анным.
     Они  двинулись кустарником  к  лесу, и помощник коменданта беспокоился,
как   бы  не  зазеленить  или   не  разодрать  о   какой-нибудь  сучок  свой
замечательный новенький костюм, а Блинов, не менее  озабоченный совсем иным,
то
     и дело  останавливался и, подав ему  знак -- приложив палец к губам, --
напряженно прислушивался.
     На  пути оказалась большая  поляна, и,  чтобы не выходить  на  открытое
место, пришлось сделать  немалый крюк. Затем  кустарник  вовсе кончился, они
находились метрах  в пятидесяти от указанного Алехиным места,  но от леса их
отделяла  полоса   мелкорослого,   ниже  пояса  чапыжника,  обойти  ее  было
невозможно: она  тянулась в обе  стороны насколько хватал  взгляд,  и Андрей
старался сообразить, как же преодолеть ее незаметно.
     -- П-придется п-ползти... -- после некоторого раздумья огорченно сказал
он  и в то  же  мгновение увидел, как на  опушке в просвете уходившей в чащу
дороги  неожиданно, словно  из  земли выросши, появился Алехин. Не выходя на
открытое место, он подзывал их энергичными жестами -- мол, быстрее сюда!
     Когда,  миновав чапыжник,  они  очутились  возле  него,  под прикрытием
деревьев, он, оглядывая помощника коменданта, приветливо представился:
     -- Капитан Алехин... Вы из комендатуры?
     -- Помощник коменданта города! -- с достоинством уточнил капитан.
     --  Очень  рад... Будем  действовать  вместе.  Андрей  начал об®яснять,
почему  они  опоздали, но Алехин  остановил его.  Помощник коменданта в  это
время достал из кармана коробку самого настоящего  "Казбека", какого  Андрей
не  видел, наверное, с начала войны, взял  папиросу и, разминая ее пальцами,
небрежным жестом протянул коробку Алехину.
     -- Благодарю! -- отказался Алехин.
     Андрей  почему-то  подумал, что  помощник  коменданта  и  ему предложит
папиросу, однако  этого  не  случилось.  Капитан  опустил  коробку в карман,
постучал мундштуком папиросы о розовый  полированный ноготь большого  пальца
и,  обнаружив  затем,   что  зажигалка  осталась  в  старом  обмундировании,
вопросительно посмотрел на Алехина, и тот понял его взгляд.
     -- Костя, -- оборачиваясь, сказал он, -- спички. Из  кустов орешника со
стороны опушки вылетел брошенный чьей-то сильной рукой коробок спичек и упал
около офицеров.  Кто такой  Костя,  Андрей не знал, но сообразил,  что  тот,
очевидно, ведет наблюдение: просматривает подступы от шоссе к лесу.
     Подняв коробок, Алехин зажег спичку и протянул ее помощнику коменданта.
Затем,  предупредив,  что разговаривать  в  лесу можно только шепотом,  стал
об®яснять, что им конкретно предстояло.
     -- Как вам известно, -- сказал он вполголоса капитану, -- разыскивается
группа, представляющая  значительную опасность  для  Действующей армии... По
имеющимся предположениям, они могут сегодня во второй половине дня появиться
здесь, в лесу. На путях их вероятного движения внутри массива будут устроены
засады  -- в одной  из  них мы  и  будем с вами участвовать... Наша  задача:
проверка  под  видом комендантского  патруля,  в определенной обстановке, --
подчеркнул Алехин, -- всех проходящих мимо нас по той дороге...
     -- Что означает  -- "в определенной  обстановке"?  --  спросил помощник
коменданта.
     --   Засада    с   подстраховкой.   На   месте   вы    все   поймете...
Последовательность  проверки:  сначала основные документы  --  удостоверения
личности и командировочные  предписания.  Затем второстепенные: расчетные  и
вещевые   книжки,   продовольственный   аттестат,   быть   может,  наградные
удостоверения  и другие  документы... После этого необходимо ознакомиться  с
содержимым вещевых мешков проверяемых или другого багажа...
     --  То есть  как "ознакомиться"?.. Вы хотите  сказать  -- обыскать?  --
переспросил помощник коменданта.
     --  Нет.  Так  сказать я  не  хочу, а  делать  тем  более.  Этого  надо
постараться избежать. Мы попросим их самих пред®явить свои вещи для осмотра.
     -- Выходит,  обыск на добровольных началах... А в смысле  закона?.. Это
положено?
     --  Да, разрешено... Это  необходимость... Я имею официальные указания,
-- осторожно заметил Алехин.
     "А я таких указаний не имею", -- хотелось заявить капитану, но он этого
не сказал, а спросил:
     -- Какова моя роль? Что лично я должен делать?
     --  Что делать?.. Представитесь официально -- назовете свою должность и
фамилию --  и  попросите пред®явить  документы для проверки.  Вы приглашены,
чтобы  мы  действительно  выглядели  комендантским   патрулем.   --   Алехин
улыбнулся. -- Если они знают вас в лицо -- а такая возможность не исключена:
они были  в Лиде, --  чтобы все выглядело как можно правдоподобнее. В момент
проверки они должны быть убеждены, что имеют дело с комендантским патрулем и
что нас всего двое.
     -- Правдоподобно...  --  Капитан чуть  усмехнулся, одними губами. -- Но
офицерские наряды посылаются только в черте города.
     -- Об этом знают немногие. А потом, бывают  исключения: выезды на чепэ,
целевые проверки  и  тому подобное. Так  что это несущественно... --  Алехин
посмотрел  на капитана и продолжал: -- Значит, проверяем основные документы,
потом -- второстепенные, а затем и вещи...
     -- Это тоже моя обязанность?
     --  Нет. Вы как  старший наряда  предложите  им пред®явить для  осмотра
вещмешки или чемоданы -- что у них будет -- и показать содержимое. Остальное
делаю я.  А вы должны страховать от возможного нападения, как это положено и
при комендантской проверке. На месте я вам покажу все в деталях...
     -- Вы сказали, что мы будем вдвоем, а лейтенант? -- Помощник коменданта
указал взглядом на Блинова.
     -- Его с  нами  не  будет.  Он должен  подстраховывать  со  стороны, из
засады. А мы будем вдвоем. Да, я  обязан вас предупредить: во время проверки
с  первой   минуты  и  до  самого  конца  требуется  предельное  внимание  и
осторожность...
     -- Знаю, -- поморщился капитан. -- Мне уже говорили.
     --  Возможно, я в чем-то и повторяюсь, но я должен вам пояснить... Цель
наших усилий:  взять их с поличным или заставить проявить себя... Для того и
проверка с подстраховкой из  засады... Зачем  это делается?.. Понимаете, при
поимке врага случается  и так -- ни обыск, ни  последующие допросы ничего не
дают...
     --  Насчет  обысков и  допросов, -- усмехнулся помощник коменданта,  --
вам, безусловно, виднее...
     -- Почему я вас предупреждаю о необходимости максимальной осторожности?
-- продолжал Алехин, будто не замечая язвительной реплики  капитана. -- Мы с
вами будем  своего рода живой  приманкой... Понимаете, они видят перед собой
всего  двоих,  а  о  тех,  кто  в  засаде,  и  не подозревают...  Место  там
безлюдное...  Таким образом  мы как  бы провоцируем  их, создаем  им условия
проявить себя, показать свою истинную суть...
     -- И как... в чем же она может проявиться?
     -- Если это враг, скорее всего они попытаются нас убить.
     --  Да,  перспективка не  из  приятных,  -- с улыбкой  заметил помощник
коменданта. -- Но она неоригинальна:
     на войне  убивают  --  такова жизнь!..  Обязанности  свои  понял... Мне
только немного неясно... Допустим,  мимо вашей засады кто-то  проходит...  И
мы...  вы их обыскиваете... А  если они  совсем не те, кто вам нужен?.. Если
это честные советские люди? Тогда что?
     -- Придется извиниться.
     -- И только?
     -- А что тут еще можно сделать?
     --  Не знаю.  Это  уж  по  вашей  части.  Лично  я с подобной проверкой
сталкиваюсь впервые!
     Капитан затянулся папиросой, и оба помолчали, думая каждый о своем.
     ...  В отношениях  с прикомандированными армейскими  офицерами  нередко
возникали  неясности,  если  даже  не  двусмысленность.  Их  привлекали  для
выполнения определенных ограниченных функций, для совершения второстепенных,
вспомогательных действий, и  сообщать им суть  дела не разрешалось. Для того
были  основательные не только  формальные  соображения, но производило такое
умолчание на людей гордых  и самолюбивых не  лучшее впечатление.  Преодолеть
это старались подчеркнуто-уважительным обращением, что и делал в эти  минуты
Алехин.
     Ему   требовалось   высказать  помощнику   коменданта   еще   кое-какие
наставления,   однако,  почувствовав   неблагоприятную,  с   язвительностью,
реакцию, он умолк, решив немного повременить и продолжить разговор по дороге
или  уже  на  месте.  Он сразу понял, что  капитан -- человек с  характером,
точнее  с норовом, и ладить с  ним будет непросто, а противопоставить  этому
можно  только  добродушие и  вежливость, столь облегчающую  отношения  между
людьми.
     Когда, докурив,  помощник коменданта бросил  папиросу, Алехин, подобрав
окурок,  сунул его в землю  под  орешину. Капитан посмотрел, поджал губы, но
ничего не сказал.
     -- Костя! -- оборачиваясь, позвал Алехин. -- Мы возьмем спички?
     --  Ну что с  вами поделаешь... --  лениво и вроде неохотно ответили из
кустов.
     Стоя немного  в стороне,  Блинов продолжал присматриваться  к капитану.
Помощник  коменданта  был  на  полголовы  выше  Алехина,  значительно темнее
волосами,  но  светлее  лицом  --  свежевыбритым,  чистым  и  гладким  --  и
несравненно   представительней;   его   стройной,   горделивой  осанке   мог
позавидовать  любой офицер. И голос у него был  выразительный, мужественный,
удивительно  приятный. "Такие  нравятся женщинам, -- подумал  Андрей.  --  И
вообще производят впечатление... Да-а! Где же я его видел?.."


        71. АЛЕХИН, ЕГОРОВ И ДРУГИЕ

     Немного погодя заброшенной травянистой дорогой они шли в глубь леса  --
Алехин и капитан бок о бок, Андрей в трех шагах позади.
     День выдался ведренный, теплый, однако если в Лиде было сухо, то  здесь
недавно пролил дождь, в тени омытых им деревьев было прохладно и сыро; пахло
лесом и прелью. Солнце, проникая сквозь  редкие просветы в  листве, тысячами
искринок сверкало на мокрой, росистой траве.
     Приехав  сюда  утром  одновременно с  другими  розыскниками  Управления
контрразведки  фронта -- Поляков отправил в лес почти  всех офицеров  своего
отдела,  -- Алехин вместе с Таманцевым выбрал место для засады на порученной
им дороге и, возвратясь  на опушку,  отправился к старой пустующей  стодоле,
которую  он  сам  посоветовал  Полякову использовать  для  размещения  штаба
руководства войсковой операцией.
     Подступы к этому бесхозному строению -- владельцы хутора вместе с хатой
были сожжены  немцами за связь  с партизанами --  на значительном расстоянии
охранялись спрятанными на местности автоматчиками: Алехина остановили, и ему
пришлось пред®явить документы лейтенанту в форме пограничника.
     Вокруг стодолы кустились заросли  крапивы, было  совершенно  безлюдно и
запустело, однако на  земле перед входом виднелись свежие следы под®езжавших
сюда "студебеккеров", и когда Алехин,  проскользнув в щель между половинками
ворот, ступил внутрь, он разглядел в царившей там полутьме человек тридцать.
     Посредине прямо  перед ним возле походного столика с какими-то бумагами
стояли и разговаривали несколько  генералов, и среди них в центре -- Егоров.
За их спинами, соблюдая некоторую дистанцию, двумя  раздельными  полукругами
располагались офицеры.
     Вдоль стен уже были развернуты  радиостанции, в том числе справа две --
большой мощности для прямой связи с Москвой; угол рядом с ними был отгорожен
плащ-палатками --  для шифровальщиков;  над  каждой рацией  и  там,  в углу,
неярко светили от аккумуляторов маленькие автомобильные лампочки.
     В  отличие  от   других  генералов   Егоров   был  в   хлопчатобумажном
обмундировании  --  на поношенной, старого  образца, с  отложным  воротником
гимнастерке отсутствовали погоны -- ив яловых  сапогах. Алехину вспомнилось,
как  два месяца тому  назад, перед началом наступления, Егоров в  этом самом
обмундировании выезжал с ним и Таманцевым на операцию в одну из дивизий.
     Тогда осуществлялась "зеленая тропа" по весьма ответственной радиоигре,
и генерал счел  необходимым  присутствовать лично.  Переходили  трое,  в том
числе один свой;
     для создания иллюзии правдоподобности их следовало обстрелять, при этом
Таманцев  должен  был из ручного  пулемета  при  свете  ракеты  для  той  же
правдоподобности хотя бы одного из  двух чужих  ранить, что сделать за время
пятисекундной вспышки совсем не просто.
     О появлении  Егорова на передовой в генеральской форме не могло быть  и
речи. Чтобы не привлекать  внимания,  он еще по дороге в машине надел на эту
самую гимнастерку даже не капитанские, как предлагал Алехин, а лейтенантские
погоны своего ад®ютанта и затем в течение суток исправно играл роль младшего
офицера:  строго  по уставу отвечал  всем, кто  был "старше" его  по званию,
таскал за Таманцевым  вещмешок  с дисками от пулемета и продуктами, проворно
вставал,  когда к нему обращался  Алехин или командир батальона, на  участке
которого должны были тропить в ту ночь немецкие агенты -- два  действующих и
один бывший. Таманцев  же так вошел в  образ, что покрикивал на генерала как
на подчиненного.
     Все  тогда  получилось  как нельзя лучше,  в памяти  же Алехина остался
маленький курьезный эпизод. Вечером командир батальона, совсем юный капитан,
когда Егоров вышел из блиндажа, с язвительной улыбкой заметил:
     -- Такой  молодой -- всего пятьдесят лет! -- и уже лейтенант! Что  же с
ним будет к шестидесяти?.. Наверняка старшего получит!..
     Интересно, что Егоров, смеявшийся над различными приметами розыскников,
не  менее суеверных,  чем летчики или моряки,  смеявшийся над предрассудками
относительно понедельников и тринадцатого числа, во время всех ответственных
мероприятий  или  операций  непременно надевал  эту  самую  хлопчатобумажную
гимнастерку, в которой он начинал войну.
     Появление в стодоле Алехина было замечено,  и Егоров,  повернув голову,
увидел  его, но ничего ему не сказал, а, обращаясь к полноватому генералу  в
брюках навыпуск, продолжал:
     --  Поймите меня  правильно,  товарищ  комиссар... При всем уважении  к
вашей должности и вашим  полномочиям я не могу не возражать против действий,
которые  считаю преждевременными и рискованными для дела!  Вопрос решается в
Москве и...
     -- Не будет у вас завтрашнего дня, не будет!  --  с сильным  кавказским
акцентом закричал полноватый; это был заместитель Наркома внутренних дел, по
званию  --   комиссар  госбезопасности,   принятый   сначала   Алехиным   за
генерал-полковника.  --   Вы   просто   недопонимаете,   насколько  серьезна
обстановка!
     -- Ответ Ставки должен поступить с минуты на минуту... -- упрямо сказал
Егоров.
     -- Не стройте иллюзий -- он будет отрицательный!  Если вы действительно
верите в возможность отсрочки, ваша наивность  поразительна!.. Мы не можем и
не будем держать здесь людей сутками! У нас своих дел по горло!
     Егоров и  комиссар госбезопасности стояли друг перед другом, уединиться
здесь было негде, и они спорили, не стесняясь присутствия подчиненных.
     Алехин пришел посоветоваться с  Поляковым, согласовать  с ним некоторые
детали предстоящих  действий,  но  подполковника  среди  скученных в стодоле
офицеров и генералов не было.
     Суть  спора  Егорова с комиссаром  госбезопасности Алехин,  как  только
сообразил,   кто   тот   такой,   себе  уяснил,  правда  в   общих   чертах,
приблизительно; в действительности же дело обстояло так.
     На   рассвете  собранные   в   Вильнюсе   автомашины  и  подразделения,
предназначенные  для  войсковой операции в  районе Шиловичского  массива, по
указанию Егорова передислоцировали в Радунь и Вороново. Таким  образом  было
достигнуто  состояние "плюс  один", то есть полная готовность в течение часа
начать операцию. Как только  об  этом  стало известно  в Москве,  от Егорова
начали требовать ее незамедлительного осуществления.
     В очередном, третьем за сутки разговоре по  "ВЧ" с начальником Главного
управления   контрразведки   Егорову  удалось  обосновать   целесообразность
отсрочки  начала  операции до семнадцати ноль-ноль, и  на какое-то время все
вроде успокоились.
     Однако  с  прибытием  из  Москвы  заместителя  Наркома  внутренних  дел
обстановка  сразу же обострилась.  Выслушав  прямо на  поле аэродрома доклад
Егорова,  он сказал, что в руководстве  розыском  налицо "нерешительность" и
"опаснейшее промедление". Естественно, ему хотелось, чтобы его присутствие в
Лиде ознаменовалось  активными  решительными  действиями, самой значительной
акцией в этом плане была бы крупная  войсковая операция, и, ссылаясь на свои
полномочия, он потребовал ее немедленного проведения.
     Его  энергично поддержали не  только  прилетевшие с ним генералы, но  и
начальник войск  по охране тылов  фронта  генерал Лобов,  а также  командиры
погранполков и трех маневренных групп, прибывших с других фронтов.
     Все эти люди относились к одному ведомству -- Наркомату внутренних дел;
Егоров же и Мохов представляли
     собой  контрразведку   Наркомата  обороны,  но  речь  шла  вовсе  не  о
межведомственных разногласиях.
     У  оппонентов Егорова -- и он это понимал -- была обоснованная  деловая
позиция.  Подчиненные  им  части,  переброшенные,  как  правило,   за  сотни
километров и оторванные от выполнения своих непосредственных боевых задач:
     борьбы с националистическим подпольем,  бандами и остаточными  группами
немцев, охраны важных об®ектов, несения  контрольно-заградительной службы на
коммуникациях и тому  подобного, -- с рассвета находились в состоянии полной
готовности  провести  войсковую  операцию,  а  ее  --  по  предположительным
соображениям  --  пытались отложить.  И  тысячи  людей, необходимые в других
тыловых районах, вынужденно бездействовали.
     Зараженные  уверенностью  Полякова,  что разыскиваемые  сегодня  или  в
крайнем случае завтра появятся в Шиловичском лесу,  Егоров и Мохов, будучи в
абсолютном  меньшинстве,  упорно  отстаивали  свою  точку  зрения.  В  конце
получасового спора, уже  в кабинете  заместитель Наркома, человек восточного
темперамента, разгоряченный их несогласием, заключая разговор, заявил:
     -- Вы понимаете,  как все это будет выглядеть, если ваши  предположения
не  подтвердятся?..  Могу  вам  сказать:  как  преступная  нерешительность и
промедление,  граничащее с саботажем!..  Вы занимаетесь  розыском тринадцать
суток -- две недели! -- а что в результате?.. Баран начихал!.. Может, вы еще
столько  же  собираетесь  здесь возюкаться?..  Не  выйдет!..  --  возмущенно
вскричал он. -- Мы стянули к вам  более семи тысяч человек, и держать их без
дела  даже лишний час  --  преступно!.. Ваши предположения не  могут служить
оправданием  для  подобного  опаснейшего  промедления!..  Войсковая операция
нужна в первую очередь  вам и Главному управлению контрразведки, так давайте
ее проводить! -- Он посмотрел на часы, затем перевел взгляд своих  агатовых,
маслянисто блестевших глаз  на прибывших с  ним генералов  и  как бы и от их
лица  сказал:   --   Мы  не  можем  оставаться  сторонними...   безучастными
наблюдателями. Обстоятельства чрезвычайные, и я вынужден... -- это мой долг,
моя  обязанность! --  данной мне властью, независимо от  ваших  соображений,
распорядиться безотлагательно приступить к операции!..
     По  своему  положению он  был не  ниже  начальника  Главного управления
контрразведки, причем почти  все подразделения,  собранные  в Лиде, Радуни и
Вороново,  подчинялись по принадлежности  ему, а  не командованию  фронта, и
отдать такое приказание он вполне мог.
     Тогда-то Егоров и сообщил как бы конфиденциально,
     что обратился в  Ставку с мотивированной просьбой об отсрочке  операции
более  чем на сутки -- до семнадцати ноль-ноль завтрашнего дня. И поскольку,
мол,   вопрос   решается    в   Москве,   быть   может,   лично    Верховным
Главнокомандующим,  он  не  считает  возможным,  да  и  другим  не  советует
форсировать события.
     Собственно,  никуда  он  е