дали несколько голубей. Время едва  перевалило за полдень,
и  солнце  пекло. Нужно продолжать  поиски,  -  подумал  он.  - День еще  не
кончился.  Куда  он   хочет  устроиться?  Все   говорят,   что  у  него  нет
специальности. Любой человек прекрасно ладит хоть с какой-нибудь машиной. Но
для Профейна небезопасны даже кирка и лопата.
     Его взгляд упал вниз. Эрекция образовала на газете поперечную  складку,
которая  ползла  от строчки к  строчке вниз  по  мере  того,  как выпуклость
оседала. Это был список агентств по найму. Окей, - подумал Профейн, - сейчас
я к чертовой  матери закрою глаза,  сосчитаю до трех  и посмотрю - до какого
агентства  дойдет  складка,  туда  и двинусь.  Это все  равно,  что  бросать
монетку: неодушевленный член, неодушевленная бумага, чистое везение.
     Он открыл глаза  на  агентстве "Пространство и Время" - Нижний Бродвей,
неподалеку от  Фултон-стрит.  Неудачный выбор, - подумал  он.  -  Пятнадцать
центов на метро. Но уговор дороже денег. Войдя в  метро на Лексингтон-авеню,
он увидел напротив себя бродягу,  по диагонали лежавшего на сидении. Рядом с
ним  никто  не  садился.  Он был  королем метро. Возможно, этот йо-йо провел
здесь всю ночь, двигаясь вместе с поездом до Бруклина и назад, а в это время
над его головой кружились многотонные водовороты, и ему, быть может, снилась
его собственная подводная страна, населенная русалками и другими созданиями,
мирно живущими среди  скал и затонувших галеонов; возможно, он проспал здесь
весь час  пик, пока на него глазели всевозможные владельцы костюмов и  куклы
на высоких каблуках: ведь он занял сразу три места, - но никто из них  так и
не осмелился его разбудить. Если под землей - то же самое, что и под  морем,
то он царствовал в обоих владениях.  Профейн вспомнил, как он точно  так  же
катался  на  метро в  феврале.  Кем  он тогда  казался Куку, Фине?  Явно  не
королем, - рассудил Профейн. - Скорее, шлемилем, слугой.
     Погруженный в жалось к самому себе, он едва не проехал  "Фултон-стрит".
Поезд  хотел  было утащить  Профейна  в Бруклин: захлопнувшиеся  сзади двери
зажали край  его замшевой куртки.  Чтобы  попасть в "Пространство и  Время",
понадобилось пройти немного по улице и подняться на десятый этаж. В приемной
оказалось   полным-полно  народу.   Беглая   проверка   выявила   отсутствие
заслуживающих внимания девушек  и вообще  кого-либо, кроме, разве что, одной
семейки,  которая,  казалось, шагнула в  настоящее сквозь  гобелены  времени
прямо из Великой Депрессии; они  приехали  на стареньком "Плимуте" из своего
пыльного  городка - муж, жена и то ли теща, то ли свекровь. Они кричали друг
на дружку  и, казалось,  только старухе не наплевать  на  трудоустройство  -
прижав руки к бедрам, она  стояла посреди  комнаты и  объясняла, как пишутся
заявления. Свисавший изо рта окурок грозил опалить помаду на губах.
     Профейн  написал заявление, бросил его на приемный столик и стал ждать.
Вскоре он услышал в коридоре торопливый и весьма сексуальный стук каблучков.
Его голова повернулась, будто  на  шарнире к магниту, и он увидел  в  дверях
миниатюрную  девушку, приподнятую каблучками до  целых полутора метров шести
сантиметров.  "Ух ты,  вот это да,  -  подумал он. - Хорошенькая штучка". Но
девушка,  увы,  оказалась  не  посетительницей.  Она  принадлежала к  другой
стороне  барьера. Улыбнувшись и приветливо помахав рукой  всем жителям своей
страны, она грациозно поцокала  к  столику.  Он  даже слышал,  как  ее бедра
легонько  соприкасаются  и  целуются  через нейлон.  "О!  -  подумал  он.  -
Взгляни-ка на нее. У меня опять есть шанс. Ну опускайся же, козел!"
     Но  упрямый  член  не  опускался.  Шея  Профейна  стала  нагреваться  и
розоветь.  Приемщица - стройная девушка,  у которой, казалось, абсолютно все
было подтянуто: белье,  чулки,  связки, сухожилия, рот  - настоящая заводная
кукла, -  ловко двигалась между  столами и,  словно  автомат для сдачи карт,
раскладывала бланки. Шесть инспекторов, - сосчитал он. - Шесть к одному, что
мое  заявление попало к ней. Как русская рулетка. Ну почему так? Неужели она
может  уничтожить его? -  она, такая с  виду хрупкая, такая нежная, с такими
породистыми ножками? Опустив голову, она изучала собранные  заявления. Затем
подняла голову, и он увидел ее глаза. Они оба бросили взгляд на одно и то же
место.
     - Профейн, - объявила она и немного нахмурилась.
     О Боже, -  пронеслось у него в  голове. -  Заряженный  барабан. Везение
шлемиля, который по всем правилам  должен проиграть. Русская рулетка -  лишь
одно  из  названий игры, - тяжело вздохнул он про  себя, - и подумать только
кому повезло:  мне, да еще со  стоящим членом.  Она  снова назвала  его имя.
Пошатываясь, он  встал  со стула  с "Таймс"  на паху, согнулся под углом сто
двадцать градусов,  обошел  заграждение  и  приблизился  к  столику.  РЭЙЧЕЛ
АУЛГЛАС, - гласила табличка.
     Он быстро сел. Она закурила сигарету, воровато изучая верхнюю часть его
туловища.
     - Ты почти вовремя, - сказала она.
     Он нервно  рылся  в  кармане  в  поисках курева.  Она поддела  ноготком
спичечный коробок, а он  уже  чувствовал, как этот ноготок гладит его спину,
готовый бешено вонзиться в него, когда она кончит.
     А кончала ли она когда-нибудь?  Они уже  лежат  в  постели; он  не  мог
видеть больше  ничего, кроме нового  импровизированного сна наяву, в котором
было  лишь  это  печальное  лицо с  переполненными  сиянием  штрих-прорезями
прищуренных глаз, оно медленно начинало каменеть и бледнеть под ним, под его
тенью. Боже, она овладела им.
     Как ни странно, но припухлость на штанах стала спадать, а кожа на шее -
бледнеть.  Любой независимый или неисправный йо-йо  должен чувствовать то же
самое, когда после некоторого периода  неподвижности он начинает кружиться и
падать, - и вдруг другой конец его шнура-пуповины держит рука, из которой не
вырваться. Рука, из которой не хочется вырываться. И теперь йо-йо знает: его
простой  механизм  больше  не  будет страдать  от  симптомов  бесполезности,
одиночества, бесцельности,  поскольку теперь у него есть отмеченная дорожка,
неподвластная контролю. Вот каким было бы это чувство, если  бы существовали
такие  вещи,  как одушевленные йо-йо. Будучи  готовым  к тому, что  подобное
отклонение от  нормы может-таки возникнуть,  Профейн  чувствовал себя  самым
подходящим для этого субъектом, и сейчас, под ее взглядом, он засомневался в
собственной одушевленности.
     - Как  насчет работы ночным сторожем? -  наконец произнесла  она. "Кого
сторожить? Тебя?" - чуть не спросил он.
     - Где? - Она назвала адрес - где-то на Мэйдн-лейн.
     -  Ассоциация  антроисследований. -  Он в жизни не  смог бы так  быстро
произнести это название. На обратной стороне карточки она нацарапала адрес и
имя - Оле Бергомаск.  -  По  поводу работы -  к нему.  -  Она  протянула ему
карточку,  слегка  коснувшись  его  кожи  кончиками  ногтей.  -  Разузнай  и
возвращайся.  Бергомаск  сразу все  скажет, он  не любит  терять время. Если
ничего не получится, подыщем что-нибудь другое.
     В дверях он обернулся. Это был зевок или воздушный поцелуй?

II

     Винсом  рано  освободился на  работе.  В квартире он  застал свою  жену
Мафию,  сидевшую на полу вместе со Свином  Бодайном. Они  потягивали пиво  и
обсуждали ее Теорию. Мафия сидела, скрестив ноги, туго  обтянутые бермудами.
Плененный  Свин  не  спускал  глаз  с  ее  промежности.  "Этот  малый   меня
раздражает",  - подумал  Винсом. Он взял себе пива и  сел  рядом.  От нечего
делать он принялся размышлять -  давала ли Мафия Свину? Но  это  всегда было
трудным делом - сказать, кому и что она дает.
     О Свине Бодайне ходила  одна любопытная история, услышанная Винсомом от
самого  Свина.  Винсом  знал, что Свин  подумывает о карьере порнозвезды. На
лице у того иногда появлялась порочная улыбочка, будто он просматривает, или
даже,  может,  сам производит  кино-непристойности  - катушку  за  катушкой.
Подволоки  радиорубки  "Эшафота",  свиновского  корабля, были  битком набиты
текстами,  составлявшими платную библиотеку  Свина,  которая  пополнялась на
средиземноморских маршрутах и выдавалась членам экипажа по  десять центов за
книжку.  Эта  коллекция  была  достаточно  непотребной, чтобы  сделать Свина
Бодайна притчей во языцех и заслужить  ему на всю  эскадру  славу морального
разложенца.  Но никто  и не  подозревал,  что наряду с талантом библиотекаря
Свин обладает еще и творческими способностями.
     Однажды ночью 60-я эскадра, состоявшая из двух авианосцев, трех-четырех
других тяжелых  кораблей и дюжины  эсминцев сопровождения, включая "Эшафот",
шла  под  полными парами в нескольких сотнях  миль  к востоку от Гибралтара.
Было  часа  два  ночи,  видимость полная, звезды  пышно и знойно  цвели  над
черным, словно смоль, Средиземным морем. На радарах - никаких приближающихся
целей; после  дневной  вахты  все крепко  спят;  впередсмотрящие,  чтобы  не
заснуть, сами себе  рассказывают морские истории. Такая вот ночь. Вдруг  все
телетайпные аппараты оперативной группы стали отзванивать: динь, динь, динь,
динь, динь. Пять звонков,  или ВСПЫШКА,  предварительный сигнал - "возможно,
обнаружены вражескими  силами".  Дело было в  55-м году  -  более  или менее
мирное  время, но всем капитанам пришлось  вскакивать  с  постелей, подавать
сигнал общей тревоги и выполнять программу  рассредоточения. Никто  не знал,
что  происходит.  К  тому   времени,  когда  телетайпы   вновь   застрочили,
формирование уже успело рассеяться по  участку в пару сотен квадратных миль,
а  большая  часть  экипажей  столпилась  в  тесных   радиорубках.   Аппараты
застрочили.
     - Послание  гласит... -  Телетайписты  и  офицеры  связи  в  напряжении
склонились   над   аппаратами,   думая   о   русских   торпедах  -   злых  и
барракудоподобных.
     "Вспышка". - Да-да, думали они: пять звонков, "Вспышка". Ну давай же!
     Пауза. Наконец аппараты вновь застучали.
     "ЗЕЛЕНАЯ ДВЕРЬ. Однажды ночью Долорес, Вероника, Жюстина, Шарон, Синди,
Лу, Джеральдина  и  Ирвинг  решили устроить  оргию..."  Далее  на  четырех с
половиной футах телетайпной ленты описывались от лица Ирвинга функциональные
воплощения этого решения для каждого из участников.
     Свина  почему-то так и не застукали. Возможно потому,  что  в этом деле
принимала участие добрая половина эшафотовской радиокоманды вместе с Нупом -
офицером связи, выпускником Аннаполиса, -  и они заперли дверь в радиорубку,
как только прозвучал сигнал общей тревоги.
     Вскоре это стало даже модным. На следующую  ночь сразу после объявления
полной  боевой готовности  из  телетайпов вышла  ИСТОРИЯ СОБАКИ  с  участием
сенбернара Фидо и двух женщин-офицеров.  Свин в  это время стоял на вахте, и
его приверженец Нуп  лишний раз убедился  в его определенном
писательском мастерстве. Затем  последовал ряд других шедевров, передаваемых
по  тревоге: ВПЕРВЫЕ С БАБОЙ,  ПОЧЕМУ НАШ СТАРПОМ ГОЛУБОЙ?, СЧАСТЛИВЧИК ПЬЕР
СХОДИТ С УМА. К тому времени, когда "Эшафот" достиг Неаполя  - первого порта
назначения, - Свин создал уже дюжину  рассказов  и  аккуратно собрал  их под
литерой "ј".
     Но рано или поздно за  грехами следует возмездие. Черные дни  для Свина
наступили между Барселоной  и  Канном. Однажды ночью, отправив все послания,
он заснул, стоя прямо у  дверей каюты старпома. И  корабль выбрал именно тот
момент,  чтобы  сделать крен  десять градусов на левый  борт. Подобно трупу,
Свин ввалился в каюту до смерти перепуганного старлея.
     -  Бодайн! -  закричал ошеломленный  старпом. - Ты  что, спишь?  - Но в
ответ  прозвучало лишь  похрапывание  Свина,  лежавшего  среди  разбросанных
ответов на спецзапросы. Его сослали на камбуз. В первый же день он заснул на
раздаче,  приведя  в  полную  несъедобность  целый  бачок  пюре.  Поэтому  в
следующий раз его поставили разливать  приготовленный коком Потамосом  суп -
все  равно  несъедобный.  Очевидно,  свиновские  колени  развили  любопытную
способность не сгибаться: если бы "Эшафот" плыл на ровном киле, то Свин смог
бы спать стоя. Он стал медицинским курьезом. Когда корабль вернулся в Штаты,
Свина направили  на обследование в портсмутский военно-морской госпиталь. По
возвращении на "Эшафот" его  определили  в  палубную команду  некоего Папаши
Хода, помощника боцмана. Не  прошло и  двух дней, как  Папаша  ужасно достал
Свина, и конфликты между ними приняли хроническую форму.
     Во время рассказа  по радио звучала песня о  Дейви Крокетте, выводившая
Винсома из себя. Это  был пик моды 56-го года на  енотохвостые шляпы. Везде,
куда    ни   кинь,    шлялись    миллионы   детей    с    этими    пушистыми
фрейдо-гермафродитскими    символами    на    головах.   Получили    широкое
распространение   нелепые  легенды   о  Крокетте,   впрямую  противоречившие
историям,  услышанным Руни, когда  мальчиком  он жил  в горах Теннесси. Этот
человек - завшивевший  алкаш-сквернослов, продажный судья  и самый заурядный
поселенец  -   выставлялся  теперь   для   американской   молодежи  в   виде
величественного и  стройного  образца  англо-саксонского  превосходства.  Он
вырос в героя, которого могла бы создать Мафия, очнувшись от особо безумного
эротического  сна. Эта песня  сама просилась на то, чтобы ее  спародировали.
Винсом положил в ее основу собственную автобиографию в рифме АААА и спел под
незамысловатую прогрессию из трех (можете сами сосчитать) аккордов:


     Родился он в Дерхаме в двадцать третьем году.
     Его папаша смылся, оставив мать одну.
     Когда он был мальчишкой, видел, как в саду
     Народ линчует нигеров прямо на ходу.

     [Припев]: Руни, Руни Винсом, король танца деки-данс.

     Потом из него вырос настоящий ковбой.
     Все знали: он понравится невесте любой.
     Он шел гулять по шпалам, брал монетку с собой

Бросать на счастье в паровоз с дымящейся трубой.

     Он прибыл в Винстон-Салем, чтобы всех покорить.
     С местной красоткой начал шашни крутить.
     Потом ее папаша что-то начал дурить -
     Засек у дочки брюхо и дал всем прикурить.

     Но слава Богу вскоре началась война.
     Он ушел на фронт, куда послала страна.
     Сильный и здоровый, как бетонная стена,
     За свой патриотизм получил сполна.

     Подрался с офицером и был прав на все сто.
     С него сорвали сержантские нашивки, но зато
     В войну он отсиделся в симпатичном шато,
     Пока таких, как он превращали в решето.

     Кончилась война. Наш юный денди и франт
     Сбросил с себя хаки и винтовку "Гаран",
     Поехал жить в Нью-Йорк, чтобы набить свой карман,

Но с этим городом у них никак не ладился роман.

     Лишь восемь лет спустя его взяли в эМ-Си-Эй.
     Так себе работка, зато платят раз в семь дней.
     Как-то выйдя из конторы, он повстречался с ней -

     С куколкой, назвавшейся Мафией-ей.

     Из парня выйдет толк - ему ума не занимать,
     И Мафия без лишних слов - прыг к нему в кровать!
     Руни-старина совсем свихнулся, видать:

Сыграли вскоре свадьбу. Стали жить-поживать.

     Теперь он и сам стал крутым фирмачем -
     Получка плюс треть прибыли и все бы ни по чем,
     Но Мафия решила стать свободной, причем
     По ее Теории наш Руни обречен.

     [Припев]: Руни, Руни Винсом, король танца деки-данс.


     Свин  Бодайн   завалился  спать.  В   соседней  комнате   голая   Мафия
разглядывала себя в зеркало.  Паола, - подумал  Руни, - где ты теперь? У нее
появилось обыкновение исчезать, порой дня на два или на три, и никто никогда
не знал - куда.
     Может,  Рэйчел замолвит Паоле словечко  за  него? Он понимал,  что  его
понятия  о  должном годятся, скорее, для прошлого века. Но эта  девушка сама
была  загадкой. Она мало  говорила  и все реже появлялась в "Ржавой ложке" -
только  когда  знала,  что Свин сечас  в  другом  месте.  Свин домогался ее.
Спрятавшись за кодексом,  грязная сторона которого касалась лишь офицеров (а
может, и исполнительных директоров? - спрашивал себя Винсом), Свин наверняка
представлял Паолу  своей  партнершей, когда придумывал  очередной фильм  для
холостяков.  Это  естественно, -  полагал  Винсом; пассивность этой  девушки
заставляет  видеть  в  ней объект для  садизма,  который  можно  облачить  в
какие-угодно  неодушевленные  костюмы  и  фетиши  и  который  можно  мучить,
подвергать причудливым непристойностям из свиновского каталога, выворачивать
ее  гладкие,  нежные  и,  наверняка,  с виду  девственные  члены в  позиции,
способные распалить развращенный вкус. Рэйчел права: Свин, а, может, и Паола
-  это продукты  деки-данса. Винсом, самозванный король  этого танца, жалел,
что деки-данс вообще появился на свет. Как это случилось, какой вклад внесли
сюда разные люди, включая его самого, - оставалось для Винсома загадкой.
     Он вошел  в  комнату в тот  момент,  когда Мафия, согнувшись, снимала с
себя гольфы. Наряд студентки колледжа, - подумал  Винсом. Он  крепко шлепнул
ее  по  ближайшей  ягодице; она выпрямилась,  повернулась,  и он отвесил  ей
пощечину.
     - Чего? - сказала она.
     -  Кое-что новенькое, -  ответил Винсом. - Для разнообразия. -  Схватив
Мафию одной рукой за промежность, а другой - за волосы, он приподнял ее, как
жертву (хотя Мафия  никогда не  была  жертвой) и  полу-понес  полу-поволок к
кровати, где она теперь и лежала в нелепой позе, образуя беспорядочную массу
из белой кожи, черных лобковых волос и гольфов. Он расстегнул брюки.
     - Ты ничего не забыл?, - застенчиво и немного испуганно произнесла она,
отбрасывая волосы со лба по направлению к тумбочке.
     - Нет, - сказал Винсом. - Во всяком случае, на ум ничего не приходит.

III

     Профейн вернулся в "Пространство и время" убежденный, что уж с чем-чем,
а с Рэйчел ему повезло. Бергомаск дал ему работу.
     - Чудесно, - сказала она.  - За услуги заплатит  он, ты  ничего  нам не
должен.
     Время близилось к закрытию. Рэйчел стала прибирать на столе.
     - Пойдем ко мне, - сказала она спокойно. - Подожди меня там, у лифта.
     Опершись в коридоре о стенку, он подумал, что с Финой у него начиналось
почти так  же.  Она взяла  его  домой, словно найденные  на улице  четки,  и
убедила себя  в его волшебной  силе.  Фина была набожной католичкой, как его
отец. А Рэйчел, он вспомнил, - еврейка, как его мать. Может,  все ее желания
сводятся к тому, чтобы его накормить - то есть, к роли еврейской мамы?
     Они  спустились на  лифте  - набитом  людьми и, в  то же время,  тихом.
Рэйчел  безмятежно  завернулась  в  серый плащ.  В  метро  на турникете  она
опустила два жетона.
     - Эй, - сказал Профейн.
     - Ты без денег, - откликнулась она.
     -  Я  чувствую себя жиголо.  -  Так оно и было. У нее всегда находилось
центов пятнадцать и,  возможно, полпалки  салями  в холодильнике - в  общем,
что-нибудь, чем его покормить.
     Рэйчел  решила поселить Профейна  у Винсома, но  кормить  за свой счет.
Квартира Винсома была известна  в  Команде  как "Вестсайдская ночлежка".  Ее
площади хватило  бы на всех членов Команды вместе  взятых,  а  Винсому  было
наплевать, кто у него спит.
     На следующий день поздно вечером к Рэйчел заглянул пьяный Свин Бодайн в
поисках Паолы, которая опять была Бог знает где.
     - Эй! - обратился Свин к Профейну.
     - Старина! - откликнулся Профейн. Они открыли по пиву.
     Вскоре Свин потащил их в  "V-Бакс" послушать Макклинтика  Сферу. Рэйчел
сосредоточенно  слушала музыку, а  Свин  и  Профейн тем  временем вспоминали
морские истории друг о друге. В один из перерывов Рэйчел подсела за столик к
Макклинтику и узнала, что  тот "подцепил" контракт с Винсомом на две большие
пластинки для "Диковинок".
     Они  немного   поболтали.  Перерыв  закончился.  Музыканты  неторопливо
вернулись на сцену, подстроились и  начали с композиции  Сферы "Твой дружок.
Фуга". Рэйчел вернулась к  Свину  с  Профейном. Они  в  это  время обсуждали
Папашу  Хода и Паолу.  "Боже, Боже, -  ск