ще  не  обращался:  хотя  такая  шифровка  по
настоянию  Полякова была  составлена, Егоров,  не  желая  действовать "через
инстанцию",   через  голову  своего  непосредственного  начальства,  ее   не
подписал. Теперь он вынужденно это сделал, и спустя минуты ее уже передавали
в Ставку, а копию -- Колыбанову.
     Егоров знал, что  Верховный,  работавший по ночам до  утра,  встает  не
раньше  полудня, и  шифровку Егорова  ему могли доложить  только спустя  еще
примерно час. Даже если бы ответ последовал без  промедления, каким бы он ни
был, в любом случае выигрывалось некоторое время.
     Как  и  ожидал Егоров, его  сообщение, что  вопрос  решается в  Москве,
ослабило  давление со  стороны  прибывших,  хотя заместитель  Наркома  сразу
заявил,   что   Ставка,  несомненно,  ответит  отказом.   Часа   два  прошли
относительно спокойно, однако, когда уже разгрузились здесь, в стодоле, спор
и разногласия возникли опять.
     Ехали  по соображениям маскировки  под наглухо задраенными  тентами,  в
кузовах  двух  набитых  до отказа "студебеккеров",  причем здесь их загоняли
задом  в ворота,  чтобы прибывших  со  стороны  никто  не  увидел. По той же
причине Егоров еще в Лиде предупредил, что даже по нужде не  разрешит никому
до вечера выйти из стодолы.
     Кажется,  предусмотрели  все,  но,  как  нередко  случается в  подобных
необычных обстоятельствах, что-нибудь второстепенное обязательно упускается.
На  этот  раз  не подумали,  что  всем  нужно  на  чем-то сидеть.  Стульев и
табуреток хватило  для  радистов  и  шифровальщиков,  остальным  приходилось
стоять.  Единственный  оставшийся  свободным   стул  Егоров   поставил   для
заместителя Наркома, но тот, видимо из солидарности с другими генералами, на
него не сел.
     Людям  было   неудобно,  жарко,  ко  всему   прочему,  самого  старого,
совершенно  седого генерала с планкой  четырех  орденов  Красного Знамени  и
знаком  "Почетный  чекист"  на   габардиновом  кителе  в  душновато-спертом,
пахнувшем сеном воздухе стодолы  сразу же охватило  астматическое удушье.  С
багрово-синим  лицом  он стоял,  опираясь  руками  на  стол,  давился сиплым
кашлем, задыхался, слезы  катились у него из глаз, но он упрямо не желал или
не мог ни выйти, сняв фуражку и китель, из стодолы, как предлагал
     ему Егоров, ни сесть, на чем настаивал заместитель Наркома.
     Этот  генерал в  разговоре  на аэродроме высказал  оригинальные, весьма
толковые соображения,  чем  сразу  понравился  Егорову,  и  тот  его  теперь
искренне жалел.
     Как  только  рации были  развернуты  и  отлажена  связь,  хлынул  поток
сообщений,  и  пятеро  привезенных сюда  шифровальщиков заработали с  полной
нагрузкой.
     Егоров ушел к ним в угол, за плащ-палатки, и прямо с рабочих листов, не
дожидаясь окончания расшифровки, читал радиограммы, поступившие за последние
полтора часа на его имя в Лиду и переданные теперь сюда.
     Командующий  фронтом  и  маршал,   представитель  Ставки,  запрашивали,
необходима ли  еще какая-либо  помощь людьми  и техникой;  такой  же  вопрос
содержался  в  шифротелеграмме  начальника  Генерального  штаба.  Из  Москвы
требовали подтвердить, обеспечены ли все привлеченные  к розыску и войсковой
операции  усиленным  питанием по нормам летного  состава  ВВС Красной Армии,
требовали различные сведения отчетного характера.
     Все эти сообщения Егоров  просмотрел на рабочих листах мельком, как  не
представляющие  интереса.  Маховик огромного механизма чрезвычайного розыска
был раскручен вовсю, и никакая  дополнительная помощь, никакие  новые люди и
техника уже не могли бы что-либо существенно изменить или даже усилить.
     Огорчило Егорова то,  что не было ничего  непосредственно  от Полякова.
Подполковник остался  в  отделе контрразведки на  аэродроме, чтобы встретить
начальника Главного управления  контрразведки и, докладывая о  ходе розыска,
убедить  его  в необходимости отсрочить  на  сутки  войсковую операцию.  Эту
трудную  и   малоприятную  миссию   он  взял  на  себя   сам,  и   Егоров  с
признательностью согласился, хотя они оба одинаково сомневались в ее успехе.
Каким бы ни оказался результат,  Егоров знал,  что  Поляков будет отстаивать
свою  точку  зрения с поразительным безразличием  к  возможным  последствиям
своего упорства.
     Туда, в Лиду, к Полякову, сходились все  до  единой  нити  розыска.  Со
вчерашнего дня он получал  и переваривал  непрерывный поток  информации, и в
первую очередь донесения о результатах  действий сотен  оперативно-розыскных
групп  и  всеохватывающей  контрольно-проверочной   службы,  о  состоявшихся
задержаниях  и всех событиях и подозрительных происшествиях в тылах фронта и
на передовой. Из этого  вороха  сообщений  Поляков должен был  отобрать  все
заслуживающее внимания и по каждому случаю не
     мешкая принять безошибочное решение. Он, Поляков, как
     никто другой, ощущал  усилия  многих  тысяч  людей,  ощущал  пульс всех
мероприятий, проводимых в полосе фронта от Вязьмы и до Восточной Пруссии.
     На Полякова  Егоров надеялся  более  всего.  В эти небывало напряженные
сутки  от  оперативного  мышления  подполковника,  от  его  чутья  и  умения
организовать и  направить розыск зависело  больше,  чем от  всех маршалов  и
командующих, вместе взятых,  и потому молчание Полякова не  только огорчило,
но и несколько обеспокоило Егорова.
     Указав начальнику шифровального отделения, кому и что ответить,  Егоров
вернулся к генералам. Старик-астматик страдал по-прежнему; остальные, будучи
не в состоянии ему чем-либо помочь, из деликатности старались не смотреть  в
его сторону.
     Егоров  снова  предложил  ему  выйти  на  свежий  воздух,  но  тот,  не
соглашаясь, упрямо замотал головой.
     "Обстановочка!   --  заметил  про   себя  Егоров.  --  Зачем  его  сюда
привезли?.. Зачем они все сюда приехали  --  сидели бы себе в Лиде...  Здесь
вполне хватило бы Лобова и десятка офицеров..."
     В   душе  он  ругал   себя  за   непоследовательность,   стыдился,  что
смалодушничал и, выступая  против войсковой операции -- в ближайшие  полтора
суток, -- поддался все же влиянию заместителя  Наркома и  поехал сюда. Зачем
-- руководить розыском из Лиды было несравненно удобнее, к тому же здесь ему
особенно недоставало Полякова.
     -- Мы что же, так и будем все время стоять? -- недовольно спросил  один
из  генералов,   затучнелый,  с  пышными,  чуть  вислыми  усами;   одетый  в
застегнутый  на все пуговицы  мундир,  он то  и  дело вытирал платком потное
лицо.
     -- Станет  невмоготу, сядем на  землю, -- не то  в шутку, не то всерьез
ответил Егоров.
     Он  только  что приказал  передать в Лиду, чтобы со "студебеккерами", в
которых часа  через два  должны  были приехать начальник Главного управления
контрразведки и заместитель Наркома госбезопасности,  привезли и стулья, и в
смятении представлял себе, что здесь  будет твориться, когда в этом большом,
но все же  не резиновом строении  окажется  человек пятнадцать  генералов  и
полсотни  офицеров  из  трех   различных  ведомств,  не  считая  радистов  и
шифровальщиков.
     -- Даже  такую элементарную вещь  не предусмотрели,  -- с  раздражением
сказал заместитель Наркома. -- Удивительное недомыслие!
     Позаботиться о стульях и табуретках надлежало какому-нибудь  лейтенанту
из отдела контрразведки авиакорпуса,
     а никак не Егорову, и хотя упрек адресовался, очевидно, ему, он разумно
промолчал.
     Заместитель же  Наркома,  посмотрев  на  часы, сказал, что  в  ожидании
ответа, который-де наверняка  будет отказным, теряется драгоценное  время  и
что  "промедление  подобно смерти"  в первую очередь для  Егорова  и Мохова.
Егоров  не  желал спорить  и,  как  бы подтверждая  правильность этих  слов,
согласно    покачал   головой.   Тогда   затучнелый   генерал,   высказавший
недовольство,  что всем приходится  стоять, заявил  заместителю Наркома, что
если из подчиненных ему погранполков забрали для операции все, что возможно,
и затребовали маневренные  группы  даже  с  других фронтов, то из  армейских
частей   взяли   в  несколько   раз   меньше,   и  характеризовал   это  как
"возмутительный произвол". При этом, явно нервничая, он все время беспокойно
трогал  пальцами свои усы,  будто  именно  они могли  теперь  пострадать  от
произвола контрразведки,  и, ощупывая их, он как бы желал убедиться, что они
еще  на месте. Мохов,  не  выдержав, ему  возразил, и  опять возник спор, во
время которого и появился Алехин.
     После того как заместитель Наркома заявил, что у них своих дел по горло
и они не станут держать здесь людей  сутками, Егоров, проговорив: "Извините,
товарищ комиссар..." -- отошел к Алехину.
     -- Ты ко мне?
     -- А подполковник... -- несмело начал Алехин,  стесненный  присутствием
стольких генералов и старших офицеров.
     -- Подполковник в  Лиде. И скорее всего сюда не приедет. Ко мне вопросы
есть?
     Алехин  посоветовался  бы  и  с  начальником  Управления  --  следовало
согласовать отдельные детали,  касающиеся засады, но  уединиться здесь  было
негде, выйти с ним из стодолы -- нельзя, шептаться же при всех -- неудобно.
     Он  не успел произнести  слово  "нет".  Начальник войск  по охране тыла
фронта  генерал  Лобов сказал что-то вполголоса заместителю  Наркома, и тот,
глядя   на  Алехина   агатовыми,  маслянисто   блестевшими   глазами,  своим
неправильным, кавказским говором громко спросил:
     -- Это что -- старший группы, которая работала по делу?
     -- Извините,  товарищ  комиссар...  --  быстро поворачиваясь, вступился
Егоров,  угадавший  по  тону  заместителя  Наркома,  что   сейчас   начнется
неприятный,  а  главное,  никчемный  разговор  с  упреками,  обвинениями  и,
возможно, разносом. -- Одну минуту...
     Он  увидел  страшное,  с выпученными глазами и  набухшими  венами  лицо
генерала-астматика,  его раздувшуюся  от напряжения багровую шею.  Вцепясь в
край столика,
     старик   судорожно  хватал  ртом  воздух.  Два   полковника  из  Москвы
поддерживали его под руки  и, кажется, пытались усадить, чего делать как раз
не следовало. Не в силах из-за удушья ничего сказать, он немо сопротивлялся;
котелок  с водой, который перед ним  поставили, опрокинулся, и  вода  залила
бумаги.
     Разногласия в присутствии подчиненных и этот мучившийся упрямый старик,
непривычные  для  прибывших   из   Москвы   неудобства  полевых   условий  и
возраставший   разлад  --  обстановка   становилась  нервозной,   нерабочей,
совершенно нетерпимой. Нужно было не мешкая что-то предпринять.
     Егоров  посмотрел  на  стоявших ближе  к нему офицеров контрразведки --
своего ад®ютанта и  капитана с авиационными погонами -- и, указывая взглядом
на задыхавшегося генерала, распорядился:
     -- Помогите генералу!.. Снимите с  него фуражку и китель и вынесите его
сейчас же на свежий воздух!..
     Он  почувствовал,  что  они  колеблются,  -- как им, младшим  офицерам,
раздевать генерала,  к  тому  же не  своего,  незнакомого, --  и,  не  сумев
сдержаться,  с  искаженным  бешеной  яростью  лицом  закричал  так,  что  от
неожиданности испуганно вздрогнул даже заместитель Наркома:
     -- Вы-паал-нять!!!
     В наступившей мгновенно тишине -- стало слышно, как  работали на ключах
радисты,  --  Егоров,  возбужденно  дыша  и  растирая затылок, повернулся  к
Алехину и приказал:
     -- Если вопросов нет, немедленно возвращайтесь на место!
     За  его  спиной   капитан-летчик  и   ад®ютант,  отстранив   московских
полковников, уже стаскивали габардиновый китель  с  задыхавшегося  генерала.
Алехин,  несколько  оторопев  от  столь впечатляющей картины, поднял руку  к
пилотке, чтобы отойти;  в это мгновение Егоров окончательно овладел собой и,
протягивая ему свою массивную ладонь, добавил:
     Я надеюсь на вас... Действуйте!..



         * Часть третья. МОМЕНТ ИСТИНЫ * 


        72. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

      ЗАПИСКА ПО "ВЧ"
     "Чрезвычайно срочно!
     Егорову

     Для осуществления  в  случае необходимости массированных мероприятий по
вариантам "Западня", "Большой слон" и  "Прибалтийское  танго"  вам  согласно
специального приказания  нач. Генерального штаба  должны быть  дополнительно
выделены на местах к 15.00 сего дня из состава частей Красной  Армии и войск
НКВД по охране тыла фронта соответственно:
     1) в Вильнюсе... и... человек*
     2) в Гродно... и... человек
     3) в Лиде... и... человек
     Выделение   людей  подтвердите   без   промедления,  сообщив  при  этом
наикратчайший срок готовности по каждому варианту отдельно.
     Колыбанов".

      ШИФРОТЕЛЕГРАММА
     "Весьма срочно!
     Егорову

     Сегодня  между  10 и 11 часами утра в  17 км  северо-западнее Вилейки в
лесу деревенскими подростками замечены  во время  радиосеанса и вскоре по их
сообщению  задержаны   военнослужащими   с   проезжавшей   автомашины   двое
неизвестных, пред®явивших командировочное предписание  и форменные армейские
удостоверения  личности на имя  офицеров в/ч 62035 капитанов Борисенко Петра
Ефимовича и Новожилова Тимофея Осиповича.
     факт выхода в  эфир Борисенко и Новожилов отрицали, показать содержимое
чемодана и  вещевого мешка категорически  отказались, следовать с машиной  в
Вилейку -- тоже, в связи с чем к ним была применена сила.
     При  обыске  Борисенко  и  Новожилова   обнаружены:  рация  портативная
приемопередающая "Эри" в рабочем состоянии, запасные батареи --  3 элемента;
таблицы пятизначного шифра, блокноты перешифровальные -- 2; пистолеты ТТ  --
2; патроны к  ним -- 120; компаса -- 2; ножи охотничьи -- 2; запас продуктов
на 5-6 суток,  в том числе 4 банки немецких мясных консервов выпуска июня с.
г. В тайниках за подкладками  голенищ яловых сапог обнаружены безупречные по
реквизиту  и содержанию временные удостоверения личности  на имя сотрудников
НКГБ  Белоруссии капитанов  Борисенко Петра  Ефимовича  и Новожилова Тимофея
Осиповича.
     Об®яснить   цель   своего  пребывания  в   лесу   с  приемопередатчиком
задержанные отказались, и никаких сведений, способствовавших бы выяснению их
личности,  получить  от  них не  удалось.  Сотрудникам  Вилейского  РО  НКГБ
Борисенко  и Новожилов  неизвестны,  никакими данными  о  их  нахождении  на
территории района местные органы не располагают.
     В   командировочном   предписании  задержанных  отсутствует   секретный
условный знак -- точка вместо  запятой посреди фразы. Борисенко, говорящий с
украинским  акцентом,  по  признакам словесного портрета  имеет значительное
сходство с одним из агентов,  проходящих по чрезвычайному розыску. Имеются и
другие  основания   предполагать,   что   задержанные   нами  лица  являются
разыскиваемыми по делу "Неман" агентами.
     Борисенко  и Новожилов содержатся в  отделе  контрразведки  бригады под
усиленной охраной, исключающей возможность побега или попытки самоубийства.
     Прошу  Вашего   указания  сообщить   особые  приметы  или  какие-нибудь
дополнительные   сведения,  способствовавшие  бы   вероятной   идентификации
задержанных.
     Не  имея  возможности  связаться  с  Минском,  прошу  срочно проверить,
имеются   ли   в   НКГБ   Белоруссии   сотрудники  Борисенко   и  Новожилов,
командированные с коротковолновым передатчиком в район Вилейки.
     Шаповалов".
     ----------------------------------------
     * Цифровые данные этого документа опускаются.
     ---------------------------------------------------------------

      ЗАПИСКА ПО ВЧ"
     "Весьма срочно
     Егорову

     В  дополнение  к  NoNo.....  и.....  от  18 и 19.08.44 г.  сообщаю, что
распоряжение   Начальника   тыла   Красной  Армии   об   усиленном   питании
военнослужащих, участвующих в розыскных, контрольно-проверочных мероприятиях
и  войсковых  операциях  по  делу  "Неман",  распространяется также  на всех
военнослужащих, привлекаемых к мероприятиям по вариантам "Западня", "Большой
слон" и "Прибалтийское  танго"  с обеспечением продовольствием по линии НКО.
(Основание: распоряжение Нач. тыла Красной Армии No..... от 19.08.44 г.)
     Выполнение проконтролируйте.
     Артемьев".

      ШИФРОТЕЛЕГРАММА
     "Срочно!
     Егорову

     Начальник  Главного  Управления  контрразведки  с  группой  генералов и
офицеров  прибыл   в  13.05;  ближайшие  часы   будет  находиться  в  отделе
контрразведки авиакорпуса. Его прибытие мною подтверждено.
     Наши  соображения  по  розыску  и  относительно  войсковой  операции он
разделяет  полностью,  однако  по независящим  от  него  обстоятельствам она
должна  быть  проведена  сегодня. После  разговора  с  ним суточная отсрочка
представляется маловероятной.
     Замнаркома  госбезопасности  с  группой  высшего  оперативного  состава
прибыл в 13.25.  С нашими  соображениями по розыску он согласен с некоторыми
оговорками. В 14.30 выезжает  к вам; одновременно будут  доставлены  медики,
скамьи и стулья.
     Поляков".

      ШИФРОТЕЛЕГРАММА
     Егорову
     "Воздух!!!

     Ближайшие  четверть часа  находитесь  неотлучно  у радиостанции  прямой
связи для приема весьма важного.
     Колыбанов".


        73. ПОМОЩНИК КОМЕНДАНТА

     Лесной травянистой дорогой они шли в глубь леса -- Алехин и капитан бок
о бок, Блинов в трех шагах позади.
     Ветер  ровно  шумел  верхушками  деревьев;  в  чистом  крепком  воздухе
слышались только голоса природы,  казалось, в лесу этом -- на вид совершенно
безлюдном,  -- кроме птиц, зверей  и  зверюшек,  никого не было и не бывало.
Казалось,  здесь, на этом участке массива, никогда не ступала нога человека.
И ничто вокруг не напоминало о войне, о шпионаже и какой-либо операции.
     Помощник  коменданта заставил себя отвлечься от неприятных ему  мыслей,
от    надоевших    уже   наставлений    о    бдительности   и   всевозможных
предосторожностях.  При  желании он  умел абстрагироваться  и спустя  минуты
думал совсем о другом: о предстоящем ему вечером скромном торжестве, имевшем
-- так он полагал -- особое в его жизни значение.
     Как  и  его отец,  он был  человеком  цельным  и коль уж  влюблялся, то
остальные  женщины  для  него  не  существовали.  Но  отцу  повезло: в конце
гражданской войны он встретил свою будущую жену, его мать, и больше с ней не
расставался; сын же в свои двадцать четыре года уже потерял двоих.
     Если   довоенное  увлечение,   будущая   актриса,  забывшая  о  нем,  а
следовательно, и не любившая,  целиком, без  остатка ушла из его  сердца, то
переводчицу он вспоминал с острой грустью, но теперь скорее не как  любимую,
а с  теми чувствами,  с  какими  он вспоминал погибших  на  войне  ближайших
друзей.
     В силе и  глубине своих чувств к Леночке он ни на йоту не сомневался, и
потому  его так  волновало  ее отношение к  нему.  Он знал,  что симпатичен,
нравится ей,  она этого  не  скрывала, как  не скрывала,  впрочем,  и своего
расположения к грузину, начальнику отделения.  "Хирург божьей  милостью!" --
не раз с восхищением говорила она.
     Мысль о соперничестве, о том, что он может потерять и Леночку, страшила
его. В запасе у него,  правда, имелся козырь, которым ему никоим  образом не
хотелось бы воспользоваться.
     Как она, ценившая в  людях талант, могла понимать его,  не зная о самом
для  него  заветном?..  Но  не за голос же,  не  за голос и не  за  красивую
наружность  она должна была его любить... Такие поклонницы одолевали его еще
в консерватории,  однако, как говорил отец,  для  большого, прочного чувства
увлечения одним внешним совершенно недостаточно.
     Первой военной осенью, попав в армию, он  ни от  кого ничего не скрывал
и,  когда просили, охотно пел  и под  гитару, и под баян, и  просто так -- в
роте  любили  его  слушать. Однажды  среди  слушателей  оказался  незнакомый
батальонный комиссар, задавший ему потом несколько обычных вопросов: кто он,
откуда  и почему так  удивительно хорошо поет.  Он рассказал  все как  есть,
сдержанно, но  откровенно.  А  спустя трое  суток  в