медленно
возвращайтесь!
     В  машине Алехин пытался переключиться, но  не мог. Всю  дорогу мысли о
дочери  и  о вывезенной  уникальной  пшенице,  точнее,  о целом  без  малого
десятилетии его довоенной жизни, угнетали и будоражили его.
     Дочку он не видел  четвертый год и представлял ее себе  главным образом
по фотографии, присланной ему женой прошлой осенью ко дню его рождения.
     На  этой карточке, хранившейся вместе с  партийным  билетом в  сейфе  у
Полякова, в Управлении, Настенька  крепкими полными ножками стояла на столе,
застеленном праздничной  скатерью, в короткой нарядной рубашке, толстощекая,
радостная, с большим бантом в волосах.
     Эта  фотография  не меньше,  чем письма жены, внушала уверенность,  что
девочка здорова, сыта и дома все в порядке. А оказалось...
     Вывозка в  хлебопоставку селекционной пшеницы представлялась  ему после
размышлений    никак    не   государственной   необходимостью,   а    чистым
головотяпством.  Он припомнил газетное  сообщение о том,  как  в  осажденном
Ленинграде ученые, умирая от голода, сохранили элитное семенное  зерно; там,
в тяжелейших условиях блокады,  сохранили,  а у  него на родине, в  глубоком
тылу, -- уничтожили.
     Он  видел  мысленно  станционное  поле  с тысячами аккуратных деляночек
размером в квадратный  метр каждая. В его  сознании  всплывали  бесконечные,
бесчисленные   опыты,  закладываемые   тщательно,   кропотливо,  во   многих
повторностях, с различными  вариантами посева  и  агрофонов. Возникли  в его
памяти и  близкие  ему  люди, бывшие сотрудники  станции, --  как сообщала в
письмах жена, за эти три года на семерых из них пришли похоронные...
     Ему вспомнилось, как  из гибридов,  полученных в тридцать  шестом году,
было выделено всего одно растение, одно-единственное с девятисот шестидесяти
делянок! Необычно крупные зерна этого  колоса стали  родоначальниками нового
сорта,  выведенного после еще пяти  лет упорной селекции и жестокого отбора.
Конечный результат был получен, когда Алехин находился уже на фронте.
     И  вот эту уникальную пшеницу, которой  после государственных испытаний
предстояло  "прописаться" на многих  миллионах гектаров  земель,  вывезли  в
хлебопоставку  -- на помол! Как  же могли  ее принять на  элеваторе товарным
зерном, если из документов наверняка было ясно, что это -- суперэлита высших
репродукций?..
     Для  завершающих  селекцию   государственных  конкурсных   испытаний  и
официального признания две  жмени, собранные Федосовой, разумеется, не могли
ничего дать. Он был  отброшен назад как минимум  на несколько лет и понимал,
что после войны, если останется жив, придется повторять уже пройденное...
     В  мыслях о  дочери  самым ужасным было сознание  своей  беспомощности,
сознание, что там, далеко в Заволжье, страдает маленькое, столь дорогое  ему
существо, а он не в  силах, не в состоянии чем-либо ей  помочь... Вычитанная
где-то еще до войны фраза: "Ревматизм лижет суставы и кусает сердце"  -- все
время вертелась в его голове. "Лижет суставы и кусает сердце!"
     -- Ну что... -- сбавляя скорость, сказал Хижняк. -- Станем здесь?..
     Алехин  быстро  осмотрелся  по  сторонам.   Оказывается,  уже  миновали
Шиловичи и  под®ехали  к  тому  месту, где  трое суток назад останавливалась
полуторка, когда  привезла  Фомченко  и  Лужнова.  Здесь,  у  мостика  через
речушку, он договорился встретиться с Таманцевым.
     -- Хорош.
     Взяв автомат, он вылез из машины.
     Когда подошел Таманцев, по его  виду, по пятнам  крови на гимнастерке и
принесенному им узлу Алехин сразу понял: что-то произошло. В то же мгновение
он  обратил внимание на лопатку, подняв ее, повернул, увидел срез и подумал,
что это, должно быть, лопатка Гусева... Откуда она взялась?
     Эта  догадка,  разумеется, требовавшая  подтверждения,  вывела  его  из
состояния, в каком он пребывал после получения письма. Он помнил, что Гусеву
выписали лопатку со склада за день до поездки и пользоваться ею он не успел,
а этой копали, и Алехин поспешно стал выковыривать частицы земли, забившейся
между черенком и шейкой лопатки.
     Супесь  без  примеси других  почв. Удивительно  чистая, легкая и  очень
светлая. Исчезновение  из "доджа" малой саперной  лопатки работало на версию
Полякова о наличии в этом районе тайника, где пряталась разыскиваемая рация,
и если это лопатка  Гусева, то,  значит... Такая легкая,  необычайно светлая
супесь  встретилась  Алехину только  в  одном  месте:  на  поросшем суборью,
сравнительно  небольшом  участке Шиловичского  леса -- он  еще отметил тогда
железную зависимость растительности от почвы.
     Если  это  лопатка Гусева, то, по  всей вероятности, тайник можно будет
отыскать сегодня же, в крайнем случае завтра... И если рация еще там...
     Если  это  лопатка  Гусева,  то  ее  нахождение  на  подловке   у  Юлии
свидетельствовало о принадлежности Павловского к разыскиваемой  группе,  что
также было весьма существенно, и  Алехин невольно  подумал, как обрадуются в
таком случае Поляков и генерал.
     Разминая крохотные  комочки земли,  он краем  глаза увидел  разложенное
Таманцевым на плащ-палатке, по-смотрел  и,  связав  все  воедино, понял, что
была  попытка задержания, но  неудачная, и, наверно, кроме  того, что  лежит
перед ним, есть еще только труп... А если так, то
     более огорчительную оплошность  и неприятность в данной ситуации трудно
себе представить.
     -- Что  это?  -- указывая на  плащ-палатку и присаживаясь  на  корточки
рядом с ней, спросил Алехин.
     Молчание Таманцева,  его  виноватый  вид и поведение подтверждали самое
неприятное предположение.
     Алехин  взял с  плащ-палатки  офицерские  удостоверения,  раскрыл  оба,
вгляделся в фотографии и узнал:
     -- Павловский...
     Таманцев молчал. Алехин  поднял голову, увидел  у него в руке дюралевый
портсигар, выпрямляясь, быстро взял его и, осмотрев, сказал:
     -- Надо полагать, это -- Гусева... И лопатка тоже, очевидно, Гусева...
     -- Какого Гусева? --  тихо проговорил  Таманцев. И тут  Алехин подумал,
что, находясь третий день здесь в  засаде, Таманцев не знает ни о Гусеве, ни
о  том, что  дело "Неман"  взято  на  контроль  Ставкой, ни о том совершенно
небывалом, что уже вторые сутки творится в тылах обоих фронтов.
     "Лижет  суставы и  кусает сердце!" -- внезапно  снова  всплыло в голове
Алехина. И, посмотрев на Таманцева, он огорченно спросил:
     -- Как же вы его упустили?
     Бросив неприязненный  взгляд на прикомандированных, Таманцев отвернулся
и, помедля секунды, с неожиданной злостью сказал:
     -- По халатности,  Павел Васильевич...  Исключительно по халатности!  Я
должен был подставить свою голову, но, извините, не успел!


        63. ПОЛЯКОВ И НИКОЛЬСКИЙ

     В  семь часов утра,  по настоянию Полякова, Егоров  и Мохов отправились
позавтракать и немного отдохнуть. Поляков обещал разбудить их  в девять, про
себя  решив  сделать это  часом  позже.  Он знал, что наибольшее  напряжение
возникнет во второй половине дня и что, когда прибудет начальство из Москвы,
выкроить  хотя бы  малость для  сна или  отдыха  станет невозможно.  Сам он,
приняв  со вчерашнего вечера  уже  третью таблетку  "кола", чувствовал  себя
превосходно и работал с увлечением, споро и производительно.
     В  девятом  часу  появился добиравшийся  на  попутных  машинах  Лужнов,
бледный,  с трудом державшийся на ногах от потери крови и тряской дороги. Он
сообщил, что Павловский при задержании застрелился, что пришел он
     один, причем не со стороны леса -- очевидно, откуда-то приехал.
     Лужнова  била  дрожь,  зубы  у  него  стучали, и  Поляков не  стал  его
расспрашивать  --  вскоре должны были вернуться  Алехин и Таманцев.  Поляков
напоил его  крепким  чаем из термоса, с тройной порцией сахара, и отправил в
госпиталь.
     В девять часов, захватив с собой папки с документами  и чистой бумагой,
он поспешил в соседний кабинет, чтобы доложить в Москву о ходе розыска.
     Телефон "ВЧ" был занят инженер-полковником Никольским. Чтобы не  терять
времени на хождения взад и вперед, Поляков расположился за свободным столом,
раскрыл папки и продолжал работать.
     Поглощенный  розыском  и  подготовкой войсковой  операции,  Поляков  не
вникал  в  подробности того, что называлось "радиотехническим обеспечением".
Никольский с еще двумя пожилыми инженер-майорами, прибывшими поздно  вечером
из Москвы, помещались отдельно, в одном из кабинетов; они делали свое  дело,
а  он,  Поляков,  --  свое, и  друг  друга почти не  касались: потребные для
розыска точность  и  оперативность  пеленгации  и  взаимодействие  слежечных
станций  с  мобильными  поисковыми  группами  зависели   непосредственно  от
сосредоточенных  в  районах  выжидания "слухачей",  а  не  от представителей
Главного управления.
     Теперь из  разговора  Никольского  Полякову стало ясно, что  проводятся
крупнейшие приготовления по созданию  активных  радиопомех на случай  выхода
разыскиваемого передатчика в эфир.
     Собственно,  о  возможности  такого  мероприятия он  узнал  мельком  из
разговора Егорова с Моховым еще на рассвете, но не придал тому значения и не
стал,  даже  не  пытался  обдумывать.  В  это  утро  в  Москве  изучались  и
подрабатывались   все  возможные  превентивные  действия  по  делу  "Неман",
возникали и, как  правило, тут же отвергались различные проекты и намерения,
слыша  о  которых  Поляков  шутливо  говорил:  "Не  надо  представлять  себе
неприятности,  которые  еще не  произошли!"  Теперь же  создание  радиопомех
становилось реальностью.
     -- Вы что, собираетесь их глушить? -- спросил Поляков, когда Никольский
положил трубку.
     -- Непременно!
     -- Соедините меня с генералом Колыбановым, -- приказал Поляков высокому
горбоносому капитану, дежурному  по "ВЧ", и снова посмотрел  на Никольского.
-- Если их станут  глушить, они почти наверняка поймут, что запеленгованы, и
тогда  мы потеряем  важнейшее  преимущество. Они могут  перейти  на запасную
волну, которая  нам неизвестна...  Если их спугнут,  они  могут скрыться  из
района  передачи  и  на  какое-то  время  уйти в радиомолчание.  Да  и немцы
сообразят,  что  их  рация  запеленгована.  Все  эти  возможные  последствия
предусмотрены?
     --  Вы не совсем правильно  поняли,  что мы собираемся  делать, и плохо
представляете  наши возможности,  -- с улыбкой  заметил  Никольский.  --  Мы
подготавливаем совершенно необычное мероприятие! Речь идет  не о прицельных,
а о  массированных  заградительных  радиопомехах. Мы  собираемся глушить  не
отдельные волны, мы забьем морзянкой, блокируем  наглухо целые  диапазоны! В
нашем  распоряжении  на трех  фронтах будет  полторы  тысячи коротковолновых
радиостанций, --  с  гордостью  сообщил  он.  -- Все они  оснащаются  свежим
питанием,  они  будут  наготове,  и когда по  команде вывалятся  в  эфир  --
вплотную! -- там не останется и щелочки!.. В этом хоре морзянки сравнительно
слабые сигналы портативного передатчика с подработанным питанием не найдут и
не  уловят  даже  самые   чувствительные  приемники  немцев!  Поверьте:  при
заградительных  радиопомехах  такого  масштаба   предположение,  что   рация
запеленгована,  не  должно  и не  может возникнуть.  Так что  ваши  опасения
безосновательны.
     --  Допустим,  --  осторожно   сказал  Поляков.  --  А  чисто   военные
последствия этого мероприятия вы продумали, вы их себе представляете?
     -- Вполне! Более того, вопрос согласован с Генеральным штабом. Они, как
и мы, полагают, что противник расценит столь интенсивный радиообмен не иначе
как начало нашего нового большого наступления. Кроме временного переполоха в
немецких штабах, никаких других последствий не ожидается и быть не может!
     -- Генерал Егоров обо всем этом знает?
     --  Пока  только  предположительно... О  возможности проведения  такого
мероприятия мы с ним говорили, когда поступило предварительное  распоряжение
о подготовке  радиостанций. Окончательно вопрос был решен только сейчас. Вас
интересует отношение генерала Егорова?
     -- Да.
     -- Отрицательное!  Но, товарищ подполковник, это же не  чья-то прихоть!
Приказом Ставки  поставлены  две конкретные задачи. Кроме первой -- поймать!
-- есть еще и  вторая, не менее  важная и ответственная, -- любыми  усилиями
предотвратить  утечку секретных  сведений.  Любыми  усилиями! --  подчеркнул
Никольский. -- Какое другое решение вы можете предложить?
     -- Формально все правильно и все логично, а по существу?.. Приказы, без
сомнения, надо выполнять! Но если станут глушить целые диапазоны, то  как же
будут   пеленговать?..   Ведь   выполнение   второй  задачи,  по   существу,
препятствует выполнению первой!
     -- Что препятствует, это неверно, --  не согласился Никольский. -- Я бы
сказал  так:  осложняет!  Мы  дадим  им  продержаться  в эфире  до  глушения
девяносто секунд,  -- пояснил он,  -- время,  необходимое  для пеленгации. И
сейчас же сообщим вам координаты треугольника ошибок.
     --  Девяносто секунд --  это примерно сто  пятьдесят групп...  -- вслух
прикинул Поляков.  Что  в  них  окажется,  что  они  успеют  передать?..  За
координаты  заранее  благодарю,  но  сегодня  это  не самое  главное.  Места
наиболее вероятного появления разыскиваемых нами  уже определены  --  именно
там прежде всего будут прилагаться наши  прицельные усилия... Оценить с ходу
все  возможные последствия  массированных  радиопомех я затрудняюсь.  Как вы
знаете, мы намереваемся взять их с поличным перед выходом  рации  в эфир или
же  сразу  после него. Если первое, то все кажется  ясно. А если второе? Как
они будут реагировать на  глушение?.. Что  успеют передать и что  принять?..
Каковы  перспективы  радиоигры  после  подобного мероприятия?  Состоится  ли
приемка груза?..  Как прореагируют немцы?.. Без конкретной договоренности по
радио они едва ли пошлют  самолет,  а успеют ли они условиться  за девяносто
секунд?.. Сомневаюсь!.. Тут возникает столько вопросов,  столько  неясного и
неизвестного,  что  и  после детального обдумывания многое просто невозможно
предугадать. Допустим даже, что розыск сам по себе не пострадает. Но сегодня
-- не в сорок первом и даже не в сорок втором году -- реализация такого дела
без последующей радиоигры -- это все равно что  дом без крыши или автомобиль
без мотора!.. Надеюсь, вы понимаете, что меня беспокоит?
     -- К сожалению, понимаю. -- Никольский  уже  стоял у самой  двери. -- К
сожалению,  потому,  что  конкретные  последствия  действительно  невозможно
предвидеть точно, а они могут быть для нас и  со  знаком  минус. Поверьте, в
Москве  это  тоже   хорошо   понимают   и   уж  коль  решились,   значит  --
необходимость!.. Что тут можно сказать?.. Чтобы нам не приходилось прибегать
к   глушению,  чтобы  все  последующее  происходило  под  нашим   контролем,
постарайтесь взять их до выхода рации в эфир!..


        64. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

      ШИФРОТЕЛЕГРАММА
     "Срочно!
     Косолапову

     Задержанных Вами по делу "Неман" ошибочно сотрудников  Управления  НКВД
Барановичской области Мамыкина и Приходько немедленно освободите.
     Напоминаю, что задействованный с 1 августа сего года условный секретный
знак -- типографская точка вместо запятой посреди фразы -- содержится только
в командировочных предписаниях, выдаваемых военнослужащим частей, соединений
и  учреждений  Наркомата Обороны  и войск НКВД  по  охране  тыла Действующей
армии.  На  документы территориальных  органов  НКВД  и  НКГБ  эта  мера  не
распространяется,  что  должно  быть  совершенно ясно  из  нашего No..... от
30.07.44 года.
     Нач. Управления контрразведки фронта считает необходимым указать Вам на
недопустимую  невнимательность к  директиве, имеющей первостепенное значение
при проведении чрезвычайных розыскных мероприятий.
     Поляков".

      ЗАПИСКА ПО "ВЧ"
     "Весьма срочно!
     Егорову

     В течение ближайших  2-3 часов Управлениями  контрразведки 1-го  и 2-го
Белорусских фронтов, Ленинградского и 1-го  Украинского фронтов на аэродромы
Вильнюса,  Лиды и  Гродно  специальными самолетами  к Вам  будут  доставлены
экипированные  в  форму  офицеров  Красной Армии 37  опознавателей  из числа
бывших   немецких   агентов,   окончивших   радиоотделения   Варшавской    и
Кенигсбергской школ  абвера, где, судя по радиопочеркам, обучались и радисты
активно разыскиваемой нами группы "Неман".
     Под Вашу личную ответственность все прибывающие должны  быть немедленно
задействованы в районах наиболее вероятного появления разыскиваемых.
     До сведения всех  опознавателей должно  быть обязательно доведено,  что
каждый,  кто  даст результат по делу,  будет представлен к правительственной
награде  и  освобожден  от  какой-либо  уголовной  ответственности  за  свое
сотрудничество в  прошлом  с немцами как,  искупивший  делом свою вину перед
Родиной.
     Работу опознавателей  возьмите под свой личный контроль,  обеспечив  их
наиболее интенсивное и рациональное использование.
     Колыбанов".

      ШИФРОТЕЛЕГРАММА
     Исаеву
     "Срочно!

     Задержанных  вами по делу  "Неман"  без достаточных основании  старшину
Тимонина и сержанта Костенко немедленно освободите.
     Начальник   Управления   контрразведки   фронта   считает   необходимым
предупредить вас о неполном служебном соответствии.
     Поляков".

      СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА
     "Чрезвычайно срочно!
     Особой важности!
     Ковалеву, Ткаченко

     Под вашу личную  ответственность  следующие  в  Прибалтику,  подлежащие
особому контролю  отдела  оперативных перевозок  литерные эшелоны серии  "К"
NoNo 1906, 1907, 1954, 2318, 2319,  2346  и 2371 впредь  до особого указания
должны быть  задержаны  на  станциях  восточнее Московского железнодорожного
узла.
     Исполнение проконтролируйте лично и немедленно доложите.
     Основание: Распоряжение Ставки ВГК.
     Карпоносов".


        65. АЛЕХИН, ПОЛЯКОВ И ТАМАНЦЕВ

     Уже  в  машине по  дороге в Лиду  Алехин обнаружил то, чего второпях не
разглядел  Таманцев,   --  едва   заметные  булавочные   наколы  на  картах,
извлеченных из тайников в голенищах  сапог Павловского, и  подумал, что это,
наверно,  самое  ценное из  всего  добытого  за время поисков. Если  бы  еще
Павловского взяли живым...
     На четырех листах было всего семь точечных наколов:
     три  на  изображении  Шиловичского  леса, два на  квадрате,  занимаемом
северной частью Налибокской пущи, один -- юго-восточнее Столбцов, где неделю
назад велись поиски, и еще один -- на месте Рудницкой пущи.
     Что  означали эти  точечные пометы?..  Тайники?.. Но  их  было  семь --
многовато.  Возможные места  приемки  груза?.. Скорее всего и то  и  другое.
Алехин не хотел что-либо подсказывать Полякову, а тем более подсовывать свои
умозаключения; пусть тот сам  посмотрит и делает выводы -- они  интересовали
Алехина несравнимо больше, чем его собственные.
     Полякова он нашел в кабинете, куда был перенесен аппарат"ВЧ".
     -- Прибыли, товарищ подполковник, -- переступив порог,  доложил  Алехин
и, чуть помедля, спросил: -- Лужков у вас был?
     --  Да.  -- Поляков продолжал писать на  листе бумаги с той необычайной
быстротой, какая удивляла всех, кто впервые видел его скоропись.
     -- Значит, вы в курсе...  -- Алехин посмотрел на горбоносого  капитана,
сидевшего  у аппарата  "ВЧ", и попросил Полякова: -- Можно вас на  минуту?..
Надо, чтобы вы взглянули,
     -- Немного позже.
     -- Товарищ  подполковник, -- настаивал  Алехин, -- не исключено, что он
имел отношение к "Неману". Поляков поднял голову и секунды  размышлял. Минут
десять назад его соединили с Колыбановым, и он начал  докладывать, но там, в
далеком московском кабинете, послышался еще чей-то голос, и тут же Колыбанов
сказал:
     -- Николай Федорович, меня вызывает  генерал-полковник. Я вам сейчас же
перезвоню! Вы мне нужны по весьма срочному вопросу! Ждите!..
     -- Если