ого мира или даже за
его  пределами,  и, продолжая  нарастать,  он  не  затрагивает  существенным
образом экономику Запада.
     Во-вторых,  впервые  мировой  по своим масштабам  хозяйственный  кризис
оказался весьма четко регионализованным. Начавшись с финансовой катастрофы в
ряде   новых  индустриальных  государств  и  обнаружив  вскоре   комплексный
характер, он  поразил  большинство  развивающихся  стран,  страны  Восточной
Европы и Японию. Несмотря  на то,  что  аналитики  неоднократно -- сначала в
октябре  1997-го,  после азиатских катаклизмов, затем  в сентябре 1998 года,
после  российского дефолта, и, наконец, в январе 1999-го, после потрясений в
Латинской   Америке,   --    предсказывали   распространение    кризиса   на
постиндустриальный  мир,  этого  не  только  не  произошло, но и,  напротив,
влияние каждого нового негативного события на фондовые рынки США и стран  ЕС
становилось все более слабым.  В развитых  странах  не  произошло замедления
темпов роста;  более того, в США в 1998 году были достигнуты их рекордные за
последние несколько лет значения.
     В-третьих, отмеченными выше  тремя  волнами кризиса  оказались поражены
все  три региона,  которые  большинством специалистов  по мировой  экономике
рассматривались  в  качестве "полюсов  роста",  расположенных  за  пределами
постиндустриального  мира и  способных серьезно  трансформировать  структуру
мирового  хозяйства  в   XXI  веке.  Считалось,   что  они  могут  составить
конкуренцию США и Европейскому Союзу как в качестве  центров индустриального
производства, так и в качестве  гигантских рынков сбыта товаров и приложения
инвестиций. В результате  идеология  "догоняющего"  развития,  игравшая роль
одной из важнейших хозяйственных  доктрин 60-х -- 80-х годов, сегодня если и
не похоронена полностью, то подвергнута радикальному сомнению, и констатация
ее окончательного заката является теперь лишь делом времени.
     В-четвертых,  кризис начался в условиях, которые вряд  ли можно назвать
слишком неблагоприятными  для развивающихся стран. Несмотря  на укрепившуюся
монополию    Запада    в    области   высоких   технологий,   азиатские    и
латиноамериканские страны создали мощный производственный потенциал, который
при избытке  рабочей силы  и  сложившемся к 1997-1998 годам предельно низком
уровне цен на энергоносители и основные сырьевые товары  мог,  теоретически,
долго еще сохранять  свое  существование и  даже  развиваться.  При этом  на
протяжении  всего  предшествующего кризису периода, вплоть до середины  1997
года, международные инвесторы направляли в  эти  страны  весьма значительные
средства, поддерживавшие как крупные промышленные проекты, так и ликвидность
фондовых рынков.
     В-пятых,  сам  ход  кризиса продемонстрировал  ограниченные возможности
международных   финансовых   институтов,  традиционно   считающихся   важным
инструментом  регулирования  мировой  экономики,   эффективно  противостоять
негативным тенденциям. Прогнозы Международного валютного фонда середины 90-х
(в  частности, о  том, что 1997 год станет первым годом  синхронизированного
экономического роста  со времен первой мировой  войны) оказались  совершенно
ошибочными.  Масштабные  стабилизационные  действия, предпринятые  развитыми
странами  и  международными финансовыми  институтами, достигли гораздо более
локальных  и  скромных  результатов, чем  меры,  примененные  для разрешения
долгового кризиса развивающихся стран в начале 80-х годов.
     Перечень подобных  отличий можно существенно расширить,  однако из  уже
перечисленных с  очевидностью следует,  что,  с одной  стороны,  современный
кризис имеет принципиально новую природу и,  с другой стороны, лежащие в его
основании процессы имеют настолько  объективный  и  масштабный характер, что
традиционные меры, дававшие,  как правило, положительные результаты, сегодня
уже  не   могут  их  обеспечить.   На  наш  взгляд,  главной,   определяющей
особенностью нынешнего кризиса является то, что он представляет собой кризис
индустриального хозяйства в постиндустриальную эпоху. В современных условиях
усиливается замыкание постиндустриального мира внутри  самого себя  на  фоне
резкого  роста  зависимости  от   него  индустриальных  государств.  Кризис,
начавшийся  в 1997  году, со всей  определенностью показывает,  что развитые
страны сегодня гораздо  легче могут обойтись  без  "третьего  мира",  нежели
"третий  мир" без  них; можно,  пусть и весьма упрощенно,  говорить, что  мы
наблюдаем некий "реванш" постиндустриального мира за атаку,  предпринятую на
него  экспортерами  энергоносителей  и  сырья  в 70-е  годы; между  тем этот
"реванш"  носит  гораздо  более  комплексный  характер,  осуществляется  без
прямого   умысла   западных   стран  и  приведет,   как   мы   полагаем,   к
фундаментальному  изменению баланса сил и новой хозяйственной и политической
конфигурации мира, вступающего в XXI век.
     Кризис 1997 года начался в Азии, где к этому времени возникла ситуация,
характеризовавшаяся по меньшей мере тремя крайне опасными тенденциями.
     Прежде всего,  налицо были  признаки как  внутреннего,  так и  внешнего
перепроизводства.  Узость национальных рынков не могла бы в случае изменения
мировой конъюнктуры компенсировать возможные потери. Ввиду того, что в новых
индустриальных странах "эпоха индустриализации" началась в  условиях  крайне
низкого уровня жизни (в Малайзии  ВНП на душу населения в начале  50-х годов
составлял не более 300 долл. [422], в разрушенной войной

     [422] -  См.:  Mahalhir bin Mohammad.  The Way Forward.  L.,
1998. P. 19.

     Корее -- около 100 долл. [423], в Китае, двинувшемся по пути
преобразований в  1978  году, -- 280  долл., а во Вьетнаме показатель в  220
долл. на  человека  был  достигнут  лишь  к  середине 80-х[424]),
акцент   там  делался  на  использование  дешевой   рабочей  силы  и  импорт
технологий.  Внутреннее  потребление  ограничивалось  ради увеличения  нормы
сбережений, достигавшей по  итогам 1996 года 48 процентов  в Сингапуре, 40,5
процента  в  Китае,  38,7  процента в  Индонезии  и 35,1  процента  в  Южной
Корее[425],  в  то  время как в США  соответствующий показатель в
90-е годы не поднимался выше 17  процентов,  в  Великобритании --  19,  а во
Франции  и Германии  --  21  процента[426].  Экономический  рост,
ежегодно  достигавший в Сингапуре  8,5 процента в период между  1966  и 1990
годами,   был   обеспечен  увеличением  пропорции   инвестиций   в   валовом
национальном продукте с 11 до 40 процентов, повышением доли  занятых в общей
численности населения с 27  до 51 процента и удлинением рабочего дня почти в
полтора раза[427]; в  Южной Корее,  Китае, на Тайване  и во  всех
иных новых индустриальных странах темпы роста стали  снижаться по мере того,
как исчерпывались  возможности использования  все новых  и новых работников,
рекрутируемых из среды бывших крестьян. В то же время возможности дальнейшей
экспансии на внешних рынках оставались ограниченными в  первую очередь не по
причине  создания западными странами  непреодолимых торговых  барьеров, а  в
силу естественного насыщения спроса.
     Вторая  тенденция  заключалась  в   нарастании   потребностей  внешнего
кредитования. Несмотря на  высокие темпы развития стран Азии, стало понятно,
насколько  далеки  они  от  мирового  уровня.   Как  ни  высоки  были  нормы
накопления,   достигнутые   в  странах  ЮВА,  их  хозяйственные   успехи   в
значительной,  если не в определяющей степени обусловлены капиталовложениями
извне.  К 1992 году  прямые  иностранные инвестиции  в регион составляли 130
млрд.  долл.  и имели  на  протяжении предшествующих  десяти лет тенденцию к
росту примерно на 10 процентов в год, что даже в тот  период превышало темпы
роста производства в  этих странах[428].  Позднее  ситуация стала
еще более драматической: несмотря

     [423] - См.: Yergin D., Stanislas J. The Commanding Heights.
The Battle Between Government and the Marketplace That Is Remaking the Modem
World. N.Y., 1998. P. 169.
     [424] - См.: Murray  G. Vietnam: Dawn of a New Market. N.Y.,
1997. P. 2.
     [425] - См.: Hampden-Tumer Ch., Trompenaars F. Mastering the
Infinite Game. P. 113.
     [426] - См.: McRae H. The World in 2020. P. 76.
     [427]  -  См.:  Krugman  P.  The  Myth of Asia's Miracle  //
Foreign Affairs. 1994. No 6. P. 70.
     [428] -  См.: RohwerJ.  Asia  Rising.  How History's Biggest
Middle Class Will Change the World. L" 1996. P. 211.

     на снижение темпов экономического роста в  регионе,  приток  инвестиций
становился  все  более  активным,   и  прямые  капиталовложения  иностранных
компаний в данные страны  за  один только 1996 год составили 93 млрд. долл.,
увеличившись за пять  предшествующих лет  более чем втрое[429]. В
середине 90-х годов на каждого жителя Малайзии приходилось  более 1100 долл.
прямых иностранных инвестиций (в России накануне кризиса этот показатель был
ниже в 18  раз);  соответствующие цифры для Южной Кореи и Тайваня, не говоря
уже о Гонконге  и Сингапуре, гораздо  масштабнее.  Если валовой национальный
продукт Китая  в период с 1979 по 1995 год вырос почти  в пять раз, то одним
из  важнейших  способствующих  этому  факторов  стало повышение  иностранных
капиталовложений в 4 тысячи (!) раз -- с 51 млн. до 200 млрд. долл.;  однако
нужда в  инвестициях сегодня велика как никогда: согласно прогнозам Мирового
банка,  лишь с 1995 по 2004 год азиатским  странам необходимы  1,5 триллиона
долл.  только  для  совершенствования транспорта,  энергетических  систем  и
производственной инфраструктуры[430]. Между тем "третий мир", как
было показано выше, в середине 90-х годов  перестал быть привлекательным для
инвесторов  как  вследствие  ухудшения  конъюнктуры  на  мировом  рынке  для
производимых  здесь  товаров, так  и в  результате  быстрого  подъема  более
прогнозируемых и устойчивых фондовых рынков постиндустриальных стран.
     Третья тенденция  связана с достижением предела снижения цен на товары,
производимые в странах  Юго-Восточной Азии, которое  обеспечивалось зачастую
скрытыми и явными дотациями  со стороны государства или коммерческих банков,
принадлежавших  отдельным промышленным  группам;  это поставило под сомнение
главный элемент  стратегии "азиатских драконов"  -- экспортную ориентацию их
производства.  Тем  не  менее значение  экспорта  для  новых  индустриальных
государств  было  и  остается  исключительно  большим; достаточно вспомнить,
например, что в начале 70-х, когда в Южной Корее эксплуатировалось всего 165
тыс. легковых автомобилей,  был  введен в строй завод  мощностью в 300  тыс.
автомашин в  год[431], и таких  примеров можно  было бы  привести
сколь  угодно много.  В  отличие  от  развитых  стран, где  доля  продукции,
поставляемой на  экспорт,  составляет не более  7-8 процентов,  в Китае  она
достигает 21,2 процента, в Индонезии -- 21,9, на Филиппинах -- 24,4, в Южной
Корее -- 26,8, в Таиланде -- 30,2,  на Тайване -- 42,5, в Малайзии -- 78,8 и
фан-

     [429] - См.: The Economist. 1998. February 7. Р. 142.
     [430]  - См.: French  P.,  Crabbe M. One  Billion  Shoppers.
Accessing Asia's Consuming Passions  and Fast-Moving  Markets --  After  the
Meltdown. L., 1998. P. 158.
     [431] - См.: Yergin D., Stanislaw J. The Commanding Heights.
P. 170.

     тастического уровня в 117,3 и 132,9  процента соответственно в Гонконге
и  Сингапуре[432].  Возведенный  в  абсолют,  принцип  экспортной
ориентированности развивающихся  экономик  привел к  тому, что в  80-е  годы
экономический рост Южной Кореи  и Тайваня на 42 и 74 процента соответственно
был обусловлен закупками промышленной продукции этих стран  со стороны одних
только  США[433];  для Бразилии  американский  импорт обеспечивал
более половины,  а для Мексики  -- почти 85 процентов положительного  сальдо
торгового баланса[434].
     В  результате   в   повестку  дня  были  включены  новые   чрезвычайные
заимствования,  обесценение   внутреннего  и  внешнего  долга  и  расширение
экспорта,  способствовать  чему  могло  только снижение  курса  национальных
валют,  стабильность  которого в большинстве азиатских  стран  долгое  время
оставалась одним из важнейших достижений. Волна финансового кризиса началась
с  девальвации   тайского  бата  в  августе  1997  года.  В  течение  месяца
последовало   обесценение  национальных  валют  в  Южной  Корее,  Индонезии,
Малайзии,  Филиппинах  и других странах региона.  Резко пошли  вниз цены  на
недвижимость.   Возникла   опасность   разорения   многих   банков,  активно
кредитовавших строительный бизнес. В одном только Бангкоке с конца 1995 года
оставались невостребованными жилые и офисные помещения общей стоимостью в 20
млрд.  долл.  [435]  Однако гораздо  более опасным стало то,  что
граждане, стремившиеся снять свои вклады в банках  и  инвестиционных фондах,
накопленные вследствие  врожденной  азиатской  склонности  к сбережениям, не
могли этого сделать, так как средства были вложены в разнообразные проекты в
промышленности  и строительстве. Государственные валютные резервы  оказались
близки к нулю.  В течение считанных  месяцев от благополучия азиатских стран
не осталось и  следа. Казавшаяся вполне  здоровой  южнокорейская  экономика,
занимавшая одиннадцатое место в  мире, находится  сегодня в кризисе: внешний
государственный  долг  составляет  22  процента ВНП[436], падение
курса  национальной валюты превысило  30  процентов только за третий квартал
1997  года[437],  валютные  запасы  исчерпаны[438],  а
объем кредита, который был выделен стране

     [432] - См. Goldstein M. The Asian Financial Crisis: Causes,
Cures, and Systemic Implications. Wash., 1998. P. 27.
     [433] - См. Thurow L. Head to Head. P. 62.
     [434] - См. Reich R.B. Tales of a New America. P. 56.
     [435] - См. Gough L. Asia Meltdown. The  End of the Miracle?
Oxford, 1998. P. 111.
     [436]  -  См. Gibney  F.  Stumbling Giants  //  Time.  1997.
November 24. P. 55.
     [437] - См. Financial Times. 1997. November 21. P. 1.
     [438]  - См.  Schuman  M.,  Cho  N. Korea  Moves  to  Tackle
Economic Woes // The Wall Street Journal Europe. 1997. November 20. P. 28.

     в  конце  1997  года,  превосходит   международную  финансовую  помощь,
предоставленную  ранее Мексике, которую  мало  кто  способен отнести к числу
развитых   стран[439].   Еще   более    катастрофическими   стали
последствия в Малайзии и Индонезии: в  первом случае имеют  место фактически
полная изоляция страны от внешнего мира и  отмена конвертируемости ринггита,
во втором -- инфляция, превысившая 1000 процентов в  годовом  исчислении,  а
также резкое снижение уровня жизни привели к гражданским волнениям, свергшим
в  мае  1998  года  режим  президента  Сухарто. Фондовые  рынки  всех  стран
Юго-Восточной Азии оказались фактически уничтоженными.
     Кризис 1997 года, начавшийся на периферии постиндустриального  мира, по
сей  день   не  оказал  существенного   влияния   на  глобальную  финансовую
стабильность.  Несмотря на  то,  что летом 1997 года, после первых признаков
дезорганизации на мировых рынках,  в США и Европе  появился  ряд публикаций,
авторы  которых указывали  на  реальную  возможность  финансового кризиса  в
развитых   странах[440],   они  не   были  приняты  во   внимание
инвесторами,  так  как  подобные  предсказания  появлялись  и  появляются  с
завидной  регулярностью,  в  то  время  как  котировки  на  протяжении  семи
последних  лет продолжают свой повышательный тренд. 16 июля 1997 года индекс
Доу-Джонса впервые закрылся на уровне, превысившем  8000 пунктов, и достиг 6
августа  своего рекордного для  1997  года  значения  в  8259,31  пункта.  В
октябре,  когда  азиатский  кризис   стал  неоспоримой  реальностью,  индекс
претерпел  некоторую коррекцию,  закрываясь  на уровне  около  тех  же  8000
пунктов.  Крах котировок в  Гонконге стал первым примером  того, что  паника
среди азиатских инвесторов перекинулась  на  Уолл-Стрит и европейские биржи.
Однако значимость  потрясений  октября 1997 года, которые  многие  аналитики
поспешили   сравнить  с  событиями,   имевшими  место   за  десять   лет  до
этого[441],  отнюдь  не  оказалась столь  велика.  Снизившись  за
неделю, с 21 по 27 октября, с 8060 до 7161 пункта,  то  есть несколько более
чем  на 11  процентов,  основной  американский  фондовый индекс  вернулся  к
прежним позициям  исключительно быстро:  менее  чем через полтора месяца,  5
декабря, он закрылся на уровне в 8149 пунктов и завершил год на отметке 7908
пунктов,  что  было  почти на  23 процента выше уровня закрытия 1996 года. В
Европе также не было зафиксировано никаких катастрофических последствий ази-

     [439] - См.: Kristof N.D. Crisis Shakes Faith In  the 'Asian
Miracle' // International Herald Tribune. 1997. November 22-23. P. 1.
     [440]  -  См.,  напр.:  Kadlec  D.  Wall  Street's  Doomsday
Scenario // Time. 1997. August 11. P. 28-29.
     [441] - См.: Gleick E. How Low Will They Go? //  Time. 1997.
November 3. P. 29.

     атской нестабильности. В ходе октябрьского кризиса  1997 года индексы в
Лондоне снизились на 7,6 процента,  в Париже -- на 11,2, во Франкфурте -- на
14,5     процента,      причем     обратные     подвижки     были     весьма
быстрыми[442].  Между началом  января  и  концом июня  1998  года
основные  фондовые  индексы  поднялись  до  небывалых значений: американский
Доу-Джонс --  с 7908,25  до  9367,84,  немецкий  DAX -- с 4249,7 до 6217,83,
итальянский MIBTEL  -- с 16806 до 26741,  французский САС-40 -- с  2998,9 до
4404,9.  Максимальный  рост  в   данном   случае  составил  59,12  процента,
минимальный -- 18,46 процента за полгода.
     К  началу 1998 года стало возможным подвести некоторые итоги азиатского
кризиса для западных финансовых рынков и экономики постиндустриального  мира
в целом. Во-первых, существенно  снизились цены на сырьевые  и  промышленные
товары, что  было  обусловлено  девальвацией  азиатских валют  и увеличением
экспорта  из охваченных кризисом стран; производители сырья не могли  больше
ориентироваться на прогнозы об увеличении его потребления в Азии и вынуждены
были снижать цены. Уже на этом этапе стало очевидным, что следующей  жертвой
катастрофы  должна  стать  Россия,  экономика которой  была  в  максимальной
степени  ориентирована   на  экспорт  энергоносителей  и  сырья.  Во-вторых,
оказалось, что  роль сокращения  экспорта товаров и услуг из развитых стран,
связанного  со   снижением  платежеспособного  спроса  в  Азии,  существенно
преувеличена,  и  этот процесс  фактически  не  коснулся высокотехнологичных
производств,  в  отличие  от  отраслей,  производивших индивидуализированные
товары, предметы роскоши, а также  туризма и авиаперевозок. В-третьих, и это
следует  отметить  особо,  выявилась  большая  непредсказуемость  финансовых
рынков внутри  самих  развитых  стран. Так, если  взять  в качестве  примера
вполне успешный  для  американского индекса Доу-Джонса 1995  год, в  течение
которого он вырос на 31,8 процента, то можно увидеть, что средние ежедневные
колебания цен закрытия рынка (безотносительно к тому, заканчивались ли торги
повышением или понижением) составили в течение  года 20,8 пункта при среднем
значении индекса  в 4215  пунктов. Напротив, в  1997 году средние ежедневные
колебания цен закрытия  рынка  составили 79,0 пункта  при  среднем  значении
индекса  в  7639 пунктов. Таким образом, если в 1995 году среднее ежедневное
колебание  не превышало  0,45 процента, то  в 1997  году оно  достигло  1,02
процента[443].

     [442]  -  Wall  Street Claws Its Way  Back //  International
Herald Tribune. 1997. October 29. P.I.
     [443]  -  Сведения  получены  из  статистических баз системы
"Reuters".  Автор   благодарит  за  проведенные  расчеты  старшего  трейдера
Московско-Парижского банка (г. Москва) г-на Д.Егошина.

     Данная тенденция в