одходящее.
Поднимешь шум, пришлешь подмогу и пленку доставишь. Иначе сдохнем все, и без
толку.
     Васильев понимал, что это  единственный выход, но медлил. И  удерживало
его не  киношное благородство -- один ствол дела не  решает, да и  прыжок на
поясе с последующим болтанием под шаром вовсе  не простое дело,  неизвестно,
кто больше рискует -- тот, кто летит, или кто остается.
     Слева раздался жуткий вой.
     -- Прорвались, гады!
     Старший  десятки схватил  пригоршню  гранат и  бросился  туда.  За  ним
скользнули еще двое из "Альфы".
     Грум! Грум! Грум! -- резко рванули гранаты,  нечеловеческий крик тут же
оборвался, раздались звуки рукопашной схватки.
     Васильев  рванулся  на  помощь,  но  "альфовцы"   уже  возвращались.  В
мерцающем  свете догорающего грузовика было видно, что старший покрыт  чужой
кровью.
     -- Давай быстро! Рассветет -- подстрелят! Держи!
     Он  снял деревянную  коробку  со  "стечкиным"  и  надел  ремень на  шею
капитану.
     -- Ладно. Ты за старшего!
     Васильев привычно  готовился к  ракетному прыжку.  Автоматные  очереди,
взрывы, ругательства  и  крики --  все  звуковое  сопровождение  бестолковой
мешанины ночного  боя как бы приглушилось, отошло  на второй план -- мыслями
он был уже не  здесь. Сбросил  бронежилет,  быстро  ощупал  одежду -- ничего
болтающегося, сунул  за  пазуху  "стечкин",  коробку  с  ремнем  отбросил  в
сторону, проверил кассету в нагрудном кармане.
     Ракетный пояс стоял  у  пустой палатки --  бывшего  оружейного  склада.
Васильев извлек из  брезентовой  сумки  прямоугольную коробку самоспасателя,
влез в широкие ремни  подвесной  системы, щелкнул замками. Коробка оказалась
посередине  груди,  как и  положено  по инструкции.  Потом поднял тяжеленные
стальные баллоны, так что обтянутый губчатой резиной выступ сиденья оказался
между ногами, застегнул еще  один ремень. Баллоны повисли на плечах, капитан
положил  руки  на  подлокотники,  взялся  за  рукоятки  управления,  сдвинул
предохранитель и, будто ныряя с высокого моста, нажал кнопку пуска.
     За  спиной  раздался  грохот,  огненная струя  ударила в землю, баллоны
рванулись вверх,  сиденье,  подлокотники и ремень  увлекли  вместе с  ними и
капитана.
     Впечатление такое,  что тобой  выстрелили  из пушки.  Реактивная  струя
толкает со страшной силой, внутренности готовы оборваться, где верх, где низ
-- не разберешь.
     Двигатель  работает  восемьдесят пять  секунд,  за это время на  высоте
двухсот  метров  можно  улететь  на  шесть   километров.  Если   подниматься
вертикально вверх, достигнешь двух с половиной -- трех километров, так никто
не  делает: пояс  применяется для форсирования преград и внезапных атакующих
прыжков.
     Васильев косо  взлетел  на северо-восток и  не  собирался переходить на
горизонтальную траекторию.
     На   миг  обе  стороны  прекратили  огонь,   глядя,  как  яркая  молния
ввинчивается в  небо. Басмачи  подумали, что запущена  какая-то смертоносная
ракета, на двух  участках  боевики  в панике бросились назад. Но,  поскольку
ничего не произошло, перестрелка вспыхнула с новой силой.
     Кругом царила чернота, звуки боя остались  внизу. Впрочем,  за грохотом
двигателя они бы все равно не были слышны.
     -- Сорок восемь,  сорок  девять,  пятьдесят,  -- Васильев вел  контроль
времени. Прямо по курсу на горизонте показались огни.
     "Гузар или Карши, -- подумал капитан. -- Надо тянуть туда".
     Но тянуть уже было не на чем. Вдруг грохот сменился оглушающей тишиной.
По инерции пояс еще толкал  вверх, но следовало действовать быстро. Васильев
нажал кнопку замка, рывком за  ручки  управления отбросил баллоны назад, тут
же нажал кнопку запуска самоспасателя и  откинул голову, чтобы раздувающаяся
газом  ткань не хлестнула по  лицу. Он сохранил сноровку и не упустил нужный
момент:  когда  сила инерции  иссякла,  шар уже наполнился достаточно, чтобы
удержать вес тела. Поэтому удалось избежать  неприятного падения в пустоту и
болезненного рывка подвесной системы.
     Теперь  предстояло  болтаться в  ремнях  до тех пор,  пока  не появится
подходящее  место  для приземления  либо пока направление  ветра  не  станет
неблагоприятным.
     Почему-то Васильев вспомнил,  что Джек убрался  с места взрыва  буровой
именно таким образом. Он пощупал нагрудный карман. Пленка была цела.
     Раскачиваясь  на  ремнях   подвесной   системы,  капитан  плыл  в  двух
километрах  над  землей.  Ветер  мягко  нес  его  на северо-восток.  Впереди
занимался рассвет.



        Глава двадцать четвертая

     --  Вот  то, что  вы  просили.  --  Роберт  Смит  протянул  пластиковый
квадратик  кредитной  карточки  Центрального  банка  США.  --  Конечно, были
некоторые вопросы -- такая сумма наличными... Но я все уладил.
     --  Спасибо.  Я  знал,  что  уладить  такой  вопрос  по   силам  только
журналисту. -- Асмодей улыбнулся.
     --  О в®ездной визе  мы поговорим позднее.  -- Смит  тоже улыбнулся. --
Ведь  обязательства  должны  быть  взаимными...  И  не  рассматривайте   так
карточку,  они не подделываются. А зайдя в любой филиал банка,  вы можете ее
проверить. Как поживает наш друг?
     --  Ведет  себя  совершенно  естественно,  мне  доверяет. Ему  позвонил
какой-то тип, назначил  встречу.  Хочет  передать дополнительные  материалы.
Говорит -- очень интересные... Он звал меня с собой.
     Смит встрепенулся.
     -- Когда и где?
     -- В семь. На Пушкинской набережной, у Крымского моста.
     -- Хорошо. Очень хорошо, Витя. -- Разведчик ободряюще потрепал  Асмодея
по плечу. -- Обратите внимание на следующее...
     В то  самое время, когда офицер ЦРУ инструктировал гражданина Клячкина,
одиннадцатый отдел КГБ СССР готовил операцию передачи.
     На  видеомониторе,   улыбаясь,  кривлялся  Джек,   возился  с   буровой
установкой   Чен.  Калифорнийский   номер  "Доджа"  и  специфический  пейзаж
позволяли судить, что  дело происходит в одной из пустынь Большого Бассейна.
Следующий кадр прояснял дело: королевская змея водится только в  Мохаве. Чен
был  известным  любителем свежей змеиной крови и парного мяса,  что упрощало
идентификацию  личности.  Оборванный  кадр не  вместил  реакцию  дублера  на
своеобразный продукт.
     -- Еще раз. -- Верлинов сделал знак рукой.
     Снова  закрутилась  доставленная  спецрейсом  лента.   Она  обошлась  в
двенадцать  миллионов  рублей,  пятьсот тысяч долларов и восемь человеческих
жизней.  Сидевший  в  углу майор Васильев смертельно устал. Он  пролетел под
шаром  самоспасателя  семьдесят  километров  за  три  часа,   из  управления
национальной  безопасности  Сурхандарьинской  области  по  сохранившейся  со
времен единой Системы  специальной  связи соединился с Верлиновым и  впал на
три часа в болезненный  тяжелый сон,  не  приносящий отдохновения.  Верлинов
поднял на ноги  органы безопасности трех среднеазиатских  республик, а также
российские части, дислоцированные в некоторых из них.
     В   результате  к  восьми  утра  лагерь  был  деблокирован.  По  словам
участников акции, моджахеды не имели шансов на успех,  почти  две трети их к
моменту окружения оказались убитыми или ранеными.
     Васильев ничего  этого не  знал, потому  что  в  том же тяжелом забытьи
провел  двенадцать  часов  в  стальном,  гулко  трясущемся  чреве  огромного
транспортника, где он был  единственным пассажиром, а пленка -- единственным
грузом.
     Итоги боя  --  восемь убитых  и  двенадцать раненых  -- он узнал уже  в
отделе и подумал, что оптимизм освободителей вряд  ли обоснован. Вырезали бы
всех, опоздай подмога на час-полтора!
     Он мучительно вспоминал имя или фамилию старшего  десятки  "альфовцев",
но нельзя  вспомнить то,  чего  не знаешь:  они общались  безлично. Да и  от
знания никакого проку бы  не было:  пофамильные списки потерь не  поступили.
Единственное, в чем он уверен, -- в смерти  Джека. Такие предчувствия обычно
сбываются...
     На мониторе  повторялись  явно любительские кадры,  снятые, если верить
пробивающему время таймеру, 16 июля 1991 года в четыре часа пятнадцать минут
пополудни. Аналитики  ЦРУ  легко  установят,  что  русские шпионы  проводили
незапланированное бурение в районе  точки инициирования, залегающей в данном
секторе Мохаве всего на сорока метрах. Сопряженная  с ней  точка  проявления
находилась  в  разломе  Сан-Андреас,   простирающемся  от  Лос-Анджелеса  до
Сан-Франциско  и  угрожающем  сейсмической  безопасности  обоих городов. Как
говорили древние римляне: "Умному достаточно".
     Ролик закончился.
     -- Очень хорошо,  --  сказал  Верлинов. -- Итак,  эту пленку снял Джек,
чтобы успокоить семью. Я, мол,  жив и  здоров. Своеобразный  видеопривет  --
дело обычное для нелегалов, долго находящихся "на холоде".
     -- Очень важно правильно передать  ее. Здесь не должно быть ни малейших
натяжек. Доложите ваш план.
     Межуев откашлялся.
     -- Легенда  такая.  Капитан  Резцов изображает уволенного  за  пьянство
сослуживца Джека и его старого друга.  Обозленный на руководство, он  решает
разоблачить происки КГБ в США. Тем более Джека уже  нет, и он  считает,  что
таким образом  выполняет  свой долг и мстит  за  него.  Он достает  кассету,
присланную Джеком для своей семьи еще в девяносто первом. К ней прикладывает
отчет  Джека.  Чтобы предать  документы  гласности,  он  выходит  на  автора
скандальных   статей  о  планах  подземной  войны  --  известного  социолога
Каймакова.
     -- Все ли тут достоверно? -- поморщился генерал.
     --  В  момент передачи  Резцова убивают,  -- продолжил  Межуев. --  Это
повысит достоверность.
     -- Да, пожалуй... А кто убивает?
     Человек с расплющенным носом боксера вскочил со стула.
     -- Старший прапорщик Григорьев! -- доложился он. -- Я убиваю!
     -- У вас должно получиться убедительно, -- одобрил Верлинов.
     -- При  передаче  присутствует Асмодей,  --  продолжил  Межуев.  --  Он
завладевает кассетой  и передает ее Роберту Смиту. Асмодей предполагает, что
Смит будет наблюдать момент передачи, значит, степень достоверности окажется
чрезвычайно высокой.
     -- Что ж,  план неплохой, -- задумчиво  проговорил  Верлинов.  --  Надо
тщательно проработать детали. Прокалываются всегда на мелочах. А где отчет?
     Межуев положил на стол лист бумаги. Все внешние атрибуты документа были
на  месте -- гриф "Совершенно секретно",  красная  полоса по диагонали.  Так
оформлялись все отчеты нелегалов.
     "...  В период с  10  по 21  июля 1991 года  мною совместно с подсобным
агентом  Ченом проведено бурение в пустыне Мохаве, координаты: тридцать пять
градусов  северной  широты,  сто пятнадцать  градусов  западной  долготы.  В
соответствии  с  планом  "Сдвиг" достигнута глубина сорок  метров  и заложен
фугасный   заряд  расчетной   мощности.  Скважина   зарыта,  следы   бурения
уничтожены. Инициация возможна в любой момент. Джек. 25.07.91".
     -- Хорошо.  --  Верлинов отложил отчет. --  Про "Сдвиг"  они  наверняка
слышали, так что аргументация вполне достоверна. План утверждается.
     Он поставил черными чернилами размашистую подпись в правом верхнем углу
плана операции "Передача".
     -- Еще раз обращаю внимание: тщательно проработайте все мелочи.
     Детали отрабатывали втроем: Межуев, Резцов и Григорьев.
     --  Видно, мне судьба  влезть в  эту операцию,  -- сказал Резцов.  -- Я
должен был  ему другой документ  притащить, но явился инициативник, и вопрос
отпал. И вот опять!
     -- Судьба есть судьба, -- хмыкнул Григорьев, блеснув золотым зубом.  --
Я засажу в тебя два или три раза, все в грудь...
     -- Получить защитный жилет с цветоимитационной прокладкой?
     -- Зачем усложнять? Шмальну холостыми. -- Григорьев покопался в кармане
и вынул три "макаровских" патрона с пластиковыми полусферами вместо пуль. --
Дело-то мгновенное:  выстрелы, ты падаешь, все разбежались.  Проверять никто
не будет. Только упади естественно.
     --  Не впервой.  Смотри,  не  ближе  двух  метров!  А  то  можно  морду
опалить...
     -- Все будет нормально!
     -- Остальные участники операции об имитации знают?
     -- Нет. Ни Кислый, ни Асмодей не в курсе.
     -- Кстати,  -- вмешался Межуев. --  Надо  на время  операции  у Асмодея
газовую игрушку отобрать. На всякий случай.
     -- Отберу, -- кивнул Семен.
     -- Теперь давайте прогоним по этапам: подход, передача, отход...
     Морковин тоже инструктировал Каймакова, и тоже довольно подробно.
     -- Твоя задача проста: выйти из дела живым и здоровым. Делай то, что от
тебя хотят,  но помни  --  у  тебя  свой интерес,  у  них --  свой. И они не
совпадают!  Поэтому  если  можно чего-то не сделать или сделать  наоборот --
тебе это на  руку. Меньше  риска для твоей  шкуры.  Имей в виду, очень часто
"слепого" агента выводят из игры. Насовсем. Понимаешь?
     Каймаков поежился и потрогал теменную кость.
     -- Чего же не понять...
     Вовчик, как и  обещал, купил  патроны.  Маленькая  квадратная картонная
коробочка с тяжелыми желтыми желудями. Один ряд не заполнен.
     --  Восемь тысяч за штуку, сволочи! -- возбужденно пояснял он. --  Взял
двенадцать -- откуда деньги? И так придется дверь варить одному жлобу...
     Каймаков снарядил магазин, дослал патрон в ствол. Материальную часть он
изучал в  институте, на военной кафедре, в  течение  шести месяцев.  Стрелял
один раз -- пять патронов: два пробных, три зачетных. Вряд ли он был готов к
лихой  перестрелке.  Но  тяжесть   оружия  придавала  уверенность.  Покрутив
пистолет в руках, он засунул его за пояс, подпрыгнул. Может выпасть. Затянул
ремень  потуже. Теперь  держится надежно, но невозможно сесть. Попробовал  с
одного боку, с другого. Наконец пристроил. Нормально и доставать удобно.
     Каймакова одолевали  дурные  предчувствия,  он нервничал, руки  заметно
дрожали. Странный звонок, странный сбивчивый разговор. Клячкин намекнул, что
надо бы пойти и предложить себя в спутники. Морковин тоже советовал сходить:
мол, дело  прояснится.  Советовать  легко.  И  легко "прояснять  дело" чужой
головой и  потрохами. А  если  по  ходу  неведомого ему  сценария он  должен
превратиться в труп?
     -- Давай выпьем? -- сказал проницательный Вовчик. -- У меня осталось.
     -- Неси, -- с облегчением сказал Каймаков.
     После первой порции страх если и не отпустил, то ушел куда-то вглубь.
     --  Знаешь,  какое  у  меня  самое  сильное  воспоминание  детства?  --
прищурился  Вовчик. --  Убежали с товарищем из детдома  --  и  на  север.  В
товарняках, на крышах, как придется... Он говорил -- родня там есть...
     Вовчик разлил по стаканам остатки водки.
     -- На одном перегоне  уцепились за поручни пассажирского  вагона, стоим
на ступеньках, а внутрь войти не можем. Ладно, думаем, на полустанке сойдем.
А поезд курьерский, не останавливается, прет и прет, да скорость такая -- не
спрыгнешь. Мороз, ветер  свистит,  руки-ноги окоченели, на беду ссать охота,
мочи нет... И вдруг чувствую...
     Вовчик расплылся в улыбке.
     --  Запах  яблок!  Сильный, свежий  такой... Откуда? Ну,  думать  особо
некогда,   не  до  того,   вот-вот  упаду  --   и  всмятку,  мочевой  пузырь
разрывается... Короче, заревел, мне лет девять,  Вовка -- тезка  постарше --
тринадцать, что ли. Успокаивает: "Терпи, терпи, сейчас остановится, уже  ход
сбавляет". А какой там сбавляет... Не знаю, сколько длилось, но и вправду --
стали на красный свет. Я перво-наперво отлил, а потом  сунулись  с  Вовкой в
собачий  ящик, в нем вдвоем хорошо: ветра нет, лежишь валетом -- греешь друг
друга...
     А поезд трогается! Открыли крышку -- занято -- мешок,  огромный чувал с
яблоками,  вот откуда запах. Что делать? Выбросить к  чертям и ехать  или  с
яблоками остаться?
     Поезд идет,  пока медленно, мы чувал тянем, тяжелый, Вовка споткнулся о
шпалу, упал...  "Тяни,  --  кричит. --  Не  бросай!"  А тут  дверь настежь и
проводник  -- он эти яблоки  с юга везет, а шпана под  носом увести хочет...
Матерится, ногой машет, но не достает, а спрыгнуть боится.
     Вцепился  я в  угол руками,  зубами, дергаю,  а сам  чувствую,  ноги не
успевают, ход все  больше, а проводник  кочергой машет, по  плечу  достал...
Упал я, волокусь по шпалам, а мешок не отпускаю... И вытянул все же! Эх ма!
     Вовчик махнул рукой.
     -- Голодные... Наелись этих яблок -- неделю понос мучил. Решили к теплу
возвращаться.  Вовка  говорит: "Может, и нет  никакой  там  родни, померзнем
зазря -- и все!"
     И знаешь, до сих пор отчетливо  так помню:  мороз, руки-ноги отмерзают,
ветер ледяной насквозь  прохватывает,  уссыкаюсь -- и запах свежих яблок  на
морозе! Эх, жизнь-жестянка! Давай допивай!
     Вовчик смахнул слезу. Такое случалось с ним крайне редко.
     -- Ты вроде тоже как беспризорник. Родители рано ушли, намыкался. А тут
эти сволочи! Не  бойсь, Вовчик всегда прикроет!  А если  припрет --  не жди:
стреляй, жми  на гашетку, пока патронов  хватит, а потом рви когти!  Машинку
лучше в воду бросить, чтоб отпечатки смыло, или в канализацию -- люки  везде
есть...
     Каймаков взглянул на часы и стал собираться.
     На другом конце Москвы готовились  к операции Семен Григорьев и капитан
Резцов.  Кассету с  пленкой  и  отчет  Джека упаковали  в  плотный конверт и
крест-накрест перетянули скотчем.
     -- Сойдет! -- Резцов сунул пакет в потрепанный портфель.
     -- Давай я тебя подброшу, -- предложил Семен.
     Красная "девятка" без номеров довезла капитана до Крымского вала.
     -- Время есть, садись на троллейбус или пешочком. Счастливо!
     Семен хлопнул коллегу по плечу.
     -- Морду не опали, -- озабоченно сказал тот.
     В условленном месте Семена ждал Асмодей.
     -- Где вы встречаетесь? -- спросил прапорщик.
     -- У Парка культуры.
     -- Я высажу тебя на Зубовском. А сейчас слушай...
     За прошедшее время они подружились, несколько раз совместно отдыхали  с
Ирочкой и Наташей, между ними даже возникло чувство взаимной симпатии.
     Когда машина остановилась, Семен протянул руку.
     -- Давай свою игрушку, снимай кобуру.
     Асмодей отодвинулся.
     -- Почему вдруг?
     --  Приказ   руководства.  На  операции  должны  быть  исключены  любые
сложности. А вдруг у метро к тебе привяжется милиция?
     -- Есть же разрешение...
     Семен пожал плечами.
     -- Мало ли...  Попадутся  скоты -- захотят  себе забрать  или просто из
вредности отвезут в отделение. И все насмарку. Снимай!
     Асмодей медлил.
     -- Время идет!  -- Семен обхватил его за  плечи, прижал  к себе и сунул
руку под пальто. -- Повернись, неудобно...
     Асмодей дернулся, но безуспешно.
     Прапорщик вытащил пистолет.
     -- Сунь его сюда! -- Агент открыл вещевой ящик. -- И не трогай. Вернусь
-- сразу заберу.
     Григорьев так  и сделал.  Выпутавшись из плечевой кобуры, Асмодей сунул
ее туда же, захлопнул крышку. Если бы  он мог,  то явно запер бы ящик и ключ
унес с собой.
     -- Не жадничай, никуда  не денется! -- Семен засмеялся и тем же жестом,
что  недавно Резцова,  хлопнул  по плечу Асмодея.  -- Давай вечером  позовем
девчонок и оттянемся как следует!
     -- Давай. -- Асмодей немного напряженно улыбнулся в ответ.
     -- Ни пуха!
     Семен рванул с места.
     Встреча состоялась ровно  в семь. Стемнело. Кислый и Асмодей стояли  на
набережной под вторым фонарем  и, опираясь  на парапет,  смотрели на  черную
воду.  В  руках они держали тлеющие  сигареты. Резцов  подошел от  Крымского
моста, они немного поговорили  и двинулись вдоль реки. Слева шелестели голые
деревья  парка  Горького.  Прошли  одинокий прохожий  и парень  с  девушкой.
Набережная была пустынной.
     Семен  наблюдал за троицей в  бинокль. Скоро его  выход.  Он  извлек из
кармана холостые патроны, потянулся под мышку. Душа противилась тому, что он
должен  был   сделать.  Гарантией  выживаемости  являлось  умение  мгновенно
выстрелить в нападающего. Зарядив в пистолет  три холостых, он утрачивал эту
способность.