камня. У  длинной набережной
пришвартовано несколько десятков яхт, от причала отвалил небольшой пароходик
с туристами, под отвесной скалой застыли лодки ловцов губок. Огромный  паром
медленно тянул к  Афинам.  Белоснежная, с лиловыми парусами яхта подходила к
причалу.   Может,  это  и  есть  "Мария"?  Верлинов  напряг  зрение  в  явно
неосуществимой надежде увидеть на корме Христофора с биноклем и помахать ему
рукой.
     Шестое  чувство  заставило   переключить  внимание  на  подводный  мир.
Вовремя!
     Прямо на него  атакующим курсом шла  сверхмалая подводная лодка  отряда
боевых пловцов.
     Выйдя  из  прокуратуры. Каймаков остановился на тротуаре и  стал ждать.
Следователь --  довольно  молодой  жирняк с  лицом  пройдохи  был  почему-то
вежлив,  предупредителен  и  даже  позволил  позвонить со  своего  аппарата.
Каймаков набрал  оставленный Карлом номер, тот пообещал немедленно приехать.
Он позвонил  и в "Инсек", но  Морковина на месте не было. Скорее всего  едет
сюда.
     Когда  рядом  затормозила  красная   иномарка,   Каймаков   решил,  что
предположение  оправдалось,  и  наклонился  к  раскрывшейся  задней  дверце.
Сильный толчок в спину вогнал его в салон,  машина рванула с места, он сидел
между  двумя  незнакомыми  парнями,  физиономии  которых  не  располагали  к
близкому знакомству.
     --  Один  есть,  --  сказал  водитель.  --  Сейчас  возьмем  второго  и
расспросим -- куда общие деньги дели...
     -- Ты  знаешь, кого  взял?  Кого спрашивать  собираешься?  --  развязно
процедил Каймаков.
     Так  же нахально он вел  себя  в дежурке  тридцать второго  отделения и
убедился,  что  это  дает результаты: сержант,  щедро  отвешивающий  оплеухи
подавленным, безответным "сидельцам", относился к нему крайне корректно.
     И сейчас сидящие по бокам парни недоуменно переглянулись.
     -- А кто ты такой? -- настороженно спросил левый.
     -- Я друг Клыка. Слышал про такого?
     Левый оторопел.
     -- Слыхал...
     -- А про Седого слышал? У него спросили -- можно меня хватать и в тачку
запихивать?
     Конвоиры  отодвинулись в разные стороны. Сразу стало просторней. Машина
замедлила ход.
     -- Мы-то что, -- сказал правый. -- Нам сказали,  мы сделали. Может, кто
что напутал. Разберутся!
     -- Точно, -- облегченно вздохнул левый. -- Мы к тебе,  брат,  ничего не
имеем. Скажут -- назад отвезем. Ошибки везде бывают...
     Иномарка  вкатилась  в  переулок.  Возле  обнесенного  хлипким  забором
пустыря стояли микроавтобус "Фольксваген" и две "Волги".
     -- Пойдем пересядем...
     Каймакова  вывели наружу и подвели к  "Фольксвагену". Из "Волги" четыре
крепыша вытащили незнакомого человека.
     -- Заходите. -- Из  микроавтобуса выглянул коротко стриженный парень  с
ушами борца.
     Каймаков  забрался  в просторный салон  на  двенадцать  кресел.  Следом
втолкнули незнакомца.
     --  Товарищ  Васильев,  товарищ Каймаков,  --  представил их друг другу
борец. -- Впрочем, вы знакомы. Казну нашу вместе захватывали,  делили небось
тоже вместе...
     Гена Сысоев усмехнулся.
     --  Сейчас  поедем в  одно уютное  место и поговорим.  У нас тоже  есть
препарат, развязывающий языки!
     Он сделал знак, и в микроавтобус вошли четыре человека.
     -- Везите наших друзей на дачу. Я заеду за Седым и присоединюсь к вам.
     Борец выпрыгнул, захлопнул дверь и направился к одной из "Волг".
     -- Поехали, -- сказал охранник.
     Водитель включил  двигатель.  Что-то  щелкнуло, охранник  схватился  за
живот и осел на  черный коврик,  покрывающий пол. Еще щелчок, и струя  крови
брызнула из шеи здоровяка с расплющенным носом.
     Всполошенный  Каймаков  решил, что  стреляет  снайпер, но  почему  целы
стекла, как пули попадают в салон?
     Картина происходящего замедлилась, словно в кино. Квадратный  громила с
длинными, как у орангутанга, руками вскидывался с сиденья, просовывая ладонь
в запах куртки, но,  передумав, схватился  за сердце и опрокинулся навзничь.
Четвертый пригнулся,  втянул  голову  в  плечи и медленно двигался к  двери,
что-то стегануло его между лопаток, и безжизненное тело уткнулось  головой в
дверь.
     Невидимая  смерть исходила от  коллеги по  несчастью, он  вытянул перед
собой руку, в которой ничего не было, и что-то кричал.
     -- Забери у них пистолеты! Пистолеты забери!
     Жизнь опять закрутилась, теперь в бешеном темпе.
     Васильев схватил водителя за шею.
     -- На пустырь, сука! Сворачивай на пустырь!
     Тот вывернул  руль. Проломив  хлипкий забор,  "Фольксваген" запрыгал по
ухабам строительной площадки.
     Выйдя  из  оцепенения. Каймаков склонился к лежащим без признаков жизни
бандитам. Под курткой квадратного  он нащупал пистолет и быстро  извлек  его
наружу. У  второго  оружия  не  нашлось,  третий оказался  залит  кровью,  и
Каймаков не смог заставить себя прикоснуться к нему.
     Микроавтобус  резко  затормозил,  Васильев  сделал  резкое  движение, и
водитель уткнулся лицом в руль.
     -- Выходи, быстро!
     Они оказались возле старого проржавевшего гаража, от поваленного забора
бежали люди -- человек шесть или восемь.
     Васильев с усилием открыл дверь.
     -- Давай сюда!
     -- И что дальше? Это же ловушка!
     Раздались выстрелы: один, второй, третий... Пуля сильно ударила в гараж
и с противным визгом ушла в небо.
     Инстинктивно Каймаков нырнул  в  темный  проем.  Дверь  захлопнулась  с
тяжелым  лязгом.  Тут  же  вспыхнул  свет.  Гараж выглядел  изнутри  гораздо
основательней,  чем снаружи.  Когда  подбежавшие  бандиты принялись  бить  в
дверь, стало ясно, что она куда крепче, чем обычно, и способна противостоять
и более сильному натиску.
     --  Хорошо,  что я оказался  с  "начинкой". -- Васильев засучил рукав и
отстегнул от предплечья трубочку толщиной с многоцветную авторучку.
     -- Что это?
     -- "Стрелка". Но заряды кончились. Взял пистолеты?
     -- Только один! -- Каймаков достал из кармана "ПМ".
     -- Черт! Тогда уходим!
     -- Куда?!
     Вместо ответа Васильев нырнул в смотровую яму. Там что-то заскрипело.
     -- Прыгай!
     В торце смотровой ямы открылась дверь, оттуда веяло холодом и сыростью.
Васильев пропустил его вперед. Вниз вели стальные  ступени. У входа в  гараж
грохнул мощный взрыв, внутрь ворвались ликующие возгласы.
     -- Выходите, падлы!
     Дверь  защелкнулась,  вновь  отрезая   все  звуки.  Они   находились  в
эвакуаторе номер  шестнадцать. Васильев отпер амуниционный шкаф и выгреб все
снаряжение. Несколько лет назад он  мог поверить, что преследователи взорвут
внешний вход в спецоб®ект лишь  при  одном  условии:  если  страна проиграет
войну и в Москве будет хозяйничать неприятель.
     -- Держи, и это  тоже. -- Он  сунул в руки спутника несколько  пакетов,
надел на шею сумку. -- Потом разберемся. А теперь -- вниз!
     Васильев торопился  не зря. Он знал: если преследователей не остановила
одна дверь, не остановит и другая.
     --  Эхма,  никому доверять нельзя! Шину не заварили,  ключи не вернули,
пришлось  второй  комплект искать,  -- жаловался  маленький человек с  мятым
морщинистым лицом, и сосед по автостоянке сочувственно кивал.
     -- Точно! Потому свою никому не даю. А  ты,  Николаич, спроси: какие же
вы после этого друзья? Раз обещали и не сделали?
     -- Спрошу!  --  ответил  обиженный, запуская  двигатель. -- Обязательно
спрошу!
     Правда,  Семен  Григорьев  не  обещал  починять  проколотый   скат  или
возвращать ключи, не  являлся  другом  и спросить у него ничего  невозможно,
потому  что ом  мертв уже несколько дней,  но Плеско  рачительно относился к
дорогим вещам  и потому был искренен в своей  обиде, забыв о  второстепенных
мелочах.
     Возвращение  из  жестких  рук Котова  в  лоно  военной юстиции изменило
правовое положение майора: из обвиняемого он стал свидетелем злоупотреблений
Верлинова. Его собственное дело рассыпалось в прах.
     -- Работай  спокойно,  ни о чем  не волнуйся, -- сказал Голубовский. --
Вопрос улажен.
     И Плеско почти не волновался. Лишь одно беспокоило: не гоняли ли машину
по плохим дорогам?
     "От  этих  разгильдяев  всего  можно ожидать,  -- думал  он,  осторожно
переключая скорости. -- Ну до чего же есть необязательные люди!"
     Диверсионная СГГЛ имеет много достоинств, но она неспособна в подводном
положении протаранить человека, находящегося на поверхности.  Поэтому  атака
не удалась. Черный округлый корпус прошел в метре под Верлиновым, прозрачная
полусфера скользнула  по  гидрокостюму, мягко  подбросив  невесомое  тело  и
проскрежетав  по  корпусу скутера. Промелькнуло  бульдожье  лицо  Крутакова,
рвущего на себя рычаг  руля глубины и, судя  по движению губ, выкрикивающего
какието слова.
     И  сразу  же  лазурное  море  с белыми  яхтами,  на  одной из  которых,
возможно,  уже ждал его Христофор,  медленно  разворачивающийся паром, яркое
солнце,  бликующее  на  биноклях  и  фотооб®ективах  туристского пароходика,
бело-зеленая скала Тиноса  --  весь  этот  приветливый,  находящийся  совсем
рядом,  сулящий   отдохновение  и  безопасность   мир  внезапно  и   страшно
отодвинулся и  исчез, а генерал оказался в совсем другом измерении, где  все
определяют  курс атаки  и скорость, запас воздуха  и резерв глубины, свобода
маневра и  вектор  силы, тусклая  сталь ножа  и необычные,  как шестигранные
стрелки, пули -- в жестком и холодном измерении подводного боя.
     И хотя он уже почти расслабился,  уверенный, что  оставил все опасности
позади, искусственно  поддерживаемое состояние готовности к  худшему помогло
мгновенно перейти  из одного состояния в другое. Рефлексы обгоняли сознание.
Большой палец правой руки до отказа сдвинул сектор оборотов двигателя, левая
отклонила вниз руль глубины.
     Бешено  закрутился винт, взбивая  белую пену, скутер рванулся вперед  и
вниз, увлекая  за  собой  вытянутое в струнку  тело  боевого пловца. Впереди
чернела корма "малютки"; преодолев инерцию,  она развернется  для  повторной
атаки, важно было уйти как можно глубже и затеряться в морской толще.
     Вначале Верлинов решил, что это ему  удалось.  На сорока метрах,  когда
гидрокостюм плотно  обжал  тело,  а  маска вдавилась в  лицо,  он  прекратил
погружение и  перешел  на горизонтальный курс. На такой  глубине было  почти
темно и существовал риск врезаться в риф или кусок подводной скалы, но он не
снижал скорости. Шлейф  взбитых винтом пузырьков воздуха тянулся за скутером
и окружал Верлинова прозрачным флюоресцирующим ореолом,  издали он напоминал
огромную, спасающуюся от опасности макрель.
     А  косо падающая СПЛ  была похожа на гарпун, нацелившийся  в  окутанную
пузырьком фигурку.
     Крутаков  умел  вести  подводный  поиск,   но  плохо  знал  технические
возможности  "малютки", вовсе не  годящейся  на роль гарпуна. Удар  опять не
достиг цели, волна качнула Верлинова, подлодка по инерции ушла в глубину.
     Генерал  огляделся.  Хорошо  бы спрятаться  в  зарослях  водорослей или
забиться в  расщелину скалы. Но в густых сумерках  не было видно подходящего
убежища. Зато снизу поднималось желтое пятно -- на СПЛ включили прожектор.
     Крутаков понял  свою ошибку, теперь  он вывел  лодку на один горизонт с
целью и  вновь таранил.  Верлинов выполнил левый поворот -- черный корпус  в
очередной раз прошел мимо.
     Развернувшись, Крутаков атаковал  лоб в  лоб. Верлинов нырнул. Атака со
спины -- маневр вверх. Снова заход спереди -- поворот вправо.
     По скорости  СПЛ  превосходила скутер,  но  уступала  в  маневренности.
Верлинов не  мог оторваться  от  преследования, но  располагал  возможностью
уворачиваться  от атак. Впрочем, пятнадцатиминутный  запас сжатого воздуха и
тающие  силы существенно  ограничивали эту возможность. В пятьдесят три года
даже тренированному человеку трудно вести затяжной подводный поединок.
     Сильно  билось  сердце,  все  сильней  становилось жжение  в  солнечном
сплетении,  не  хватало  кислорода.  Последние  двадцать пять  лет  Верлинов
планировал операции и отдавал приказы, карта мира была  шахматной доской, на
которой  невидимые,  часто безымянные  фигуры вскрывали  замки, проникали  в
охраняемые  помещения, заводили  дружбу и  любовные романы,  фотографировали
"Миноксом",  угрожали,  шантажировали, вели тайную  звукозапись, стреляли из
бесшумных  пистолетов,  запихивали   людей  в  машины,  убегали,  прятались,
подкупали,  преследовали и искали, обливались потом в  рукопашных  схватках,
подвергались  допросам  с  пристрастием, оправдывались перед судом, отбывали
пожизненное заключение, получали пулю из-за утла или нож в спину...
     На  уровне Верлинова интересовались конечным  результатом, в  частности
никто  не  вникал  и,   получая  фотоснимки  сверхсекретного  документа   из
штаб-квартиры НАСА, не задумывались об уплаченной за них цене.
     Иногда крохотные  фигурки исполнителей материализовывались  в наградных
листах, заплаканных, оформляющих пенсию вдовах или, что случалось реже, -- в
самых обычных людях, вернувшихся "с холода" в учебные аудитории Высшей школы
либо беспробудно пьющих за стальными дверями собственных квартир.  Они имели
массу  недостатков,  как  правило,  --  скверный  характер,  и не  считались
героями.
     Сейчас генерал Верлинов ощутил  себя проходной  пешкой, остановленной у
ферзевого поля тремя другими пешками, не  имеющими ничего против него лично,
но  исполняющими приказ,  спущенный  с  недоступных,  по  их  представлению,
вершин.
     Верлинов  хорошо представлял, кто мог  отдать этот приказ, он в деталях
видел свой кабинет, сидящего за столом  подполковника (или  уже полковника?)
Дронова,  тех, кто  его  окружает, прекрасно угадывал  побудительные мотивы,
руководящие каждым. И только сейчас он осознал:  отданный наверху приказ сам
по  себе  мало  что значит --  все  зависит от  четырех  крохотных  фигурок,
разыгрывающих эндшпиль в Эгейском море на глубине  сорока метров, у  подошвы
острова  Тинос,  потому  что  в  радиусе  двух   тысяч  километров  не  было
сотрудников  российских  специальных  служб,  могущих вмешаться  в  развитие
ситуации.  Не  считая,  конечно,  посольских резидентур, нелегалов и экипажа
лежащей  на грунте в  девяноста пяти километрах  на  северо-восток  "У-762",
которых тоже можно не принимать в расчет.
     Никогда  еще  руководитель  могущественного  одиннадцатого   отдела  не
осознавал столь наглядно,  что успех любой -- большой, сложной, утвержденной
на  самом  высоком   уровне  --  операции  в  конечном  счете   определяется
незаметными  из генеральских кабинетов пешками, действующими на свой страх и
риск в разноцветных клеточках политической карты мира.
     Сзади приближался свет прожектора СПЛ. Верлинов  подпустил лодку ближе,
ушел  вверх  и,  спикировав  на черную палубу,  вцепился в  прут  невысокого
ограждения.
     Сквозь прозрачную полусферу Крутаков показал ему кулак  и поднял  руки,
изображая команду "Сдавайся". Отрицательно качнув головой, генерал рукояткой
ножа стукнул по бронестеклу. Точка, тире, точка...
     Трое в  "малютке"  внимательно  читали  сигналы.  Они  являлись  "рукой
Москвы", протянутой через тысячи километров и  три моря, не имели своей воли
и не были ни в  чем виноваты. Верлинов не хотел их убивать. Но он и  себя не
считал ни  в чем  виноватым  и,  конечно,  сам не  хотел  умирать. Между тем
подходило время выбора: воздуха оставалось на семь минут.
     "Уходите, иначе утоплю", -- передал Верлинов.
     После последнего удара он  сунул нож в ножны, включил двигатель скутера
и взял курс на Тинос, не обращая больше внимания  на "малютку", как человек,
уверенный, что к его предостережению прислушиваются.
     -- Совсем  охерел, генеральское отродье! -- Крутаков взялся за штурвал.
-- Сейчас догоню -- выходите и берите его за жабры!
     "Малютка" набирала скорость.
     -- Что они здесь  -- золотой "Ролле-Ройс" хранили? -- Сысоев недоуменно
рассматривал  толстую  бронированную дверь,  совершенно  не  соответствующую
общему облику полузаброшенного, проржавевшего гаража.
     "Если бы не Минер со  своим пластиком, хрен бы вошли! -- думал референт
Седого. -- Как они с ребятами справились? Надо было связать сук!"
     Несколько  человек  толкались  в  гараже,  заглядывая в  бетонированный
прямоугольник смотровой ямы.
     -- Атас! -- крикнул Минер, вскарабкиваясь по ступенькам.
     Все  высыпали  на   улицу.  Внутри  глухо  рвануло,  плотная  с  острым
химическим запахом волна вырвалась из  приоткрытой двери. Над  ямой клубился
густой дым,  но  его  на глазах  втягивало  куда-то  вниз, будто там работал
огромный пылесос.
     Минер спустился взглянуть на результаты своей работы.
     -- Готово! -- крикнул он. -- Тут подземный ход! Ушли, гады!
     -- Давайте следом! -- скомандовал Седой. -- Хотя бы одного -- живым!
     -- Фонари надо взять, -- сказал Минер. -- Колян, сбегай в машину!
     Через несколько  минут шесть группировщиков скрылись в  черном провале.
Сысоев заглянул в микроавтобус.
     -- Ну что?
     --  Все насмерть.  --  Иван вытер  окровавленные руки,  -- Непонятно --
как...  Маленькая дырочка, будто от  укола, и все! А ведь их обыскали... А у
водителя шея сломана... Что будем делать? Закопаем или как положено?
     Гена помедлил с ответом.
     -- У хозяина спросим...
     Седой придет в ярость.  Очередные потери  накануне "разборки"... Но то,
что гэбэшник с такой легкостью непонятным способом укокошил сразу четверых и
придушил   пятого,   ставило   под  сомнение  целесообразность   задуманного
предприятия вообще.  Как с  ними, дьяволами, разбираться?  Вообще  никто  не
останется...
     Сысоев  тяжело  вздохнул.  Отступать  некуда.   С  ворами   договорено,
отказаться нельзя. Да шеф и не захочет задний ход включать...
     -- Не пойму, как он их побил? -- повторил Иван.
     Он сложил трупы между сиденьями и накрыл брезентом, будто "Фольксваген"
вез обычный коммерческий груз.
     -- Поймают их ребята, тогда спросишь.
     -- Как бы те наших не поймали...
     Сысоев промолчал. У него уже появлялась такая мысль.
     Они шли по земляному полу с ощутимым уклоном, свет фонарей скользил  по
неровным земляным  стенам, головы  часто цеплялись  за своды, и тогда сверху
сыпались комья глины.
     -- Выключи  фонарь и держись  ближе ко  мне, -- сказал явно озабоченный
Васильев. Этой штольней не  пользовались давно, и передвигаться по  ней было
небезопасно. К тому же можно  упереться в обвал, заблудиться. Тем более  без
схемы...
     Несколько раз  им встречались  ответвления,  пересечения  коридоров, но
Васильев шел, руководствуясь одному ему известными признаками.
     Сзади бухнуло, в спину подул ветер.
     -- Догонят? -- напряженно спросил Каймаков.
     -- Хрен им! Передохнут, если сразу не вернутся. Или крысы сожрут.
     -- Крысы? Большие?
     На Васильеве  были  комбинезон  и  каска  с  фонарем,  Каймакову он дал
сапоги, ручной фонарь, газоспасатель и анализатор воздуха.
     -- Разные. Обычно с собаку-дворнягу. Кто-то  видел -- с  кабана. Может,
приврали...
     -- Как же так, в газетах писали -- это неправда!
     -- Мало ли что там пишут! Ты вон тоже всякого написал... Давай налево!
     Теперь они двигались по широкому, облицованному камнем коридору. Воздух
здесь был заметно свежее и чище.
     -- Вентиляция работает?
     -- Уж лет двести. Никто не поймет, как.
     Путешествие под  землей  продолжалось  больше двух часов. Они прошли по
сырым  штольням,  преодолели  низкие  лазы,  побывали  в гулких  пещерах,  с
километр брели по журчащим в бетонном желобе нечистотам.
     Каймакову то и дело слышались сзади шаги преследователей, раз в боковом
коридоре мелькнули две зеленые точки -- чьи-то глаза.
     "Собака? -- подумал он. -- Или крыса?" По спине поползли мурашки.
     -- Приготовь  оружие, -- отрывисто  бросил Васильев.  -- Здесь возможны
неприятные встречи. Если что -- стреляй.
     -- В кого? -- нервно спросил Кайм