а  ему воды, зубы лязгали о чашку,  как в плохих фильмах и в
действительной жизни.
     --  Предлагаю  вам  добровольно выдать  деньги,  ценности  и документы,
добытые преступным путем...
     В  комнате  появились  тетя  Вера  и  Александр  Михайлович  из третьей
квартиры.
     "Понятые", -- сквозь туман дошло до него.
     Подойдя к серванту, он засунул в глубину руку.
     -- Только без глупостей! -- рыкнул майор и настороженно стал рядом.
     Вынул  деньги,  теперь  они лежали  в  полиэтиленовом пакете вместе  --
грязные  зонтиковские  восемьсот пятьдесят  тысяч и чистые, свои  пятьдесят,
сложил вместе для "крутости",  чтоб сумма была внушительней и приятней. Надо
бы это об®яснить, да какая разница...
     Бухнул пакет на стол, майор с чекистом переглянулись.
     -- Еще что-нибудь есть?
     Он покачал головой.
     -- Посмотрим!
     Они  быстро  и  сноровисто  прошерстили  квартиру:  мебели-то всего  --
сервант  да шкаф. В Настину кроватку не  полезли, будить не стали.  Платонов
знал,  что тем  они  нарушили правила,  и  был благодарен  за это нарушение:
значит, доверяют, не считают закоренелым, который под ребенка улики прячет.
     Чекист нашел  на подоконнике папку, развязал  тесемки,  перебрал стопку
бумаг.
     -- "Муж меня  избивает  каждый  день... ",  "Когда я  пришел,  брюк  на
веревке  не  было...  ",  "Прошу принять  меры  к соседу..."  -- на  выборку
прочитал он и хотел бросить папку на место, но майор не дал.
     --  Подожди, подожди,  --  оживившись, он осмотрел  содержимое папки  и
аккуратно положил на стол, рядом с деньгами.
     --  Это заявления, укрытые от учета, -- весело пояснил он. -- Еще  одна
статья.
     И, повернувшись к Платонову, укорил:
     -- А говорил, ничего нет!
     Тот хотел об®яснить: заявления укрывают все участковые, это  мелочевка,
не  убийства, не изнасилования, не грабежи... Нарушение, конечно, но мелкое,
на  него обычно закрывают  глаза, в  крайнем случае выговор влепят -- и все!
Зачем же их к уголовному делу приобщать?
     Но  ничего  об®яснять не  стал. Никому  здесь  его  об®яснения не  были
интересны:  майор на  часы смотрит,  понятые  зевают... Им  скорей оформить,
подписать  -- и по  своим делам.  Сколько  раз  он сам  бросал задержанных в
клетку,  писал рапорт -- и в детский  сад за Настей  или дальше по  участку.
Кому нужно слушать, что тот бормочет, с ним другие разбираться будут.
     Когда протокол обыска был оформлен. Платонова вывели из дома  и посадил
в  машину.  Зажимая  на груди  халат, Наталья стояла  на промерзшей земле  в
тапках на босу ногу. Машина резко взяла с места.
     Работать  надо  издали  и  наверняка  -- охранникпорученец Седого  Гена
Сысоев  размещал  очередной  "заказ".  Как  всегда,  обстоятельно,  подробно
оговаривая детали.
     -- По первоначальным прикидкам, с трехсот метров, через окно, на прямой
линии.
     -- Куда выходит окно -- запад, восток?
     Гена почесал затылок и сразу потерял важный вид.
     -- Не знаю... А зачем это?
     -- Если против солнца, стекло будет отсвечивать и ничего не увидишь, --
пояснил низкорослый щуплый человечек,  глубоко утонувший в  огромном кожаном
кресле. --  Нужно  еще знать время и  толщину  стекла.  Кстати,  у  вас есть
оружие? Малокалиберка здесь не подойдет.
     -- Автомат?
     Человек в кресле качнул головой.
     -- "Сайга"?
     -- Это же не охота...
     -- Может, гранатомет?
     Человек сморщил и без того морщинистое лицо.
     -- Придется работать своим. Это будет стоить  дороже.  Но зато отпадают
проблемы с толщиной стекла. Кстати, вы делаете поправки на инфляцию?
     -- Доллар только растет.
     -- Неважно. Жизнь дорожает. И... смерть тоже.
     На бледном лице промелькнула улыбка.
     -- Я  думаю,  что сумма составит...  Как сейчас принято  говорить -- от
пяти тысяч "зеленых". Конкретно -- в зависимости от всего комплекса  условий
и обстоятельств. Кстати, о ком идет речь?
     -- Это приезжий.
     -- Кто?
     -- Резо Ментешашвили, кличка Очкарик.
     Если исполнителю это  имя  что-то  и  говорило, то  вида  он не  подал.
Впрочем, Гена  был уверен -- через  день-два он разузнает  об Очкарике все и
учтет  его  авторитет  и  вес  в криминальном мире при  определении конечной
суммы. Значит, связи у него действительно крутые... И специалист отличный.
     С этим  мнением согласился  бы  и подполковник Голубовский. Хотя  он  и
недолюбливал начальника подотдела физических воздействий, но отдавал должное
его профессионализму.
     --  План операции  я  хотел бы  получить  за  два дня, -- сказал  майор
Плеско.
     Он слыл педантом.



        Глава шестнадцатая

     Каймаков уже столько раз рассказывал свою историю,  что выучил наизусть
и употреблял одни и те же слова и обороты.
     Частные  сыщики слушали внимательно,  но без особой заинтересованности.
Их было  двое --  мрачноватые  мужики  с  крупными  головами, широкоплечие и
ширококостные.  К  их  облику  подошла  бы  военная  форма  или диверсионный
камуфляж, как  на  охранниках  у  входа, гражданские  костюмы  с  галстуками
казались нарочитой маскировкой под обычных чиновников.
     Кабинет  выглядел  весьма  заурядно:  тесный,  с  обшарпанными,  голыми
стенами,  кое-где  прикрытыми глянцевыми календарями, типовыми канцелярскими
столами, раздолбанными стульями.
     Вообще,  второй этаж "Инсека"  сильно  отличался от  директорского:  ни
толстого  ковролина,  ни  черных  дверей  с  необычными желтыми  ручками, ни
шикарной  офисной  мебели. Видно, сюда не забредали  богатые заказчики и  не
имело смысла тратиться на подобную роскошь.
     -- Вы не ощущали, что за вами наблюдают?
     Детектив постарше, на вид ему было под пятьдесят, обошел стол и, присев
на самый край, навис над Каймаковым. Теперь ему приходилось задирать голову,
что создавало физический и психологический дискомфорт.
     Поза сыщика была не случайной, она отрабатывалась десятилетиями и имела
целью  оказать именно такое воздействие на собеседника. Потому что сотрудник
отдела внутренней  безопасности КГБ СССР Морковин двадцать  пять  лет службы
беседовал  с   предателями   --   реальными,   потенциальными   или   просто
подозреваемыми  в  этом  самом  страшном  для  чекиста  грехе, всевозможными
оборотнями,  подбиравшимися к секретам госбезопасности,  кадровыми офицерами
иноразведок  и  должен  был  добиться  от  них  полной  искренности, которая
вообще-то совершенно несвойственна подобной публике.
     --  Ничего  я  не  замечал.  -- Каймаков  отодвинулся,  уходя  из  зоны
давления, и это ему удалось, потому что сейчас стул не был привинчен к полу.
     -- Продолжайте рассказывать. -- Второму сыщику  через месяц исполнялось
сорок пять,  и он подлежал увольнению с военной службы по возрасту и выслуге
лет.  "Инсек"  должен  был  стать  второй жизнью отставного майора, и он уже
сейчас  пытался  пустить  здесь корни,  хотя официально продолжал  службу  в
оперативном отделе ГРУ, где отвечал за обеспечение режима секретности.
     Каймаков  находился  в кабинете  один:  Юркина  вежливо,  но настойчиво
отправили ждать в машину.
     --  ...Оказалось,  что  кастет  и  шило  исчезли, вместо них в  свертке
оказалось вот это, -- он показал кафельную плитку и гвоздь.
     -- Интересно...
     Сыщики переглянулись.
     -- Кто мог это сделать?
     -- Не знаю.
     -- Посчитайте. Ваш приятель Левин, эта девица, кто еще?
     -- На них я не думаю.
     -- Распространенное заблуждение. Дескать, орудует чужой, явный  враг  в
черной маске, -- улыбнулся  Морковин.  --  Многие так считают.  А вы слышали
поговорку: "Предают только свои"?  Как правило, "крот"  оказывается  близким
человеком: друг, родственник, сослуживец, сосед. Иногда -- жена.
     -- Кто  еще мог подменить  пакет?  Подумайте.  И потом: как я  понимаю,
больше вещественных доказательств у вас нет?
     --  Нет,  --  кивнул  Каймаков. Но  тут же вспомнил:  --  В  сейфе есть
отпечатки пальцев с кастета!
     -- Это хорошо. Правда, не исключено, что они тоже исчезли.
     -- ?!
     -- Похоже, что  вы находитесь в самом  центре оперативной разработки. У
вас не появлялось чувство, что вами манипулируют?
     -- На фиг я кому нужен? -- жалобно проговорил Каймаков. -- Ну богач, ну
сын министра -- понятно...
     -- Это  мы  и постараемся  выяснить, --  перебил  Морковин. --  От  вас
требуется  одно:  полностью  держать  нас  в  курсе  дела и  выполнять  наши
рекомендации. Вначале избавьтесь от  микрофона в одежде. Вечером мы осмотрим
вашу квартиру...
     Возвращаясь  с  работы.  Каймаков,  следуя  инструкции,   сел  в  самый
переполненный  вагон метро.  Он  знал,  что за  ним  должны  следить, но  он
втиснулся в  дверь  последним, значит, наблюдатель  находится  на  некотором
удалении и контролировать каждое его движение не сможет. Чего и  требовалось
достигнуть.
     -- Не толкайтесь, пожалуйста! -- сказал он толстой женщине с об®емистой
сумкой.
     -- Тебе надо в такси ездить! -- ядовито ответила та.
     --  Подвиньтесь,  я  ключи  уронил, --  попросил Каймаков  и  попытался
присесть,  хотя  плотность   толпы  и  проклятая  сумка  делали  это  крайне
затруднительным.
     -- Да куда ж ты лезешь!
     Каймаков запустил  руку под воротник и нащупал  крохотную металлическую
бусину.
     -- Вы мне сейчас воротник оторвете! -- заорал он и сильно рванул.
     Бусина  на  двухсантиметровом "хвосте"  оказалась у  него  в  руках.  В
следующую секунду  микрофон-передатчик  был  заперт  в  стальной  коробочке,
экранирующей радиопеленг.
     Каймаков выпрямился.
     -- Женщина, разве так можно!
     -- А чего ты под ноги лезешь!
     Какой-то парень поддержал  Каймакова, две приятельницы толстухи тоже не
остались нейтральными. Скандал разгорался и выглядел очень естественно.
     В отчете бригады наружного  наблюдения по этому поводу говорилось: "...
аудиоконтроль   об®екта  Кислый  прерван  из-за  потери   в   толчее   метро
радиомикрофона,  который, по  всей вероятности,  растоптан  толпой, так  как
радиопеленг исчез. Визуальный контроль об®екта осуществлялся до самого дома,
при этом ничего подозрительного обнаружено не было".
     Когда Кислый переступил порог своей квартиры, он сразу же почувствовал,
что тут кто-то побывал. И хотя в  данный  момент  опасность не ощущалась, он
привычно схватил топорик и тщательно осмотрелся. Никаких следов, все вещи на
местах... И  все  же...  Биологические  поля чужих  людей нарушили привычную
атмосферу. Особое беспокойство вызывал  участок  пола  возле  стола. Став на
колени.   Каймаков   зачем-то  понюхал  потертые  доски.  Как  будто   запах
химиката...  И  скатерть  вроде  сдвинута... И лампочка стала  ярче...  Или,
наоборот, тусклее?
     Он набрал номер Вовчика.
     -- Выпить есть?
     -- Сашка, куда ж ты, гад, пропал?! Есть, поднимайся!
     -- Давай ты ко мне. -- Каймаков взглянул на часы. Сыщики не сказали, во
сколько их ждать, поэтому лучше не покидать квартиру.
     Он невидящим взглядом уставился в стену перед собой.
     Кастет и шило могли подменить на работе. Димка, Верка, любой сотрудник,
зашедший в  незапертый  кабинет,  когда Верка по соседству "снимала стресс",
или кто-то специально посланный  той же Веркой, умело отвлекшей его на себя.
Могли подменить у Верки дома -- она сама  или кто другой, пока он спал. Если
не усложнять картину, то либо Димка, либо Верка, либо кто-то из сослуживцев.
Невозможно понять, зачем им это понадобилось?..
     В дверь позвонили.
     -- Ты?
     -- Я, я, а кто же! Давай открывай быстрее!
     Нервно подпрыгивающий Вовчик держал перед собой бутылку "Особой".
     -- Намагниченная!  Для здоровья полезно, вот придумали, сволочи! То все
вредно и вредно было, а теперь полезно стало! Ты где ночевал, небось у бабы?
А знаешь, что тут случилось?
     Вовчик поиграл желваками.
     --  Какая-то  пьяная  сволочь  как  выстрелит  среди   ночи!  Весь  дом
перебудил! Милиция, хрениция! Из  соседей никто не вышел. Я тоже не вышел --
знаю, как по ночам выходить... Сволочи!
     Он разлил водку, подцепил вилкой кружок очерствевшей колбасы.
     -- Ну, давай!
     Откривившись и открякавшись, Вовчик улыбнулся одобрительно:
     -- Ну ты сегодня и пьешь! Научили все-таки, сволочи!
     Учил Каймакова выпивать по полстакана залпом сам Вовчик, но сегодня тот
впервые послушал "учителя".
     Через  несколько  минут ощущение  того, что в  квартире побывали  чужие
люди, прошло.
     --  Новости  вчера  слушал? -- с  аппетитом  уминая недельной  давности
колбасу,  спросил Вовчик.  --  Ну сволочи!  На квартире  семерых  убили  и в
шашлычной двоих! Нет, надо  вооружаться! У меня есть обрез, патроны гвоздями
набил, гайками -- если полезут  --  кишки повырываю! Еду назад в электричке,
держу руку в сумочке и смотрю по сторонам: зырк-зырк!
     Вовчик изобразил, как именно он зыркает в поисках потенциальных врагов.
     --  Но  хочу  пистолет купить!  Не газовое говно, а  настоящий,  чтоб в
карман положить и ходить спокойно... Сволочи!
     --  Спокойно? А  посадят? --  возразил Каймаков.  Слова Вовчика помогли
сформироваться мыслям, шевелившимся в подсознании с момента покушения.
     --  Это  они запросто,  --  охотно  согласился сосед  и  налил  еще  по
полстакана. -- Бандитов не садят, а меня -- запросто! Сволочи!
     Он поднял стакан.
     -- Ну и что? Посижу. Я ведь уже сидел: моя устраивала, еще когда вместе
жили. Ну и что? Человек для того и создан, чтобы работать, выпивать, сидеть,
если  понадобится.  Это  не  беда. Главное,  перед  Богом  и  людьми  чистым
остаться! А на сволочей -- начхать! Будем живы!
     Стаканы ударились, пролилась по пищеводам обжигающая жидкость.
     --  А меня  убить хотели, -- пожаловался Каймаков. -- Прямо в под®езде.
Заехал по чеклану кастетом, хорошо,  я "дипломатом" прикрылся. А я его сдуру
шилом ткнул. Помнишь, ты видел: мужика "скорая" забрала...
     Вовчик смотрел остановившимися  глазами. Беспризорное  детство  научило
его чрезвычайно серьезно относиться к подобным сообщениям.
     -- За что? -- предельно конкретно  спросил он, и Каймаков уже готов был
все  рассказать,   но  сквозь   расслабленность  опьянения  пробилось  вдруг
осознание реальной ситуации с микрофонами и вездесущими врагами.
     -- Не знаю... -- Он шмыгнул носом. -- Может, перепутали, может, в карты
проиграли...
     --  Ну-у-у,  сволочи...  --  выдохнул  Вовчик,  и  выражение  лица  его
изменилось: оно  стало хищным, жестким и недобрым. Сейчас он был похож не на
работягу,  всю  жизнь вкалывающего у  станка  и  с безмерной  притерпелостью
переносящего  козни  цехового,  заводского и более высокого начальства, а на
отпетого  уличного  урку, которым  по  всей  логике бродяжного детдомовского
детства и должен был стать.
     -- Это, наверное, тот твой дружок -- пахан кодлы, -- с угрозой процедил
он. -- Зря ты к нему тогда пошел, черт  бы с ней, с получкой. С ними  только
на  равных можно, когда за тобой сила.  Иначе как кролик удава просишь... Он
сейчас поможет, а завтра заглотнет...
     Снова  булькнула  водка.  Каймаков   прикрыл  свой  стакан,  Вовчик  не
настаивал.
     -- Не боись, я тебя охранять буду. Я этих гадов хорошо знаю... Сволочи!
     На этот  раз любимое ругательство  имело совершенно иную  эмоциональную
окраску, чем обычно, и выражало крайнюю степень ненависти.
     Коротко прозвонил телефон и тут же смолк.
     -- Сорвалось. У меня тоже часто  так бывает, -- прокомментировал Вовчик
и выпил.
     Звонок повторился. Каймаков поднял трубку. Как он и  ожидал,  никто  не
отозвался. Детективы проверяли линию.  Через двадцать минут  они должны быть
здесь.
     -- У  тебя картошка и яйца есть?  -- спросил  Каймаков, хотя  наверняка
знал ответ.
     -- Конечно. Хочешь, идем, я пожарю.
     -- Идем. Осточертела мне сухомятка.
     Выпустив Вовчика на лестничную клетку. Каймаков остановился.
     -- Подожди, газ проверю.
     Вернувшись в комнату,  он  записал Вовчиков телефон на листке  бумаги и
приписал: "Сосед сказал -- ночью стреляли".
     Записку придавил коробочкой с радиомикрофоном.
     После чего захлопнул дверь и поднялся наверх.
     Ровно  через  двадцать минут,  прыснув маслом на  петли и легко  открыв
замок,  в квартиру абсолютно бесшумно вошли Морковин  и его спутник, который
до момента  оставления официальной службы скрывал от  клиентов свою фамилию,
пользуясь той, что была записана в документе прикрытия, -- Сидоров. На ногах
у обоих были специальные тапки  на войлочной  подошве,  которые  выдаются  в
некоторых музеях для сохранности ценного паркета.
     С  поисковыми  приборами  наперевес  они  быстро  обследовали квартиру,
Сидоров осмотрел коридор, кухню и  санузел.  Как  и следовало ожидать, здесь
все было "чисто".
     Когда он прошел  в комнату,  напарник показал на  стену за шифоньером и
телефонный аппарат, продемонстрировал микрофон-передатчик и записку.
     Достав  из оперативной сумки аэрозольную упаковку,  Морковин  обработал
струей люминала пол и, погасив свет, включил ультрафиолетовый фонарик. Возле
стола  люминесцировало  довольно большое пятно неправильной  формы. У  двери
проявилась россыпь мелких  брызг. Он сделал соскобы, уложив их в специальные
пластиковые капсулы, каждая из которых  имела номер -- крупную черную  цифру
на  выпуклом  сером боку.  Оперативные  сумки "Инсек"  закупил  в  Германии.
Следователи   прокуратуры   и  МВД   на   местах  происшествий  пользовались
следственным портфелем образца 1947 года, правда, модернизированным.
     Морковин и его коллега пробыли у  Каймакова не больше десяти минут. Они
не оставили ни одного следа, не сдвинули ни одного предмета, очень тщательно
собрали свои приборы и инструменты, всосали вакуум-щеткой  пыль от соскобов.
Если бы  кто-то  наблюдал за их работой, то  решил бы,  что они  не  впервые
негласно проникают в чужую квартиру. И был бы прав.
     Вовчик с  Каймаковым  только  собирались  приниматься  за яичницу,  как
прозвонил телефон.
     -- Видишь! У  них линии перегружены, у сволочей,  -- добродушно буркнул
Вовчик. А Каймаков понял: сыщики ушли. Он понемногу стал привыкать к тайнам,
слежке,  конспирации,   условным   сигналам.   Больше   того,   почувствовал
притягательность  новой жизни  --  необычной, насыщенной  и  острой, выгодно
отличающейся от пресного и унылого повседневного существования.
     А  быстротечное  происшествие  в  под®езде  воспринималось  сейчас  как
поединок, в котором  он без помощи милиции, профсоюза и трудового коллектива
победил  сильного,  тренированного  и  вооруженного  противника.  Конечно --
везение, несомненно -- случайность, но...  Дрессировщики  сторожевых псов  и
командиры спецподразделений знают, какое значение  для дальнейшей судьбы  их
питомцев имеет  победа в самой  важной  --  первой схватке. Тут  не  грех  и
подыграть -- от этого зависит карьера бойца.
     И  Каймаков  не  думал о случайности победы.  Из происшедшего  он вынес
один, но очень существенный урок: его хотели убить, но он сумел убить врага.
А значит, сумеет сделать это еще. Даже без украденного шила.
     -- Что ты там говорил про пистолет?
     Вовчик опасливо зыркнул глазами и понизил голос.
     -- У нас в цеху  один парень делает... Навострился, сволочь! Маленькие,
под мелкашку. Доску, "сороковку", насквозь лупит...
     -- И сколько?
     -- Дорого,  сволочь! Пол  -- лимона" просит! -- Вовчик подмигнул. -- Но
ему лоджию сварить надо. Баш на баш, и договоримся.
     -- Мне бы тоже пушка нужна... Жаль, бабок нет...
     Вовчик удивился.
     -- Зачем нам два? Ты ж еще вот про что забыл!
     Повозившись  в  кладовке, бывший детдомовец  извлек на свет Божий обрез
старой, изрядно проржавевшей двустволки.
     -- Ну-ка, дай...
     --  Не  взводи, заряжена. -- Вовчик протянул  оружие  деревянной частью
вперед.
     С новым,  не испытанным ранее чувством Каймаков взял  его,  прикинул  в
руке и несколько  раз вскинул, прицели