стаются неясными как принципы организации новой  системы управления,  так и
методы воздействия на социальные классы и группы, движимые новыми мотивами.
     В  силу  этого  мы  предполагаем, что единственно  возможным  вариантом
разрешения   данного   противоречия   является   обеспечение   сегодня   его
максимального   обострения   посредством   снятия   преград   для   развития
технологического  прогресса и  допущения естественной  поляризации общества,
разделяющей  его  на  класс  интеллектуалов  и  остальную  часть  населения.
Сохраняя абсолютный  минимум  государственной  поддержки, нацеленной  на  те
группы людей,  которые по объективным причинам не способны принимать участие
в общественном  производстве, следует  сделать акцент на максимально широком
доступе  к  нормальному образованию  и предпринять все меры  для утверждения
образованности и таланта в качестве  основных источников успеха  современной
личности. Этот процесс, как можно предположить, окажется вполне  объективным
и будет развертываться по мере осмысления людьми новых принципов  социальной
организации.  Достижение   представителями  класса   интеллектуалов  нового,
качественно  более  высокого  уровня  влияния должно  окончательно  изменить
принципы  их   мотивации,  что  было  бы  фактически  невозможно,  если   бы
экономическая власть  принадлежала традиционной  буржуазии.  В случае,  если
социум в  целом осознает к этому времени изменившуюся общественную ситуацию,
его высшие  слои перестанут  воспринимать  исходящие  снизу  требования  как
противоречащие своим целям (во-первых, так как сами эти цели не будут сугубо
экономическими  и,  во-вторых, потому что запросы  остальных членов общества
также не будут содержать одни лишь требования материальных компенсаций).  Мы
полагаем, что выход из  складывающейся в настоящее время ситуации может быть
только эволюционным; государству следовало бы сегодня обеспечить все условия
для   ускорения  "революции   интеллектуалов"   и   в  случае  возникновения
конфликтных  ситуаций,  порождаемых  социальными  движениями  "низов",  быть
готовым  не  столько  к  уступкам, сколько к  жесткому следованию  избранным
курсом, ибо только он, по-видимому, может привести  к действительно быстрому
росту общественного богатства, которое в конечном счете в наибольшей степени
способствует становлению основ постэкономического общества.
     * * * * *
     Нарастание имущественного неравенства  в  постиндустриальных  обществах
представляется  нам  процессом, объективно  вызываемым к  жизни  современной
информационной революцией. Все прежние методы государственного вмешательства
в  хозяйственные  процессы, направленные  на  перераспределение материальных
благ между  отдельными  социальными  группами, и  сегодня  не  теряют  своей
одномоментной  эффективности,  однако   оказываются  неспособными  устранить
главные причины новой классовой  поляризации. Для радикального умиротворения
формирующегося   низшего   класса   необходимы   гораздо   большие   усилия,
направленные прежде всего на изменение общепринятых ценностных ориентиров. В
постэкономическом  обществе   человеку  будут   близки  нематериалистические
мотивы,  а совершенствование  собственной личности он  будет считать главной
целью всей своей жизни. Как мы пытались  показать выше,  реализация подобной
программы   представляется  наиболее   сложным  (и  наиболее  дорогостоящим)
примером  социальной трансформации, которую переживало западное общество  со
времен становления основ буржуазного строя.
     Мы отметили, что  два аспекта социального неравенства, возрастающего по
мере формирования постэкономического  общества, -- имущественная и статусная
дифференциации  внутри постиндустриального мира и раскол цивилизации в целом
на процветающие страны и  государства, потерпевшие поражение в своей попытке
примкнуть  к  ним,  --  исключительно  тесно  взаимосвязаны.  Исторически  и
логически первичным  является  нарастание  неравенства в  пределах  развитых
стран.  Само  его  существование,  равно  как и экономическая конкуренция  в
рамках   индустриальной   цивилизации,  в  конечном   счете  обеспечили  тот
выдающийся  хозяйственный  прорыв,  который  был  осуществлен  в   Европе  и
Соединенных Штатах в XIX и первой половине XX века. По мере своей реализации
стремление  вырваться  вперед  вызывало   формирование  новых  потребностей,
неведомых    массовому   обществу    и   положивших    начало    становлению
постэкономической  системы ценностей. Этот процесс привел в конечном счете к
тому,  что  западные страны сосредоточили  в своих руках все основные рычаги
обеспечения собственного благосостояния, их экономика  становилась все более
самодостаточной, а зависимость от "третьего мира" -- все более слабой,  если
не сказать -- исчезающей. В определенном смысле можно  утверждать, что отрыв
постиндустриальных стран от остальной части человечества  был оплачен резким
нарастанием глубинных социальных  противоречий  в  самих  постиндустриальных
странах.
     Напротив, с точки зрения поверхностного наблюдателя, наиболее очевидным
и наглядным подтверждением нарастания социального расслоения является именно
беспрецедентный  отрыв постиндустриальных  стран от остального мира  и резко
возросшая его  несамостоятельность.  На протяжении  последней  трети XX века
концентрация  новых технологических  разработок  в пределах  развитых  стран
достигла  максимально  возможного  уровня;  тем самым постиндустриальный мир
обеспечил себе  доминирование в  том  уникальном  секторе  производства, где
фактически невозможна  конкурентная борьба с использованием основного козыря
новых  индустриальных  государств -- относительно дешевой  рабочей силы.  На
рубеже нового тысячелетия  Соединенные  Штаты  и  Европейский  Союз являются
поставщиками во все остальные регионы мира технологий, которые не могут быть
произведены где-либо еще, и  это обеспечивает им  гораздо  большее влияние и
могущество, чем контроль за любым  другим  видом производственных  ресурсов.
Современный развитый мир способен не только производить новые технологии, но
и использовать их для обеспечения всех своих основных потребностей, и в этом
состоит  его  коренное  отличие от стран,  экономика  которых базируется  на
добыче и экспорте сырья или производстве массовой продукции, предназначенной
для  внешнего рынка.  Таким образом, в планетарном масштабе  воспроизводятся
внутренние противоречия  постиндустриального  общества,  и  в  углубляющемся
разрыве   между  постэкономическим  миром  и  остальными  регионами  планеты
преломляется  раскол между классом интеллектуалов и  иными слоями  общества.
Этот  разрыв имеет те  же  причины,  что  и  нарастание  неравенства  внутри
развитых  стран: доминирование  информации  и  знаний  в качестве  основного
производственного   ресурса,  обесценение  природных  ресурсов  и  продуктов
массового    индустриального   производства,   несамодостаточный    характер
индустриального сектора,  требующего  сегодня постоянных и  все возрастающих
информационных   и   технологических    вливаний,   предельная   активизация
конкуренции между индустриальными государствами, имеющей  ту же природу, что
и  конкуренция   малообразованных  и   неквалифицированных  работников,   не
способных стать субъектами  наукоемкого производства. По  сути  дела,  новое
всемирное противостояние имеет те же корни, что  и классовое  противостояние
внутри  постэкономического  общества,  однако  его острота  и  драматизм  не
скрываются  регулирующей активностью центральных правительств и в силу этого
представляются особенно зримыми.
     События последних  лет показали, что процессы дифференциации  отдельных
народов  по  уровню  экономического  прогресса   стали   источником  крайней
опасности    для    современного   мирового    порядка.   Сегодня   развитые
постиндустриальные  страны  находятся  перед   необходимостью  выбора  между
активным  вмешательством в  дела остального  мира,  способным  предотвратить
необратимые изменения в состоянии окружающей среды, поддержать находящиеся в
глубоком  кризисе индустриальные  экономики и  обеспечить продвижение целого
ряда государств в направлении  формирования режимов, более демократических и
более восприимчивых к  западным ценностям, с одной стороны, и  концентрацией
внимания  на собственных внутренних проблемах, с другой. Вопрос о том, какой
из путей  будет  избран  и  сколь  долго  удастся поддерживать  существующее
сегодня состояние неустойчивого балансирования между обеими этими целями, не
имеет пока сколько-нибудь четкого ответа.
     Совершенно  очевидно, что как  бы ни был самодостаточен западный мир  в
хозяйственном  отношении, он остается весьма  уязвимым перед лицом остальной
части человечества. В последние годы  это все  более  глубоко осознается  на
Западе:  в  Европе растет  влияние националистических сил и  неприязнь как к
иммигрантам из "третьего мира", так и к идее помощи таковому; в  Соединенных
Штатах   реанимируется  Стратегическая   оборонная   инициатива   Р.Рейгана,
способная  оградить  США от агрессии  со  стороны непредсказуемых режимов из
числа   развивающихся  или   бывших  коммунистических  стран,  располагающих
современными  системами вооружений.  Мы не  можем сегодня быть  уверены, как
далеко  зайдут  меры  подобного  рода,  однако  понятно,  что  их ускоренное
осуществление  в  начале нового столетия станет одним из факторов, способных
радикально изменить облик современного мира.
     В  то  же  время, наращивание помощи "первого" мира "третьему" также не
позволит  радикальным образом изменить ситуацию, поскольку,  во-первых,  это
приводит  к перенапряжению  хозяйственной системы самого "первого"  мира  и,
во-вторых,  не приносит существенных результатов для "третьего" и  тем более
"четвертого",  а лишь сокращает возможности их самостоятельного развития.  В
результате такой помощи возникает устойчивая зависимость развивающихся стран
от  технологий  и  инвестиций,  получаемых  из постиндустриального  мира,  а
существующий миропорядок оказывается заложником того, как долго  эти дотации
смогут поступать в отсталые регионы во все возрастающем масштабе.
     Таким  образом,  мы приходим к  выводу  о  необходимости  переосмыслить
современную    концепцию    хозяйственной   и   политической   глобализации.
Представляется    достаточно    очевидным,   что   экономическая   поддержка
развивающихся  стран не  принесла ожидавшихся  результатов. Попытки военного
насаждения  порядков, принятых  в развитых странах,  также  бесперспективны:
достаточно вспомнить,  что  все  крупные  войны  второй  половины  XX  века,
развязанные  великими державами  против  стран,  гораздо  менее  развитых  в
экономическом и социальном аспектах, --  войны США  против Кореи и Вьетнама,
войны Франции в Алжире и Индокитае, агрессия  СССР против Афганистана и даже
война  западной  коалиции против Ирака -- либо были проиграны  ими, либо  не
привели  к радикальному  изменению ситуации. Политические  меры давления  на
большинство  суверенных  государств  весьма и  весьма ограничены.  Между тем
задачи, которые  не могут быть решены в рамках одного государства или группы
стран,  --  в первую  очередь  экологического  и  гуманитарного  порядка  --
продолжают  оставаться среди наиболее существенных. Поэтому  проблема нового
мирового устройства, которое характеризовалось бы, во-первых, доминированием
постиндустриальных стран в рамках модели "однополюсного мира",  исключающего
глобальное противостояние, во-вторых, резким  ограничением  помощи "первого"
мира "третьему" и заменой  ее  инвестициями,  четко  определенными по  своей
направленности  и   осуществляющимися  под  жестким  политическим  контролем
развитых стран, и,  в-третьих, своей гуманитарной направленностью и  отказом
постиндустриального  мира  от  применения  силы в отношении  государств,  не
предпринявших  каких-либо  враждебных развитым  странам  действий,  является
сегодня крайне актуальной. Поэтому заключительная глава этой книги посвящена
именно проблеме глобализации современного  мира;  в  ней  будет  предпринята
попытка  рассмотреть  некоторые  широко  распространенные тезисы  по данному
вопросу и изложить элементы собственной позиции несколько более определенно,
чем это было сделано до сих пор.


     Глава четырнадцатая.
     Природа современной "глобализации" и ее возможные следствия

     Одним из  основных  постулатов  теории  становления  постэкономического
общества  является   положение  о  последовательной  смене  доэкономической,
экономической и постэкономической эпох  в истории земной цивилизации. Каждой
из них  присуща,  как  мы  показали, своя  форма  организации  человеческого
сообщества, в главных своих чертах универсальная для любого  народа, идущего
по  пути социального  прогресса.  С этой точки зрения,  в нынешних  условиях
обращают на себя внимание два обстоятельства.
     Наблюдая   развитие   цивилизации   от   доэкономического  строя  через
экономический к постэкономическому, исследователь обнаруживает, что  в своем
историческом  движении каждое  из  обществ  проходит стадии, соответствующие
зрелым  формам трех этих социальных состояний. Однако это отнюдь не означает
идентичности путей  перехода от предыдущего социального типа к последующему;
они могут быть самыми  разными. Так, переход от до-экономического общества к
экономическому, продолжавшийся в течение долгих столетий, происходил в самых
разнообразных  формах.  В  XX  веке  экономический  строй  стал  общемировой
реальностью,  однако  этот  факт   свидетельствует,  на  наш  взгляд,  не  о
наступлении какого-то устойчивого состояния, а о начале новой трансформации,
пути которой в очередной раз не  будут едиными или универсальными.  Достигая
своего целостного  состояния,  прежний  порядок  подготавливает  основы  для
собственного  перерождения  и  упадка;  представление  о  возникшем  наконец
стабильном  и универсальном  общественном порядке  в масштабе  исторического
времени оказывается иллюзорным.
     В   то  же  время   становление   экономического  общества   объективно
представляет   собой   процесс  формирования   действительно  универсального
социального   организма,   базирующегося   на   основополагающих   принципах
максимального  удовлетворения  материальных  интересов  людей,  достигаемого
прежде всего  их личными  усилиями и  действиями.  Постэкономический порядок
возникает  на  иной  основе;  на первый план  выдвигаются  иные  потребности
человека, главным образом проистекающие из его стремления к самореализации и
самосовершенствованию.  Очевидно,   что  центральные  принципы,  на  которых
строится  новая  социальная  форма,  не  могут  быть  столь  же  определенно
сформулированы, как в случае  экономического общества, и это свидетельствует
о неизбежном нарастании многовариантности общественного прогресса. Различные
модификации  постэкономического общества  будут  схожи  не  в меньшей  мере,
нежели отдельные  модели  общества экономического,  однако  пути  движения к
новому социальному устройству отнюдь не будут идентичными.
     Все это означает, что переход от одной глобальной системы общественного
устройства   к   другой   должен   сопровождаться   существенной  социальной
напряженностью.  Сам  факт  ее  нарастания  в  современных условиях  уже  не
вызывает   сомнения   у   исследователей,   каких    бы   идеологических   и
методологических  позиций  они  ни придерживались. В наиболее общем виде,  с
использованием своей оригинальной терминологии,  эту  мысль сформулировал И.
Валлерстайн, отметивший  в своей  последней  работе, что "мы  живем в  эпоху
перехода от  существующей  глобальной  системы  общественного устройства  --
капиталистической мировой  экономики  --  к  другой  или  другим  глобальным
системам.  Мы не знаем, к  добру это или нет, и не будем  знать, пока  новая
эпоха не наступит, а произойти это  может лет через пятьдесят. Нет сомнения,
однако, что переходный период будет исключительно трудным для тех, кто живет
в это время. Это будет период обострения конфликтов и усиления  беспорядков,
сопровождающихся,  по  мнению  многих,  крушением   нравственных  ценностей"
[1]. Соглашаясь с ним в целом, следует отметить, что хотя переход
от  экономического к  постэкономическому  типу  общества  и  вызывает весьма
разнообразные  формы  социального  противостояния  как  в  рамках  отдельных
развитых  наций,   так  и  в  мировом  масштабе,  все   они  порождены  либо
непосредственным (как в  первом случае), либо опосредованным (как во втором)
возвышением  интеллектуального  класса, иными словами  -  той группы  людей,
которая  в  своем  субъективном  развитии  вышла  за  пределы  экономической
мотивации и исповедует нематериалистическую систему ценностей.

     [1] -  Wallerstein I. Utopistics, Or  Historical  Choices of
the Twenty-First Century. N.Y., 1998. P. 35.

     Именно  с возникновением  этого класса  как  значимой  социальной  силы
началась масштабная экспансия  постиндустриального мира в  направлении менее
развитых  регионов  планеты,  экспансия  не  столько  политическая,  сколько
технологическая, экономическая,  социальная и культурная.  Создав уникальные
технологии   производства    материальных   благ,   услуг    и   информации,
постиндустриальный   мир  важнейшей   своей  потребностью   стал  признавать
сохранение некоего  status quo, которому  угрожает нарастающая  социальная и
политическая  дезорганизация.  Высший   класс   постиндустриальных   обществ
озабочен  сохранением  социальной  стабильности,  которая  позволяла  бы ему
наращивать   собственные   достижения;  в  той   же   мере  развитые  страны
заинтересованы  в  стабильности  мирового  порядка,  создающей  условия  для
упрочения  и расширения  хозяйственной  системы, основанной на использовании
информации  и  знаний. Фиксируя  это положение вещей, современная социология
породила две концепции, проливающие свет на внешне  достаточно различные, но
по сути своей вполне взаимодополняющие явления.
     С одной  стороны, с конца 70-х годов начался активный  поиск  критериев
некоей   достаточности   прогресса,  позволяющей   поддерживать   стабильное
хозяйственное  развитие  на  основе  оптимизации  использования  ресурсов  и
сокращения негативного воздействия человека на  окружающую среду. В середине
80-х этот поиск привел к появлению комплексной концепции, вышедшей далеко за
рамки ее экологической первоосновы; к этому времени сам термин "устойчивое",
или  "достаточное" (sustainable), развитие  получил широкое распространение,
появившись  даже в заглавиях ряда  научных работ[2]. В  1987 году
это  понятие заняло  центральное  место  в  докладе  "Наше  общее  будущее",
подготовленном Всемирной комиссией ООН по окружающей среде и развитию, более
известной как Комиссия Брундтланд[3]. Будучи определено в докладе
в предельно широком смысле, как "развитие, отвечающее потребностям нынешнего
дня  и  не  лишающее  будущие   поколения  возможности   удовлетворять  свои
собственные   нужды"  [4],  оно  получило   впоследствии   вполне
конкретное содержание, отражаемое противопоставлением развития (development)
и   роста  (growth)  [5].  В  результате  концепция  достаточного
развития приобрела к сегод-

     [2]   -  См.:  Daly  H.  Beyond  Growth.  The  Economics  of
Sustainable Development. Boston, 1996. P.121.
     [3]  - См.:  Porter  G.,  Brown  J. W. Global  Environmental
Politics, 2nd ed. Boulder (Co.), 1996. P.25-26.
     [4] - Цит. по: Daly Н.Е. Steady-State Economics, 2nd ed. L.,
1992. P. 251.
     [5] - См.: Daly H. Beyond Growth. P. 157.

     няшнему   дню   черты   теории,   обосновывающей  преимущества   скорее
качественного  развития  экономических   и  социальных  систем,   нежели  их
количественной  экспансии[6].  В  контексте  нашего  исследования
концепция  достаточного  (устойчивого)  развития инт