высокотехнологичных производств,
экспорт японского капитала в США и Европу достигал умопомрачительных сумм, а
дефицит американояпонского  торгового баланса  рос год от года. Складывалось
впечатление,  что узкий  круг  стран--великих  держав,  который еще  недавно
считался   недосягаемым  для  всех  остальных,  вот-вот  пополнится   новыми
индустриализировавшимися  государствами,  а разрыв  в хозяйственном развитии
отдельных  регионов  мира,   до  того  лишь  нараставший,   станет   наконец
сокращаться.
     Последние три года  перечеркнули  надежды  на  такое развитие  событий.
Японское "экономическое чудо"  осталось лишь на страницах книг  и учебников:
страна  переживает  затяжной хозяйственный  спад,  капитализация  крупнейших
компаний  снижается  десятый   год   подряд,  банковская  система  отягощена
гигантскими  безнадежными  долгами,  а  правительство  не  способно  принять
радикальные меры, которые могли бы изменить прежнюю стратегию. Страшный удар
постиг и экономики Юго-Восточной  Азии;  хозяйственный и  финансовый  кризис
поставил их  на грань банкротства,  привел к резкому  нарастанию  социальной
напряженности,   обесценил   национальные   валюты   и   принес   инвесторам
многомиллиардные потери. Гигантские капиталовложения, год за годом все более
интенсивно  притекавшие  в эти страны, покинули регион за  считанные месяцы,
обескровив  производственную систему, не имевшую опоры на внутренний  рынок.
Еще  более  жестокое  разочарование  постигло  тех,   кто  считал  возможным
применение   мобилизационной   модели   в   России  --   стране,   полностью
ориентированной на развитие добывающего сектора хозяйства  и  почти  начисто
лишенной высокотехнологичного производства в отраслях, поставляющих на рынок
потребительские товары. Последовавший здесь в августе  1998  года дефолт  по
внешним обязательствам  усугубил картину мирового кризиса, поразившего рынки
развивающихся стран. Можно ли было  прогнозировать такой ход событий задолго
до драматических перемен 1997-1998 годов? С нашей точки зрения,  он выглядел
вполне закономерным.
     Общим для  всех  стран, направившихся по  пути  "догоняющего" развития,
было их  стремление создать  индустриальную экономику. Эта задача могла быть
решена  двумя  путями.  С  одной  стороны, то  был  путь  Советского  Союза,
предполагавший   высокую   закрытость  хозяйственной   системы,  мобилизацию
ресурсов и создание производственной базы, развивавшейся вне всякой  связи с
потребительским рынком. В таком  случае происходило развитие  ради развития,
страна  оказывалась  оторвана от остального  мира,  и  причиной  неизбежного
упадка становилось как переистощение внутренних ресурсов, так  и  отсутствие
необходимой  конкуренции. При этом  построение  постэкономического  общества
принципиально не могло стать результатом подобной стратегии.  Хотя  сознание
людей в достаточно высокой степени было ориентировано  на  постэкономические
по  своей  природе  ценности,  ориентация   эта  была  в  значительной  мере
искусственной  и не  могла  лежать  в  основе самовоспроизводящейся системы,
способной обеспечить  уверенное  повышение жизненного уровня людей. С другой
стороны, -- и по этому пути  пошли Япония  и ее последователи, -- можно было
использовать  широкомасштабные   технологические  заимствования  и   создать
высокотехнологичное производство, направленное на завоевание рынков развитых
стран  за счет  низких  издержек  и  высокого  качества.  Эта  стратегия  по
определению делала  страну  зависимой  от  внешнего мира,  так как  снижение
издержек  достигается в  данном случае  лишь  высокими нормами накопления  и
постоянным  притоком  инвестиций извне,  а  низкая  оплата труда  определяет
второстепенную  роль  внутреннего  рынка,  который  по  своей  потенциальной
емкости  не  может  в  случае  необходимости  стать  субститутом  экспортных
поставок. Кроме того, страны, выбравшие для  себя такой путь, сталкиваются с
необходимостью    определенной    экономической   самоизоляции,    поскольку
развертывание   подобных   производств   в   еще  менее   развитых   странах
автоматически  делает их товары более конкурентоспособными. И в  этом случае
формирование   постэкономического  общества  вряд  ли   возможно,   так  как
переступить  рубеж   постиндустриальной   эпохи   можно   лишь   на   основе
высокоэффективного  индустриального производства. Поэтому  "опыт  Советского
Союза, Китая и других социалистических  стран, -- подчеркивает Ф.Фукуяма, --
свидетельствует  о   том,   что   централизованные   хозяйственные  системы,
достаточно    эффективные    для    достижения   уровня    индустриализации,
соответствовавшего  европейскому  образцу  50-х годов, проявили свою  полную
несостоятельность    при   создании    такого    сложного   организма,   как
"постиндустриальная"  экономика,   в   которой   информация  и   техническое
новаторство играют гораздо более значительную роль" [2]. Источник
экономического взлета, столь эффективно освоенный западными державами в 90-е
годы, остался практически неизвестен в "догоняющих" странах.
     Постэкономическое общество не  может быть построено; единственным путем
его становления является эволюционное развитие,  происходящее на собственной
основе,  безоговорочно предполагающей максимальную  самореализацию личности,
достигшей  высокого  уровня  материального  благосостояния.  Там,  где   нет
достаточного уровня  экономической свободы, как это было в  Советском Союзе,
никакие   надутилитарные  ориентиры   не   могут   привести  к  формированию
постэкономического общества; там, где постэкономические  ценности приносятся
в  жертву индустриальному развитию,  такое общество также не может появиться
на свет. Сегодня  же, на пороге  нового столетия, вполне оформился еще  один
ограничитель движения по пути "догоняющего" развития:  ни в одной из  стран,
которые решили бы двинуться  этим маршрутом, не  может  "открыться" источник
того  потока новой  информации и  знаний,  опираясь на  которые идут  вперед
страны  Европы   и  Соединенные  Штаты.  Десятилетия   заимствования   новых
технологий,   как  показывает  пример  Японии,   не   порождают  собственных
технологических  прорывов. Таким образом,  мы  приходим к  выводу,  что опыт
относительно  успешного  "догоняющего"  развития  исчерпывается  только  тем
историческим  периодом, на  протяжении  которого господствуют  экономические
закономерности. Догнать постэкономическое общество  экономическими  методами
невозможно; ускоренное построение необходимого для него материального базиса
сопряжено с такими  мутациями общественного сознания, на исправление которых
требуется  больше  времени,  нежели  на собственно  хозяйственный  прогресс.
Поэтому   к   настоящему  времени   сложилась  ситуация,   характеризующаяся
невозможностью  построения  постэкономической системы  нигде,  кроме  США  и
последовательно  сближающихся стран  Европейского  сообщества.  Единственным
успешным опытом "догоняющего" развития был и останется опыт восточных земель
Германии,  где  в  течение  ближайшего  десятилетия  коллективными  усилиями
граждан  западной  части страны  и  в  значительной  мере  всего  Сообщества
установятся постэкономические  стандарты общественной и хозяйственной жизни.
Совершенно очевидно, что в любой другой части мира
     элементы постэкономической структуры могут стать реальностью только при
условии подобного по  своим  масштабам  целенаправленного усилия  лидирующей
группы  стран. Иллюзорность  такой  возможности  в сегодняшних  условиях  не
требует, на наш взгляд, комментариев.
     Таким  образом,  проблема пределов  и  самой  возможности осуществления
"догоняющего" типа развития определяет основное  противоречие, которое будет
доминировать  в глобальной  общественной  системе XXI  века.  Мы  попытаемся
рассмотреть  ниже,  насколько  оно  опасно  для  устойчивого  хозяйственного
развития и можно  ли его  смягчить  или  отчасти  преодолеть. Пока же, чтобы
оценить  масштаб и глубину проблемы,  обратимся  более обстоятельно  к опыту
Японии и последовавших за нею стран.

     [2]  -  Цит. по:  Koch  R.  The  Third Revolution.  Creating
Unprecedented Wealth  and  Happiness  for  Everyone  in the  New Millennium.
Oxford, 1998. P. 161.


     Глава восьмая.
     Взлет и упадок японского индустриализма

     Японское  "экономическое чудо" находилось в  центре  внимания  западных
экономистов  и  социологов  начиная  с 60-х  годов,  когда  страна  достигла
невиданных в истории  темпов хозяйственного  прогресса. Фактически  лишенная
богатых минеральных ресурсов и обескровленная  в  ходе второй мировой войны,
Япония менее  чем через  восемь  лет  после  ее  окончания уже  восстановила
довоенный уровень  производства и  на протяжении почти  двух десятилетий,  с
1956  по 1973  год,  удерживала  среднегодовые  темпы  роста ВНП  около  9,3
процента;   хотя   в    70-е   этот    показатель   и   снизился   до    4,1
процента[3], в целом такой результат оказался беспрецедентным.
     Феноменальный успех  японской  модели, позднее использованной  в других
странах  Азии,  долгое время  объяснялся  в первую  очередь социокультурными
причинами  и рассматривался  как  свидетельство формирования  многополюсного
мира,  в  котором   западные  культурные  ценности  утрачивают  доминирующее
значение. В 80-е  и 90-е годы такой  взгляд преобладал в общественном мнении
Запада:  известные социологи  рассматривали успехи  Азии  как  свидетельство
превосходства идеологии и ценностей конфуцианства над протестантской этикой,
ранее   считавшейся  наиболее  приемлемой  для  обеспечения   хозяйственного
прогресса[4]; крупнейшие экономисты  полагали,  что хозяйственное
развитие    стран    региона   демонстрирует   эффективность   максимального
использования  человеческого капитала в  условиях недостатка материальных  и
естественных ресур-
     сов[5];  в  результате  сложилось   общее  мнение,  согласно
которому  "справедливо  было   бы  сказать,  что  гипотеза  о  существовании
"азиатских ценностей" [не только] привлекла к себе широкое внимание, [но] и,
по крайней мере, на первый взгляд заслуживает доверия" [6].
     Однако существовали и альтернативные точки зрения, которые долгое время
не   были   востребованы.   Неоднократно   подчеркивалось,   что    успешное
функционирование  хозяйственной  системы  неизбежно  должно основываться  на
определенном сочетании  коллективистских и  индивидуалистических  начал, а в
Японии,  где  традиционно  не существует  различия  между  тем, что  принято
обозначать терминами Gesellschaft и Gemeinschaft[7], опора на оба
эти фактора  по определению невозможна. В конце 80-х С.Хантингтон утверждал,
что  "следует с  изрядной долей скептицизма относиться к  доводам о том, что
определенные   культуры  всегда  препятствуют  развитию   в  том  или   ином
направлении" [8], однако и  это предупреждение не было воспринято
достаточно  серьезно.  Таким  образом, фактически до начала 90-х большинство
исследователей  усматривали  источники  японского  экономического   роста  в
особенностях  страны  и  считали  его относительно самодостаточным по  своей
природе. Большую ошибку трудно было сделать.

     [3] - См.: Katz. R. Japan: The System  That Soured. The Rise
and Fall of Japanese Economic Miracle. Armonk (N.Y.)-L., 1998. P. 5.
     [4] - См.: Hobsbawm E. On History. L., 1997. P. 218.

     Основы успеха японской модели в 60-е и 70-е годы
     В первые  два  десятилетия  своего ускоренного роста японская экономика
достигла небывалых  успехов. В  50-е  и 60-е  годы,  согласно общепризнанной
статистике, производительность в расчете на одного  работника росла в Японии
темпом не ниже восьми процентов в год, тогда как  в Германии этот показатель
не превосходил шести процентов, а в США и большинстве европейских государств
-- четырех[9]. Отчасти можно объяснить эти успехи относи-

     [5] - См.:  Becker  G.S.  Human Capital. A  Theoretical  and
Empirical  Analysis with Special Reference to Education, 3rd ed. Chicago-L.,
1993. P. 24.
     [6] -  Islam  1.,  Chowdhury  A.  Asia-Pacific Economies.  A
Survey. L.-N.Y., 1997. P. 131.
     [7] -  См.:  Hampden-  Turner Ch., Trompenaars F. The  Seven
Cultures  of Capitalism. Value Systems for Creating  Wealth  in  the  United
States,  Britain,  Japan, Germany,  France, Sweden and the Netherlands.  L.,
1994.  P.  159; подробнее  см.: Ohmae К.  The  Borderless  World.  Power and
Strategy in the Global Marketplace. N.Y., 1994. P. 17-18.
     [8] - Huntington S.P. The Third Wave. Democratization in the
Late Twentieth Century. Norman (Ok.)-L., 1991. P. 310.
     [9] - См.: Madrick J. The  End of Affluence.  The Causes and
Consequences of America's Economic Dilemma. N.Y., 1995. P. 69.

     тельно низкими стартовыми показателями: Япония в начале 60-х находилась
приблизительно  на том же  уровне  развития,  что  Индия в  начале  90-х,  и
среднедушевой ВНП не превышал здесь 3,5 тыс. долл. Но уже ко времени первого
"нефтяного  шока" валовой  национальный  продукт на  душу  населения вырос в
четыре раза, достигнув  13,5 тыс. долл.  [10];  такой  подъем был
достигнут в первую очередь за счет бурного роста промышленного производства:
только  на протяжении 60-х годов японские производители  автомобилей, стали,
бытовой  аудиотехники  и  транзисторов  увеличили  физический объем  выпуска
соответствующих товаров более чем  в четыре  раза, одновременно обеспечив им
выход  на внешний рынок,  в  результате чего  Япония заняла место второй  по
индустриальной мощи державы мира, а США впервые столкнулись в торговле с нею
с феноменом нарастающего отрицательного сальдо[11].
     Чем же  было обусловлено это экономическое чудо? Ответ на данный вопрос
предполагает  рассмотрение   двух  групп  факторов.  С  одной  стороны,  ему
благоприятствовала  общая  экономическая  обстановка в  первые  послевоенные
десятилетия.  Знания  и  технологии  еще  не  стали  в   то  время  основным
производственным  ресурсом,  и их производители  стремились  закрепить  свое
будущее превосходство, предлагая технологии по  относительно  низким  ценам,
способным обеспечить их  быстрое распространение. Сырьевые товары также были
относительно  недорогими,  в  то  время  как цены  на  промышленные  изделия
оставались  традиционно  высокими.  В  этой ситуации  страна,  располагающая
сравнительно квалифицированной и при этом достаточно дешевой  рабочей силой,
а   также   сохранившая   традиции,  позволяющие   осуществить   необходимую
мобилизацию,  имела весьма  привлекательные перспективы.  С другой  стороны,
японская  государственная  машина,  запланировав  масштабный  рывок  вперед,
создала    систему    максимального    благоприятствования    отечественному
производителю. Опираясь на крупнейшие монополии, находившиеся с государством
в   очень   тесных  отношениях,   она  разработала   целый   комплекс   мер,
обеспечивающих    экономический    рост.    Сюда    входили    дотации    на
научно-исследовательские    работы,   сертификация   отдельных    концернов,
позволявшая им на кредитные средства приобретать валюту по заниженному курсу
для покупки технологий  за рубежом,  гигантские таможенные барьеры  на  пути
иностранных товаров, льготные кредиты, демпинг и, что весьма существенно,

     [10] - См.: KatT. R. Japan: The System That Soured. P. 55.
     [11]  - См.:  LaFeber  W. The Clash.  US-Japanese  Relations
Throughout History. N.Y.-L., 1997. P.327.

     санкционирование создания  огромных финансово-промышленных  синдикатов,
управлявшихся  фактически  без  вмешательства  извне и  неподконтрольных  ни
акционерам,  ни подчас  самому  правительству[12].  Чтобы оценить
масштабность  этих мер,  рассмотрим несколько основных  слагаемых  японского
успеха.
     Первым и  важнейшим из них  мы  считаем  искусственно удерживавшиеся на
высоком   уровне   инвестиции.   В    течение   всего   периода   ускоренной
индустриализации доля ВНП, направляемая  на  эти цели, не опускалась ниже 35
процентов, что на 10  процентных  пунктов больше, чем в большинстве западных
экономик[13].  За  счет чего  на  протяжении почти  двадцати  лет
стране   удавалось   удерживать  столь  высокий  показатель   инвестиционной
активности?  В первую очередь,  за счет искусственных  ограничений  в  сфере
потребления.  Доля заработной  платы в  общем  объеме валового национального
продукта  не  позволяла  инвестициям  населения  подниматься  до  уровня  10
процентов  ВНП,  причем этот  уровень оставался постоянным между 1955 и 1970
годами, тогда  как  корпоративные  инвестиции  выросли  с 7 до  более чем 20
процентов ВНП; именно  это  позволяло инвестировать средства не  по принципу
более  высокой  рентабельности вложений, а в развитие  тех отраслей, которые
определялись  в  централизованном  порядке.  Следствием становились  высокие
темпы роста  и успешное освоение  новых производств; согласно  проведенным в
середине  70-х  годов  подсчетам,  при сохранении  темпов  роста  японской и
американской  экономик, характерных  для  периода  1963-1973  годов,  Япония
должна была в 1985 году превзойти США по показателю ВНП на душу населения, а
в  1998 году и по  общему  объему промышленного производства[14].
Сегодня

     [12]   -  Хотя  подобные  синдикаты,   более  известные  под
названием  keiretsu,  традиционно  считают  японским  изобретением, П.Дракер
убедительно    показывает,   что   первыми   применившими   такую   практику
предпринимателями были американцы Уильям  Дюрант [William  С. Durant] и Сирс
Роэбак [Sears Roebuck]. Собственно японской чертой в подобной практике стала
беспрецедентная концентрация производства на  шести крупнейших keiretsu, где
сегодня сосредоточена треть общего капитала всех японских компании и которые
контролируют  четверть  всех  продаж на  японском рынке  (см.: Drucker  P.F.
Management Challenges for the 21st Century. N.Y" 1999. P. 30-32, 290).
     [13] - Оценивая масштабность японских инвестиций, необходимо
среди прочего  иметь  в  виду,  что  в  Японии к  инвестиционной  активности
относится  целый  ряд направлений  капиталовложений,  которые  в статистике,
принятой в США и  большинстве  европейских стран, рассматриваются в качестве
расходов  на  потребление  (подробнее см.: Ohmae К. The Borderless World. P.
146-147); характерно,  что исчисленные в соответствии с  японской  методикой
показатели  инвестиционной  активности  в  США оказываются  не намного  ниже
уровней, достигнутых в Стране восходящего солнца.
     [14]  -  См.: Krugman  P.  Pop  Internationalism.  Cambridge
(Ma.)-L., 1998. Р. 179.

     вполне очевидна  ошибочность подобных прогнозов, проистекающая из того,
что во внимание не принималось происходившее параллельно с повышением темпов
экономического роста снижение отдачи, составлявшей  на  вложенный капитал 34
процента  в 1955 году, 28 процентов -- в 1960-м, 18  --  в 1970-м и 8-в 1980
году[15].
     В  этой ситуации экономический рост мог поддерживаться двумя способами:
сверхэксплуатацией  работников  и искусственным  "впрыскиванием" необходимых
ресурсов. Остановимся пока на первом из  них.  В  60-е и  70-е годы японские
работники фактически стали первопроходцами на том пути, по  которому позднее
пошли другие страны Юго-Восточной Азии. Выплаты отечественных производителей
работникам составляли  в Японии в 60-е годы не более 40 процентов ВНП, тогда
как в США достигали 58 процентов; доля потребительских расходов в ВНП в 70-е
годы оставалась на уровне 52 процентов, тогда как в США  не  опускалась ниже
64-67 процентов[16]; ряд таких примеров можно продолжить. В то же
время средняя продолжительность  рабочего дня  в Японии была гораздо больше,
чем в Европе и США;  2044 часа, проводимых "среднестатистическим" японцем на
работе в течение  года, на  10 процентов превышают рабочее время американца,
на  20   --  англичанина  и  француза  и   более  чем  на  30