавно  чудом  избежал  гибели и
потерял товарищей, ему не следовало говорить того, что он сказал.
     В не успевшей прогреться комнатке подмосковной дачи  наступила зловещая
тишина. Клык  пожевал  губами и,  навалившись  грудью  на плюшевую  скатерть
круглого стола, внимательно осмотрел тесно сидящих вокруг  мужчин,  чьи лица
полностью подтверждали  теорию Чезаре Ломброзо о  преступном  типе человека.
Массивный  подбородок  самого Клыка,  развитые  надбровные  дуги  и  глубоко
посаженные  маленькие   глаза  выдавали  его  склонность   к  насильственным