брались  так близко, что отчетливо различали  слова, хотя
их не понимали и в смысл не вникали. Главное, противник  на месте, ничего не
подозревает и веселится перед смертью.
     Основные  силы отставали на  километр и  ждали  сигнала.  У  лазутчиков
имелась для этого маленькая японская рация.
     Фархад и  Салахутдин почти одновременно  наползли на  скрытую  в  песке
сигнальную  проволоку. Мигание  неоновой  лампочки на сторожевых  приемниках
известило часовых,  что периметр охраны нарушен существом весом более сорока
килограммов. Тут же включилась  вторая лампочка,  показывающая, что  существ
минимум два.
     В  кармане  у Васильева раздался зуммер,  вынув  плоскую  пластмассовую
коробочку, он тоже увидел мигающие неонки и показал напарнику. Из крохотного
динамика донесся хрипловатый голос:
     --  Я  останусь,  а  вы  вернитесь  за бархан, свяжитесь  с  отрядом  и
передайте командиру, что все в порядке. Пусть выдвигаются и окружают лагерь.
     Салахутдин  говорил   на  фарси,  прошедшие  Афган   понимают  основные
диалекты,   по   крайней   мере   улавливают   смысл   сказанного.   Датчики
охранно-сторожевой системы передали на приемники быстрый  шепот,  и Васильев
изменился в лице.
     -- Тревога! Разобрать оружие, занять оборону, только тихо! Этих взять!
     Три тени ползли обратно, Салахутдин же решил продвинуться вперед, чтобы
можно  было  видеть  противника.  Он  полз  прямо  на  прапорщика Огнева  из
одиннадцатого  отдела, но обнаружил его существование только  в  тот момент,
когда  сильные  руки  вцепились в  горло. Хорошо,  костяная  рукоять кинжала
торчала изо  рта: далеко тянуться  не  пришлось, и отсверкивающий  в  лунном
свете  клинок  привычно  метнулся  за  темной,  с  пьянящим  запахом  кровью
неверного. Но напиться не сумел: пронзил пустоту и вылетел из вмиг онемевшей
кости.  Зато  удалось  освободиться от  удушающего  захвата, и Салахутдин  с
рычанием бросился на врага.
     Два жилистых тела катались по песку, нанося друг  другу удары, моджахед
зажал  в  кулаке гранату  и действовал  ею как  кастетом.  Огнев  уклонялся,
подставляя предплечье, и жалел, что у него нет ножа, что сразу не выстрелил,
что  вообще  оказался  здесь, под чужими  звездами,  вдалеке  от  московской
квартиры и теплой ласковой жены. А тренированное тело действовало независимо
от сознания, выполняя все,  что необходимо. Наконец рука моджахеда  попала в
захват, с хрустом  лопнул локтевой сустав,  прапорщик  подмял его под  себя,
уткнул лицом в песок и осмотрелся. Густая азиатская  ночь была непроглядной,
сквозь шум поднявшегося ветра не доносилось ни одного постороннего звука.
     Внизу  резко щелкнуло. Свободной рукой  Салахутдин подцепил  гранату  и
зубами вытащил чеку.  До взрыва  оставалось  четыре секунды. Огнев  коротким
ударом сломал напряженную шею и рывком  набросил  обмякшее тело на ребристую
"лимонку".  Сам  прыгнул  в  сторону,  дважды   перекатился   через   бок  и
распластался,  вжимаясь  в  песок.  Приглушенно  грохнул  взрыв,  сверкнуло,
свистнули осколки. Пронесло! Огнев поднялся и машинально принялся отряхивать
с одежды песок. Ноги заметно дрожали.
     В отделении вспыхнули два подствольных прожектора, вырвавших из темноты
убегающие фигуры.
     -- Стоять, мать вашу! Стоять!
     Один из убегавших взмахнул рукой.
     -- Ах, сука!!
     Ударили автоматы. Яркие лучи бесцельно метнулись,  прочертив извилистые
полосы по зыбкому склону бархана, сильно рванула граната.
     Содержимое  оружейной   палатки   разобрали   мгновенно.  Отряд  охраны
действовал четко  и хладнокровно, хотя явственно ощущалось владевшее бойцами
напряжение. Хорошо держались Богосов и его ассистенты, дублер Чена мгновенно
протрезвел и попросил автомат, Джек обхватил голову руками и  как заведенный
повторял одну и ту же фразу:
     -- Я так и знал. Я так и знал. Я так и знал...
     Растерянно метался самый молодой член экспедиции -- повар Вова, автомат
криво висел на его шее и колотил по груди.
     --  Четверо,  все  готовы,  -- доложил  один  из посланных на  перехват
бойцов. -- Документов нет. Оружие и вот...
     Он протянул небольшую черную коробочку с короткой гибкой антенной.
     Васильев включил рацию, но ничего не понял в доносившемся бормотании.
     -- Сайда ко мне!
     Вокруг лагеря  разворачивалось  кольцо обороны, ощетинившееся в темноту
двенадцатью  стволами  ручных  и  двумя  --  станковых  пулеметов.  Снайперы
пристегивали к  винтовкам инфракрасные  прицелы.  Косторезов тащил "шмель" и
"выстрелы" к нему, занимали места автоматчики.
     -- Переводи!  -- Васильев поднес  рацию  к уху запыхавшегося Сайда. Тот
вслушался.
     -- Салахутдин, ответь Пахадыру. Что за шум? Выходи на связь!
     --  На связь,  так  на связь! -- сказал  Васильев. -- Передавай:  -- Вы
совершили  нападение  на  российскую  военную  часть.  Немедленно прекратите
боевые действия и...
     Он запнулся, не зная, чего требовать от неизвестного противника.
     -- И сдавайтесь! -- закончил фразу Сайд.
     Из  динамика   донеслась  отборная   русская   брань,  потом  невидимый
собеседник вновь перешел на фарси.
     -- Что он говорит?
     --  Что уничтожит всех,  разрежет животы и снимет кожу, заживо сожжет в
костре, с®ест сырыми, -- помедлив, перевел Сайд.
     -- Ну-ка дай!
     Взяв рацию, Васильев на универсальном, понятном всем языке пояснил, что
он  думает о Пахадыре  и  его ближайших родственниках и как относится к  его
планам.
     Потом капитан связался с заставой.
     -- У нас тут бой, -- отозвался Вороненков. -- Помочь не можем. Запросил
подкрепление, но когда будет -- неизвестно. Удачи!
     Замкомандира заставы отключился.
     В  это   время   из  темноты  донесся   леденящий   душу  вой,  которым
среднеазиатские  басмачи  и афганские душманы парализовывали волю противника
перед атакой. Они были совсем близко и сжимали кольцо.



        Глава двадцать третья

     Выполняя инструкции Морковина, Каймаков дал себя успокоить.
     -- Я же не виноват, что так получилось, -- жалко оправдывался Левин. --
Я хотел как лучше!
     --  Да ясно,  ясно...  Я  на тебя от  страха  напустился, -- миролюбиво
сказал Каймаков.
     В дверь заглянула Верка.
     -- Мальчишки, идем чай пить?  -- Она была пьяна, щеки горели нездоровым
багровым румянцем. -- Можно ко мне домой поехать... А чего вы такие надутые?
     -- Иди, Верунчик, мы сейчас. -- Каймаков, как мог, ласково улыбнулся.
     -- Ненасытная, сука, --  пробурчал Левин, когда  она закрыла дверь.  --
Пойдешь?
     "Куда ты дел мой пакет, сволочь?" -- вертелось на языке у Каймакова. Он
с трудом сдержался и отрицательно покачал головой.
     -- Нет, домой надо. И охоты нет.
     Когда Кислый  шел  от  метро  к  дому, он  проходил мимо  расстрелянной
недавно шашлычной. Стекла были  уже вставлены,  аппетитный  запах  говорил о
том, что заведение функционирует.  На входе стоял  крепкий небритый армянин,
внимательно  рассматривающий входящих.  Вот  он остановил  молодого  парня в
кожаном пальто, вышедшего из белой "Ауди-200".
     -- Покушать или по делу?
     -- К Арсену, -- коротко ответил Гена Сысоев. -- Я работаю на Седого.
     --  Какая  мне  разница,  на  кого  ты  работаешь!  На седого,  рыжего,
лысого... Мне важно, чтоб порядок был!
     Охранник быстро ощупал карманы и подмышки кожаного пальто.
     -- А то приходят бандиты, стреляют, убивают... Честных  людей  защитить
некому... -- бурчал он при этом. -- Но мы земляка в обиду не дадим. Проходи!
     Гена ничего не понимал. Шашлычная находилась на их территории и под  их
контролем, он всегда заходил сюда хозяином, и Арсен бесплатно угощал лучшими
кусками мяса да норовил засунуть деньги  в карман. Это  не  считая того, что
регулярно отдавал сборщикам. А сейчас... Впечатление  такое, что он  попал в
чужую зону влияния.
     -- Здравствуй, Арсен!
     -- Добрый  день, дорогой,  -- степенно  отозвался шашлычник без обычной
радостной улыбки. -- Сделать порцию? Всего пять тысяч.
     --  Слушай меня  внимательно,  --  начал  Сысоев,  но  тут же сбился  с
привычного угрожающего тона:  из подсобки на него смотрел могучий кавказец с
холодно блестящими  глазами.  --  Наших людей  побили.  Трех у  тебя дома, в
под®езде, двух здесь рядом, твои земляки. Что ты про это знаешь?
     Арсен пожал плечами.
     -- Ничего не знаю. Как ваши здесь стрельбу устроили, это видел...
     Он обернулся в поисках поддержки, и она немедленно последовала.
     --  Сейчас  каждый  день  убивают,  думают, так  и  надо,  --  вмешался
холодноглазый кавказец.  -- А когда их в ответ убьют  -- не нравится! Только
по-другому не бывает... И не будет! Мы земляки, друг за друга постоим!
     -- Что ты здесь базланишь! --  вспылил Гена.  -- Чья  это территория? И
кто ты такой?
     -- Территория  нашего друга Клыка, -- терпеливо пояснил кавказец. -- Он
разрешил и цветочный ряд поставить. За  деньги, конечно: хозяину обязательно
платить положено. А я Вартан. А ты кто?
     Гена повернулся и под насмешливыми взглядами вышел на улицу.
     "Пропала точка, -- подумал он. -- И это только начало..."
     На капоте "Ауди" было написано углем непристойное слово. Гена выругался
и зло хлопнул дверцей.
     Наблюдавший происходящее  Каймаков  двинулся дальше через  пустырь. Три
оборванных алкоголика  разливали  по  замызганным стаканам вино  из  большой
бутылки.  В сотне метров ждал  кого-то изысканно одетый  человек  с  букетом
красных гвоздик.
     -- Эй, ты! -- Один из оборванцев поманил Каймакова грязным  пальцем. --
Иди сюда.
     "Чтоб  вы  передохли, --  подумал  Кислый, продолжая движение. --  Шагу
нельзя ступить спокойно!"
     Шило украл Левин, отвертку или  молоток он так  и не  собрался сунуть в
"дипломат",  добытый  Вовчиком  пистолет  лежал  незаряженным  дома.  Бывший
беспризорник обещал купить патронов на Рижском рынке. Хорошо, если бы он уже
это сделал и готовая к бою пушка находилась под рукой...
     -- Я кому сказал!
     Они  пошли наперерез  --  все  трое, слегка  расходясь,  чтобы взять  в
кольцо.
     Каймаков огляделся.  Вокруг никого  не  было.  Ни  бравых омоновцев, ни
решительных патрульных, ни постового,  ни дружинника, ни просто  гражданина,
жаждущего  прийти  на  помощь. Лишь  франт с цветами наблюдал  за  развитием
событий.
     Каймаков ударил первого в колено и бросился бежать.
     -- Ну, сука!
     Раздался топот, толчок в спину сбил его с ног. Пинки посыпались со всех
сторон. Зазвенело стекло.
     -- Сщас ему рожу разукрашу...
     Зазубренное  бутылочное  горлышко  приближалось к  лицу, когда раздался
выстрел. Потом второй, третий! Горлышко исчезло.
     --  Быстро  вставайте!  --  Чья-то  рука  вцепилась  в  воротник пальто
Каймакова, помогая  ему  подняться на ноги. Это был  тот самый франт, только
вместо цветов он держал в руке пистолет.
     Один  нападающий лежал  на  земле, двое терли глаза и надсадно кашляли.
Каймаков почувствовал острый запах и резь в глазах.
     -- Уходим, скорее! -- Спаситель тянул его за пальто. -- Не трите глаза,
быстрей пройдет.
     -- Я тебя,  пидора,  на нож  посажу! --  раздавалось  сзади.  -- Сейчас
догоню и посажу!
     Отбежав на несколько  сот  метров, они оглянулись.  Нападавшие, похоже,
приходили в себя и действительно собирались пуститься в погоню.
     У Каймакова резало глаза, особенно левый.
     --  Черт,  я  тоже наглотался, --  сказал незнакомец. --  Горло  дерет,
нос... Надо бы прополоскать с содой... Посмотрите, они не бегут следом?
     -- Вроде нет. Я живу в квартале отсюда, зайдем ко мне.
     -- Это самое умное, -- кивнул спаситель.
     Когда  вечером  к   Каймакову   заехал  Морковин,   тот   рассказал   о
происшествии.
     -- Но это  случайность, --  закончил Кислый рассказ. -- Обычное  пьяное
отребье, хулиганы.
     -- Да? А как ваш спаситель?
     --  Отличный парень! Витя  Клячкин. Отсидел ни  за что  четыре  года...
Смелый!
     Они сидели на кухне, закрыв дверь в комнату. Каймаков на  всякий случай
открыл кран, чтобы звук льющейся воды заглушал разговор.
     -- Хорошо, что он подвернулся со своим газовым пистолетом.
     -- О чем говорили?
     --  Обычный  треп.  Знаете,  как после драки...  Бессвязно  все.  Еще и
выпили... Потом он про зону вспомнил -- ужасы всякие...
     -- Когда договорились встретиться?
     -- Завтра после работы...
     Каймаков осекся.
     -- Откуда... Почему думаете, будто договорились?
     -- Да потому, что это подстава.
     -- Но...
     -- Самая элементарная. Вариант номер семь из инструкции по установлению
контактов.  Девиз:  "Лучший  способ  войти в доверие  к человеку -- это  его
спасти". Рассчитан на неискушенных, слабозащищенных и впечатлительных людей.
Есть гораздо более изощренные способы знакомств...
     --  Никому  нельзя  верить...  --  убито  прошептал  Каймаков. -- Такой
приличный парень. Я действительно ему очень признателен.
     -- Данный  вариант  как  раз  имеет  целью  вызвать  теплые  чувства  и
искреннюю  благодарность  к  спасителю.  Тогда   легко  сглаживаются  всякие
шероховатости. Вы, например, не спросили, что он здесь делал?
     -- Ждал девушку! С букетом цветов. Вчера познакомился в метро.
     --  Прекрасно. Почему же она  не  появилась?  Почему  он  не  продолжил
ожидание после своей чудесной победы?  Начисто забыв о свидании, он  бросает
букет  и идет к незнакомому человеку пить водку и  травить байки о зоне! Вам
не кажется это странным?
     -- Хороший парень, -- печально повторил Каймаков.
     --  Не  отрицаю.  Он  действительно  может  быть  приличным  человеком.
Возможно,  и не собирается причинять вам  вред.  Ему  просто нужно выполнить
задание. Что-то сообщить или,  наоборот, узнать, с кем-то познакомить. Одним
словом,  сделать нечто совершенно  невинное.  Другое дело  --  не  исключены
побочные эффекты. Например, вы попадете под трамвай или отравитесь газом...
     -- Что же мне делать?
     --  Естественно вести себя, поддерживать  контакты и  сообщать нам, что
ему надо. А мы завтра пронаблюдаем -- что он за птица.
     За  проведенную  операцию Асмодей удостоился искренних похвал Межуева и
Григорьева.
     -- Он лихой оказался, этот Кислый,  так двинул моего парня в  колено --
чуть не сломал,  -- рассказывал Семен. -- Пришлось тридцать тысяч доплатить,
чтоб без обид.
     -- А Виктор молодец, бабахал как в кино, -- сказал майор.
     -- Кстати, -- Семен протянул руку, -- давай пушку, дозарядить надо.
     Они сидели  в  другой конспиративной  квартире,  которая отличалась  от
первой только месторасположением: планировка и обстановка совпадали почти до
деталей.
     Семен извлек из "вальтера" магазин.
     -- Осталось два газовых, так?
     -- Так, --  кивнул Асмодей. Один неиспользованный патрон  он специально
вынул, чтобы Семенова арифметика сошлась с действительностью.
     -- Точно.  -- Григорьев заглянул в дырочки обоймы. -- Теперь давай  три
газовых и два звуковых.
     Когда Асмодей принес требуемое, прапорщик поучающе сказал:
     -- Смотри  и  запоминай, пока я жив. Вначале  эти, с желтой  заглушкой,
потом два с зелеными. Теперь досылаем в ствол...
     Он передернул затвор и протянул пистолет рукояткой вперед.
     -- Вопросы есть?
     Ему явно нравилось учить. Но Металлист делал это наглядней.
     --   Доложите  Дронову,   Валентин   Сергеевич,  что  газовый  пистолет
использовался для  проведения операции, -- сказал Семен. -- А то он считает,
что мы поощряем блажь...
     Межуев кивнул.
     -- Обязательно доложу.
     И повернулся к Асмодею.
     -- Когда думаешь выходить на связь со Смитом?
     --  После закрепления знакомства. Дня через два. Послушайте дальше  про
этого Каймакова...
     Асмодей  чувствовал  себя  первооткрывателем.  Он  сам  установил адрес
об®екта   разработки,  проследил  маршрут  к  дому,  контрразведчики  только
организовали операцию знакомства.
     Теперь  он  с-упоением  рассказывал  о привычках  Кислого,  его  манере
поведения,  обстановке   в  квартире,   пересказывал  беседу  за  совместной
выпивкой.
     Межуеву и Григорьеву все это было хорошо известно, а пресловутая беседа
даже записана  на аудиокассету.  Но  высказывать  осведомленность  нельзя  и
уклоняться от беседы непедагогично: агент должен высказаться.
     Поэтому они внимательно слушали Асмодея, задавали вопросы и  хвалили за
оперативное  мастерство.  Это   способствует   укреплению   психологического
контакта.
     Капитан  Иванченко бился всерьез, как и подобает офицеру. Схватка  была
не шуточной,  с  криками,  стонами  и кровью.  Крепкие руки  сжимали  его  в
железном захвате, ноги то  и дело взлетали в воздух -- таким броском стоящий
"на мостике" борец сбрасывает наседающего противника.
     Капитан  держался.  Он  прижал  белокурую голову  к  подушке,  чтобы не
получить  еще один  глубокий  укус,  и  мощными  толчками  противодействовал
попыткам  подбросить себя  к  потолку. И он сам, и бьющееся  под ним сильное
гладкое тело Любаши были  мокрыми от пота,  оба тяжело дышали, словно  после
пятикилометрового кросса, но  капитан из предыдущего опыта знал,  что сумеет
выдержать восхитительный  марафон,  требующий сосредоточения как физических,
так и душевных сил.
     Концентрация энергии  и внимания была  столь высока, что  Иванченко  не
сразу отреагировал  на отмеченное боковым зрением движение в  комнате,  даже
когда он  повернул голову и увидел небритого лохматого мужика, собирающего в
охапку его  мундир  и  Любины  вещи, то не прекратил своего  занятия и,  как
загипнотизированный,   произвел   по  инерции  не   менее  десяти   фрикций,
становящихся, правда, все слабее и слабее.
     Лишь  когда  вор выбежал  из комнаты,  капитан  раз®единился,  разорвал
захват  и  мгновенно  оказался  сброшенным на пол,  но тут  же вскочил,  уже
приходя в себя и пытаясь сообразить, что надлежит делать в такой ситуации. В
голову ничего не приходило. Люба продолжала дергаться и протестующе стонала.
Он знал: около пяти минут она не сможет говорить.
     Зато разговор раздался в прихожей,  и  два  милиционера ввели лохматого
мужика, который вяло вырывался.
     -- Сейчас глянем, что ты здесь натворил...
     Майор осекся и огляделся. Голые, без занавесок, окна, пустая  комната с
широкой  тахтой  и  двумя  стульями.  Посередине  стоял  Иванченко  в  одних
форменных   зеленых  носках.  Вид  он  имел  далеко  не  геройский,  и  даже
внушительное мужское достоинство, секунду  назад готовое к действию, обвисло
жалким, сморщенным стручком.
     -- Та-а-а-к! -- протянул майор. -- Кто из вас ее убил?
     Одеревеневший Иванченко понял, что речь идет о Любе. Она раскинулась на
тахте с закрытыми глазами  и действительно  напоминала мертвую.  Он хотел ее
прикрыть,  но  ничего  подходящего  в  комнате  не  было.  Сделав  несколько
бессмысленных  движений, он  поднял  с пола  смятый  комок черных  колготок,
расправил   и  положил   на   роскошное   тело  подруги  в   противоположном
естественному направлении, так что верхняя  часть оказалась, как и положено,
на бедрах, а чулки, расходясь, прикрывали груди.
     Сзади раздался глухой удар.
     -- Ты убил, сука?!
     Удар пришелся  в плечо,  но мужик согнулся, схватился за живот и рухнул
на колени.
     --  Не я,  век свободы  не видать!  --  прохрипел он.  -- Зашел шопнуть
чего-нибудь, в натуре, замочки-то все одинаковые... А он ее душит! Зачем мне
к "мокрому" примазываться? Повернулся и бежать, а тут вы...
     -- Значит, ты?! -- Майор шагнул к Иванченко.
     Голый человек в безвыходной ситуации перед лицом позора, краха карьеры,
крушения семейной жизни чувствует себя совершенно беззащитным.
     -- Я капитан Российской Армии, -- выдавил он из себя и отшатнулся.
     -- А  почему  не полковник? -- Майор сделал  еще шаг. -- Я -- начальник
уголовного  розыска майор Котов, на  мне форма, в кармане удостоверение. Нам
позвонили  соседи:  за стеной  кричит  и  стоне