м случае он связан с Орлин неразрывными узами. Пусть и не  по
закону,  но  по  крови-то  он  будет  отцом!  Формально  не  имея  никаких
обязательств по отношению к ребенку, разве он сможет запретить себе любить
малыша?
   Никогда прежде Нортон и в страшном  сне  не  представлял  себя  в  роли
образцового "скучного" семьянина. Похоже, он глубоко ошибался.  Теперь  он
находил в себе все нужное для этой роли. Когда Орлин сказала,  что  он  ей
необходим, что он должен остаться, ему  и  в  голову  не  пришло  спорить.
Нортон подчинился с радостью и с готовностью. По сути, он был  содержанкой
мужского пола, жил за счет  своей  полусупруги.  Но,  подобно  большинству
содержанок женского пола, он не тяготился  своим  зависимым  положением  и
отнюдь не рвался на свободу.
   Время шло, и Орлин неуклонно расширялась в поясе. К Нортону мало-помалу
перешли едва ли не все нехитрые домашние обязанности. Он не  ворчал  и  не
сопротивлялся. Можно было только диву даваться, глядя на  перемены  в  его
характере! Покорная домашняя лошадка, без всякого желания закусить удила и
рвануть в прерию. Как видно, исходившее от него сияние  сказало  правду  о
глубинной природе его характера: он  оказался  верным  другом  для  Орлин,
нежным и заботливым. С повседневными  домашними  хлопотами  такая  богатая
дама могла бы справиться и сама. Ей было  дорого  отношение  Нортона,  его
неизменная эмоциональная поддержка. Он был стеной, на которую можно всегда
опереться.
   К большому облегчению Нортона, призрак не объявлялся.
   Что касается второго соприкосновения с волшебством, то интерес  Нортона
к Жимчику оказался недолговечным. Шпионить было не за  кем.  Вопросов,  на
которые требовались бы мудрые ответы кольца,  тоже  как-то  не  возникало.
Поэтому со временем хозяин перестал беспокоить Жимчика, и  тот  стал  тем,
чем был изначально, - украшением на руке.
   С учетом прогрессирующей беременности они все реже  и  реже  занимались
постельной акробатикой. И очень скоро  Орлин  наложила  полный  запрет  на
секс: она опасалась навредить ребенку. Нортон порывался возобновить долгие
прогулки по паркам, но Орлин отказывалась  составить  ему  компанию,  а  в
одиночку идти не хотелось - ему претило надолго отлучаться от нее.
   В результате Нортон стал много времени проводить перед  объемновизором,
пристрастился к историческим программам. Ему  обрыдли  передачи  о  защите
окружающей среды: природу он любил и не нуждался в том, чтобы ему  внушали
вдумчивое отношение к ней. Зато изучение истории было ему  по  сердцу:  он
мог заморить червячка непоседливости, который жил в  его  душе  и  звал  в
путешествия во времени и пространстве. Коль скоро Нортон так прочно влез в
домашние тапочки в апартаментах Орлин, он поневоле задвинул в дальний угол
сознания свою врожденную охоту к частой перемене мест. Путешествие  в  мир
истории давало хоть какой-то выход неуемному духу странствий.
   Сверх этого Нортон занялся интерактивными учебными телекурсами сразу по
нескольким дисциплинам. Особенно его  увлекла  география  Земли  и  планет
Солнечной системы.  Знать  больше  о  Марсе,  Венере,  Меркурии!..  А  как
любопытна астрономия! Какой чарующий мир открывается внутри Млечного  Пути
- все эти бесчисленные скопления галактик... О, если б  он  мог  самолично
исследовать далекие звездные миры!..
   В положенный срок родился ребенок. Орлин так  и  сияла.  Она  выполнила
свой долг -  произвела  на  свет  наследника.  Это  был  мальчишка-крепыш,
который странным образом оказался в большей степени похож на Гавейна,  чем
на Нортона. Новорожденного назвали Гавейн Второй.
   Нортон неизбежно почувствовал себя не в  своей  тарелке.  Его  "работа"
закончена, он волен идти на все четыре стороны... Но уйти  заставить  себя
не мог. Да и Орлин явно не собиралась прогонять его.
   - Как  только  Гавейнчик  подрастет  настолько,  что  его  можно  будет
оставлять с нянькой, мы опять займемся тем самым,  приятным,  -  пообещала
она, игриво улыбнувшись.
   Однако на деле все оказалось не так просто.
   Орлин никаких нянек к ребенку так и не подпустила.  Ей  претила  мысль,
что за ее Гавейнчиком будет ухаживать  другая  женщина,  робот-нянька  или
голем-нянька.  Образцовая  мать,  она  все  хотела  делать  сама.  Ведь  и
сосватали ее призраку именно поэтому - в уверенности, что из нее получится
идеальная мамаша.
   Все помыслы Орлин сосредоточились на крошке. Чувство долга понуждало ее
изредка замечать и Нортона, и тогда он получал что-нибудь из  остатков  ее
внимания. Конечно, говорят, остатки сладки. Но разве не обидно  тому,  кто
привык к полному меню, питаться крошками с барского стола...
   Орлин настояла на том, что будет сама кормить ребенка грудью - дескать,
это наиболее естественный вариант. Пеленки  она  стирала  тоже  сама  -  и
вручную, потому как "при машинной стирке  используется  всякая  химическая
дрянь". Купание - тоже по старинке. Ультразвуковой  душ  малышу  вреден  -
"ультразвук может  повредить  его  неокрепшую  нервную  систему".  Словом,
хлопотам Орлин не было конца; за всем она хотела  проследить  сама,  и  во
всем у нее были свои принципы.  Исходя  из  собственного  понимания  того,
какой  должна  быть  идеальная  любящая  мать,  она  с  лютым  энтузиазмом
следовала всем заповедям этой канонической любвеобильной матери.
   Не Нортону  было  спорить  с  ней  -  он  тоже  был  сторонником  всего
естественного.
   Хотя некоторая оголтелость борьбы Орлин  за  "натуральное  материнство"
все-таки раздражала  его.  Прежде  всего  потому,  что  Орлин  практически
полностью устранила Нортона из процесса ухода за ребенком. В  апартаментах
была чертова уйма всякого  современного  оборудования,  которое  могло  бы
стократно облегчить  хлопоты  Орлин  вокруг  младенца,  но  она  ничем  не
пользовалась.   Нортон   каким-то   образом    оказался    частью    этого
невостребованного    современного    оборудования     -     его     помощь
классифицировалась  как  противоестественная.  Веками  женщины  взращивали
младенцев без вмешательства мужчин - вот и Орлин прекрасно справится сама!
   Внук был показан родителям Гавейна. Дедушка и бабушка согласно  решили,
что Гавейнчик - точная копия своего  отца.  Это  растрогало  их  до  слез.
Разумеется, Орлин посещала стариков без Нортона, присутствие которого было
бы в высшей степени неуместно.
   Мало-помалу Нортон впал в черную меланхолию. Конечно, это  было  глупо.
Он  искренне  радовался  счастью  Орлин.  Что   касается   двусмысленности
собственного положения, так он о ней знал с самого начала. И тем не  менее
не мог обрести  душевного  равновесия  в  сложившейся  ситуации.  Ведь  он
надеялся, что рождение ребенка вернет ему Орлин и она  будет  принадлежать
ему, Нортону, с прежней полнотой.  Теперь  стало  очевидно,  что  младенец
оттянул на себя все ее внимание, и это, похоже, необратимо.
   Нортон, покоряясь многомесячной привычке, простодушно возомнил, что все
это хотя бы отчасти принадлежит ему - и владения  Гавейна,  и  ребенок,  и
Орлин. Он привык к роскошному образу жизни, привык к постоянному  вниманию
молодой красивой женщины. Теперь он со всей очевидностью  понял,  что  эта
жизнь избаловала его. Не зря Орлин еще в  самом  начале  сказала,  что  он
возмечтал о слишком многом. Пришла пора умерить аппетит...
   А тут еще и призрак вернулся.
   Впрочем,  это  была  хоть  какая-то  перемена,  и  Нортон  едва  ли  не
обрадовался появлению Гавейна.
   - Ну,  дружище,  я  дал  тебе  целый  год,  -  сказал  призрак.  -  Чем
отчитаешься?
   - Все в порядке, - отозвался Нортон. -  Теперь  у  тебя  есть  законный
наследник.
   - О-о! Гром и молния! - вскричал Гавейн и на радостях сделал антраша  в
воздухе. - Наконец-то я обрел свободу и волен удалиться в Рай!
   Гавейна ждет Рай? Хорошенькая новость!
   Раздраженно пожав плечами, Нортон сказал:
   - Ну, куда теперь направиться - решай сам. В Рай так в Рай... Я  бы  на
твоем месте хотя бы взглянул на младенца. Он сейчас в  спальне  -  спит  в
своей колыбельке.
   - Но я не смогу войти. Там Орлин.
   - Насколько я знаю, она в кухне, стряпает для ребенка. Хочет, чтобы его
первая твердая пища была наивысшего качества.
   Призрак на несколько минут исчез в спальне. Вернулся он мрачнее тучи.
   - Мальчишка слишком, слишком похож на меня.
   - Ты имеешь что-нибудь против этого?
   Гавейн нервно прошелся взад-вперед по комнате.
   - Вот что, Нортон, я должен тебе кое в чем признаться. Во  время  моего
годичного путешествия я познакомился с несколькими занятными персонами.
   - Обычное дело. Когда путешествуешь, встречаешься с разными интересными
людьми. С чего бы мне осуждать тебя за это? Я сам завзятый бродяга.
   - Я познакомился с инкарнациями.
   - С кем, с кем?
   - С инкарнациями. Точнее, с двумя из них. С Войной и с Природой.
   - Извини, Гавейн, я что-то не понимаю, про что ты толкуешь.
   - Инкарнации - суть персонифицированные  основополагающие  понятия  или
силы. Существует уйма инкарнаций. Но важнейших всего лишь несколько. У них
своя  иерархия.  Каждая  инкарнация  как  бы  в  ответе  за  то,  что  она
олицетворяет... Короче, я веду к тому,  что  я  имел  беседу  с  Природой,
Зеленой Матушкой Геей, и  она  пообещала  вложить  мою  сущность  в  моего
наследника.
   Нортон весь напрягся. Он не мог сразу сообразить, насколько серьезна  и
чем чревата эта информация.
   - Что ты подразумеваешь под "сущностью"? - осторожно осведомился он.  -
Биология знает только кровное родство, а все эти навороты... Ты  никак  не
можешь быть отцом ребенка Орлин - я имею в виду,  в  полном  смысле  этого
слова.
   - Ха! "Биология"! В том-то и дело, что могу... если Природа пожелает! Я
наблюдал кое-что из того, на что она способна. Очень впечатляюще! Не хотел
бы я чем-нибудь рассердить эту почтенную матрону!.. Так  вот,  в  качестве
исключительной любезности, она дала мне слово...
   - Погоди, ты хочешь сказать, что  встречался  с  подлинным  воплощением
Природы, с конкретной персоной, которая может  изменить  естественный  ход
вещей...
   - Ну да!
   - Получается, что ты, благодаря  магическому  вмешательству,  являешься
кровным отцом Гавейнчика?
   - Полагаю, что так, - кивнул призрак. - Сказать  по  совести,  рядом  с
Матушкой Геей мне было не слишком-то уютно. Поэтому  я  поспешил  поскорее
убраться и не мог воочию удостовериться  в  том,  что  она  сдержала  свое
слово. Мне только остается верить в ее порядочность...  Конечно,  дружище,
малодушно с моей стороны. Я призрак, и  мне  вроде  как  нечего  терять...
Однако  я  здорово  перетрусил  рядом  с  госпожой  Природой.  Она   может
тако-о-о-е... да в общемто все они могут тако-о-о-е!.. Совсем  другой  вид
силы - и такой страшный!
   Заметно побледневший Гавейн стер со лба воображаемый пот.  После  паузы
он промолвил:
   - Но вот о внешнем сходстве я как-то не подумал.
   - Ребенок действительно чрезвычайно  похож  на  тебя!  Я  полагал,  это
просто совпадение, парадоксальная игра случая...
   - Нет, это работа Матушки Геи. Наверное, она самая сильная среди земных
инкарнаций, хотя я бы не хотел ссориться ни с одной из них.
   Нортон не спешил верить всему услышанному. Однако к госпоже Природе  он
относился с должным благоговением. Если инкарнация Природы  существует  на
самом деле, она должна быть восхитительной, могучей и прекрасной...
   - А чем ты, собственно говоря, не доволен? -  спросил  он  призрака.  -
Матушка Гея свое обещание выполнила. Ведь так?
   Гавейн зашагал по комнате с  удвоенной  яростью  -  напоминая  зверя  в
клетке. Имей он реальный человеческий вес, ковру бы крепко досталось.
   Наконец он остановился, горестно вздохнул и сказал:
   - Дело в том, что в  нашем  роду  гуляет  наследственная  болезнь.  Она
передается из поколения  в  поколение.  Мой  старший  брат  умер  от  нее.
Поэтому-то я и стал владельцем всей этой обширной собственности. Злодейка,
сидящая в наших генах, убивает в раннем возрасте - редкий больной доживает
до десяти лет. А в самое последнее время она повадилась укладывать в  гроб
даже младенцев.
   - Погоди, тебя-то убил дракон! И тебе было больше десяти лет, когда  ты
погиб!
   - Меня раздавил аллозавр!
   - Какая разница! Главное  -  тебя  погубила  отнюдь  не  наследственная
болезнь.
   - А я и не говорил, что все члены нашего рода умирают от этой  болезни.
Однако она затаилась в моих генах.
   Нортон начал догадываться. Теперь и он стал мрачнее тучи.
   - То есть...
   - Да, дружище, я увидел явственные признаки болезни. Мальчик обречен.
   - Да брось, Гавейн! Малыш так и пышет здоровьем! Орлин самым тщательным
образом следит за его состоянием...
   - Наша родовая болезнь не проявляется  у  новорожденного.  Она  как  бы
наполовину психическая: сперва затрагивает  и  коверкает  сознание,  а  уж
только затем сперва калечит,  а  потом  и  убивает  тело.  Эта  болезнь  -
проклятие во всех смыслах: ее жертва  обречена  на  короткую  жизнь  и  на
вечные муки в Аду. Никакой доктор не распознает ее  -  тем  более  в  наше
время, когда врачи так скептически относятся ко всему сверхъестественному.
Нынешние лекари в своей гордыне полагают, что им известно все, а то,  чего
не показывают их мудреные приборы... ну,  того  просто  не  существует.  А
действительность хитрее приборов...
   Гавейн досадливо передернул плечами.
   Похоже, он не ломал комедию, а и впрямь различил роковые симптомы - или
уверил себя, что видит их.
   - Ты говоришь, эта болезнь или убивает в нежном возрасте, или милует, -
потерянно пробормотал  Нортон.  -  Но  если  ты  ошибаешься  насчет  явных
признаков... возможно, Гавейнчик проскочит опасный возраст - и все будет в
порядке... Ведь так?
   - Да, болезнь убивает  только  детей.  Исключительно  детей.  Но  когда
появляются первые симптомы, очевидные для докторов,  уже  поздно,  ребенок
обречен.  Не  исключено,   что   поздно   лечить   младенца   с   подобной
наследственной патологией уже в первую же секунду после рождения.  Болезнь
неизлечима, неотвратима. Жертва тает, тает  -  и  все,  конец...  Это  как
гниение дерева изнутри...
   - Не сомневаюсь, что современная медицина и современная магия...
   Гавейн мрачно тряхнул головой.
   - Нет, - сказал он. - Чтобы спасти моего старшего брата,  перепробовали
все. И тем не менее он скончался в  возрасте  семи  лет.  Мне  было  тогда
четыре года, но я хорошо помню... - Гавейн снова мрачно тряхнул головой  и
горестно запричитал: - Ох-ох-ох, не стоило мне соваться не в свое дело, не
стоило попусту извращать законы природы. Я все испортил, я все изгадил! Не
будет теперь у меня наследника! О горе мне, горе, горе!..
   Гавейн стал рвать на себе волосы.
   Хотя со стороны этот трагический жест в  исполнении  призрака  выглядел
достаточно комично, Нортону было не до смеха. Сомнительно, что Гавейн  его
дурачит. Выходит, ситуация и впрямь жутковатая...
   Тут Нортона вдруг осенило.
   - Отчего бы нам не посоветоваться с Жимчиком! - воскликнул он. -  А  ну
как он знает ответ!
   - Что еще за Жимчик?
   - Мой добрый друг.
   Нортон прикоснулся к кольцу, чтобы разбудить его, хотя не  был  уверен,
что металлическая змейка когда-либо спит.
   - Жимчик, отправляйся к маленькому Гавейну. Я хочу знать, болен  ли  он
той смертельной болезнью, которая передается из поколения  в  поколение  в
роду Гавейна.
   Жимчик ожил, соскользнул на пол с его пальца и уполз в спальню. Призрак
с интересом проследил за метаморфозой кольца в живую изумрудную змею.
   - Где ты раздобыл эту штуковину? Она не является частью моих сокровищ.
   - Это кольцо дала мне твоя супруга. В награду за ребенка.
   Гавейн брезгливо передернул плечами.
   - Ясно, - сказал он. - С тех пор как меня укокошила рептилия, я их всех
на дух не переношу - и крупных, и мелких... А этот гад ползучий не  укусит
ли часом ребенка?
   - Нет-нет. Он его  даже  не  напугает.  Просто  взглянет  на  малыша  и
вернется.
   Через  несколько  мгновений  Жимчик  появился  из  спальни,  заполз  на
подставленную  руку,  обвился  вокруг  пальца  и   снова   превратился   в
металлическое кольцо.
   - Маленький Гавейн болен? - спросил Нортон.
   Жим.
   У Нортона в животе похолодело от ужаса.
   - Ты уверен?
   Жим.
   - Как долго он проживет? Сколько лет?
   Жим.
   - Только один год? - ошарашенно переспросил Нортон.
   Жим.
   - Итак, он отвечает - только один год? - хмуро сказал Гавейн.
   - Да, именно так, - с тяжелым сердцем подтвердил Нортон. -  Разумеется,
Жимчик может и ошибаться... Он не силен в математике.
   - Увы, он прав. Я видел недвусмысленные признаки заболевания. А сколько
проживет мальчик - уже неважно. Год или семь лет - какая разница, если ему
все равно суждено умереть...
   Призрак снова зашагал по ковру с яростью зверя в клетке.
   - Ох уж эта Зеленая Матушка! - воскликнул он через некоторое  время.  -
Ведь, небось, знала, старуха чертова! Все заранее знала! Мне бы,  болвану,
сразу сообразить, когда  она  с  такой  готовностью  взялась  оказать  мне
услугу! Как же до меня не дошло, что она неспроста так раздобрилась!..
   - Послушай, эти инкарнации, о которых ты столько  говорил,  они...  они
относятся к силам Зла?
   - Огульно про них ничего сказать нельзя. Сатана - воплощение Зла. Бог -
воплощение Добра. Большинство  же  инкарнаций  как  бы  нейтральны.  Хотя,
по-моему, большинство относится более благожелательно к  Добру...  или  по
крайней мере к существующему миропорядку. Что  же  касается  Природы,  или
Геи, или Земли-Матери, то  она...  она  просто  непредсказуемая.  Если  ее
чем-то разозлишь - жди большой беды. Но загвоздка в  том,  что  не  всегда
знаешь, когда и чем ты ее разозлил. Порой она - сама доброта, и тогда дары
ее благостны; а иногда такое отмочит, такое  отчубучит!..  О-о,  будь  моя
воля, я бы ее, каргу злобную... Всю загробную жизнь мне  отравила,  все  в
моей душе перековеркала!..
   Нортон воздержался от комментариев.  Про  себя  он  подумал,  что  если
персонифицированная Природа существует, то ей трудновато держать в  памяти
все детали наследственности одного из миллионов и миллионов детей, которым
предстоит родиться  на  Земле.  Возможно,  добрая  старушка  и  не  хотела
насолить Гавейну. Быть может, тут просто  недосмотр  с  ее  стороны...  Но
Гавейн сейчас был в таком воинственном настроении,  что  доводы  в  пользу
Матушки Геи не пришлись бы ему по вкусу. Поэтому Нортон,  выдержав  паузу,
заговорил о другом.
   - В любом случае, - сказал он, - мы должны показать ребенка медицинским
светилам. Даже если они бессильны  его  спасти  -  попытаться  следует.  В
медицине  случаются  неожиданные   прорывы   -   порой   болезни,   бывшие
смертельными при жизни одного поколения, становятся излечимыми  при  жизни
следующего. Доктору, который следит за здоровьем Орлин и младенца,  стоило
бы изучить историю болезни твоего брата и сравнить симптомы. Организуешь?
   - Ладно, -  угрюмо  согласился  Гавейн.  -  Только  Орлин  поставишь  в
известность ты.
   - Это может сделать доктор.
   - Может - в стиле этих самоуверенных  ребят.  Некоторые  доктора  любят
покрасоваться - в ущерб человечности... Послушай, Нортон, даже я,  человек
грубый и к сантиментам не склонный, - даже я понимаю, что у тебя это лучше
получится.
   Нортону вспомнилось чудо в белом халате,  которое,  шелестя  резиновыми
перчатками, ошарашило его  афористичным  "Так  забавнее".  Он  вздохнул  и
согласился с Гавейном.
   Призрак незамедлительно исчез. Нортон удрученно  поплелся  на  кухню  к
Орлин.
   Поначалу она попросту не поверила его словам. Однако  семейный  доктор,
основываясь  на  историях  болезни  других  членов  рода  Гавейна,  провел
предельно  тщательное  обследование  младенца  -  с  применением  новейших
методов  диагностики,  в  том  числе   и   магической.   Его   вывод   был
неутешительным. Орлин пришлось поверить.
   И тогда она озлобилась на всех и вся. Она возненавидела  и  Гавейна,  и
При