ми  в
порт, где их поглотят быстро растущие колонии.
   Я сел на лестничную площадку, свесив вниз ноги.
   Многочисленные правила нашего поведения на борту - строгое разделение
пассажиров и экипажа, суровая иерархия в чинах от  матроса  до  офицера,
особое положение командира - были придуманы для  того,  чтобы  упростить
нашу жизнь, свести до  минимума  принимаемые  решения,  чтобы,  движимые
разными стремлениями и желаниями, мы, человеческие существа, привели это
великолепное, сложное и чрезвычайно дорогое судно в безопасную гавань.
   Без наших уставов и корабельных традиций мы буквально  утонули  бы  в
море без конца возникавших перед нами  проблем.  Проблем  иерархии:  кто
способнее,   сильнее,   мудрее.   Проблем   этики    поведения:    какие
взаимоотношения обеспечивают наиболее успешное функционирование корабля.
Проблем внутреннего управления: каким стремлениям и желаниям давать ход,
а каким - нет.
   "Гибернией", этой огромной массой железа и электроники,  мчащейся  на
невообразимой скорости сквозь бесконечную пустоту, не смог бы  управлять
тот, кто не в ладу с другими и с самим собой.
   Поэтому рассуждения Ибн Сауда о репрессиях, сменявшихся  терпимостью,
вряд ли были уместны на корабле. Чтобы выжить,  чтобы  не  погрязнуть  в
бесконечной  драке  за  место  в  корабельной  иерархии,  на  "Гибернии"
следовало жестко поддерживать общественный  строй.  На  нашей  маленькой
планете  просто  не  оставалось  места  для  аутсайдеров,   неудачников,
одиночек. Необходимо было подстраиваться. А это надо  уметь.  Даже  один
выступающий против системы мог погубить корабль.
   Не исключено, что нечто подобное случилось и  на  "Селестине",  когда
она оказалась за пределами человеческой цивилизации. К сожалению, мы  об
этом никогда не узнаем.
   Без иерархии "командир - офицеры - матросы"  невозможно  поддерживать
структуру, в которой мы  функционируем,  и  защищать  нашу  общественную
систему здесь, куда  не  доходят  лучи  нашего  Солнца,  приходится  без
посторонней помощи. Я понял наконец, что должен делать, и стал  медленно
спускаться по лестнице к диску.
 
15 
 
   - Главному  инженеру  Макэндрюсу  подняться  на  мостик.  -  Я  ходил
взад-вперед, не в силах от волнения усидеть на месте. Где бы ни был шеф,
он услышит мою команду. Я снова взял микрофон и  вызвал  доктора  Убуру.
Вакс и пилот, которые были в это время  на  вахте,  молча  наблюдали  за
мной.
   - Вакс, соберите гардемаринов, и, пожалуйста, без лишнего шума. Никто
не должен знать, что все офицеры на мостике.
   - Есть,  сэр.  -  Он  отправился  выполнять  приказ.  Нетерпение  мое
возрастало. Как только все собрались, я захлопнул люк и скомандовал:
   - Смирно!
   Они выстроились в линию и стояли, глядя прямо перед собой  и  вытянув
руки по швам. Доктор Убуру, как  и  остальные,  подчинилась  корабельной
дисциплине. Я посмотрел в лицо каждому и  вынул  головид  с  корабельным
журналом.
   - Событие, ради которого мы собрались,  не  подлежит  обсуждению.  Ни
здесь. ни между  собой.  Я  пригласил  вас  в  качестве  свидетелей  при
занесении приказа в журнал.  -  Я  говорил  и  одновременно  печатал  на
головиде. -  Смертный  приговор  помощнику  машиниста  Герни  заменяется
пятимесячным заключением. Он не отдавал себе отчета в том,  что  наносит
оскорбление действием офицеру.
   Ни у кого ни единый мускул не дрогнул на лице.
   - Смертный приговор  матросу  Тауку  подтверждается.  Он  сознательно
принимал участие в нанесении оскорбления действием офицеру. Его  попытка
скрыть преступные действия к делу  отношения  не  имеет.  Смерть  -  это
наказание за физическое насилие. - Я кончил писать.
   - Смертный приговор матросу  Рогову  подтверждается.  Он  сознательно
принимал участие в  нанесении  оскорбления  действием  офицеру  корабля.
Состояние аффекта не снимает  с  него  вины.  За  оскорбление  действием
офицера он заслуживает смерти.
   Я отложил головид  и  скомандовал  "вольно".  Все  не  без  изящества
заложили руки за спину.
   - А теперь обсудим процедуру казни.
   - Мистер Пирсон, мистер Лу, приведите заключенного  Таука.  Повторите
приказ.
   - Есть привести заключенного Таука, сэр.
   - Есть, сэр. Приказ понял. - Они тревожно переглянулись,  прежде  чем
подняться по трапу на третий уровень.
   Внешне  сохраняя  спокойствие,  я  восстановил   в   памяти   картину
приготовлений к казни. Пилот и мистер Вышинский сходили на гауптвахту  и
надели на приговоренных наручники, скрутив им за  спиной  руки,  на  рот
наклеили пластырь. Вскоре я отдал приказ к выходу из синтеза. Сейчас  мы
дрейфовали в глубоком космосе  на  расстоянии  многих  световых  лет  от
планетных систем.
   По моему приказу мостик опечатали. Пассажиров попросили оставаться  в
каютах. Люки кают заперли. За этим лично проследили Алекс и Сэнди.
   Всем членам экипажа было приказано  находиться  в  кубриках  и  ждать
проверки, которую осуществил я, одетый в белую  форму  и  сопровождаемый
старшиной и гардемарином. В  то  время  как  матросы  стояли  по  стойке
"смирно", я тщательно обследовал шкафы  для  одежды,  койки,  придирчиво
осмотрел матросов, не скупясь на штрафные баллы за малейшие нарушения.
   Затем матросов в полном молчании строем отправили  на  нижнюю  палубу
машинного отделения. И построили в  три  ряда  вокруг  шахты  двигателей
синтеза.
   Через отверстие шахты перекинули доску,  принесли  цепь.  Один  конец
цепи прикрепили к доске, второй - к моторизованной тележке. Над  доской,
на высоте трех метров, в  наклонном  положении  была  жердь,  с  которой
свисала веревка. Петля на веревке почти касалась доски.
   Доктор, пилот, главный инженер и три гардемарина, все в белой  форме,
стояли лицом к матросам. Мы ждали двух матросов и арестанта.
   Кто-то пошевелился в строю.
   - Мистер Тамаров, составьте рапорт на этого матроса! - Может, у  него
затекли мышцы, но это не важно. - Запишите имя! Мы с ним  встретимся  на
капитанской мачте!
   - Есть, сэр.  -  Алекс  записал  имя  матроса.  Тот  мрачно  сверкнул
глазами.
   - Мистер  Тамаров,  приказываю  по  окончании  процедуры  сопроводить
провинившегося на гауптвахту! До капитанской мачты держать  на  хлебе  и
воде!
   -  Есть,  сэр!  -  Алекс  подошел  к  проштрафившемуся.  Тот   стоял,
вытянувшись в струнку.
   Со  стороны  трапа  послышался  шум.  Пирсон  и  Лу  под  руки  ввели
несчастного Таука. Он  едва  переставлял  ноги,  переводя  полный  ужаса
взгляд с собравшихся на шахту с ее ужасным снаряжением. Затем  посмотрел
на меня, силясь закричать через кляп.
   Пирсон, Лу и осужденный опустились на нижнюю палубу.
   - Мистер Хольцер,  мистер  Вышинский!  Свяжите  заключенному  ноги  и
поставьте его к виселице.
   - Есть, сэр! - Гардемарин  и  главный  старшина  корабельной  полиции
вышли вперед и  взяли  осужденного  у  доставивших  его  матросов.  Таук
отчаянно пинался. Вышинский поймал его ногу  и  надел  на  нее  кандалы.
Потом пристегнул к кандалам вторую ногу.
   - Мистер Пирсон, мистер Лу, станьте в строй!
   Вакс  с  Вышинским  потащили  осужденного  к  доске.   Таук   пытался
сопротивляться, но ему мешали наручники.  Я  кивнул,  Вакс  встал  среди
матросов. Глаза Таука, казалось, сейчас вылезут из  орбит.  Когда  петлю
затянули, из-под кляпа раздались приглушенные звуки.
   Действовать следовало быстро. Хорошо, что я  принял  пилюли,  которые
мне дала доктор Убуру. По крайней мере мне не грозил обморок, меня  даже
не тошнило.
   -  Мистер  Таук,  вручаю  вашу  душу  Господу  Богу.  -   Я   щелкнул
переключателем,  тележка   медленно   отъехала   от   шахты,   натягивая
прикрепленную к доске цепь.
   Доска со скрипом поползла по палубе, и, когда ее  конец  достиг  края
шахты, она провалилась вниз. Таук повис  на  веревке.  Жердь  согнулась,
потом распрямилась и снова напряглась. Сзади раздался стон.
   Я резко повернулся:
   - Молчать!
   Кто-то побледнел, кто-то едва не упал в обморок, но ряды нарушены  не
были.
   - Мистер Браунинг, мистер  Эдварде,  приведите  заключенного  Рогова.
Повторите приказ! - Главный интендант и помощник  стрелка  удалились.  Я
знал,  что  мистер  Браунинг  подчинится.  Он  слишком   дорожил   своим
положением, чтобы помочь негодяю бежать, даже если бы это было возможно.
За мистера Эдвардса мог поручиться Вышинский,  и  этого  для  меня  было
достаточно.  -  Мистер  Вышинский,  мистер  Хольцер,  уберите   тело   и
установите доску.
   Они дернули за веревку, вытаскивая то, что осталось от  Таука.  Я  не
сводил глаз с матросов, следя за дисциплиной  и  в  то  же  время  боясь
грохнуться в обморок, - действие пилюль стало слабее.
   Тело появилось из шахты, несколько матросов невольно подались вперед.
   Я усилил наблюдение.
   Одежда Таука была испачкана в тех местах, где порвались мышцы.  Глядя
на его багровое лицо и вылезшие из орбит глаза, я чувствовал, что сердце
сейчас разорвется от боли.
   Позади послышался ропот,
   - Кто выйдет из строя, будет повешен!
   Еще мгновение, и матросы могли взбунтоваться.  Стоило  только  начать
одному. Я пожалел о том, что не взял оружие.
   Заложив  руки  за  спину,  я  прошелся  перед  строем.  Матросы  были
подавлены.
   - Смотреть прямо  перед  собой!  Плечи  выпрямить!  А  вы,  я  к  вам
обращаюсь, явитесь с рапортом! Не умеете стоять в строю!  -  О  Господи,
когда же наконец придут Браунинг и Эдварде?
   Я еще раз прошелся перед  строем.  Сэнди  Уилски  побледнел  и  часто
дышал.
   - Гардемарин, убрать живот! Грудь вперед! Покажите пример другим, или
я лично положу вас на бочку! - Не очень хорошо по отношению к Сэнди,  но
необходимо.
   Мальчишка втянул живот, лицо его уже не было таким бледным.
   Наконец Браунинг и Эдварде привели осужденного. Рогов дрыгал  ногами,
пытаясь подставить матросам подножку и ухватиться  за  трап.  Его  крики
слышны были даже сквозь  кляп.  Опустившись  до  половины  лестницы,  он
встретился со мной взглядом, впившись в меня глазами,  полными  ужаса  и
мольбы.
   - Мистер  Хольцер,  мистер  Вышинский,  свяжите  осужденному  ноги  и
поставьте его к виселице, - Кто-то вздохнул меня  за  спиной.  Я  быстро
обернулся, ожидая, что сейчас меня повалят на палубу. Один  из  матросов
нарушил стойку "смирно". Он стоял под испуганными  взглядами  товарищей,
тяжело дыша.
   У меня не было выбора.
   - Вы! Два  шага  вперед!  -  Я  не  узнал  собственного  голоса,  так
пронзительно  он  прозвучал.  Я  даже   испугался.   Внимание   матросов
переключилось с осужденного на меня.
   Ошеломленный матрос сделал два неверных шага вперед и получил от меня
пощечину, прозвучавшую в тишине как выстрел. Матрос  едва  удержался  на
ногах.
   - Встать в строй! - скомандовал я, почти касаясь его лица. Моя ярость
возымела действие. Матрос встал по стойке "смирно". Щека его покраснела.
У меня горела рука.
   Скованный по рукам  и  ногам  Рогов,  покачиваясь,  стоял  на  доске,
взглядом моля о пощаде, и что-то  мычал  сквозь  кляп.  Я  на  мгновение
заколебался, готовый его простить, но чувство долга возобладало.
   - Мистер Рогов, вручаю вашу душу Господу Богу, - Я включил механизм.
   В следующее мгновение с Роговым было покончено.
   Я держал матросов до тех  пор,  пока  оба  тела  не  были  убраны  из
помещения. И не переставая повторял про себя устав, с  трудом  сдерживая
приступ тошноты. Не хватало только, чтобы меня вырвало на глазах у  всей
команды.
   - Экипаж первого кубрика, два  шага  вперед!  Направо!  Марш!  Мистер
Вышинский, проводите их до кубрика.
   Матросы, группа за группой, расходились по кубрикам. Наконец остались
одни офицеры. Говорить никому  не  хотелось,  и  мы  молча  обменивались
взглядами. До чего же мне было худо!
   Приказав Ваксу и Алексу открыть пассажирские каюты, я  направился  на
капитанский  мостик.  На  лестнице,  между  первым  и  вторым  уровнями,
схватился за  перила,  чтобы  скрыть  дрожь  в  ногах.  Главный  инженер
Макэндрюс взял меня под руку и отвел наверх. Я сделал вид, будто  ничего
не заметил. То, что он сделал, считалось серьезным проступком.
   В тот день после полудня я провел "боевую тревогу", потом  учения  по
действиям в случае декомпрессии - пусть экипаж поймет, что  я  не  боюсь
отдавать приказы. К тому же это отвлекло их  от  размышлений.  Я  и  сам
старался отвлечься, только не получалось.
   После обеда приказал без лишнего шума выбросить тела казненных  через
воздушный шлюз.
   Пришло время ужина. Я знал, что  кусок  не  полезет  в  горло,  но  в
столовой обязан был появиться. Пассажиры смотрели на меня с неприязнью и
старались держаться подальше.
   Что же до Аманды, то она вообще не пожелала  со  мной  разговаривать,
повернулась и  ушла.  Я  предвидел,  что  она  рассердится,  но  все  же
смешался, глядя ей вслед.
   После того как я в полной тишине прочитал молитву, "аминь"  повторили
только мои офицеры, миссис Донхаузер и Дерек Кэрр.
   Поковыряв вилкой в тарелке, я вернулся на мостик,  где  в  это  время
дежурил Алекс. На этот раз у него хватило такта  помолчать.  Я  сидел  в
капитанском кресле, а перед  глазами  то  и  дело  возникало  налившееся
кровью лицо Таука над краем шахты. И его устремленные на меня  невидящие
глаза.
   Зазвучал зуммер связи:
   - Говорит пилот Хейнц. Когда начнем синтез? Сегодня вечером?
   -  Нет.  Завтра  утром.  -  Пилот  сказал,  что   он   не   готов   к
перепрограммированию Дарлы, а я в своем нынешнем состоянии  не  способен
был делать математические вычисления.
   - Есть, сэр.
   В полночь я оставил на вахте Вакса и Алекса и ушел к себе. Я старался
преодолеть усталость,  в  то  же  время  страшась  одиночества.  Сбросил
китель, развязал галстук и уже стал расстегивать рубашку, когда в  дверь
постучали.
   Это пришли главный инженер Макэндрюс и доктор Убуру.
   Убуру принесла фляжку и два стакана:
   - Это вместо лекарства. Как врач, я приказываю  вам  его  принять.  А
главный инженер поможет. - Она отдала фляжку и стаканы главному инженеру
и ушла.
   Шеф невозмутимо смотрел мне в глаза. Я вздохнул:
   - Заходите.
   - Благодарю вас, командир, - продолжал он официальным тоном.
   Я подошел к сейфу, достал трубку и банку.
   - Давайте. Приказываю вам зажечь ее. - Я взял в руки фляжку, понюхал.
Похоже на виски. Наполнил до половины два стакана.
   Я научился пить после Академии во время моего  первого  отпуска.  Пил
потому, что в той или иной мере это делали все. Но относился  к  выпивке
равнодушно. А вот сейчас мне хотелось выпить. И буквально в два глотка я
осушил стакан. Главный инженер налил мне еще.
   Потом мы сидели в  дыму  его  артефакта  и  почти  не  разговаривали,
потягивая из стакана небольшими глотками. Я рассказал  ему  о  визите  в
багажный трюм днем раньше и  о  своих  чувствах,  когда  влепил  матросу
пощечину. Рассказал об отце. Он слушал, кивал, иногда подсказывал. Время
от времени вспоминал всякие истории из собственной жизни.
   Мне стало легче. Мы изливали друг другу душу. Потом  я  услышал  свой
голос, неестественно громкий. Поднялся, чтобы пойти в туалет, но на меня
стала надвигаться  стена,  и  я  закрыл  руками  лицо.  Еще  помню,  что
Макэндрюс меня поддержал.
   Смутно припоминаю,  как  главный  инженер  стаскивал  с  меня  туфли,
расстегивал ремень. И чей-то голос:
   - Спасибо, Маки. Какое милое имя для такого замечательного  человека,
а?
   Кто-то хихикнул. Потом я заснул.
   На следующее утро после тщательных и многократно повторенных по  моей
просьбе  расчетов  мы  вошли  в  синтез.   Голова   у   меня   буквально
раскалывалась, и это осложняло положение. Вакс что-то сказал. Голос  его
прозвучал слишком громко. Я рявкнул на него. Похоже, он не обиделся.  На
следующий день я успокоился, решил исправить положение  и  по  окончании
вахты по-дружески побеседовать с Ваксом.
   - Собираетесь лечь, мистер Хольцер?
   - Нет, сэр. Иду в спортзал.
   -  Мне  следовало  об  этом  знать.  Идете  туда  с   кем-нибудь   из
гардемаринов?
   - Нет, сэр. У меня там встреча с мистером Кэрром. - Я удивился. -  Он
извинился и попросил возобновить занятия, сэр. Мы занимаемся уже  четыре
дня.
   - Ах вот как.
   - Да, сэр. Вчера  провели  в  спортзале  целых  два  часа.  Еще  есть
вопросы, сэр?
   - Можете идти. - Интересно. Кажется, я знал,  что  будет  дальше.  Не
знал только, когда именно.
   Неделя прошла без происшествий. Члены экипажа усвоили наглядный  урок
дисциплины и, успокоившись, принялись за свои обычные дела. Не  было  ни
мрачных взглядов, ни случаев  неповиновения.  Матрос,  который  сверкнул
глазами на Алекса, получил несколько нарядов вне очереди на целый месяц.
Герни, исполненный  благодарности  за  отмену  приговора,  отбывал  свое
наказание на гауптвахте.
   Аманда  холодно  выслушала   мои   извинения.   Она   позволила   мне
высказаться, а потом ушла, не сказав ни слова. Я  оставил  ее  в  покое.
Командир не должен оказывать давление на пассажира.
   Случившееся через несколько дней не явилось для меня неожиданностью.
   Мы как раз закончили ужин, и я посмотрел на часы.
   - Благодарю за приятный вечер,  миссис  Донхаузер,  мистер  Каа  Лоа,
мистер Кэрр. - Я встал, собираясь уйти. Дерек тоже поднялся:
   - Сэр, могу я поговорить с вами наедине, когда вам будет удобно?
   - Мне будет удобно на мостике примерно через час.
   - Благодарю вас, сэр. -  Он  продолжал  вежливо  стоять,  пока  я  не
отошел.
   Я сидел за своим пультом, когда  в  дверь  постучали.  Мистера  Кэрра
сопровождал Сэнди. Пассажир не имеет права пройти на мостик один.
   Я повернулся в кресле лицом к люку. Дерек нерешительно вошел, держа в
руках головид. Он окинул взглядом сложный комплекс приборов  и  экранов.
И, похоже, не остался равнодушным.
   - Спасибо за разрешение прийти на мостик.
   - Что вам угодно, мистер Кэрр? - спросил я  холодно.  Он  стоял,  как
провинившийся ученик, и не сразу заговорил:
   - Командир Сифорт, я был вне себя от ярости, когда вы сказали, что  я
не вынесу жизнь гардемарина. В нашей семье все добивались того,  к  чему
стремились. Я, сэр, полагаю, что вы были не правы.
   Я слушал его спокойно, но где-то внутри затеплилась надежда.
   - Командир, я готов стать гардемарином. Конечно, одних слов мало, и я
решил доказать это делом. Вы считаете, что я не признаю  дисциплины?  Но
до недавнего времени я никого не называл "сэр", в том числе  и  отца.  А
вас называю. И так будет всегда. Единственное, чего я хочу, это чтобы вы
относились ко мне без  предубеждения  и  не  делали  поспешных  выводов.
Пожалуйста... сэр.
   Я внимательно слушал:
   - Продолжайте.
   - В школе я  учил  геометрию  и  тригонометрию,  но  у  нас  не  было
матанализа. Вы не поверили мне, когда я сказал, что смогу  это  освоить.
Посмотрите, пожалуйста. - Он протянул мне свой головид. Я включил его.
   - В корабельной библиотеке есть учебник по матанализу.  Я  решил  все
задачи из первой главы и почти  все  из  второй.  Знаю  дифференциальные
уравнения. Производная скорости по времени есть  ускорение.  Производная
перемещения по времени есть скорость.
   Совсем неплохо для начинающего, который занимался самостоятельно.
   - Вы добились замечательных успехов, мистер Кэрр. Но зачем вам это?
   - Никто никогда не говорил мне, что я чего-то не смогу,  командир.  Я
смогу. И хочу, чтобы вы это знали.
   - Итак, вы теперь подчиняетесь дисциплине.
   - Да, сэр.
   - И вам нравится?
   - Это отвратительно! - Прозвучавшая  в  его  голосе  страсть  удивила
меня.
   - Я ненавижу унижаться! Просто ненавижу! - Он сглотнул, - Но это меня
не остановит, сэр. Я сделаю то, на что решился.
   - Хорошо, мистер Кэрр. Но стоит ли?
   - После того как вы тогда покинули  мою  каюту,  я  стал  размышлять.
Сначала я здорово разозлился и решил доказать вам, что у меня получится.
Я сказал "сначала", сэр, - добавил он, видимо, заметив удивление на моем
лице, - потому что понял, что ради этого не стоит вербоваться на службу.
Провести пять лет взаперт