себя.
-- Забудь обо всем! Тебе нужны силы, и ты должен уснуть!.."
     За  последние двое  суток  он  спал  всего  несколько  часов  и  теперь
болезненно ощущал это. Но прежде чем уснуть...
     -- Товарищ капитан,  -- сказал  он  помощнику  коменданта,  -- в  ногах
правды нет. Кто знает, сколько здесь  еще придется пробыть...  Прошу,  -- он
указал  на плащ-палатку, --  устраивайтесь со мной... Или,  если  не хотите,
садитесь... Андрей, позаботься о капитане. Застели пень газетой.
     Он  понимал  состояние  Блинова  и,  зная,  что  того  обязательно надо
чем-либо занять, предложил:
     -- Если не будешь отдыхать, пройди на свое место В засаде и обживи его,
потренируйся. Только осторожно -- траву не мни и не наследи!
     Раз®яснив затем  старшине, при каких  сообщениях его следует немедленно
разбудить, он по методе Таманцева
     расслабил  мышцы  и усилием воли заставил себя отключиться. Это не  без
труда удалось, и он уже погружался в сон,  но тут  же судорожно приподнялся,
услыхав внятный голос старшины:
     -- Товарищ капитан!.. Товарищ  капитан... Первый передает: одна  тысяча
семьсот... Первый повторяет для всех:
     одна тысяча семьсот...
     "Первым"  по кодовому  расписанию был  штаб  оперативной  группы, и это
сообщение  означало,  что войсковая операция  начнется сегодня  в семнадцать
ноль-ноль. А какой-нибудь  час  спустя  цепи  прочесывания будут  здесь,  на
поляне, и твоя засада станет ненужной. Впрочем, она, как  и остальные восемь
засад, может стать бесполезной и раньше:  в тот момент, когда  подразделения
окружат лес...
     Значит,  генералу  и  Полякову не удалось добиться отсрочки операции на
сутки. Кавказский человек, заместитель Наркома оказался прав. Москвичи почти
всегда  оказываются  правы  --  они  в курсе  обстоятельств, неизвестных  на
местах... С каким темпераментом  он кричал: "Не будет у вас завтрашнего дня,
не будет!"
     "Невесело... Не  то слово -- хуже не придумаешь!.. Но все, что от  тебя
зависело,  ты сделал и можешь... ты  должен уснуть!.. Расслабься и усни,  --
мысленно убеждал  себя Алехин. --  Тебе  хочется  спать, ты  уже  чувствуешь
тяжесть в веках, забудь обо  всем, расслабься и спи. Ты  должен... ты обязан
уснуть..."


        75. ПОМОЩНИК КОМЕНДАНТА

     С каждым  часом у  него  все  больше портилось настроение,  и  хотя  он
пытался  относиться  к  происходящему  спокойно,  по-философски,  ничего  не
получалось --  скрытое  раздражение постепенно  нарастало. Он  то ходил,  то
присаживался на  пенек, накрытый газетой,  и никак не мог удержаться:  курил
одну за другой папиросы (подаренный отцом еще в июле  "Казбек"), которые так
хотелось   приберечь,  оставить   на   вечер,   хотя   бы  десяток  --   для
представительности. Новенькие, прекрасные, каких у него еще никогда не было,
сапоги намокли  от травы  и  затяжелели, он  с  тоской  представлял, как они
задубеют,  когда  высохнут,  и  соображал,  чем  их  намазать,  чтобы  этого
избежать.
     Старший из особистов, капитан Алехин, крепко  спал, подложив под голову
вещмешок  с  продуктами.  В  стороне от  него  на  другой  плащ-палатке  под
березками  по-прежнему  похрапывал  некий  старший  лейтенант  в  грязной, с
огромными  заплатами гимнастерке.  (Помощник  коменданта не  разглядывал его
лицо и не подозревал, что это тот
     самый  офицер,  который,  не  поприветствовав  его  в  городе и  будучи
остановлен, прикидывался дурачком.) Старшина сидел с наушниками у рации и от
нечего делать  читал  какую-то  порядком  замусоленную  книгу со  схемами на
вклейках  --   очевидно,   по  радиотехнике.  И  наконец,   лейтенант-заика,
перетянув, как  и  Алехин, кобуру на живот, молча и сосредоточенно вышагивал
по лужайке.
     Сколько так могло продолжаться?
     Чем больше  помощник коменданта размышлял  над происходящим, тем  более
нелепым все это ему представлялось.
     Из-за каких-то  трех  или четырех человек взбулгачили даже не  сотни, а
тысячи военнослужащих. Привыкший за войну к совсем иному соотношению сил, он
никак не мог с этим примириться.
     Ему вспомнились  бои двухлетней давности  --  летом  сорок  второго,  в
районе Котельниково, под Сталинградом. Его  рота -- девятнадцать человек! --
обороняла  колодец. Обыкновенный колодец. Там, в степи, колодцы -- редкость,
и за источники воды шла ожесточенная, смертельная борьба.
     Выжженная  солнцем  трава... Зной... Пыль... Духота...  Чтобы заставить
его отойти и захватить колодец, немцы подожгли степь... Огонь, клубы густого
едкого дыма  надвигались на  боевые  позиции роты  с трех сторон. И за  этой
завесой наступали немцы: пехотный батальон -- полного состава! А в роте было
девятнадцать человек, два станкача и пэтээр...
     Зажечь степь  навстречу и не пытались: дул западный  ветер  --  и дым и
огонь несло  на  расположение  роты. Немцы  непрерывно  били  из минометов и
дивизионных пушек. Град осколков  вместе с  искрами засыпал  окопы. Дым  был
такой едкий, что пришлось надеть противогазы...  Резина  дымилась!  Глаза  у
бойцов  краснели  и  опухали...  Кожа  багровела и  вздувалась  волдырями...
Четверо   ослепло...   Обмундирование   дымилось  и   загоралось,  но   люди
держались!.. Держались не час и не два, а более суток!
     На  рассвете  второго дня немцы  пустили танки. Три удалось подбить, но
четвертый  прорвался  к  запасному  окопу,  где  помещались   тяжелораненые,
ослепшие.  Они и подорвали  его. Его и  себя...  Видел ли когда-нибудь  этот
Алехин, как умирающие слепые бойцы бросаются с  гранатами на рев мотора  под
танк?!
     В то утро капитан (тогда он был лейтенантом) потерял еще шестерых, но с
остатками роты удерживал колодец. Вместе с ним -- дважды раненным -- в строю
оставалось всего трое, когда пришел приказ отступить. И только тогда,
     взорвав колодец связкой противотанковых гранат, они отошли.
     И  никто  не  поучал его,  как школьника! И  никто не  вымогал  у  него
бдительность!..  А  столь  памятный бой  за  развилку шоссейных  дорог?..  И
сколько было  еще  таких боев... Жестоких! Смертельных!  Неимоверно тяжелых!
Когда  противник превосходил в пять, в десять, в  пятнадцать раз!.. Воюют не
числом, а умением!  Это правило вся армия исповедует с самого начала  войны.
Армия,  но  не  особисты.  Для  них не  жалеют ни средств, ни сил. И это при
катастрофическом некомплекте личного состава в частях фронта.
     Оторвали от  выполнения своих прямых обязанностей  тысячи людей, причем
все экстренно, с заклинаниями о бдительности, секретности и особой важности.
И что дальше  --  для  чего это делалось?.. Неужели для  того, чтобы вот так
забраться в лес, нажраться до отвала и  отрабатывать "взаимодействие щеки  с
подушкой",  точнее --  за неимением подушки --  с  вещевым мешком. Перекур с
дремотой на четыреста минут!
     Помощнику  коменданта вспомнился старый  язвительный армейский анекдот:
"Чем отличаются особисты от медведя?.. А  тем, что медведь спит только зиму,
а особисты -- круглый год..."
     При  всей сдержанности и внешнем спокойствии  капитана,  буханки белого
хлеба  подействовали  на  него,  как  красная тряпка  на  быка. Он с  трудом
справился со своим возмущением.
     Белый хлеб и другие деликатесные по военному времени продукты,  которые
были  положены и выдавались строго  по  норме, кроме  летного  состава  ВВС,
только раненым  в  госпиталях  --  он  и  сам  получал и  хорошо помнил  эти
тщательно вывешенные порции, -- особисты потребляли до отвала -- кто сколько
хотел.  Лишь  из  одного вещмешка  вытащили две  большие  буханки  и  резали
толстыми ломтями, хотя  находились в полном здоровье  и к  авиации  никакого
отношения не имели.
     По  какому праву?! Он  знал точно:  особисты довольствуются  по  тем же
нормам,  что и  другие  офицеры Действующей  армии, исключая  летный состав.
Впрочем, для них  законы не писаны, что хотят, то и делают.  И все молчат --
побаиваются.
     Но лично  он никогда их  не боялся и не боится. Чтобы Алехин это понял,
он и говорил ему, не стесняясь, то, что думал, -- без обиняков, зная,  между
прочим, что подобная манера разговора действует сдерживающе даже на людей от
природы наглых.
     Как ни странно, беззлобная реакция Алехина на его колкие высказывания и
простоватая мягкая покладистость настораживали  помощника коменданта.  В его
представлении  особист  без  какого-либо  заднего  умысла  не  мог быть  так
приветлив и доброжелателен.
     Остальные ему тоже не понравились.
     И этот мальчишка-лейтенант, который привязался:
     "Товарищ  капитан, вы  не из Москвы?.. Вы на  кого-то похожи!.." Щенок,
пытающийся заставить себя  бояться. Жалкая попытка запугать!..  Не  на  того
напали!
     И этот старшина, торопливо и шумно сожравший полбуханки  белого хлеба и
целую банку нежнейших консервированных сосисок.
     Такую  же  точно банку ему прислал  с  оказией  в  госпиталь отец, и он
роздал по  сосиске  всей  палате.  Но  его  отец был  начальник  политотдела
гвардейского корпуса, без малого  генерал, участник революции, гражданской и
Отечественной  войн,  прослуживший  в  Красной Армии четверть века. А  какие
заслуги могли быть у этих людей?..
     Спавший же без  просыпу под  березками  старший  лейтенант за один свой
внешний вид заслуживал строгой гауптвахты. Такую безобразную гимнастерку мог
бы надеть -- на  земляные работы!  -- боец  саперного батальона, но никак не
строевой  офицер.  Армейский  и  не  надел  бы  --  не  посмел,  а  особисту
дозволено...
     "Да что  тебе  с ними,  детей  крестить?" --  в  который уж раз говорил
самому себе помощник коменданта и старался настроиться  на иной лад и думать
о чем-либо другом, более приятном.
     День  медленно  подвигался  к  вечеру,  и  ему  оставалось только одно:
терпеливо ждать, когда все это кончится.
     Было  без  пяти  минут  четыре. Через час  старик отправится за букетом
цветов;  в том, что он выполнит поручение и сделает все самым добросовестным
образом, помощник коменданта не сомневался.
     С детства брезгливый, капитан не терпел в  людях  неопрятности,  и этот
старый еврей  с  вечной каплей  под  носом,  естественно,  не мог  быть  ему
симпатичен.  Однако  он  уважал  талант  и мастерство в  любой  деятельности
человека, в  любом проявлении, а  старик, несомненно, был Мастером. И  думал
помощник коменданта о  нем с чувством почтения и признательности за отличную
работу.  Жалость  к этому  одинокому,  обездоленному  войной  старику  снова
посетила  его,  когда  справа,  оттуда,  где  находилась  рация,  послышался
негромкий взволнованный голос старшины-радиста.


        76. "ПО МЕСТАМ!"

     -- Товарищ  капитан, товарищ капитан... -- Старшина-радист тряс Алехина
за  плечо.  -- "Девятка" передает:  трое в военной  форме  пересекли просеку
левее их.  Движутся по дороге в  нашем направлении... С  двумя вещмешками!..
Оружие в кобурах!..
     -- Разбуди его! --  живо  поднимаясь  и указывая глазами  на Таманцева,
велел Блинову Алехин.
     Андрей  с  силой растолкал  Таманцева, тот сел на-плащ-палатке,  увидел
перед собой парадно  одетого помощника коменданта и даже глазами заморгал --
уж не сон ли это?
     -- Мамочка моя родная! -- хрипловатым спросонок голосом воскликнул  он,
оглядывая капитана. -- Явление Христа народу!
     -- Ты что, мозги отоспал?! -- негромко, но до враждебного резко одернул
его Алехин.
     -- Культурное обращение с младшим по званию,  нечего сказать!  -- делая
вид, что обиделся, проговорил Таманцев;
     от сна  у  него  поправилось  настроение, и  ему  до чертиков  хотелось
подурачиться, поблажить.  -- А если действительно отоспал?..  Нежности в вас
нет, --  потягиваясь, с укоризной заметил  он. --  Некачественно  вы ко  мне
относитесь!
     Алехин, проворно ополоснув лицо водой из фляжки, достал носовой платок.
     -- Умойся!  -- приказал он. -- Живо!  Минут через  пятнадцать они могут
быть здесь!
     Это подействовало -- Таманцев подскочил, будто его подбросили, и сейчас
же спросил:
     -- Сколько их?
     --  Трое...  В  военной  форме...  Идут  со стороны Каменки... С  двумя
вещмешками... Оружие в кобурах...
     --  С вещмешками. -- Таманцев не скрывал свою радость. --  Я влюблен!..
Малыш,  полей мне! В  темпе!.. -- велел  он Блинову и заметил: -- Вообще-то,
если есть пятнадцать минут, и пожрать бы не мешало!
     -- Пойди сюда!
     Алехин отвел Таманцева в сторону и тихо сказал:
     --  Сейчас  нет  времени, а  потом  я  тебе  прочищу  мозги!  Пора  уже
повзрослеть!.. В семнадцать ноль-ноль начнется войсковая операция...
     --  Значит,  все-таки  дожали!  --  Таманцев  взглянул  на  часы  и  от
возмущения сплюнул. -- Вот гадство!..  Уж  если  не  считаются  с  Эн  Фэ  и
генералом...  --  он  развел руками, -- Москва  бьет  с  носка  и слезам  не
верит!.. Этих-то трех до прочесывания мы вполне успеем прокачать.
     -- Я тоже так  думаю. Если только они не  свернут  на развилке влево, а
пойдут по этой дороге... -- Одернув гимнастерку, Алехин обернулся в сторону,
где стояли помощник  коменданта  и Блинов, и, перетягивая  повыше нарукавную
повязку, распорядился:  -- Всем проверить оружие и  оправить обмундирование!
Если есть вопросы -- давайте!
     Помощник коменданта оглядел свой костюм,  поправил  по  примеру Алехина
повязку и подтянул голенища своих новеньких сапог.
     --  Товарищ капитан,  --  подходя  к нему, сказал  Алехин,  -- вы  свои
обязанности помните?
     -- Да, еще не забыл.
     -- Напоминаю последовательность  проверки: сначала  основные документы,
затем -- второстепенные, а потом вещевые мешки!.. Если мне придется сочинять
-- значит, это необходимость! В любом случае вы  должны поддерживать все мои
действия  и  требования,  а  я,  в  свою очередь, ваши! Держитесь  спокойно,
уверенно и активно! В случае чего  -- стрелять  только по конечностям!  Даже
если вас будут  убивать  -- стрелять  только по конечностям! Вопросы ко  мне
есть?
     -- Нет.
     Выждав  еще  малость, пока  Таманцев, успевший  умыться и утереть  лицо
рукавом гимнастерки, достал из вещмешка  и надел на поясной ремень кобуру со
вторым наганом, Алехин скомандовал:
     -- Идемте!
     Они направились к  поляне, и  Блинов уже вошел в кустарник, когда сзади
неожиданно послышался голос старшины:
     -- Товарищ  капитан, Первый передает: всему  личному составу немедленно
вернуться в расположение части.
     Это означало: всем немедленно покинуть лес. Алехин  обернулся к рации и
смотрел, не понимая; другие тоже остановились.
     --  Они  что,  чокнулись?!  -- возмущенно воскликнул  Таманцев. --  Они
соображают?! Лично я никуда не пойду!
     -- Даже если прикажу я, а  не Первый, не только пойдешь -- побежишь! --
заверил  Алехин. -- Так  рванешь -- "виллис" обгонишь!.. Выходите на поляну!
-- приказал он.
     -- Я-то, допустим,  побегу, -- не трогаясь с места, продолжал Таманцев.
-- А  лично  вас такой вариант устраивает?.. Это же чистая  перестраховка!..
Они что,  о наших  шкурах заботятся?.. А когда мы неделями лазим по лесам, в
одиночку, среди банд?.. Ничем не рисковать -- ничего не  иметь!.. Да что нам
поделается?..  Выйдут  на  нас  с  прочесыванием  --   мы  что,  перестрелку
устроим?..  Лапы  кверху  -- и  вся  любовь!..  В крайнем случае кого-нибудь
поцарапают: они ведь тоже  знают  --  стрелять только по  конечностям!..  Да
засада с живцом в  тысячу раз  опасней! А ничем  не рисковать  -- ничего  не
иметь!  -- повторил  Таманцев; он быстро обернулся и, убедясь, что помощника
коменданта и Блинова  уже нет  рядом, возбужденно зашептал: -- Паша,  мы  не
должны отсюда  уходить! Я категорически против!  Я не  мальчик, не стажер, у
меня  за  розыск пять боевых  орденов, и  я  требую, чтобы  с  моим  мнением
считались! Сообщи генералу! Немедленно! Я  тебя прошу, требую категорически!
Можешь валить на меня  как  на  мертвого!  Я за  все отвечаю! Ты пойми... Ты
ситуацию прокачал? Неужели ты  не  понимаешь?.. Мы  что,  этих  трех оставим
одних на прочесывание?.. А  если  они -- "Неман"?.. Ты возможные последствия
представляешь?!  Их же не сумеют взять теплыми! А момент истины? Не  о шкуре
-- о деле надо думать!
     --   Все?..  Выходи  на  поляну!  --  тоном,  не  терпящим  возражения,
скомандовал Алехин. -- Сейчас же!
     Что там могло  произойти?.. Или до Егорова не дошло сообщение "девятки"
о троих неизвестных, или...
     Алехин  бегом вернулся  к рации и, жестом предложив старшине освободить
одно ухо от наушника, приказал:
     -- Срочно передайте Первому: вас не понял, прошу повторить.
     Старшина, вскинув в знак внимания палец, слушал и записывал то, что ему
в эти секунды передавали. Потом он поднял лицо к Алехину и сказал:
     --  Первый  повторил  для  всех:  "Немедленно вернуться  в расположение
части. Выполнять".
     "Выполнять!"  --   это,   несомненно,  исходило   от  Егорова.   Алехин
лихорадочно пытался угадать,  домыслить соображения генерала. Что там  могло
произойти?.. Неужели  это вызвано  только  опасениями, что во время операции
могут иметь место  нежелательные огневые контакты между цепью прочесывания и
оперативными группами?
     "Девятку" возглавлял Кандыба -- опытный розыскник, он знал  в лицо всех
своих, кто находился сейчас в лесу, и никак не мог напутать. Значит, или его
сообщение о троих  неизвестных не дошло до Егорова -- по какой-либо  причине
могли и не принять, -- или...
     Занимало Алехина  еще  одно обстоятельство: наблюдение  за подходами  к
массиву по  всему  периметру  было  установлено в  7.10.  За  утро  и первую
половину  дня  посты  слежения  сообщили  о подростках,  вошедших  в  лес  с
лукошками со стороны Каменки, о двух заросших, бородатых
     немцах-окруженцах,   которые   покинули  массив,  двигаясь  в  западном
направлении  (чтобы избежать возможного  шума,  Поляков  распорядился  их не
трогать, пока они не удалятся на несколько километров), и наконец о сержанте
-- водителе грузовика: оставив машину на обочине шоссе, он вместе с какой-то
женщиной побывал на опушке.
     Однако  никаких  сведений об  этих  троих в  военной  форме  с утра  не
поступало. Следовательно, они появились в лесу раньше  -- на рассвете, ночью
или еще вчера, что, впрочем, маловероятно.
     Через минуты  они  могли оказаться и здесь,  на поляне, -- если только,
миновав  просеку,  не свернут  по  тропе  влево,  --  так  что  времени  для
каких-либо выяснений  по радио уже  не имелось.  Проще  всего было выполнить
приказ  о  выходе  из  леса,  но Алехин,  уверенный, что получилась какая-то
накладка,  решил  остаться.  Основным  доводом   для  такого   решения  было
убеждение, что Егорову неизвестно о троих, двигавшихся от просеки к поляне.
     -- Напоминаю: если  услышишь выстрелы  или  просто шум, выскакиваешь  с
автоматом  вот  здесь...  и  блокируешь  выход  с  поляны!  -- велел  Алехин
старшине. -- Предупреждаю категорически -- стрелять только по конечностям!
     В следующее мгновение Алехин уже бежал к поляне.
     -- Последнее распоряжение  нас не касается, -- сообщил он, появляясь из
кустов перед Таманцевым,  Блиновым  и  стоявшим  чуть в  стороне  помощником
коменданта. -- Все  мои указания остаются в силе!  Встретим их  здесь, если,
конечно,  они  пойдут  в нашу  сторону.  Во  время  проверки с  первой и  до
последней минуты  требую от всех максимального  внимания и осторожности!  По
местам!..


        77. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

      ШИФРОТЕЛЕГРАММА
     Егорову
     "Воздух!!!

     Сообщаю: на Ваш No 47841 Ставка ВТК ответила отказом.
     Войсковая   операция   в   районе  Шиловичского   массива  должна  быть
осуществлена  сегодня  до наступления  сумерек. Последний срок ее  начала --
17.00.  Это  время  сообщено  нами в  Ставку ВГКкак самое позднее,  и  любая
дальнейшая отсрочка
     будет расцениваться как невыполнение боевого приказа особой важности со
всеми вытекающими отсюда последствиями.
     Довожу до Вашего  сведения, что все подразд