сомненно   почувствовав   обеспокоенность
Верховного, заверил, что замысел предстоящей  операции известен  во  фронте,
кроме него,  только двум  лицам  --  командующему и  первому члену  Военного
совета, и убежденно сказал:
     --  Мероприятия  по  оперативной  маскировке  настолько   тщательны   и
всеоб®емлющи,  что  немцы  смогут  увидеть  только  то,  что  мы  им захотим
показать.
     Какое-то время Сталин продолжал молчать.
     Ни  Курасов,  ни командующий фронтом ничего не знали  о группе "Неман",
так же как не знало о ней и командование соседнего 3-го Белорусского фронта,
где рация выходила в эфир. И  к армейским генералам не могло быть претензий:
борьба  со  шпионажем  не  являлась  их   прямой  обязанностью.  Но  военная
контрразведка и территориальные органы  -- с них следовало спросить  со всей
строгостью!..
     Верховный не  мог  не  отметить  толковости  Курасова,  отвечавшего без
какой-либо подготовки и вроде ничего не упустившего.
     Оценил он и то, что начальник штаба фронта ни разу не упомянул Ригу или
Мемель  --  города,  определяющие  направления главных ударов, ни  словом не
обмолвился и  о том,  где  именно  будут  районы  сосредоточения.  Верховный
относился  недоверчиво  даже  к  высокочастотной  связи,  хотя  неоднократно
получал  устные  и  письменные  заверения  ответственных  специалистов,  что
подслушать или перехватить разговор по "ВЧ" невозможно.
     Сталину было известно и то, чего также не знали  ни начальник штаба, ни
командующий   фронтом:  скрытность  и  внезапность  предстоящей  в  сентябре
стратегической  операции  обеспечивалась по  линии  контрразведки и  органов
госбезопасности согласованной радиоигрой, проводимой не только в Прибалтике,
но и в Белоруссии и на Украине.
     Доклад Курасова его  нисколько не  успокоил, и настроение у него ничуть
не улучшилось.  "Рассчитали  на  бумаге,  да  забыли про  овраги, а  по  ним
ходить!"  --  с  раздражением заметил он самому  себе и, сухо  попрощавшись,
положил трубку.
     Танковая  техника  россыпью  особенно  обеспокоила  Верховного.  Если в
каждой части имелось командование и представитель  контрразведки,  в  равной
степени отвечавшие за скрытность и секретность при передислокации,
     имелся личный состав -- сотни рядовых, сержантов  и офицеров, способных
немедленно  осуществить  любые  необходимые  действия по  маскировке,  то  в
эшелонах находилась  только сопровождающая  охрана --  и все! По  опыту трех
военных лет Сталин  знал,  что  танковая  техника россыпью в первую  очередь
уязвима  и  легче  всего  обнаруживается  агентурой  и  воздушной  разведкой
противника на станциях выгрузки  еще до  прибытия  на исходные выжидательные
позиции. А концентрация  танков в каком-либо районе, как известно,  наиболее
характерный  и  несомненный признак подготавливаемого  на этом  участке  или
направлении наступления...
     Он   представил   себе   литерные   эшелоны,  вышедшие  из  Челябинска,
Свердловска  и  Горького  или  находящиеся  там под  погрузкой  на  заводах.
Литерные эшелоны серии  "К", подлежащие особому контролю отдела  оперативных
перевозок Генерального штаба.  Им будут давать "зеленую улицу" от Урала и до
Прибалтики,  будут  гнать  безостановочно,  "на  проход"  даже через большие
станции, а на узловых для них обязаны  держать  наготове под парами  лучшие,
самые мощные локомотивы. Конечный пункт назначения этих эшелонов не положено
знать даже военным комендантам и начальникам  передвижения войск на дорогах,
не говоря  уже  о  сопровождающих.  Для чего  же  все это? Для чего  все эти
предосторожности?..  Неужели  для  того,  чтобы   какой-нибудь  Кравцов  или
Матильда  сейчас  же сообщили  немцам  о  их прибытии в  определенное место,
раскрыв тем  самым  известные в Ставке и на фронте  только считанным  лицам,
только  двум маршалам, пяти генералам  и ему. Верховному Главнокомандующему,
замыслы?
     "Задержать!.."
     Задержать, остановить эшелоны можно, конечно,  без труда... войну-то не
остановишь!..   Что  же,   какие  конкретные   меры   следовало   немедленно
предпринять?
     Намеченные  и  подготавливаемые,  тщательно  продуманные усилия  многих
тысяч  людей по  обеспечению  скрытности и  внезапности  могли  легко  пойти
насмарку. С  привычным  чувством  своего  превосходства  над  окружающими он
отметил, что первым  понял  и, наверно,  единственный в эту минуту до  конца
осознал,   какую   угрозу   представляют   действия   группы   "Неман"   для
подготавливаемой операции.

        x x x

     Вызванные   экстренно  начальник  военной   контрразведки   и   наркомы
внутренних дел и госбезопасности приехали
     почти  одновременно. После доклада об  их  прибытии они вошли все трое,
негромко почтительно поздоровались. Сталин  ответил им едва заметным кивком,
не предложил пройти, и они  остались стоять при входе в нескольких  шагах от
дверей просторного кабинета, настороженные, нисколько не представляя,  зачем
они  так срочно понадобились,  и не ожидая от  этого вызова  для себя ничего
хорошего.
     Оставленный   Верховным   после   доклада  генерал  армии,  исполнявший
обязанности начальника Генерального штаба, работал, сидя со своими картами и
документами  посреди  длинного,  покрытого темно-зеленым  сукном  стола  для
заседаний. Сталин  в голубовато-сером  маршальском мундире, заложив  руки за
спину  и неслышно  ступая  по красной ковровой  дорожке,  расхаживал быстрее
обычного, что было у него признаком сильного недовольства и раздражения.
     Пока  он  удалялся в  другой конец  кабинета,  где помещался заваленный
бумагами,  книгами и  папками  его  личный  письменный  стол  с  несколькими
телефонными  аппаратами  на приставной этажерке,  трое стоящих  возле  входа
держали взглядами его чуть сутулую старческую спину и  седоватый наклоненный
затылок. Когда же, достигнув там, в глубине,  противоположной стены, обшитой
в  рост человека панелью из  светлого дуба,  он поворачивался и возвращался,
они смотрели ему в лицо, но глаз не было видно -- как и обычно, расхаживая в
раздумье, Сталин не поднимал головы.
     Все  трое вызванных пользовались доверием и расположением Верховного, и
все трое хорошо знали, сколь зыбко, непостоянно это расположение.
     Возвращаясь, Сталин посмотрел на  угол длинного  стола, где на  зеленом
сукне  белела  справка по  делу "Неман",  и нервно  покрутил  шеей.  Стоячий
воротник мундира, не жесткий, как  у других маршалов, а специально сделанный
мягким, в эту минуту мешал, раздражал его.
     Военную   форму   он  надевал  уже  второе  полугодие,  с   Тегеранской
конференции, но никак не мог  к ней привыкнуть. В  который уж раз с теплом и
сожалением  он вспомнил  легкий серый френч  с  отложным  воротником, брюки,
заправленные  в  шевровые кавказские  сапожки,  --  свой  неизменный костюм,
известный,  наверно,  всему  человечеству.  И  подумал,  как  трудно  в  его
немолодом, шестидесятипятилетнем возрасте менять прочно  устоявшийся чуть ли
не  за  половину века  порядок.  Мундир  был намного  тяжелее  и  мешал ему,
особенно когда он находился в дурном настроении.
     Он не терпел украшений в одежде,  не носил наград, как  не носили  их и
окружающие его лица, исключая военных;
     даже легкие  золотые  погоны,  ощущаемые все же  чуть-чуть на плечах, и
маршальские брюки с красными лампасами раздражали его. Не  мог он привыкнуть
и к  надеваемым с мундиром  искусно  пошитым  шевровым ботинкам,  которые  в
усмешку именовал по-дореволюционному -- штиблеты.
     Ни разу не взглянув на стоявших возле дверей, он не сомневался, что они
не спускают с него глаз, как не сомневался и  в том, что они с нетерпением и
опаской, если даже не со страхом, ожидают, когда он заговорит.
     Их   тревога   или   даже   страх  представлялись   ему  закономерными,
естественными и, более того,  полезными для дела,  поскольку он был убежден,
что руководителя,  как, впрочем, и любого начальника,  подчиненные должны не
только уважать, но и бояться: при этом старательнее, быстрее и тщательнее --
так не без оснований он полагал -- выполняются любые распоряжения.
     Минут  за пять до прибытия вызванных  Сталину  вспомнилось  его ставшее
историческим, еще довоенное высказывание:  для  того чтобы выиграть сражение
во время войны, могут понадобиться сотни тысяч красноармейцев;
     а для того чтобы провалить этот выигрыш на фронте, достаточно подрывных
действий всего нескольких шпионов.
     Следовательно, опасность подобной ситуации он  предвидел и предсказывал
еще  до войны.  Сколько раз он призывал  к  осторожности и требовал от  всех
бдительности, но должных выводов так и не сделали!.. А если и сделали, то не
претворили их в жизнь.
     К  моменту  появления  в  кабинете   наркомов   и  начальника   военной
контрразведки Верховный  уже подавил в  себе вспышку негодования, охватившую
его при  мысли об этом довоенном предупреждении, и,  расхаживая по кабинету,
размышлял о предстоящих боевых действиях в Прибалтике.
     Предлагать докладывать по делу  "Неман" не  следовало, и не потому, что
он уже ознакомился  со справкой  и держал все в  своей  превосходной памяти.
Послушать исполнителей -- получается,  что происходит необходимый положенный
процесс, предпринимается  все  возможное, а результата пока  нет, так  на то
имеются об®ективные  причины и  обстоятельства.  При этом сыплют специальной
терминологией,  а разведка и контрразведка  -- это весьма  специфичный сплав
науки  и  искусства,  сложнейшее  соединение,  во  всех  тонкостях  которого
свободно разбираются лишь опытные, квалифицированные профессионалы. И если в
     военных,  например,  вопросах Верховный  легко  вникал  и  в  отдельные
детали, то здесь полагал целесообразным ограничиваться постановкой  основных
общих задач и целей. С  чувством острого стыда и недовольства самим собой он
вспоминал,  как  не оценил поначалу  всего  могущества радиоигры  и  как еще
несколько раз  "плавал", попадая  впросак.  Таких вещей Сталин  не прощал не
только другим, но и самому себе. В то  же время он нисколько не  сомневался,
что любую  проблему в целом он схватывает  быстрее  и  понимает  значительно
глубже, чем какой угодно ответственный исполнитель.
     --  Почему дело называется "Неман"? -- неожиданно  останавливаясь перед
тремя  стоящими  возле  дверей,  своим  глуховатым  голосом,   с  выраженным
грузинским акцентом спросил Верховный.
     При этом он поднял голову и пронзительным взглядом небольших, цепких, с
желтыми белками глаз, уже тронутых  первичной глаукомой,  посмотрел в зрачки
начальнику контрразведки.
     И  оба наркома ощутили мгновенное облегчение:  дело  касалось  в первую
очередь военной контрразведки, а не их ведомств.
     --  Название условное, товарищ  Сталин,  --  сказал начальник  Главного
управления  контрразведки,  еще   сравнительно  молодой   генерал-полковник,
любимец  Верховного,   выдвинутый   по   его  инициативе  на   этот  высокий
ответственный  пост.  Дюжий,  светловолосый, с открытым,  чуть  простоватым,
очень  русским лицом, он стоял прямо перед Сталиным и смело  смотрел  ему  в
глаза.
     --  Условное?..  --  недоверчиво  переспросил  Верховный.  --  Оно что,
связано с рекой Неман?
     --  Нет, -- чуть  помедлив,  сказал генерал-полковник и в ту же секунду
вспомнил и сообразил, что разыскиваемая рация однажды пеленговалась в районе
Столбцов, недалеко от верховья Немана, и, очевидно, отсюда возникло название
дела.  Однако  высказывать  опоздалую  догадку  он не стал,  поправляться не
следовало:  Верховный не терпел, когда подчиненные не  знали  точно  или  не
помнили чего-либо, относящегося к их непосредственной деятельности.
     -- Вы  что же, выходит, названия с потолка берете? -- как бы удивляясь,
строго спросил Сталин, быть может, интуитивно уловив некоторую неуверенность
в ответе или в лице генерала.
     --  Это всего-навсего  кодовое наименование, -- твердо сказал начальник
контрразведки,  -- и для дела, для  розыска не имеет значения, "Неман"  оно,
"Дон" или, допустим, "Висла".
     --  А  Матильда --  это  что,  женщина?  --  после  короткого  молчания
осведомился Верховный.
     -- Матильда?.. Это агентурная кличка.
     -- Рабочее  имя,  --  понимающе сказал Верховный  и, как  бы  для  себя
уяснив,  отвел  глаза и, поворачиваясь,  мягкими неторопливыми шагами ступил
влево. -- Что ж, неплохо они работают!
     Спустя секунды он уже  шел в противоположный конец кабинета, и все трое
держали  взглядами его небольшую ладную фигуру,  вернее -- неширокую спину и
седоватый затылок.  У самой панели он повернулся и, в молчании возвратясь на
середину кабинета, негромко продолжал:
     --  Вы  сознаете,  что  речь идет  о  судьбе  важнейшей  стратегической
операции, о судьбе более чем полумиллионной группировки немцев в Прибалтике?
     -- Да, сознаю,  -- отвечал  начальник  контрразведки.  Сталин, подойдя,
стал перед ним и жестким, пристальным взглядом посмотрел ему в глаза.
     -- Вы понимаете,  что в условиях подготовки и проведения стратегической
операции  любая  утечка  секретных сведений, любые  разведывательные  каналы
противника должны перекрываться немедленно?
     -- Да, понимаю.
     Сталин сделал несколько шагов, удаляясь, и неожиданно обернулся.
     -- Сколько  их  всего? -- указывая на угол стола, где лежала справка по
делу "Неман", спросил он.
     -- О численности всей резидентуры трудно говорить определенно, -- глядя
ему в лицо,  сказал начальник контрразведки, -- ядро группы предположительно
три или четыре человека.
     В  это  мгновение  Сталину   снова  пришло  на  ум  его  проницательное
историческое предупреждение, что подрывных действий всего нескольких шпионов
достаточно  для  того,  чтобы  проиграть  крупнейшее  сражение.  И  еще  ему
вспомнилось  теперь  другое   мудрое  изречение,  которое   он  неоднократно
высказывал окружающим:  из  всех возможных  экономии  самая дорогостоящая  и
опасная для государства  --  это экономия  на  борьбе  со шпионажем. Неужели
все-таки экономят?.. Или недооценивают опасность?..
     Усилием воли  сдерживая  гнев,  он отвернулся  и  подошел к тому  месту
посреди  кабинета, где по  другую сторону  длинного  стола  сидел  начальник
Генштаба.  Остановился  и,  посмотрев  на  него,  как  бы  рассуждая  вслух,
раздумчиво сказал:
     -- Столько у нас органов, а трех человек поймать не могут. В чем дело?
     Это "В чем дело?"  для стоявших возле дверей прозвучало зловеще. В этом
вопросе двум из них, по крайней  мере, послышалось: "Не могут поймать или не
хотят?"
     Сидевший же над картами генерал поднял голову  и понимающе посмотрел на
Верховного.  Взгляд  его, очевидно, должен  был  сказать:  "Вы,  как всегда,
правы, товарищ Сталин. Мы заставляем отступать многомиллионную армию немцев,
а  тут не могут поймать трех человек. Я полностью разделяю ваше недовольство
и недоумение. Но это вопрос не моей компетенции, к сожалению, я ничем тут не
могу помочь  и,  с вашего позволения,  лучше  займусь своим непосредственным
делом".
     И Верховный,  словно  прочитав  все, что  должен  был  выразить  взгляд
начальника Генерального штаба, снова зашагал по кабинету.
     Массивная  дверь  неслышно  отворилась,  и  вошедший  личный  секретарь
Сталина тихо, бесстрастно доложил:
     -- Маршал Рокоссовский...
     Верховный  не обернулся и никак не  прореагировал на это  сообщение,  и
секретарь, видимо приняв молчание за  знак согласия, так же бесшумно, как  и
появился, вышел из кабинета.
     --  Около месяца у вас под носом безнаказанно орудует  опаснейший враг,
--  удаляясь  от  стоявших  у дверей,  продолжал  Верховный. --  Естественно
спросить:  действует  наша  контрразведка  или  бездействует?!  Что  это  --
медлительность по недомыслию или преступная халатность?..  И в любом  случае
-- безответственность!..
     Обвинения, высказываемые Верховным, были, по существу, несправедливыми:
военной контрразведкой  с  самого  начала  делалось  все необходимое. Однако
оправдываться, а тем  более  возражать не следовало, и за спиной Сталина,  в
другом конце кабинета, убито молчали.
     Бледный  от  негодования,  он  повернулся,   увидел  телефон   "ВЧ"  на
специальной приставной этажерке  у своего письменного стола, и сразу мысли о
восставшей  Варшаве  и о польском  вопросе,  пожалуй,  самом  сложном  среди
других, возникли в его голове. Подойдя к столу, он приподнял трубку, услышал
тотчас  в  сильной  мембране  оттуда,  из  Польши,  голос  командующего  1-м
Белорусским фронтом Рокоссовского и почувствовал, что  говорить с  ним в эту
минуту по-хорошему, без недовольства и раздраженности не сможет, просто не в
состоянии. Рокоссовский же, блестяще проявивший себя в Белорусской  операции
и получивший в ходе ее  недавно,  на  протяжении  месяца,  по его,  Сталина,
инициативе  звания Маршала и  Героя,  никак  не заслуживал сейчас  подобного
обращения, и, подержав
     трубку несколько  секунд в  руке,  Верховный опустил ее  на аппарат.  И
снова двинулся по кабинету.
     -- Территориальные органы  участвуют в розыске? -- приблизясь к стоящим
возле дверей и переводя взгляд с начальника контрразведки на  обоих наркомов
и обратно, осведомился он.
     Органы  внутренних дел и госбезопасности  были только  ориентированы  и
участвовали в розыске лишь постольку поскольку, да и возможностей для  этого
у  них  в оперативных  тылах  фронтов, где  действовала группа "Неман", было
несравненно  меньше,  чем у  военной контрразведки. Но  Верховный  не терпел
многословия  и  не  стал  бы   в  подобной  ситуации  выслушивать  подробные
об®яснения,  а  подводить  своих влиятельных  коллег начальник контрразведки
никак не желал.
     -- Да... Участвуют, -- потому сказал он, хотя этот положительный ответ,
несомненно, усугублял его и без того нелегкое положение.
     -- Помощь армии вам нужна?
     --  Генеральным  штабом  директива  войскам  уже  отдана.  -- Начальник
контрразведки  позволил  себе  отвести глаза:  взглядом  указал на  генерала
армии; при словах "Генеральным штабом" тот поднял голову от документов.
     --  Извините,  товарищ Сталин,  --  сказал он за спиной  Верховного,  и
Сталин, выказывая  свое уважение  и  расположение к  этому человеку,  тут же
повернулся к нему лицом. -- Если речь идет  о Первом Прибалтийском и Третьем
Белорусском  фронтах, то командующим  еще прошлой ночью предложено оказывать
органам контрразведки всякую помощь людьми и техникой.
     Заложив руки за спину,  Сталин уже шел назад  по кабинету. Не доходя до
того места, где за длинным столом сидел  генерал армии, он,  как бы сам себя
спрашивая, недовольно произнес:
     --  Что  же  получается?.. Все  участвуют  и  помогают,  все  вроде  бы
действуют,  а  опаснейшие шпионы целый месяц  спокойно  разгуливают в  тылах
фронта!.. Безответственность! -- внезапно раздражаясь,  воскликнул он. -- Мы
этого не потерпим!
     Оправдываться  не   следовало,   однако   начальник   контрразведки  не
удержался:
     -- Товарищ Сталин, поверьте, делается все возможное.
     -- Не уверен! --  Остановясь,  Верховный быстро обернулся, не поднимая,
однако, взгляда от  ковровой дорожки. -- И потом, что значит --  делается?..
Нас не интересует процесс розыска сам по себе, нам необходим результат!..
     Замечу также: мы вас не ограничиваем -- делайте и невозможное!..
     Помедля несколько секунд, он  с неприязнью посмотрел  на стоявших возле
дверей и строго спросил:
     -- Сколько времени вам требуется, чтобы покончить с ними?
     И пошел дальше, в глубь кабинета.
     Воцарилась  напряженная  тишина. Начальник  контрразведки посмотрел  на
своих коллег, те, в свою очередь, -- на него.
     -- Я спрашиваю, сколько времени вам требуется, чтобы покончить с ними?!
--  поворачиваясь  у  противоположной  стены  и  повыся  голос,  нетерпеливо
повторил  Верховный.  --  Минимально!..  Они  должны   быть  обезврежены  до
сосредоточения  в тылах фронта