от низких сумрачных туч повечерело раньше времени.
     Звук  мотора  полуторки  он  заслышал  издалека  и  погодя,  когда  шум
приблизился, вышел на дорогу.
     Как   только   машина   остановилась,   Таманцев   и    за   ним   двое
прикомандированных выпрыгнули из кузова.
     -- Капитан Фомченко, --  представился  плечистый, с головой, обожженной
справа от виска до затылка.
     --  Старший  лейтенант Лужнов,  --  вытянулся  перед  Алехиным высокий,
помоложе.
     Как и  Таманцев,  они были  без головных  уборов,  в  плащ-палатках,  с
автоматами ППШ  и вещмешками в руках; только Таманцев дополнительно захватил
еще "шмайссер"*.
     Обоих прикомандированных Алехин наверняка видел  в отделе контрразведки
авиакорпуса. Он даже припомнил, что у капитана на одной  из медалей  вмятина
от пули или осколка.
     --   Развернись  и  стань  сюда,  --  указывая  в  кусты  на  отходящую
перпендикулярно  неторную дорогу,  велел он  Хижняку и  позвал  офицеров: --
Идемте.
     Широкой травянистой  тропой,  обжатой с обеих  сторон кустарником,  они
направились к темнеющему вдали
     лесу -- Алехин и Таманцев впереди, Фомченко и Лужнов за ними.
     ----------------------------------------
     * Немецкий автомат.
     ---------------------------------------------------------------
     -- Что так долго? -- справился Алехин у Таманцева.
     --  Можете  проколоть  себе дырочку для  ордена,  --  небрежно  сообщил
Таманцев. -- Мы нашли этих -- капитана и лейтенанта.
     --  Кто это? -- заинтригованный упоминанием об  ордене, поинтересовался
Фомченко.
     --  Подозреваемые, -- пояснил Алехин, -- точнее  даже -- проверяемые...
Где они?
     --  Зашли в дом шесть на улице Вызволенья. Судя по  всему, они  там уже
бывали. Блинов наблюдает за ними. По данным комендатуры, фамилия капитана --
Николаев,  лейтенанта -- Сенцов. Прибыли  из  воинской части  тридцать  один
пятьсот  восемнадцать... Цель  командировки  указана стандартно:  выполнение
задания командования.
     -- Блинову  там  не управиться,  --  вздохнул  Алехин. -- Тридцать один
пятьсот восемнадцать -- это что за часть?
     -- Второго Белорусского фронта. Я сделал запрос. Подполковника не было,
потому и задержался.
     -- Если они действительно из  этой части...  другого фронта, что же они
лазят у нас по хуторам? Странно... Твои соображения?
     -- Ничего примечательного. Держатся спокойно, непринужденно...  По виду
в армии не новички... Их надо понаблюдать, --  заключил  Таманцев. --  Вы же
сами  говорите -- проверяемые.  Возможно, этим и ограничится... К утру будет
ответ.
     -- Ну уж к утру.
     -- Будет, -- заверил  Таманцев.  -- Я сам звонил по вэ-че в  Управление
Второго  Белорусского. И передал с  литером "Весьма срочно"...  За  подписью
генерала.
     -- Плачет  по тебе  гауптвахта, --  покачал головой Алехин. -- Кончится
война, посадить на полгодика -- вполне по заслугам!
     -- Уж я бы там  отоспался. И ряшку бы наел --  во!  -- Таманцев  развел
руками.  --  Есть элементы  авантюризма,  -- со  вздохом признал  он,  -- но
исключительно для пользы дела.
     --  Там  гроза... -- оборачиваясь в  сторону Лиды, помолчав, проговорил
Алехин.
     -- Уж это точно!.. Веселенькая ночка вам предстоит... Таманцев осмотрел
темное небо, потом лес впереди -- выглядело все вокруг мрачно, диковато -- и
заметил:
     --  Прекрасное место  для отдыха.  В каком отеле для  нас  приготовлены
номера?
     Алехин, будто не слыша, молчал.
     -- Распорядитесь доставить  туда багаж,  -- не  унимался  Таманцев,  --
массажистку и педикюрных операторов.
     --  Ожидают  тебя с  нетерпением,  --  принимая  тон Таманцева,  сказал
Алехин.
     -- Очень мило... А каков приказ Родины?
     --  Взять Казимира  Павловского и  тех, кто  с ним, --  вполне серьезно
сказал Алехин.
     --  Кто  это  --  Павловский?  --  спросил  Фомченко;  он,  видно,  был
любознателен и, во всяком случае, хотел быть в курсе дела; а Лужнов молчал.
     -- Агент германской разведки, -- оборачиваясь, сказал Алехин.
     -- Милейший парень,  -- добавил Таманцев. -- Девять успешных перебросок
и четыре  железки  от  немцев... Особо  опасен  при  задержании. Как-то  под
настроение ухлопал трех лопухов из комендатуры.
     -- Понятно, -- несколько озадаченно проговорил Фомченко.
     -- Ну  уж -- лопухов,  -- не  согласился  Алехин.  --  Офицера  и  двух
патрулей. С ним надо ухо держать востро. Я ознакомлю вас с  ориентировкой  и
фотографиями, -- пообещал он.
     --  Нам сказали... --  наконец  произнес  Лужнов, -- здесь полно  банд.
Правда?
     -- Говорят, убивают, -- Таманцев пожал плечами, -- но мы не видели.
     Лужнов держал автомат наизготове, время от времени утыкаясь  стволом  в
спину Таманцеву.
     -- Поставьте на предохранитель,  -- посоветовал ему Алехин и улыбнулся.
-- Вы летчик?
     -- Летчик, -- покраснев, подтвердил Лужнов и сдвинул шишечку.
     -- Восемьдесят семь  боевых вылетов,  -- сказал  за него  Фомченко.  --
Комиссован после ранения. Как и я, грешный...
     "Вот  так... Восемьдесят семь боевых вылетов,  а  автомата, возможно, в
руках не держал. Летчики... Ладно, скажи спасибо, что этих дали".
     Они вышли к всполью и все четверо встали за кустами. На поле, метрах  в
двухстах от них, виднелся добротный дом с мансардой, левее -- две бедноватые
хаты, за ними зловеще чернел лес.
     -- Это дом Павловских, -- показал Алехин.
     -- Он заколочен, -- заметил Таманцев.
     --  Да... Сам хозяин,  Павловский-старший, арестован как фольксдойче...
сидит в Лиде, -- об®яснил  Алехин Фомченко и Лужнову. -- В меньшей хате,  --
Алехин указал рукой, -- проживает Юлия Антонюк.
     -- А это кто? -- нетерпеливо осведомился Таманцев.
     -- Сирота... Она с детства в услужении у Павловских;
     то ли батрачка, то ли служанка -- не поймсшь. Имеет дочку полутора лет.
     -- От кого? -- спросил Таманцев.
     -- Поговаривают, что от немца, но я думаю  иначе... Эта Юлия  -- родная
сестра жены Свирида. Кстати, вон его хата...
     -- А кто это -- Свирид? -- вступился Фомченко.
     -- Приятель капитана, --  с иронией заметил  Таманцев. --  Он и подарил
нам Павловского.
     --  Вот  именно...  --  улыбнулся  Алехин  и   пояснил   Фомченко:   --
Обездоленный человек, горбун.
     --  А тетка? -- озабоченно  спросил Таманцев. --  У Казимира тут где-то
есть родная тетка.
     -- Не здесь, а в Каменке... Я отдаю предпочтение Юлии.  На две засады у
нас просто нет сил.
     --  Нам-то все  равно,  где блох кормить --  там или  тут.  -- Таманцев
сплюнул. -- Только  просветите.  Не дайте помереть дурой!  При чем тут Юлия?
Почему Павловский должен появиться здесь?..


        32. АЛЕХИН

     Трудно  было допустить, что, попав  в эти места  после  многих  месяцев
отсутствия, Павловский  не попытается встретиться  с кем-либо  из родных или
близких ему людей. Но с кем?
     Отец, которого  он,  по словам  крестьян, уважал  и любил, находился  в
тюрьме, дом стоял заколоченный,  и  со стороны издалека было видно,  что там
никто  не  живет.  Следовало предполагать,  что Павловский через кого-нибудь
(скорей  всего через свою  родную тетку Зофию  Басияда) постарается узнать о
судьбе отца.
     Как я выяснил, Басияда,  истовая  католичка, без  симпатии относилась к
немцам,  запрещавшим   религиозные  службы  на  польском   языке  и  жестоко
притеснявшим  не  только рядовых  верующих,  но и  "наместников  божьих"  --
ксендзов. Фактом  было, что  она, наполовину немка, не подписала фолькслист,
как это сделали ее  брат  и  племянник,  хотя  в  тяжелых условиях оккупации
германское гражданство давало немалые блага. Своего единственного брата  она
любила, с племянником же отношения у нее, как я понял, были не лучшие.
     Обдумывая все, что мне удалось узнать о Павловских,
     Свиридах,  о  их родственниках, я из двух  вариантов -- Зофия Басияда и
Юлия Антонюк -- постепенно склонился ко второму.
     Дело в том, что у меня  еще раньше возникло предположение, что  дочка у
Юлии Антонюк от Казимира Павловского.
     Эта догадка появилась у меня, когда, узнав, кто такая Юлия, я обдумывал
текст  записки,  извлеченной  из  пирога  в  отделе  госбезопасности.  Зачем
сидящему в тюрьме  отнюдь не  сентиментальному пожилому человеку в  коротком
тайном послании сообщать, что девочка его батрачки здорова?
     Мысль  эта  получила  некоторое подтверждение, когда на  одной  из двух
фотографий  Павловского,  принесенных  Свиридом,  я не  без  труда  разобрал
стертую кем-то надпись:
     "Самой дорогой от Казика". И ниже: "1943 год".
     Кто  мог быть для Павловского-младшего "самой дорогой"  в доме Свирида?
Как  попала  туда  эта  карточка?..  Естественным  было  предположение,  что
фотография подарена  Казимиром  Юлии.  И  что  полтора  месяца  назад  после
спешного от®езда Юлии карточка вместе  с  другими  ее вещами попала в дом  к
Свириду.
     Кто  же и когда стер надпись?.. Возможно, Юлия  -- перед приходом наших
войск, -- а может, и Свирид. Примечательно, что, когда я потребовал принести
фото Павловского, он  отправился к хате, зашел туда и тут же  полез в погреб
-- несомненно, там и были спрятаны карточки.
     Дорого  бы я дал, чтобы узнать истину о взаимоотношениях  Павловского и
Юлии, чтобы знать доподлинно, кто отец девочки.
     Кстати, Эльзой, именем в  этих  местах  весьма  редким,  звали, как мне
запомнилось  по  следственному  делу,  мать  Юзефа  Павловского  --  бабушку
Казимира.
     Мое  предположение  об  отцовстве  Павловского-младшего  представлялось
вполне вероятным,  но  не более. Чтобы  как-то проверить его,  я  до приезда
Таманцева попытался установить дату рождения девочки.
     Она  была  зарегистрирована  у каменского  старосты  как  родившаяся 30
декабря  1942  года.  В  графе  "Отец",  естественно,  красовался   прочерк,
свидетельницей при записи значилась Бронислава Свирид.
     Эта  дата,  к  сожалению, не  подтверждала мою  догадку, наоборот.  Так
случается  частенько:   фактов   нет,   одни   предположения,  доказать  или
опровергнуть их  практически  невозможно, а надо тотчас  принять решение.  И
ошибиться нельзя, а посоветоваться -- для уверенности -- не с кем.
     Был у  меня, правда,  еще  небольшой  довод  против варианта  с  Зофией
Басияда: Павловский переброшен, очевидно, в конце июля или в  начале августа
и  за это  время  повидаться с теткой мог  бы уже не  раз. Юлия же появилась
здесь всего два дня назад.
     Я вовсе  не тешил себя иллюзией,  что Павловского  привели  сюда только
родственные чувства. Тут наверняка был случай невольного сочетания личного с
нужным для дела, необходимым.
     Шиловичский лесной массив, безусловно, превосходное место и  для выхода
агентурного  передатчика в  эфир, и  для устройства тайника, где  эту  рацию
можно прятать,  и  для  скрытной  приемки  грузов с  самолета. Павловский же
хорошо  знал этот  район, знал  до тропинки  лес,  все под®езды и  подступы;
действовать  здесь ему,  естественно, было  легче,  удобнее, чем  в  другой,
незнакомой местности. А нам следовало иметь в виду одно немаловажное для его
поимки  обстоятельство: человек он опытный и появляться здесь  может  только
украдкой, с наступлением сумерек, преимущественно в ночное время.
     Таманцев,  выслушав  мои  соображения  относительно выбора  об®екта для
наблюдения,  задал  несколько   вопрос   сов,   а  когда  в   заключение   я
поинтересовался его мнением, неопределенно хмыкнул:
     -- Занятно!..
     Это, как я  расшифровал, означало: "Ваши предположения я не  разделяю и
могу камня на камне от них не оставить. Но спорить не буду и слова не скажу,
чтобы не размагничивать этих двух -- Фомченко и Лужнова..."
     Его  отношение я определил правильно  -- прощаясь со мной в кустах близ
дома Павловских, он сказал то, что обычно  говорил в  подобных, сомнительных
для него, ситуациях, когда не верил в успех:
     -- Что ж, наше дело маленькое...
     И, словно желая меня успокоить, напоследок добавил:
     -- Придут -- не уйдут.
     Мыслями я уже был  в Лиде.  Павловский, безусловно, тоже "наш хлеб",  и
постараться  взять  его -- наша  прямая обязанность. Однако никаких данных о
его  причастности  к работе разыскиваемого нами передатчика у нас не было, а
рация с позывными  КАО  оставалась основным заданием  группы, основной целью
наших усилий, и я ни на минуту не забывал об этом.


        33. ИХ НАДО ПОНАБЛЮДАТЬ...

     Предгрозовая полутьма становилась все  более душной и  тяжелой.  Жители
поспешили укрыться по домам. Улица
     была пустынна и тиха, и весь город словно замер в ожидании.
     Светомаскировка соблюдалась тщательно -- ни огонька, ни тусклой полоски
света.  Сумерки  сгустились  настолько, что,  кроме темных  силуэтов  домов,
разглядеть  что-либо  на   расстоянии  было  уже  почти  невозможно.  Андрей
перебрался через мостик, прополз по-пластунски за  кустами  и залег метрах в
двадцати напротив калитки.
     Вскоре, после  того  как  он  занял это  весьма  удобное для наблюдения
место,  из  дома  кто-то  вышел и ходил  за  штакетником в  палисаде; как ни
старался Андрей, но рассмотреть, кто это был, не смог.
     Потом со  стороны  дома  появился  большущий  кот; бесшумно ступая,  он
подошел  прямо к кустам, где лежал юноша, и зелеными, зловеще  блестевшими в
темноте  глазами  с минуту  разглядывал  незнакомого человека, затем  быстро
вернулся к дому. "Разведал, сейчас все доложит, -- весело подумал Андрей. --
Слава богу, что не собака!"
     Прошумел  в  листьях  свежий ветерок, пронесся  и затих.  Спустя минуты
первые капли дождя,  редкие и  тяжелые, как горошины, зашлепали по траве, по
листьям,  застучали  по  плащ-накидке.  Молния огненным  зигзагом  сверкнула
невдалеке, и гроза началась.
     Андрей  завернулся в плащ-накидку,  но  она была  коротка, и ноги  ниже
колен скоро промокли.
     Гроза разыгрывалась не на шутку.
     Раздирая  темную  громаду неба, молнии  на  мгновение озаряли окрест, и
снова все погружалось во мрак, и гром внушительно встряхивал землю.
     Дождь  полил сплошной стеной, словно на небе у какого-то  колоссального
сосуда отвалилось дно и потоки воды низверглись на землю.
     Плащ-накидка  пропиталась  насквозь, затем  постепенно намокло все, что
было на Андрее: и гимнастерка,  и брюки, и пилотка, даже  в сапоги непонятно
как набралась вода. От дневной жары не осталось  и следа,  холодная мглистая
сырость  плотно охватывала тело. Зубы  у Андрея  выбивали частую дробь, да и
весь он дрожал.
     "Нужно в  любых условиях ничего не упустить и себя не расшифровать", --
наставлял самого  себя Андрей; на память  ему  пришел случай с  Таманцевым в
Смоленске.
     Зимой,  после освобождения города,  за  одним из домов было установлено
наблюдение:  по  агентурным  данным,  в  нем  находилась  явочная   квартира
германской  разведки.  Таманцев,  придя на  смену,  определил, что  наиболее
удобное место для наблюдения -- старая, заброшенная уборная
     посреди двора.  Еще до рассвета он залез внутрь,  и напарник запер его,
заложив дверь доской -- так было прежде.
     Мороз был около двадцати градусов. Когда же Таманцев попытался греться,
переступая с ноги  на ногу, то оказалось, что ветхое сооружение от малейшего
движения  скрипит  и  шатается --  того  и  гляди развалится.  По  двору  же
беспрестанно ходили.
     Чтобы  не обнаружить себя, Таманцев вынужден  был простоять не шевелясь
свыше  десяти  часов.  Сведения  о  явочной  квартире  не  подтвердились,  и
вспоминал  он  об  этом приключении с улыбкой,  хотя кончилось оно  для него
весьма  печально:  он  так  поморозил  ноги,  что  месяца два  провалялся  в
госпитале, где ему чуть было не ампутировали стопу.
     Меж тем гроза на  какое-то время утихла, чтобы вскоре разразиться с еще
большим  ожесточением. Злостно нарушая маскировку, молнии блистали  одна  за
другой, и где-то совсем над головой оглушающе гремело и грохотало.
     Казалось, разгулу стихии не будет конца. Однако  в десятом часу  ливень
затих  так  же внезапно, как и начался. Гроза  переместилась немного  южнее,
впрочем, на  небе не  было  ни единой звездочки,  и тихий обложной дождик не
переставал.  Отдаленные молнии полыхали чуть реже, каждый раз выхватывая  на
мгновение из мрака темные от дождя домики и палисады.
     При  одной  из  вспышек  Андрей  увидел  бредущую  под дождем  фигуру в
плащ-накидке и,  уже когда снова  все погрузилось в темноту, сообразил,  что
это Алехин -- приехал и ищет его.
     Надо было как-то  дать о себе знать.  Условные сигналы для  леса Андрей
помнил, но как  это  сделать  сейчас, в городе, не  представлял.  Лишь минут
через десять капитан,  искавший его в темноте чуть ли не ощупью, приблизился
настолько, что Андрей решился и тихонько окликнул его.
     -- Ну как, они в доме? -- прежде всего осведомился Алехин.
     -- Д-да... -- силясь не  стучать зубами, проговорил Андрей. -- Никто не
выходил.
     -- Порядок... Тогда порядок, -- облегченно сказал Алехин, запахиваясь в
плащ-накидку, и улегся на мокрую землю рядом с Андреем.
     Светящиеся зеленые стрелки  показывали без четверти  десять. "Неужто до
утра  придется  валяться  здесь в  грязи, дрожа  от  холода  и  сырости?" --
сомнение в необходимости наблюдения за домом ночью одолевало Андрея.
     Время  тянулось  нестерпимо  медленно;   Андрею  показалось,  что  часы
остановились,  --  он  поднес  их  к  уху, услышал  ровное  тиканье и  снова
всмотрелся в темноту. "Вот гадство, -- невесело подумал он. -- Они себе спят
спокойненько, а ты -- мерзни!"
     Алехин недвижимо  лежал  в  метре  от него  по  ту  сторону  куста. При
вспышках  молнии был виден профиль его  скуластого, прикрытого до самых глаз
капюшоном лица.
     Наконец  Андрею  стало  невмоготу,  и  дрожащим  от  холода  голосом он
нерешительно позвал:
     -- Т-товарищ к-капитан.
     Алехин шевельнулся и шепотом спросил:
     -- Чего?
     -- Вы д-думаете, к-кто-нибудь выйдет?
     --  Думаю,  надо  продолжать  наблюдение, -- сказал  капитан, и  Андрей
пожалел, что задал этот вопрос.
     --   Но   до   утра  х-хождение  з-запрещено,   --   попытался   как-то
аргументировать он.
     -- Ты вчера ходил, тебя кто-нибудь задерживал?.. А в дождь тем более...
Ты погрейся, -- предложил капитан. -- Только без шума! И не подымайся...
     Андрей,  подумав,  перевалился  на  спину и заелозил  на  плащ-накидке,
быстро и с усилием двигая руками и ногами; но согреться ему не пришлось.
     -- Тихо! -- Алехин схватил его за плечо.
     Свет  желтой неяркой полосой вырвался  от  дома  и тут же погас. Сквозь
реденькую  пелену дождя  капитан  в  какой-то  миг успел заметить  в дверном
просвете фигуры двух человек -- кто-то вышел из дома.
     Алехин сжал Андрею руку.  Но  напрасно  они  напряженно  вглядывались в
темноту:  в трех шагах ничего не  было видно. Сквозь тихий мерный  шум дождя
чуть слышались шаги и совсем невнятно -- разговор вполголоса: кто-то шел  от
дома к калитке. Алехин до боли сжимал руку Андрея;
     шаги приближались.
     --  Успеете.  До поезда почти час, -- послышался негромко, но явственно
мужской голос.
     --  Може, на товарном  пояду,  --  с сильным польским  акцентом отвечал
другой.
     Заскрипела калитка.
     -- Счастливо доехать.
     -- Довидзеня!
     Спустя мгновения  зарница  медленным отблеском осветила за  штакетником
темную фигуру, возвращавшуюся к дому, и вышедшего из калитки. Это был низкий
толстый  человек  в брезентовом плаще  и  черной фуражке;  он  шел, ощупывая
дорогу палкой, воротник плаща был поднят.
     -- Иди за  ним, --  быстро зашептал  Алехин в ухо Андрею. -- До станции
его не трогай. А когда сядет в поезд,
     нужно проверить у него  документы. Сбегай к коменданту и от моего имени
попроси  проверить... Только весь  вагон,  а не  у него одного, понимаешь? В
любом случае  надо  установить его личность! Под благовидным предлогом и без