ладельцев.   Несмотря   на  то,  что  пролетаризация  общества  никогда  не
переходила опасной черты, промышленные рабочие и буржуа безусловно оказались
двумя   основными  классами  индустриальной  эпохи.  Следует  заметить,  что
самовозрастание   капитала,   с   одной   стороны,  требовало   значительных
первоначальных вложений и, с другой стороны, не могло эффективно происходить
фактически  ни  в одной  области, за  исключением промышленности и торговли;
поэтому класс буржуа только имел в собственности все необходимые условия для
контроля над обществом.
     Что  вытекает  из  приведенного  ряда?   Проповедуя  идею  справедливых
социальных  преобразований,   все  философы   так  или  иначе  призывали   к
переустройству общества на основе предоставления больших прав и возможностей
тем, кто непосредственно создает материальные богатства: этим проникнуты все
утопии от Т.  Мора  до К.Маркса. Однако  труд никогда  не  главенствовал над
миром. Рассмотренные  нами типы организации  классовых  обществ  показывают,
почему труд как производственный ресурс не управлял, не управляет и не будет
управлять ни одной хозяйственной  системой:  власть всегда  контролировалась
владельцами того ресурса,  который на  каждом  этапе исторического прогресса
обладал  наибольшей редкостью и ограниченностью; предложение же труда всегда
было  избыточным, сама  деятельность  --  воспроизводимой  и  повторяемой, а
редкость ее -- минимальной.
     В  контексте  нашего  анализа  мы   приходим  к  пониманию  еще  одного
достаточно  примечательного момента.  Вне  зависимости  от  того,  насколько
значительной оказывалась прослойка, разделявшая два основных класса того или
иного   общества,  именно  она  порождала  те   социальные  группы,  которые
определяли  главные   стороны   общественного  противостояния   в  следующую
историческую  эпоху.  Если рассматривать  переход  от  античного общества  к
средневековому,   можно   увидеть,   что  именно  рентные   отношения  между
прикрепленным к земле колоном и  землевладельцем, распространившиеся начиная
со  II века н.э.  и первоначально не игравшие  заметной  хозяйственной роли,
стали  социальной моделью, наиболее  близкой  к феодальным  отношениям. Если
оценивать кризис феодального общества, еще более очевидным становится, что и
пролетарии, и  буржуа вполне сформировались как значимые общественные страты
еще  в позднем средневековье, а затем, в период  перехода  к индустриальному
обществу,  лишь  закрепились  статусно  и  выросли  численно.  Отсюда  также
следует, что возникающее  постэкономическое общество (во всяком случае -- на
этапе  его становления) будет характеризоваться такой социальной структурой,
в  которой   и  пролетариат,  и  современная  буржуазия   не   будут  играть
доминирующей  роли, хотя, безусловно, и сохранятся как отдельные  социальные
слои. Новое  противостояние  родится  в  иной  плоскости, основой  власти  в
формирующемся постэкономическом обществе станет новый ограниченный ресурс, а
два  полярных  класса   со  временем  инкорпорируют  в  себя   все   сегодня
существующие общественные группы. При  этом  уже теперь можно с  достаточной
уверенностью   определить,  что  именно  станет  важнейшим  ресурсом  нового
общества:   им   окажутся   способность  усваивать   и   создавать   знания,
обеспечивающие  технологический  прогресс и  формирование  новых  социальных
технологий.   Постэкономическая    революция   является   в    полной   мере
интеллектуальной    революцией,    подготавливающейся,    проявляющейся    и
воплощающейся в прогрессе теоретического и прикладного знания.
     Таким образом, мы  подошли к вопросу о  том, в каком направлении прежде
эволюционировало социальное  неравенство, какие принимало формы и масштабы и
каковы его тенденции в условиях становления постэкономического общества.
     В той же мере, в какой человек всегда стремился к преодолению угнетения
и эксплуатации, он стремился и к установлению равенства.  По  сути дела, эти
две цели нередко  подразумевались как тождественные. В начале  этой книги мы
показали, что  даже  самые масштабные  социальные  и  хозяйственные  сдвиги,
которые  приводят  к  формированию  основ  постэкономического  общества,  не
способны, тем не  менее, обеспечить преодоление эксплуатации  как отчуждения
части произведенного продукта от непосредственного  производителя. В  то  же
время мы пришли к заключению,  что  человек преодолевает  эксплуатацию в  ее
субъективном измерении, как только он выходит  за пределы материалистической
мотивации и подлинно значимым для него  результатом деятельности  становятся
собственные качества и способности, являющиеся его неотчуждаемым достоянием.
Однако субъективное преодоление эксплуатации вовсе не означает субъективного
установления  равенства.   Уже  сам  выход   за  пределы  материалистической
мотивации  делает  человека  отличным  от  тех, кто  сохраняет  материальные
стимулы в качестве  основных ориентиров сознательной  деятельности. При этом
подобное неравенство имеет  такой масштаб и  такое значение, какого не имели
различия  в  денежном  богатстве  или  социальном  статусе.  Как  следствие,
проблема неравенства не только не решается с преодолением  эксплуатации, как
это  могло казаться  многим социальным мыслителям в  прошлом, но,  напротив,
становится исключительно острой и болезненной.
     Идея преодоления  неравенства оказалась столь значимым  элементом  всех
социальных теорий потому, что в течение долгих веков оно считалось не только
желанным, но и достижимым. Причем идея эта не была основана  на одних только
методологических или телеологических посылках.
     В  разные исторические периоды акцент делался на  различных  измерениях
равенства.  Одна  из  первых его  проповедей  содержится в  священных книгах
христианства,  где  неравенство  человека, обусловленное его  имущественным,
классовым    или    национальным    происхождением,   рассматривалось    как
несущественное по сравнению с равенством всех людей, придерживающихся нового
вероучения.   Затем  акцент   был  перенесен  на  необходимость   достижения
юридического   равенства  как  одно  из  условий  идеального  общества;  это
характерно  для  европейской  философии  со времен  раннего  средневековья и
особенно ярко  представлено в трудах теоретиков гуманистического направления
школы  естественного  права.  Позднее  неоднократно  отмечалась  возможность
достижения равенства  интеллектуального; этот тезис  базировался  на  весьма
примитивных естественнонаучных  воззрениях  философов-просветителей,  однако
также  имел  широкий общественный  резонанс.  Наконец,  идеологи  коммунизма
считали необходимой чертой совершенного общества установление имущественного
равенства,  попираемого  в  условиях  буржуазного  строя.  Примечательна  не
столько  сама  эволюция  идей  равенства, сколько то, что  каждая  трактовка
получала определенное подтверждение своей обоснованности и реалистичности.
     Как   бы  это  ни  казалось  парадоксальным,  можно   утверждать,   что
экономическая  эпоха   представляет  собой  эпоху   ослабления  неравенства.
Становление античного общества фактически устранило возможность безграничной
власти   монарха   над  своими  подданными;   средневековый   строй   отверг
собственность   человека   на   других   людей;   индустриальное    общество
провозгласило   юридическую  свободу   личности.   Кроме   того,  собственно
имущественное неравенство также серьезным образом  сходило  на нет. С каждым
новым шагом  прогресса  оно снижалось  уже  постольку,  поскольку,  с  одной
стороны,  низшие  слои   общества  улучшали   свое  материальное  положение,
отодвигавшее их от грани, за которой возникала угроза физическому выживанию,
и, с  другой стороны,  между  высшими и  низшими  классами возникали средние
слои, усиливающие  свою роль  и  значение.  Даже если  рассмотреть  эволюцию
неравенства  на  протяжении  последних  трехсот  лет,  мы  получим   картину
устойчивого  снижения неравномерности распределения материального  богатства
во  всех  развитых  странах  (возможно,   лишь   за  исключением  США,   где
индустриальное общество развивалось на собственной основе, а не возникло  из
недр феодальной  структуры[307]). В  то  же время  (и  это  важно
подчеркнуть)  само  становление  индустриального  общества   вызвало  резкое
нарастание неравномерности  распределения материальных  благ между регионами
мира; так, Р.Хейльбронер отмечает,  что между  1750 и  1980 годами разрыв  в
благосостоянии   индустриализованных    и   малоиндустриализованных   наций,
находившихся в середине XVIII  века приблизительно на одном уровне развития,
вырос  минимум  в  8  раз[308].  Особенно же  привлекает  к  себе
внимание  тот  факт,  что в самих развитых странах тенденция  к постепенному
снижению остроты проблемы имущественной дифференциации сменилась в последние
десятилетия  на  противоположную; это  стало  особенно  заметным  начиная  с
середины 70-х годов. Так,  с 1973  по 1990 год ВНП Соединенных Штатов  вырос
почти на 55 процентов, но реальная заработная плата рабочих увеличилась чуть
более  чем на  10  процентов, в то время как прибыль  коммерческих  компаний
подскочила в 2,5 раза[309]. Похожие данные характеризуют ситуацию
и в  других постиндустриальных  странах. Э.  фон Вайцзеккер  приводит в этой
связи  пример Германии, где с 1980 по 1990 год валовой национальный  продукт
вырос  несколько более  чем  на 20  процентов, реальная заработная  плата  в
течение всего этого периода оставалась на прежнем уровне, а прибыль капитала
увеличилась более чем вдвое[310].
     Эти  тенденции  вполне  объективны  и  знаменуют  собой  новое качество
современного  общества,  в  котором  центральное  место  занимают  знания  и
информация.  В  новых  условиях  проблема  неравенства  оказывается   весьма
комплексной  и  включает  в себя  как  чисто имущественный аспект, к  оценке
которого мы теперь переходим, так и  интеллектуальный  и социальный аспекты,
становящиеся,   на  наш   взгляд,   базой  основного   классового  конфликта
постэкономического  общества  -- конфликта между  классом людей, способных к
продуцированию информации и знаний и  обладающих наиболее важным и  наиболее
редким  ресурсом,  определяющим благосостояние общества,  и  низшим классом,
объединяющим  тех, кто по тем  или иным причинам не может войти в круг новой
интеллектуальной элиты.  Особый драматизм придают этой ситуации два фактора,
на  которые мы еще  раз считаем нужным обратить внимание:  во-первых,  люди,
принадлежащие  к  высшей  и  низшей   стратам  постэкономического  общества,
отличаются не только ин-
     теллектуальным  потенциалом,  но  также и различными  типами  мотивации
деятельности,  различными  типами разделяемых ими ценностей,  а  это гораздо
сильнее подчеркивает  масштабы  формирующегося неравенства,  чем  собственно
имущественные   различия;   во-вторых,  нематериалистически   мотивированные
представители  высшего  класса,  создавая  уникальные  и   невоспроизводимые
продукты,  получают   в  свое   распоряжение  большую  часть   национального
достояния,   чем  собственники   финансового   и  промышленного  капитала  в
индустриальном   обществе.   Поэтому,   как    мы    полагаем,   переход   к
постэкономическому   состоянию   представляет   собой   одну   из   наиболее
нестабильных  эпох  развития  цивилизации; формируется общество,  внутренние
закономерности развития которого с позиций  сегодняшнего дня выглядят весьма
неопределенно.

     [307] - См. Wright Mills С. The Power Elite. P. 12-13.
     [308] - См.  Heilbroner R. 21st Century Capitalism. N.Y.-L.,
1993. P. 55.
     [309] - См. Ayres R. U. Turning Point. P. 119.
     [310] - См.  Weizaecker E., von,  Lovins A.B.,  Lovins  L.H.
Factor Four. P. 279.


     Классовый конфликт постэкономического общества

     Социальные противоречия, возникающие  при переходе к постэкономическому
обществу,  по  уровню  своей  комплексности  превосходят  любой прежний  тип
социального противостояния.
     Основные противоречия  экономической  эпохи  обусловливались  позициями
двух главных классов, располагавших, с  одной стороны, монопольным ресурсом,
без  которого  воспроизводство   существующих  порядков   было   невозможным
(традициями  и обычаями, военной  силой, землей или  капиталом),  а с другой
стороны  -- трудом. Противостоящие стороны имели, как это  ни парадоксально,
больше  сходства, чем  различий.  Прежде  всего,  это  определялось  сходной
системой мотивов: как представители господствующих классов, так и трудящиеся
стремились  к  максимально  возможному присвоению материальных  благ.  Кроме
того,  что особенно важно, оба  класса были взаимозависимы: ни представители
низших  слоев  общества   не  могли  обеспечить  своего  существования   без
выполнения  соответствующей социальной  функции,  ни  высший  класс  не  мог
извлечь своей части национального богатства, не применяя для этого их труда.
     Переход  к постэкономическому  обществу происходит в  качественно  иной
ситуации.  Композиция  двух  основных  классов  с  формальной  точки  зрения
остается прежней;  с одной стороны, мы  видим  новую доминирующую социальную
группу,   обладающую  контролем  за  информацией  и  знаниями,  стремительно
превращающимися  в  основной  ресурс  производства, с другой  -- сохраняется
большинство, способное претендовать на  часть общественного достояния только
в   виде  вознаграждения  за  свою  трудовую  деятельность.   Однако  теперь
противостоящие  стороны   имеют  больше  отличных,  нежели  сходных,   черт.
Представители  господствующего  класса  во все  большей мере руководствуются
мотивами  нематериалистического типа: во-первых, потому, что их материальные
потребности удовлетворены  в такой степени,  что  потребление уже становится
одной  из  форм  самореализации;  во-вторых,  потому,  что  пополняющие  его
творческие   работники   стремятся   не   столько    достичь   материального
благосостояния,  сколько  самоутвердиться  в  качестве уникальных личностей.
Напротив,  представители  угнетенного  класса в той  же  мере, что  и ранее,
стремятся удовлетворить свои материальные потребности и продают  свой труд в
первую  очередь ради получения материального вознаграждения, руководствуясь,
таким образом, вполне экономическими в своей основе стимулами. Более того, в
новых  условиях   господствующий  класс  не  только,  как  прежде,   владеет
средствами  производства, либо невоспроизводимыми  по своей природе (земля),
либо  созданными трудом подавленного класса (капитал) на основе  сложившихся
принципов   общественной   организации,   но   сам   создает   эти  средства
производства, обеспечивая процесс самовозрастания информационных  ценностей.
Таким   образом,   низший   класс  оказывается  в   гораздо   большей   мере
изолированным, нежели ранее; он фактически не представляет собой для высшего
класса "его иного", без которого в прежние эпохи тот не мог существовать.  В
результате претензии низшего класса на часть национального продукта, которые
ранее представлялись более чем обоснованными, сегодня выглядят гораздо менее
аргументированными, и этим, на наш взгляд, в значительной мере и объясняется
нарастающее   материальное  неравенство  представителей   высших  и   нижних
общественных слоев.
     Современное социальное противостояние  отличается от предшествующих и в
институциональном аспекте.
     Во-первых, во всей  предшествующей  истории  угнетенные классы обладали
собственностью на свою рабочую силу и были лишены  собственности на средства
производства.   Социалисты,  заявлявшие   о   необходимости   реформирования
буржуазного строя, считали,  что единственной возможностью  разрешения этого
противоречия является обобществление земли и средств производства и придание
им  статуса  так  называемой  общенародной собственности.  Развитие пошло по
иному пути, и сегодня мы имеем ситуацию, в которой,  с одной стороны, многие
представители  трудящихся  классов   имеют  в  своей   собственности   акции
промышленных и сервисных  компаний, а также в состоянии приобрести  в личную
собственность   все   средства   производства,  необходимые   для   создания
информационных продуктов, представляющих  собой основной ресурс современного
производства. С другой стороны, представители господствующих  классов  также
имеют в собственности акции и другие ценные бумаги, приносящие их держателям
одинаковый доход вне зависимости от их социального статуса; как и все другие
члены общества, они,  разумеется,  имеют  возможность  приобретать в  личную
собственность  те  средства  производства,   которые  могут  быть  применены
индивидуально.  По  сути  дела, в течение  последних десятилетий практически
каждый  случай  перехода   человека   из  среднего  класса  общества  в  его
интеллектуальную  и  имущественную верхушку в той  или иной мере  связан  не
столько с удачной реализацией  его прав собственности на  капитальные активы
(для  чего  необходимо  иметь их  изначально и  уже  принадлежать  к  высшей
страте), сколько с  эффективным использованием интеллектуальных возможностей
и находящихся в личной собственности средств производства для создания новых
информационных, производственных  или социальных технологий. Таким  образом,
современный  классовый конфликт  не  разворачивается вокруг собственности на
средства производства, а  формируется как результат неравного  распределения
самих   человеческих    возможностей;    последние,   безусловно,    отчасти
предопределены принадлежностью человека к определенной части общества, но не
детерминированы  этой принадлежностью  в  полной мере. Таково первое  весьма
заметное отличие нового социального конфликта от ему предшествовавших.
     Во-вторых, на  протяжении всей экономической эпохи представители высших
классов извлекали  свои основные доходы посредством отчуждения  прибавочного
продукта у его непосредственных производителей, вынужденных  уступать  часть
созданных  ими  благ   под   воздействием  прямого  принуждения.  Отчуждение
прибавочного продукта  (или эксплуатация)  не только играло в  истории  роль
фактора  социального  противостояния, но  и служило  механизмом концентрации
материальных  ресурсов  и человеческих усилий там, где они  были более всего
необходимы;  эксплуатация  служила  также  развитию  новых,  передовых  форм
производства,   ставших   основой   дальнейшего   прогресса.   Как  отмечает
Р.Хейльбронер,  "эксплуатация... это темная обратная сторона цивилизации, по
меньшей мере  в части  достижения ею материальных  успехов"[311].
Социалисты  пытались преодолеть  эксплуатацию посредством организации нового
типа   распределительной   системы,   однако   и   эта   попытка   оказалась
несостоятельной. Эксплуатация становится достоянием истории, как мы показали
выше, по мере

     [311] - Heilbroner  R.  L.  Behind the  Veil  of  Economics.
Essays in the Worldly Philosophy. N.Y.-L.,1988.P.87.

     того  как  меняется   система  ценностей  человека   и   удовлетворение
материальных  потребностей  перестает  быть  его основной целью.  Если  люди
ориентируются прежде всего на приоритеты духовного  роста и самореализации в
творческой   деятельности,   а   не   только   на  повышение   материального
благосостояния,   то   изъятие  в  пользу  государства  или  общества  части
производимой  ими продукции, получение той или иной прибыли от  деятельности
их  не  воспринимается  ими как  фактор,  кардинально воздействующий  на  их
мироощущение и действия. Эта трансформация освобождает  от эксплуатации тех,
кто осознал реализацию  именно нематериальных интересов в качестве  наиболее
значимой для себя потребности. Оказавшись за пределами этого противостояния,
человек становится субъектом неэкономических отношений и обретает внутреннюю
свободу, невозможную  в  границах  экономического  типа  сознания.  В  итоге
классовый конфл