активное сопротивление
противника. Судя по описанию, Таманцев "качает маятник" в наиболее трудном и
эффективном исполнении -- "вразножку".
     ---------------------------------------------------------------
     Ствол браунинга  опять следовал за моими движениями -- справа  налево и
обратно,  и  я чувствовал, знал,  что  в ближайшую секунду  снова  раздастся
выстрел. Но в это мгновение  помощник коменданта вытащил наконец пистолет, и
амбал, целившийся в меня, без промедления выстрелил дважды ему в грудь.
     С  позиции инстинкта самосохранения и  личной безопасности его действия
были  логичны,  обоснованны, но теперь он терял свое  главное  преимущество:
помощник коменданта сразу обмяк  и стал  валиться  вниз  и  назад, при  этом
открылся верх  туловища амбала, и  как только это произошло,  я, упредив его
следующий  выстрел, всадил  ему  две  пули в  левое плечо и тотчас  рванулся
вперед, чтобы помешать ему --  блокировать вероятную попытку поднять  правой
рукой вывалившийся в траву браунинг.
     Он  действительно нагнулся и, не спуская с меня глаз, зашарил у ног, но
я летел на него стремглав, и, не выдержав,  он бросился бежать через поляну,
а я пустился  за ним, успев отметить, что помощник коменданта и бритоголовый
"капитан" лежат не двигаясь, причем  поза последнего  --  спиной  кверху,  с
неловко вывернутой вбок правой рукой -- мне весьма не понравилась.
     Слева захлопали  выстрелы из "ТТ", и, кинув  туда взгляд, я увидел, что
"лейтенант", оборачиваясь, стреляет в Малыша, а тот, как я его учил, на бегу
уклоняется, не очень ловко, но в целом грамотно.
     Я боялся  за Малыша,  опасений же,  что "лейтенанту" удастся  уйти,  не
испытывал, поскольку  знал,  что если  даже  я  его потом  не  догоню  здесь
поблизости, через двадцать минут -- к тому времени, когда он в лучшем случае
достигнет опушки,  --  весь  лес  по периметру уже  будет  охвачен  огромной
"каруселью",  и  за  пределы  столь  плотного  оперативного  кольца  ему  не
выскочить и не проскользнуть.
     В кобуре у амбала на ремне за правым бедром был еще ствол, скорее всего
"Браунинг Лонг 07", схожий по  форме и  размерам  с "ТТ", и хотя рука у него
болталась, как плеть, а гимнастерка  под погоном потемнела от крови и  брюки
сзади повыше колена тоже -- Паша  все-таки сумел в него попасть! -- я держал
ухо востро. Утверждение, что якобы у левши правая рука развита недостаточно,
--  это  байка для  дефективных детишек.  А  в  действиях  его  чувствовался
настоящий парш.
     Я  услышал  возгласы:   "Стой!  Стрелять  буду!",  оглянувшись,  увидел
старшину, выскочившего с автоматом из кустов перед "лейтенантом", заорал ему
и Малышу: "Не стрелять!", но в тот же миг "лейтенант" поднял руки вверх, и я
подумал  с  облегчением  --  вдвоем-то  они  наверняка его  слепят  теплым и
невредимым.
     В  жизни каждый  двадцатый -- левша, их миллионы, но я уже убедил себя,
что именно этот самый амбал пытался убить Гусева, того  шофера с "доджа", и,
следовательно, причастен к делу  "Неман".  Я просто мечтал, чтобы так  оно и
оказалось.
     Раненный в плечо и в ляжку, он бежал даже лучше, быстрее, чем я ожидал.
Но ему нужно было достигнуть деревьев или оторваться от меня, чтобы обнажить
ствол,  а я спокойно сокращал расстояние между нами и готовился его слепить.
Он наверняка уже понял, кто мы такие и что наша задача  -- взять  его живым.
Конечно,  я  без  труда мог  его стреножить,  но  дырявить  даже  парша  без
необходимости  -- мне поперек горла, и  зачем стреножить, если он  и  так не
уйдет.
     На бегу я опять оглянулся  влево. Малыш,  положив "лейтенанта" лицом  в
траву,  стягивал ему  вязками руки за спиной. Старшина, воинственно наставив
вниз автомат, стоял рядом.
     И в этот  момент амбал наконец сделал то, чего я все время ждал: правой
рукой ухватился за кобуру.  Она у него наверняка была с вытяжным ремешком, и
мешкать не следовало.
     Тут  могло  быть два  реальных  решения:  сбить  его  подсечкой или  же
оглушить  ударом  в  голову.  Имея в виду  оперативную  обстановку здесь, на
поляне,  и  то,  что нам  предстояло,  я  выбрал  второе:  наддав,  сократил
дистанцию и,  как только  пальцы  его оказались  в кобуре, взлетел над ним в
прыжке и  сверху ударил его  рукояткой  нагана  правее макушки, вполсилы,  с
расчетом кратковременного рауша*.
     Он упал вперед и  чуть влево, по  инерции  метра полтора  проехал лицом
вниз по траве.  Замер расслабленно, голова не поднималась, и я понял, что на
какие-то  минуты он  вырубился.  Сунув выпавший  из кобуры  браунинг  себе в
карман, я ухватил его за  правую целую  руку и в темпе,  как куль, потащил к
месту засады.
     Туда же Малыш и старшина уже вели "лейтенанта". Он шел со связанными за
спиной руками, и,  бросив на него взгляд,  я  уже  соображал,  как буду  его
потрошить.
     На ходу я успел посмотреть на часы -- для рапорта.
     Зафиксировать   момент   начала  сшибки  я  не  имел   возможности,  но
продолжалось все это не более трех-четырех минут.
     Паша с лицом, залитым кровью, сидел, зажав рукой рану на голове, а двое
других -- бритоголовый и помощник коменданта  -- по-прежнему лежали в траве.
И, увидев, что Паша  сидит, я возликовал, от радости как гора с плеч слетела
-- могло быть и хуже.
     И теперь, когда я увидел его  живым и  было совершенно ясно, что хорошо
или плохо, но мы слепили всех троих, вопрос, который с  момента их появления
на поляне все время назойливо занимал меня: "Кто они?" -- сменился другим. Я
уже нисколько не сомневался, что это действующие немецкие агенты, однако то,
что  один  из них левша,  еще ничего не доказывало, и теперь меня  буквально
свербило главное, самое в эту минуту существенное: "Имеют ли они отношение к
делу "Неман"?.. Имеют или нет?.."

     ----------------------------------------
     * Рауш -- оглушение с потерей сознания.
     ---------------------------------------------------------------

        98. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

      ШИФРОТЕЛЕГРАММА
     "Весьма срочно!
     Егорову

     Механик 294-го ОРВБ  старшина Гурченко Николай  Тарасович  по  прозвищу
"Коляныч" подтвердил,  что прошлой зимой, когда  его  часть и батальон,  где
служил сержант Гусев,  располагались по соседству под Гомелем, в феврале или
начале  марта месяца Гусевым  у него действительно был приобретен за бутылку
водки точно такой портсигар, как пред®явленный ему нами для опознания.
     Однако  за  прошедшую зиму  Гурченко изготовил  десятки  одинаковых  по
форме,  размеру  и  рисунку  портсигаров  со  стандартной  надписью  "Смерть
немецким захватчикам!", и  ввиду отсутствия у них  каких-либо индивидуальных
особенностей  и примет он не может утверждать  достоверно, что  именно  этот
портсигар был им передан Гусеву.
     Бондаревский".

      ШИФРОТЕЛЕГРАММА
     Колыбанову На No.:.. от 19.08.44 г.

     Надо смотреть  правде  в  глаза.  Все  без  исключения  возможное  нами
предпринято  и делается. Однако никаких гарантий,  что разыскиваемых удастся
взять сегодня или даже завтра, нет и быть не может.
     Егоров".

      ЗАПИСКА ПО "ВЧ"
     "Срочно!
     Егорову

     В  действиях  и  поведении  Чеслава  и  Винцента Комарницких  за  время
наблюдения ничего подозрительного обнаружить не удалось.
     Логинов".

      ЗАПИСКА ПО "ВЧ"
     "Весьма срочно!
     Колыбанову На No..... от 19.08.44 г.

     Малая саперная лопатка, обнаруженная в хате Юлии Антонюк и принесенная,
как установлено.  Павловским, имеет  выдавленное заводское клеймо "Ч-к 44" и
по  справке  Главного инженерного управления КА изготовлена  в Челябинске  в
1944 году.
     Лопатка же, находившаяся в машине у Гусева, как нами точно установлено,
имела заводское клеймо "К-в 43" и была изготовлена в Коврове в 1943 году.
     Произведенной  нами с целью идентификации тщательной проверкой получить
доказательства того, что портсигар,
     обнаруженный у Павловского, является портсигаром Гусева, не удалось.
     Таким образом,  никакими данными о принадлежности Павловского к  группе
"Неман" мы пока не располагаем.
     Поляков".

      ЗАПИСКА ПО"ВЧ"
     "Весьма срочно!
     Гродно, Логинову

     С  соблюдением  всех  мер  предосторожности  без  промедления  негласно
арестуйте Чеслава  и Винцента  Комарницких и  самолетом  с  надежной охраной
доставьте их в Лиду. За остальными продолжайте наблюдение.
     Поляков".

      ШИФРОТЕЛЕГРАММА
     "Воздух!!!
     Егорову

     Ввиду  отсутствия  результата  по делу "Неман" согласно  отданных ранее
подготовительных  распоряжений  под  Вашу  личную  ответственность  надлежит
сегодня с 18.00 задействовать глухое блокирование районов Вильнюса, Гродно и
Лиды по варианту "Западня".
     Проведение   "Западни"   санкционировано    Ставкой   ВГК.   Выполнение
проконтролируйте  и  немедленно доложите.  ГУКР категорически требует ни  на
минуту  не  ослаблять  усилий  по  подготовке  вариантов  "Большой  слон"  и
"Прибалтийское  танго", которые в случае необходимости будут задействованы в
указанные Вами сроки.
     Колыбанов".


        99. "БАБУШКА ПРИЕХАЛА"!

     Таманцев стремительно подтащил  безжизненно-тяжелое тело амбала к месту
засады, где,  по-прежнему не двигаясь, лежали в траве бритоголовый "капитан"
и  помощник коменданта, стояли на неторной  дороге два вещевых мешка и возле
них с залитым кровью лицом, зажав ватномарлевым тампоном  из индивидуального
пакета  рану на голове и уперев  локоть  этой  руки в подставленное  колено,
беспомощно сидел Алехин.
     -- Порядок! -- громко сообщил ему Таманцев. -- Двое наверняка теплые!
     -- Ты не ранен?
     -- Ни  царапинки! И Малыш цел!.. А  у вас...  немного разбита голова...
Ничего страшного! -- оглядев Алехина и определив, что ранение всего  одно, с
нарочитой бодростью  крикнул  Таманцев,  хотя  не  знал и весьма сомневался:
разбита поверхностно или пробита? -- Как самочувствие?
     -- Нормально, -- тихо сказал Алехин. -- Не отвлекайся...
     Даже  в  этом  состоянии  его более  всего  занимал "момент истины",  и
Таманцев отлично его понимал.
     Не теряя  даром  и  секунды, Таманцев  в  темпе делал  все необходимое,
завершающее силовое  задержание. Вытащив вязки, он намертво приторочил кисть
правой  неповрежденной  руки  амбала  к щиколотке  его левой,  подогнутой  к
ягодице  ноги.  Подведенного  Блиновым и  старшиной  "лейтенанта"  он  мигом
положил лицом вниз, задрав на спине гимнастерку, сунул ему за оттянутый пояс
нож и, рванув к себе, разрезал сзади брюки вместе с трусами чуть наискось до
самого колена. Такую же  процедуру в следующее  мгновение  он проделал  и  с
амбалом,  потом  уложил их обоих,  как  полагалось, спинами друг к другу  --
"лейтенанта"  так, чтобы у него  перед глазами  были  помощник  коменданта и
вещевые  мешки,  амбала  же  на  здоровый бок, затылком  к  месту засады, и,
указывая на него Блинову и старшине, скомандовал:
     -- Перевяжите ему плечо и ногу! Двумя пакетами! Остальные давайте сюда!
Быстро!
     Все, что в  эти минуты  делал Таманцев,  он  проделывал за три с лишним
года войны несчетное число раз. Каждое его движение  и в "качании маятника",
и  в силовом  задержании  было отработано  не только  боевой практикой, но и
постоянными  тренировками  --  с  момента   появления  из   кустов  он,  без
преувеличения,  действовал  с  четкостью  и  быстротой  автомата.  Блинов  и
старшина-радист  --  оба  они  старались  и теперь бросились  выполнять  его
приказание  -- по  сравнению с ним двигались, естественно, медленнее и своей
неискусностью и, как ему казалось, неповоротливостью раздражали его.
     Обиходив  захваченных  агентов,  Таманцев  ухватил  запятнанный  кровью
вещмешок, перерезал ножом тесьму, стягивавшую верх, и крикнул Алехину:
     -- Товарищ капитан, давайте перевяжу!
     -- Успеется!.. -- строго сказал  Алехин. -- Не отвлекайся! Он  держался
напряжением всех  сил и был убежден, что как только его начнут  перевязывать
или  если даже  просто отнять намокший тампон от раны  и  польет кровь  -- в
любом  случае он  сейчас  же  потеряет  сознание.  А  до  получения "момента
истины", до осмысления  и принятия  им как  старшим группы  соответствующего
решения он просто не имел права терять сознание.
     -- Посмотри, что с ними! -- приказал  он Таманцеву, стараясь разглядеть
лежавших в нескольких  метрах  от него помощника  коменданта и бритоголового
"капитана".
     С помощником коменданта  все было ясно: он  лежал лицом  вверх,  и  еще
раньше, только подбежав сюда, Таманцев увидел его  уставленные в одну точку,
прямо на солнце, остекленелые глаза.
     Не  выпуская  из рук вещмешка,  Таманцев подскочил к  бритоголовому  и,
заметив  у него за ухом  крохотную ранку, ухватил его  за плечо, повернул и,
увидев вместо правого глаза зияющее выходное отверстие, из которого на траву
вытекала черная кровь, вскинул голову.
     --  Холодные...  Оба...  --  отпустив  плечо  "капитана",   сказал   он
вполголоса,  приложив   при  этом   ладонь  ко  рту  и  оборотясь  спиной  к
"лейтенанту" (чтобы тот не услышал), и посмотрел на Блинова.
     -- Как же так? -- проговорил Алехин.
     Присев  на корточки, Блинов поспешно бинтовал ногу амбалу. Он расслышал
слова Таманцева и все понял.
     "Это  я!.. Я его убил!.. Что я наделал!.." -- с ужасом подумал  Андрей,
жар ударил  ему в голову,  оторопелый  --  стрелял-то  ведь в плечо!  --  он
покачнулся и, потеряв равновесие, нелепо упал.
     -- Что с вами? -- удивленно спросил старшина.
     --  Вот   она!!!  Телефункен!  --  точно  сквозь   сон  услышал  Андрей
торжествующие  возгласы  и,  уже  поднимаясь, увидел  в  руках  у  Таманцева
вытащенный из вещмешка, поблескивающий никелем и эбонитом радиопередатчик.
     -- Посмотри поясницу... -- говорил Алехин, морщась  от крика Таманцева.
-- Посмотри поясницу у капитана...
     Поставив  рацию на  вещмешок, Таманцев взрезал ножом  брюки на  спине у
бритоголового, отвернул края в стороны и, взглянув, сообщил:
     -- На пояснице... вправо  от позвоночника  два круглых шрамика... Вроде
как от фурункулов.
     -- Женя, это Мищенко... -- сказал Алехин. -- Запомните, это Мищенко...
     Таманцева трудно было чем-либо удивить, но какие-то
     секунды  он смотрел,  лихорадочно  осмысливая,  и  не  верил.  Вспомнив
ориентировки  и  особые  приметы, он живо перевернул "капитана" на  спину, с
силой разжал ему челюсти, заглянул в глубину рта, увидел на верхней короткий
металлический  мостик,  потрогал  зачем-то его  пальцем и,  вытирая  руку  о
голенище своего сапога, подтвердил:
     -- Мищенко...
     Малыш   свалил   Мищенко!    Фантастика!    Стажер-несмышленыш   свалил
легендарного  Мищенко,   который  за  двадцать  лет  более   пятидесяти  раз
перебрасывался  на советскую территорию, которого два десятилетия  ловили на
Дальнем  Востоке и западных границах,  ловили на  всех фронтах,  но  даже во
время чрезвычайного  розыска не  смогли  поймать.  Свалил  одним  выстрелом,
разумеется, ничуть  того  не желая.  И  теперь  страшно переживает. Хотя ему
ничего не будет -- да Эн Фэ пальцем его тронуть никому не даст! И не потому,
что он стажер. И не потому, что генерал сказал -- взять живым хоть одного, а
взяли  двоих.  Просто  особый  случай. Формально  это  даже его  долг. Убить
об®явленного вне закона -- право и обязанность каждого  советского человека.
Можно было бы его ободрить, пояснить,  но ничего, пусть немного  помучается.
Пусть прочувствует,  что  лепить  надо теплыми, а убить  --  любой  дурак  в
состоянии. Это тебе не на передовой и не в сорок первом году!
     А  Паша  -- мозга!  Гений! Спустя  год...  за  какой-то  десяток  минут
прокачать Мищенко -- невероятно!
     -- Чего  нам запоминать? Сами  доложите!  --  вытаскивая индивидуальный
пакет, недовольно  крикнул Алехину Таманцев;  ему  не понравилось, буквально
резануло уши:
     "Запомните --  это Мищенко". Паша что  -- собрался умирать?.. -- Я  вас
перевяжу! -- настойчиво предложил он.
     --  Нет!  --решительно  отказался  Алехин  и  полушепотом  добавил:  --
Сначала...
     Таманцев  спрятал  пакет, внутренне  настраиваясь  бутафорить,  опустил
голову,  расслабленно-спокойный  подошел  к Аникушину,  посмотрел и,  словно
только теперь обнаружив, что тот мертв, в сильнейшем волнении, как бы еще не
веря, вскричал:
     -- Васька?!! Ваську убили?!!
     Он повернулся к лежащим на траве  агентам, кинул лихорадочный взгляд на
одного,  затем на другого  и,  как бы все вдруг поняв,  с  лицом, искаженным
отчаянием и яростью, уставил палец на "лейтенанта".
     -- Ты!!! Ты его убил!..
     -- Нет!.. Я не  убивал! Не убивал! Это не я! -- энергично запротестовал
"лейтенант".
     -- Ты!!! Он убил  Ваську! Он убил моего лучшего друга!!! -- оглядываясь
и  как  бы  призывая в  свидетели Блинова,  старшину  и  Алехина,  истерично
закричал  Таманцев  и в совершенном отчаянии  замотал головой: -- Я  жить не
буду!!!  --  Обеими руками  он  ухватил  ворот  своей  расстегнутой  наверху
гимнастерки и, рванув, разодрал ее до пояса, обнажив широкую крепкую  грудь,
сплошь  расписанную  синими  разводами  морской  татуировки.  -- Паскуда!  Я
прикончу его как падаль!!!
     И  с  лихорадочной  поспешностью  зашарил  вокруг  по   траве  глазами,
отыскивая наган, умышленно выроненный им перед тем себе под ноги.
     -- Нет!.. Клянусь, это не я!
     -- Не смей его трогать! -- подыгрывая, строго сказал Алехин.
     -- Он убил  Ваську!!!  -- рыдающим голосом  вопил  Таманцев, подняв  из
травы и держа в руке наган. -- Я прикончу его как падаль!!!
     Аникушина звали Игорем, а не Васькой, и убил его не "лейтенант", но это
не  имело  сейчас  никакого  значения.  Андрей  уже  сообразил,  что начался
заключительный аккорд, так называемое  "экстренное потрошение", жестокая, но
в  данных обстоятельствах  совершенно  неизбежная  игра, потребная для того,
чтобы  тотчас -- немедленно! --  получить  от  кого-либо  из  захваченных --
предположительно   самого  слабого   по  волевым  качествам   --  совершенно
необходимые сейчас сведения.
     Аникушин  во время засады  повел себя непонятным образом и очень крепко
помешал, теперь  же,  мертвый,  он  должен  был  помогать:  для пользы  дела
обыгрывалась его гибель.
     Андрей, однажды уже принимавший участие в подобной игре, бросился сзади
на  Таманцева,  обхватил  его  мускулистое  горло левой  рукой, а  правой --
вцепился в  его руку с револьвером, хорошо помня, что недопустима и малейшая
фальшь, все должно быть естественно, и бороться надо без дураков -- в полную
силу.  Прошлый  раз ему помогал  в этом  Алехин, но сейчас капитан с залитым
кровью лицом бессильно сидел на  траве  и  рассчитывать на его  поддержку не
приходилось.
     -- Не смей его трогать! -- все же восклицал он требовательно, изображая
реакцию на возгласы Таманцева. -- Слышишь, не смей!
     -- Держите  его!  Он  контуженый!  -- крикнул  Андрей старшине, и  тот,
поспешив на помощь, вцепился в Таманцева слева.
     -- Пустите!!! -- с искаженным яростью и отчаянием
     лицом рвался к "лейтенанту" Таманцев. -- Он убил моего лучшего друга!!!
Он убил Ваську!!! Я прикончу его как падаль!!!
     При этом у Таманцева судорожно подергивалась  голова, и рыдал он самыми
настоящими слезами,  что  еще в прошлый раз удивило Андрея. В то же время он
не забывал толкать Андрея в коленку -- мол, давай, работай!
     "Лейтенант", лежа на боку со связанными  за спиной руками, инстинктивно
старался  отползти,  отталкиваясь  судорожными  движениями ног;  разрезанные
брюки и трусы при этом сползли до колен, обнажив белые мускулистые ляжки.
     --  Я не убивал!!! --  в сильнейшем страхе кричал он.  -- Клянусь -- не
убивал! Это не я!!!
     В  это  мгновение  Таманцев с  бешеным криком:  "Он  убил Ваську!!!" --
внезапным рывком отбросил в сторону старшину и с Андреем, повисшим у него на
спине  и  намеренно  выпустившим  руку  Таманцева  с  наганом,  подскочил  к
"