ересна прежде всего  как
научное  обоснование  способности  постиндустриального  мира  к  дальнейшему
прогрессу на основе скорее собственных внутренних ресурсов, чем безграничной
экспансии и чисто количественного роста. Немаловажно, что сам этот подход не
только не  отрицает  того,  что однажды  начавшись,  подобное развитие может
охватить весь мир, но даже  предполагает это в достаточно явной форме. Таким
образом,   теория  достаточности  развития  стала,  на  наш  взгляд,  первой
комплексной    реакцией    социологов    и   экономистов    на    достижение
постиндустриальным обществом этапа определенной зрелости.
     С другой стороны, также  с  80-х годов в научный оборот  вошло  понятие
глобализации,  предназначенное  прежде  всего  для  обозначения масштабности
социальных изменений, охватывающих  уже не столько отдельные нации и народы,
сколько цивилизацию  в  целом. Этот термин  также нес  в  себе свидетельство
достижения  западной  цивилизацией   качественно  нового   уровня  развития,
поскольку  само  его  применение  (пусть  и  в  относительно  неявной форме)
сопряжено  с утверждением о способности Запада определять основные тенденции
мирового развития. Теория глобализации, в отличие от концепции  достаточного
развития,  делала  акцент  именно на экспансионизме и  основывалась на такой
оценке  современного периода,  согласно которой в  настоящее  время получает
наибольшее  признание и распространение либеральная модель  экономического и
политического  устройства[7],  происходит активная  вестернизация
мира[8].  Понятно, что в условиях усиливающейся взаимозависимости
регионов планеты и ускоряющегося  научно-технического прогресса эта доктрина
стала  претендовать  на всеобъемлющий  характер  и  оказалась  исключительно
популярной.  Однако становится  все  более очевидным,  что она рассматривает
весьма   поверхностные   явления  и  процессы,  а  ее   широкое   применение
затушевывает  разделяющие  современный  мир  барьеры,  создавая иллюзию  его
единства и целостности.  Таким образом,  доктрина  глобализации  вступает  в
противоречие  с  развиваемой  нами  теорией  становления  постэкономического
общества, и поэтому следует остановиться на ней более подробно.

     [6] - Подробнее см.:  Pearce  D., Barbier E.,  Markandya  A.
Sustainable  Development. Economics and  Environment in the Third World. L.,
1990. P. 1-3.
     [7]  - См.:  Scholte  J.A.  Beyond  the Buzzword:  Towards a
Critical   Theory  of   Globalization  //  Kofman  E.,  Youngs   G.   (Eds.)
Globalization: Theory and Practice. L., 1998. P. 50-51.
     [8] - См.: Latouche S. The  Westernization of the World. The
Significance, Scope  and  Limits  of  the Drive towards  Global  Uniformity.
Cambridge, 1989. P. 50-51.

     Впервые  понятием  глобализации  воспользовался в 1981 году Дж. Маклин,
призывавший  "понять  и  дать  объяснение  историческому  процессу  усиления
глобализации   социальных   отношений".   Как   специальный   термин   слово
"глобальный" не встречалось в названиях научных работ, не  считая нескольких
нехарактерных  случаев  в конце 60-х годов[9]. В  его современном
смысле термин  "глобализация" возник в  середине 80-х, и  его воздействие на
интеллектуальный  климат  последнего   десятилетия  оказалось  исключительно
сильным; в начале 90-х М.Уотерс,  один из наиболее известных  специалистов в
этой области, отметил,  что  "подобно  тому, как основным понятием  80-х был
постмодернизм,  ключевой идеей 90-х может стать глобализация, под которой мы
понимаем  переход  человечества   в   третье  тысячелетие"  [10].
Появление  же  самого  термина  связывают  обычно  с  именем   американского
социолога Р. Робертсона, который в 1983 году использовал понятие globality в
названии  одной  из  своих  статей,  в  1985  году  дал  толкование  понятия
globalization,  а в 1992 году  изложил основы своей концепции в  специальной
книге[11].
     И теория устойчивого развития, и концепция глобализации вызваны к жизни
одними и  теми  же процессами, воплощенными  в  развитии  постиндустриальной
системы.  Первая  пытается объяснить изменяющуюся природу  развитых обществ,
акцентирует внимание  на том, что глубинные перемены  все более настоятельно
требуют  пересмотра  сложившихся  представлений  о  современном  обществе  и
установления  новых  ориентиров  для  движения  вперед.   Вторая,  напротив,
сосредоточена на количественных  параметрах  экспансии западных обществ,  на
распространении  созданной  ими  социально-экономической  модели  в  мировом
масштабе.  Первая объективно  способствует  пониманию  нарастающего  разрыва
между  двумя частями цивилизации: в  то  время  как  постиндустриальный  мир
становится  все   более   замкнутым  и   самодостаточным,   остальная  часть
человечества оказывается  все  более  и  более  от  него  зависимой.  Вторая
культивирует иллюзию комплексности и целостности  мира,  якобы обусловленных
перенесением существующей на Западе  хозяйственной практики в  другие страны
(по сути дела, таким образом пропагандируются  идеи "догоняющего" развития).
Теория устойчивого развития, хотя она и уступает по своей попу-

     [9] - Подробнее  о возникновении термина  см.: Scholte  J.A.
Beyond the Buzzword. P. 44-45.
     [10] - Waters M. Globalization. L.-N.Y., 1995. Р. 1.
     [11] - См.: Robertson R. Interpreting Globality // Robertson
R.  World  Realities  and  International  Studies.  Glenside  (Pa.),   1983;
Robertson  R.  The  Relativization   of   Societies:   Modem   Religion  and
Globalization //  Robbins Т., Shepherd W., McBride J. (Eds.) Cults, Culture,
and the Law. Chicago, 1985; Robertson R. Globalization. L., 1992.

     лярности  теории  глобализации,   представляется   нам  гораздо   более
совершенным  инструментом анализа  современной ситуации,  оценки  процессов,
развертывающихся  в  мире в конце XX века.  Напротив, концепция глобализации
получила  более  широкое  распространение  и  стала  влиятельной  социальной
доктриной,   поскольку   она  в   большей   мере   отвечает   идеологическим
предпочтениям  западных  экспертов и  получает более очевидные подтверждения
при поверхностной оценке современной социально-экономической реальности.
     С позиций нашей  концепции  перехода  к  постэкономическому социальному
устройству возможности  оценки уровня  прогресса, достигнутого тем или  иным
обществом,  путем  сравнения  его  с  некоторым  идеальным  социальным типом
представляются  исчерпанными. Критерием  успешности  современной  социальной
трансформации становится то, в какой мере общество обеспечивает  условия для
максимальной самореализации личностного потенциала  своих граждан,  а отнюдь
не  точность копирования  некоей  модели,  пусть  даже  сложившейся в  более
развитых   странах.   Напротив,  теоретики   глобализации  считают   залогом
социального прогресса возможно более широкое распространение западной модели
на остальные  регионы  планеты. Это представление приобрело настолько важное
значение  в рамках теории  глобализации, что само ее развитие подразделяется
на несколько этапов,  в значительной мере воспроизводящих периоды укоренения
данных представлений.
     На  первом   этапе,  охватывающем  60-е   и  70-е  годы,  исследовались
возможности распространения западной модели за пределы тех регионов, где она
исторически возникла. Этим исследованиям имплицитно был присущ евроцентризм,
обосновывавшийся  большинством   западных   социологов  --  от  М.Вебера  до
А.Тойнби[12]. Методологической основой такого подхода в более или
менее явной  форме выступала  теория единого  индустриального  общества с ее
положениями  об  исключительной  значимости  технологического  прогресса.  В
результате возникло  понятие вестернизации,  быстро  ставшее популярным в то
время.  "Вестернизация, --  отмечал  С.Латуш,  --  явление универсальное  по
своему временному  и  географическому  охвату... Первой на этот путь в XVIII
веке встала  Англия, за  которой  последовало большинство европейских стран.
Соединенные Штаты и другие  белые доминионы  быстро догнали и обогнали своих
бывших хозяев. Япония, в свою  очередь,  решила  доказать, что данная модель
может быть освоена и не

     [12]  -  Подробнее  о  развитии концепции  см.: Frank A.  G.
ReOrient. Global Economy in the Asian Age. Berkeley-L., 1998. P. 8-9.

     принадлежащими  к  белой  расе  народами, существующими не  просто  вне
западного мира, а представляющими собой квинтэссенцию восточной цивилизации.
Четыре    "маленьких    дракона"   Юго-Восточной    Азии    доказали,    что
воспроизводимость данной модели не только не ограничена географической зоной
или культурным  ареалом, но и независима от  исторического  периода.  Модель
технологического    общества,   не    существующая   вне    временных    или
пространственных  рамок,  со   всеми  своими  атрибутами  --  от   массового
потребления до  либеральной  демократии, -- в принципе воспроизводима,  и  в
силу этого -- универсальна" [13]. В данном случае "вестернизация"
мира  понималась идентичной  становлению  единого  технологического  способа
производства  в различных  регионах  земного  шара;  однако  распространению
такого понимания  препятствовали  тенденции  хозяйственного развития  70-х и
особенно  80-х годов,  сделавшие очевидным тот  факт,  что в  конце XX  века
принципы индустриального  общества  наиболее успешно воплощаются в  жизнь  в
странах,  отнюдь не  стремящихся копировать западный  образ жизни. Экспансия
индустриальной  системы  хозяйства  не  стала  основой унификации социальных
структур соответствующих государств и культурного сближения их народов.
     Несколько   позже   акцент  был  смещен  в  сторону  идей  модернити  и
модернизации. Как это свойственно постмодернистской концепции в целом, такое
смещение имело ярко выраженный спекулятивный оттенок и не только не принесло
существенного теоретического прорыва, но породило, на наш  взгляд, множество
дополнительных  противоречий. Достаточно  сказать, что  терминологический  и
понятийный  аппарат  теории  постмодернизма  не  позволяет  даже  определить
доминирующее начало современной цивилизации.  С одной стороны, как известно,
постмодернисты полагают модернити европейским проектом и указывают, что оно,
"будучи  порождено  Европой, в  то же самое время само породило Европу"  как
социальную     систему,     способную     к    быстрому    и     динамичному
развитию[14].   Учитывая,    что   "модернити   и   индустриализм
представляются   тесно,   если  не   сказать   --   неразрывно,  связанными"
[15],  идея  модернизации   "призвана  оправдать  распространение
западной  культуры  и  капитализма  тем,  что  якобы   есть  силы,   которые
преобразуют   мир,  действуя   вне  условий   человеческого   существования"
[16]. Под таким углом зрения вся современная цивили-

     [13]  -  Latouche S. The  Westernization of  the  World.  P.
50-51.
     [14]   -  Heller  A.,  Feher  F.  The  Postmodern  Political
Condition. Cambridge, 1988. P. 146, 149.
     [15] - Kumar K. From Post-Industrial to Post-Modern Society.
New Theories of the Contemporary World. Oxford-Cambridge (Ma.), 1995. P. 83.
     [16] - Waters M. Globalization. P. 3.

     зация  выступает порождением  модернити[17],  а глобализация
трактуется  как  "распространение модернизации"  [18].  С  другой
стороны,  переход  от  модернити  к  постмодернити  предполагает  устранение
моноцентричной   модели   мироустройства,   формирующаяся  система  уже   не
ограничивается одним только западным миром[19], и отсюда следовал
вывод     о      возможности      идентификации     эры     глобализма     и
постмодернити[20].  Таким образом,  остается совершенно  неясным,
представляет ли  собой  экспансия  западных ценностей  распространение  того
порядка, который можно считать модернити, или  же он в собственном  развитии
превращается в свое отрицание, рассматриваемое как постмодернити.
     Признавая идентичность глобализации и перехода человечества в состояние
постмодернити,   мы  приходим  к  выводу  о  внутренней  близости  концепции
глобализации  и   теории  достаточного  развития.  Именно  в  рамках  теории
модернити наиболее четко различаются модернизация как комплексное усложнение
социальной  структуры и  собственно развитие,  которое  может не иметь явной
позитивной  направленности[21]. Рассматривая  становление  нового
общества  как процесс модернизации,  сторонники этой теории подчеркивали его
позитивный  характер,  но  сам ее  аппарат не позволял  им  четко  оценивать
современные проблемы и противоречия.
     Вплоть  до  середины  80-х  годов  потенциал развития и распространения
теории глобализации был объективно ограничен тем, что западный мир находился
в   окружении  экономических  и  политических  оппонентов;  коммунистические
государства никак не могли быть представлены в виде субъекта глобализации, а
азиатские  конкуренты  США  и  Западной  Европы  активно   опровергали  идею
проникновения   западных   ценностей   на   Восток   и  ужесточили   мировое
экономическое противостояние.  Резкое ослабление напряженности между Западом
и коммунистическим блоком во второй половине 80-х, первые признаки кризиса в
Японии  в 1989-1990  годах  и последовавший  ренессанс западных  экономик  в
начале 90-х  изменили  отношение  к  идеям  глобализации.  Как  подчеркивает
М.Уотерс, вплоть до 1987 года  база данных библиотеки Конгресса в Вашингтоне
не содержала книг, в названии ко-

     [17]  - См.: Latouche S. The Westernization of the World. P.
43.
     [18]  - См.:  Scholle J.A.  Beyond  the Buzzword: Towards  a
Critical Theory of Globalization. P. 55.
     [19] -  См.: Smart В. Modernity, Postmodemity and Present //
Turner B.S. (Ed.) Theories of Modernity and Postmodernity. L.-Thousand Oaks,
1995. P. 27-28.
     [20] - См.:  Albrow  M.  The  Global  Age. State and Society
Beyond Modernity. Stanford (Ca.), 1997. P. 77-78.
     [21] - См.: Touraine A.  Pourrons-nous vivre ensemble? Egaux
et differents. P., 1997. P. 157.

     торых  использовалось бы  данное понятие, зато с  начала 90-х  их число
стало увеличиваться лавинообразно[22].
     Популярность  идей   глобализации  в  90-е  годы  базируется  на   трех
достаточно  разнопорядковых  факторах:   росте   экономического   могущества
западного мира и формировании новой  модели самоподдерживающегося развития в
условиях зрелого постиндустриального строя; активной экспансии  политических
и   идеологических   парадигм    Запада   в   направлении    стран   бывшего
коммунистического  блока,  а  также  стран  Азии  и  Латинской  Америки;  на
несколько  инфантильном увелечении западного общества культурными традициями
стран периферии.
     Особенно  большая роль  принадлежала, разумеется,  первому фактору. США
вышли из продолжительного экономического кризиса, укрепили свое доминирующее
положение  в  мире и восстановили привлекательность национального  фондового
рынка  и рынка долговых обязательств для международных инвесторов. Уверенный
рост  большинства  показателей  деловой  активности  в  Соединенных   Штатах
спровоцировал аналогичную тенденцию  во всем  мире (за исключением, пожалуй,
Японии)  и  сделал  перспективы  следования  многих  развивающихся  стран  в
фарватере западной политики  весьма реальными. В  то же  время стала гораздо
более   агрессивной   торговая   и  инвестиционная   политика  Запада,   его
предприниматели  проникали  на  новые рынки  гораздо более активно, нежели в
70-е  и  80-е  годы.  Если  к  концу  70-х  годов  объемы  торговых оборотов
стран-членов   ОЭСР   составляли   не  более   12   процентов  их  ВНП,  что
соответствовало  уровню  1911  года,  то  к  1997-му  они   выросли   до  17
процентов[23]. Объемы инвестиционных  потоков,  направлявшихся  в
развивающиеся государства, увеличивались невиданными ранее темпами. При этом
росли   значение   и    масштаб   деятельности   международных   финансовых,
хозяйственных  и  политических  организаций:  развитие   Европейского  Союза
породило активизацию примитивно-интеграционных процессов  в Азии и Латинской
Америке,  образование  зоны свободной торговли  в  составе  Мексики,  США  и
Канады;  Международный валютный  фонд оперативно  и эффективно  предотвратил
долговой кризис в Мексике;  ООН делала важные шаги на  пути превращения ее в
действенный  инструмент  поддержания безопасности и стабильности  в  мировом
масштабе.  Вторым  фактором стали,  разумеется, распад  Советского  Союза  и
экспансия западных ценностей в Восточной Европе. Влия-

     [22] - См.: Waters M. Globalization. P. 2.
     [23] -  См.: Giddens A. The Third Way. The Renewal of Social
Democracy. Oxford, 1998. P. 30.

     ние этого фактора  на активизацию глобалистских  исследований в  первой
половине 90-х не может быть переоценено; не будет преувеличением утверждать,
что  именно  он  катализировал  становление самой  этой  теории. Возможность
переноса  западной модели развития  на  государства бывшего восточного блока
стали в  эти годы  рассматриваться  как показатель жизнеспособности западных
ценностей, как  одна из основных  задач  западного  мира. Р.Гепхардт отмечал
недавно: "Поражение коммунизма  подвергло  испытанию  нашу  экономическую  и
политическую систему по всему миру. Если в  условиях  глобальной конкуренции
мы сможем  заставить  ее работать в полную  силу,  то  такую систему  каждое
государство захочет  взять за  образец" [24]. Нельзя не заметить,
что  вся первая  половина 90-х  годов  свидетельствовала в  пользу подобного
похода:  пережив  шоковую  терапию  и  глубокое  разочарование  в  реформах,
население  большинства  восточноевропейских  стран  и  государств  Балтии  к
1995-1996  годам  в  целом усвоило ценности общества массового  потребления;
Западной  Европой были  предприняты вполне своевременные меры  по  включению
восточной части континента в свои организационные структуры, и даже основные
постсоветские государства -- Россия  и Украина -- стремились демонстрировать
до  поры  до  времени  успешное  следование  по пути  реформ.  К 1997  году,
казалось,  исчезли   последние  сомнения  в  благотворности  распространения
западных  ценностей  на  Восток,  а  торжество  рыночной  экономики  в новых
демократических государствах казалось абсолютным.
     Важным  обстоятельством,   также  способствовавшим  росту   на   Западе
популярности  идей  глобализации, оказалось  в  середине 90-х годов  то, что
хозяйственные системы индустриальных стран стали обнаруживать явные признаки
неэффективности. Первая половина 90-х прошла под  знаком стагнации  японской
экономики,  замедления  темпов роста  во  всех азиатских  "тиграх", быстрого
увеличения  внешнего долга развивающихся стран  и активного снижения цен  на
первичные  ресурсы,   сырье  и  энергоносители.  К  середине  десятилетия  в
большинстве стран Юго-Восточной Азии были налицо все признаки предкризисного
состояния;  их  платежные балансы начали сводиться с дефицитом, а  видимость
относительного  благополучия  поддерживалась  продолжающимися массированными
инвестициями с Запада.  Первым предупреждением  стал  в  1994 году  долговой
кризис  в  Мексике,  фактически  поставивший  ее  на  грань   банкротства  и
показавший  явную  ограниченность  успехов  "догоняющей"  модели.   Наконец,
азиатский коллапс

     [24] -  Gephardt R.,  with Wessel  M.  An Even Better Place.
America in the 21st Century. N.Y" 1999. P. 39.

     1997 и  1998  годов мощно  заявил, что основным движителем современного
хозяйственного прогресса являются  центры  постиндустриальной цивилизации, а
не   мировая   периферия.  Активный   экономический  рост  в  США  и  других
постиндустриальных странах, не остановленный даже азиатским кризисом, лишний
раз подтвердил,  что претендовавшие  на  собственный  вариант развития новые
индустриальные   государства  неизбежно   вынуждены   будут  пойти  по  пути
либерализации