т.
     - Не надо мне, - говорит. - Уйдите, пожалуйста.
     И легонько рукой Кудеяра в грудь. А Кудеяр в амбицию.
     - Что?  -  говорит. - Уйдите? Это я - уйдите? А часики ты мне отдашь?..
Вор несчастный!
     Вдруг как заголосит:
     - Мамочки!  Люди добрые!  Ратуйте! Ограбил меня малолетний подлец! Часы
украл! Мам-мочки!
     И ирисками в Петьку. В глаз.
     Схватился Петька за глаз. И вон из зала. А навстречу Федор Иваныч.
     - Что такое? - спрашивает. - Что такое случилось?
     А уж вся публика повскакала, Кудеяра стеной окружила.
     Бузит Кудеяр, толкается, орет благим матом:
     - Мамочки! - орет. - Ограбил! Ограбил!
     Заспешил Федор Иваныч.
     - Что такое? - спрашивает. - К кому это такой?
     - Ко мне,  -  отвечает Петька. И глаза опустил. - Ко мне это. Дядя мой.
Из сумасшедшего дома. Не пускайте его больше, пожалуйста.
     Вывели гражданина Кудеяра.  Кричал он,  ругался,  толкался,  но  вывели
все-таки...
     А Петька с тех пор загрустил.  О часиках стал думать.  Так и забыл уж о
них с ученьем-то, а тут снова...
     Часто во двор стал выходить,  дрова оглядывал.  Много еще дров,  далеко
еще до места, где часики спрятаны.
     Грустил Петька. Вздыхал. Однако утешал себя.
     Бывало, подумает:
     "Это еще ничего,  что дрова.  Дрова -  пустяки. Могли на этом месте дом
четырехэтажный построить..."
     И от таких мыслей легче становилось.
     А на дворе уже холодно было - осень.


     И  вот  снег  выпал.  Сразу густой такой снег -  по  колено.  Весь двор
завалило, без лопаты пройти невозможно.
     За обедом вошел в столовую Федор Иваныч и сказал:
     - Зима, ребятки!..
     И все в ладоши захлопали и закричали:
     - Зима! Зима!
     А Федор Иваныч походил по столовой, остановился и говорит:
     - Так,  -  говорит. - Зима наступила... А у нас ведь, ребятки, дрова на
дворе.  Как  вы  думаете?  Погибнут ведь дрова без покрышки.  Недурно бы,  -
говорит,  -  их  в  сарай перетаскать.  Как вы  думаете?  Не устроить ли нам
субботник?
     - Субботник! Урра! - закричали ребята и снова в ладоши захлопали.
     И больше всех Петька кричит и больше всех хлопает.
     Загорелся Петька.
     Не успели обед кончить, Петька:
     - Дрова таскать!
     И вскочил.
     - Дрова таскать! - закричали ребята.
     И все, кое-как одевшись, - во двор. И по чистому снегу - к дровам.
     Стали дрова таскать. Стали по три человека над каждым поленом кряхтеть.
А Петька и тут на первом месте... Суетится, командует.
     - В цепь! - кричит. - В живую цепь валяй! Перекидом!..
     Стали ребята цепью через двор к  сараю,  -  живо работа закипела.  Один
другому полено передает - раз-раз! Машина.
     А Петька и тут с подначкой!
     - Живо! Поднажми!
     И все удивляются:
     - Что случилось с парнем? Откуда такой работник?
     Но живо ребята работают. В сарае поленница за поленницей растет.
     И вот уж кричат на другой конец первые в цепи.
     - Хватит! - кричат. - Полно.
     Опешил Петька:
     - Как то есть полно?
     Побежал в  сарай -  и  верно...  До  самых дверей набит сарай дровами -
полена не впихнешь.
     Застыл Петька. А дров на дворе еще прорва. Саженей тридцать.
     Выскочил откуда-то Федор Иваныч.
     - Ничего,  -  говорит. - Так. Ничего... Это мы за зиму сожжем. Спасибо,
ребятки!
     И Петьку по плечу:
     - Спасибо, товарищ Петя. Постарался.
     А Петька рукой махнул и пошел... Обидно.
     В тот же день вечером шус устроил общее собрание.  Выбирали старосту по
хозяйственным делам.  И  на собрании чернявенький Миронов встал и  предложил
выбрать Петьку.
     - Предлагаю,  -  сказал,  -  выбрать его  по  следующим данным.  Парень
активный и в работе горячий. Сами сегодня видели, как он с дровами орудовал.
Ведь это он субботник наладил. Он организовал.
     Проголосовали и выбрали Петьку старостой.
     И стал Петька старостой по хозяйственным делам.


     Сначала смешно было.
     Ходит Петька с  ключами,  словно купец на  базаре.  Тетрадку за пазухой
носит. Химический карандаш на веревочке. Фартук...
     Ходит и прямо не знает, что делать. Что такое нужно предпринять?..
     Но дело дали.
     Дела   на   Петьку   поднавалили   -   вздохнуть   нельзя.   Туда-сюда,
налево-направо, - мало ли дел в интернатском хозяйстве?
     Незаметно дни идут.
     Петька ходит с ключами.
     А за Петькой ребята:
     - Петя Валет, отпусти вермишели к обеду!
     - Петя Валет, мыла давай!
     - Петя Валет, белье!..
     - Петя Валет, ситный!..
     - Дров гони, товарищ Петя Валет!..
     И  Петька  все  выдает,  все  принимает,  все  отпускает  и  химическим
карандашом в синей тетрадке все пишет, все пишет...
     Такой сознательный стал - смех!
     А дров Петька не жалеет. С большой охотой дрова отпускает.
     - Вязанку?.. Пожалуйста. Две?.. Еще лучше.
     Никогда до этого раньше в приюте Клары Цеткин не было такой жары. Прямо
зной. Прямо горячий полок в бане, а не класс "Б".
     А ребята все продолжают:
     "Саша у Маши, а Маша у Саши. У Саши Маша, у Маши Саша..."
     А  Петька  над  синей  тетрадкой сидит,  слюнявит огрызок  химический и
потеет.
     - Три четверти фунта,  да четверть,  да еще полфунта, да пять осьмушек.
Сколько это?
     Это - дробь. А дроби проходят в классе "Г", где Миронов.
     Вот поймал Петька снова Миронова и говорит:
     - Мне,  -  говорит, - в ваш класс перейти необходимо. До зарезу... Я, -
говорит, - согласен на предметы нажать, только ты мне помоги!
     - Ладно, - сказал Миронов. - Помогу.
     И стал заниматься с Петькой. И так это быстро у них дело пошло, что уже
к Новому году нагнал Петька класс "Г".
     И перешел в мироновский класс.
     Но тут опять неприятность вышла.


     Неприятность вышла в марте месяце, в день Парижской коммуны.
     В тот день светило румяное зимнее солнце и под ногами хрустел снег.
     В  тот  день приют Клары Цеткин ходил в  городской сад на  могилу жертв
революции.
     Ребята шли бодро, смеялись и пели:

                Смело, товарищи, в ногу...

     И Петька со всеми пел и со всеми смеялся.
     А когда подходили к городскому саду,  попался навстречу пьяный. Качался
он, поднимал руки и пел хриплым голосом:

                Мать красавица-старушка,
                Сына блудного пр-рими!..

     Ребята  смеяться стали.  Снегом  стали  бросать  в  пьяного.  А  Петька
поглядел и узнал: гражданин Кудеяр.
     И как узнал,  испугался и спрятался за чью-то спину.  Идет согнувшись и
варежками лицо закрывает.
     А  ребята пьяного повалили и  снегом лицо ему набивают.  Визжит Кудеяр,
чертыхается и красным носом мотает.
     И  вдруг Петьке пьяного жалко стало.  Что  с  ним случилось,  -  только
выскочил он из рядов и закричал:
     - Ребята! - закричал. - Оставьте!
     И все перестали смеяться. И снег бросили.
     А Кудеяр Петьку узнал и заорал:
     - Мошенник! Часы украл!
     И  Петька пошел,  опустив голову,  и  все удивлялись,  почему он больше
песен не поет.
     А  Петьке стыдно было.  Стыдно было,  что  у  пьяного часы  украл.  Сам
удивился:  что  за  черт?  Что  такое  случилось?  Откуда  такое  -  стыд?..
Непонятно!..


     ...А время шло, весна подходила, снег таял, и вместе со снегом дрова на
дворе таяли.
     Вышел раз Петька во двор,  поглядел, а там дров совсем пустяки - сажени
две.
     Испугался Петька.
     "Ох, - думает, - скоро уж! Скоро копать надо".
     В тот же день встретил Петька в коридоре Федора Иваныча и говорит:
     - Весна,  Федор Иваныч, подходит. Тепло уж становится. Пожалуй, можно и
не топить в классах? А?
     - Так, - сказал Федор Иваныч. - Можно и не топить.
     И  стал Петька дрова экономить.  Скупо стал отпускать дрова.  На  кухню
только. На прачечную.
     И каждое полено считал.
     И все удивлялись.


     Миронову тетка из Новочеркасска три рубля прислала. Было это на вербной
неделе. Вот Миронов Петьке и говорит:
     - Пойдем в воскресенье на вербу? Гулять...
     Дождались воскресенья,  у  Федора  Иваныча отпросились и  зашагали.  На
вербный базар.
     Очень  было  тепло.  Снег  таял.  И  люди  на  вербе все  веселые были,
смеялись, шумели, толкались. Музыка играла.
     Вокруг разные сладости продавались - коврижки разные, вафли, халва...
     И Миронов всего понемножку покупал и Петьку угощал.
     Так  до  вечера грязь  промесили,  а  вечером засветились огни,  громче
заиграла музыка и закрутились карусели.
     У каруселей Миронов сказал:
     - Прокатимся?
     - Не стоит, - сказал Петька. - Нет. Лучше на эти деньги купим стрючков.
     - Купим, - сказал Миронов. - Хватит денег... Купим и стрючков.
     - Ну ладно, - сказал Петька. - Только давай на лошадей, а не в лодку.
     Остановилась  карусель,   бросился  народ  занимать  места.   Петька  с
Мироновым вперед,  а  уже  все лошади заняты.  Свободна одна только лодка на
четыре места. Два места девчонки какие-то заняли, два свободных...
     - Лезем! - сказал Миронов. - Все равно... Лезем!
     Ничего не попишешь - полез и Петька.
     Вот заиграла музыка,  и поплыла лодка. Все шибче и шибче... Все круче и
круче... Мелькают вокруг фонари. Мелькают белые рожи. Лихо.
     Сняли ребята шапки и шапками машут. А девчонки напротив пищат.
     Одна,  высокая,  рыжая,  глазами  мигает,  а  поменьше,  белокуренькая,
прижалась к ней и:
     - Ох! Ах!
     Смешно ребятам. Ребята девчонок дразнят.
     - Трусихи! - кричит Миронов.
     - Кролики! - задирает Петька.
     А девчонки тоже спуску не дают:
     - Сами кролики!
     И смеются, кривляются.
     Вот остановилась карусель, выскочили девчонки вон.
     И ребята выскочили. Миронов Петьке и говорит:
     - Давай познакомимся?
     - Что? - говорит Петька.
     А уж Миронов девчонок догнал и, как большой:
     - Разрешите с вами познакомиться?
     Рыжая мигает глазами и говорит:
     - Пожалуйста! - говорит. - С удовольствием.
     А белокуренькая молчит. И Петька молчит.
     Пошли тут всей компанией гулять. В две пары. Впереди Миронов с рыжей, а
сзади Петька с  белокуренькой.  Миронов семечек купил и девчонок угощает.  И
все время говорит и  разные шуточки произносит.  А  Петька молчит.  Не знает
Петька,  о чем говорить с белокуренькой.  А белокуренькая грустная какая-то,
все думает и семечки как-то клюет, как птица.
     Вот Петька и спрашивает:
     - Что это вы все думаете? О чем?
     - О разном, - отвечает белокуренькая. И улыбнулась: - А вы о чем?
     И  Петька  ответил,  что  думает тоже  о  разном.  Потом  спросил,  как
белокуренькую зовут.
     - Наташа...
     - А меня Петр.
     И разговорились.
     Наташа даже смеяться стала. Даже семечки стала клевать веселее.
     Петька говорит:
     - Вы на коньках, Наташа, умеете ездить?
     - На коньках?.. Летом?.. Ха-ха... Зимой-то я прошлую зиму каталась... И
даже не худо. Возле нашего дома напротив коммунальный каток.
     - А где вы живете?
     - Там... Недалеко...
     И к Петьке:
     - А вы где?
     - Я-то?
     И Петька вдруг растерялся:
     - Я-то? Я - в детдоме.
     - В каком?
     - В дефе... ративном.
     - Это что значит - деферативный?
     - Это... такой... особенный. Для особо нормальных детей.
     - Для сирот?
     - Ну да. Для круглых.
     - Вы - круглый?
     - Круглый. Ни отца, ни матки. Ни даже тетки. А вы?
     - У меня... отец. То есть... нет, то есть... да.
     Опять закраснелась Наташа.
     "Что за черт?" - думает Петька.
     Удивляется Петька.
     И дальше идут.
     Так незаметно до  позднего вечера прошатались.  Семечек одних фунта два
склевали.
     Уж темно совсем стало, огни погасли, взошла луна.
     Тут девчонки встрепенулись:
     - Пора домой идти.
     Распрощались и пошли.
     И Петька с Мироновым до самого приюта про девчонок говорили.
     - Хорошие девчонки.
     Долго стучались в калитку. Долго за оградой лаял Король и гремела цепь.
Наконец косоглазый дворник Иван открыл калитку. Зевал и ругался.
     По двору шли, и вдруг Миронов сказал:
     - Гляди-ка!.. Дрова кончились!.. Ловко! Теперь можно в лапту играть.
     Поглядел Петька,  -  так и  есть -  кончились дрова.  Очистился двор от
забора до забора.
     - Верно, - сказал Петька. - Можно в лапту играть.


     Всю ночь не спал Петька. Все думал и все обсуждал.
     И ранним утром оделся Петька и вышел во двор.
     Холодно было,  туманно,  и пахло землей,  и за оградой на тополях орали
галки. Ежился Петька, ходил вдоль забора и глядел в окна.
     Окна румянились чуть и блестели, как в речке вода. За окнами тихо было.
     Ходил Петька вдоль забора и прутик искал.  Прутика не было:  всюду кора
валялась, щепки и лык лохматый.
     Прутика не  было,  но  место  Петька  отлично нашел.  Стал  у  забора и
вспомнил:
     "Вот здесь воспитатель сидел и  книжку читал.  Вон  там  ребята в  рюхи
играли. Вот тут я..."
     Огляделся Петька,  сел на корточки и  щепкой стал ковырять землю.  Ямку
глубокую до  локтя  вырыл,  -  руку  засунул:  так  и  есть.  Сцапали пальцы
скользкий узелок.  Сжал Петька узелок и поднялся.  И,  зашвыряв щепками яму,
быстро пошел в приют.
     А в коридоре сел на окно и, отдышавшись, развязал узелок.
     Чистокровное золото за  год не  потускнело:  по-старому солнце горело у
Петьки в руках. Но меньше показались Петьке часы. И легче. Легкие, легкие...
Даже страшно.
     Задумался Петька, поежился.
     К уху приставил часы - молчат. Крышки открыл - стоят.
     Черные стрелки стоят на без двадцати восемь.
     И вдруг еще страшнее Петьке стало.
     "Как же это?  - думает. - Что же это? Столько времени прошло, год целый
прошел, а часы на час не продвинулись?"
     Солнце в  окно ворвалось.  Испугался Петька и  сунул часы в  карман.  И
сразу тяжелые стали часы. Карман оттянуло, и стало неудобно ноге.
     Пошел Петька по коридору. А навстречу Рудольф Карлыч идет. Улыбается. И
солнце на белом халате. И кочерга в руке.
     - Здравствуй! - говорит. - Доброе утро. Идем со мной печка топить? Нет?
     - Нет! - сказал Петька. - Мне в экономию надо... Хлеб вешать.
     И пошел хлеб вешать.


     Но  не  убежал Петька.  Нет...  Это прошлым летом он мечтал убежать,  а
теперь... Теперь совсем другое.
     Другие дела на  уме  у  Петьки.  И  странно даже подумать:  как это так
бежать?
     Но на руках у  Петьки часы.  На руках у него этот проклятый драгоценный
предмет.
     И нужно подумывать, что и как!..
     Носит Петька часы день,  другой - и все думает, все размышляет, куда бы
часики деть.
     Бросить хотел часы -  пожалел: глупо. Самое лучшее - Кудеяру отдать. Да
где его возьмешь,  - не приходит больше гражданин Кудеяр. Ни слуху о нем, ни
духу.
     Так и страдал Петька и носил с собой эти ненавистные часы.
     А в середине лета стали в приюте красить крыши.
     Вот призвал раз Федор Иваныч Петьку и говорит:
     - Сходи,  -  говорит,  -  пожалуйста,  на улицу Ленина,  в Губжир. Купи
зеленой краски.
     Дал Петьке денег, пошел Петька в Губжир.
     Идет мимо базара.  Старое вспоминает.  Разные случаи вспоминает:  гири,
пампушки, селедки.
     И вдруг слышит свист. Бегут люди.
     Бегут по базару люди и дико орут:
     - Лови его! Во-ор! Лови!..
     Побежал и Петька.  И видит,  за кем бегут. Бегут за лохматым парнишкой.
Парнишка бежит, оглянулся - мелькнул перед Петькой завязанный газ.
     - Пятаков! - крикнул Петька и шибче бежать припустился.
     А Пятаков бежит хорошо.
     Толпа уж  давно позади осталась,  один только Петька вдогонку бежит.  И
кричит:
     - Пя-та-ко-ов!
     И вот догнал.
     Схватил за плечо Пятакова и:
     - Стой! Не уйдешь!..
     А Пятаков увернулся и Петьку - под грудки.
     - Дурак! - закричал Петька. - Дурак! Не дерись.
     Отскочил Пятаков и смотрит на Петьку. И весь дрожит.
     А Петька:
     - Ну что? Не узнал?
     - Нет, - сказал Пятаков, задыхаясь.
     - В приюте... Помнишь?
     - А, - сказал Пятаков, - помню. Обжора...
     И дальше пошел. И все дрожит.
     А Петька за ним:
     - А дрова помнишь?
     - Какие дрова?.. Помню... Ну что ж?
     И    дальше,    дальше   бежит   Пятаков.    И   все   стороной,    все
переулками-закоулками... К Слободе, на окраину города.
     Петька за ним:
     - Пятаков!
     - Что тебе?
     - Пятаков, подожди, не беги.
     Стал Пятаков. Отдышался:
     - Ух... Черт возьми... Что, говорю, тебе?
     - Помнишь дрова?
     - Помню. Ну что ж?
     - Обидно?
     - Что?
     - Прости, - говорит Петька. - Я виноватый во всем.
     И стал Пятакову рассказывать насчет дров.  А Пятаков хохотать начал.  И
так хохотал, что повязка его на нос сползла.
     - Дурак! - говорит. - Да разве ты виноват?.. Ведь сам я... Ведь я в тую
ночь шестнадцать поленьев торговкам на кордон перетаскал.
     - Врешь! - изумился Петька. - Врешь!.. Неужели верно?..
     - Верно.  Шестнадцать поленьев.  А  ты  думал что,  я  за  милую душу в
реформу пошел? Нет, брат, нас на испуг не возьмешь.
     Удивляется Петька:
     - Так, значит, тебе не обидно совсем? И в приют не хочется?
     - В приют?
     Усмехнулся Пятаков. И говорит важно:
     - Я,  брат,  в тюрьме побывал.  А кто в тюрьме побывал, тому в приюте с
детишками делать нечего. Понял?
     Щелкнул Петьку по лбу и пошел качаясь.
     Пошел качаясь и вдруг обернулся.
     Обернулся и,  бледный,  лохматый,  на  Петьку  идет.  И  сверкает своим
одиноким глазом.
     А Петька, конечно, подходит спокойно. У Петьки совесть чиста.
     - Что? - говорит.
     - То,  -  говорит Пятаков и на Петьку надвигается.  -  То, - говорит. -
Гони часы!
     И - раз по плечу Петьку:
     - Ну?!
     Чуть на землю Петька не сел.  Закачался.  Закланялся. В глазах у Петьки
стали мелькать заборы,  дома,  фонари и  одноглазые Пятаковы.  Язык онемел у
Петьки.
     - Ну? - повторил Пятаков. - Не слышишь? Часы гони.
     - Ка-ка... - сказал Петька, - ки-ки... Ка-ки-кие часы?
     - Такие,  -  сказал Пятаков и  вдруг,  наклонившись к самому Петькиному
лицу,  быстро-быстро зашептал:  - Ты думаешь, я не знаю? Нет! Я, брат, знаю.
Мне Кудеяр все рассказал...  Под чистую.  Мы с ним полгода в тюрьме отсидели
вместе.  Да. Он и сейчас за пьянку отсиживает. Да. Он мне все рассказал. Все
знаю. Все мне известно. Гони часы. Слышишь?
     И тут Пятаков хватает Петьку за грудь, а другою рукой он хватает его за
горло и шипит:
     - Слышишь? Гони часы... А не то... Только пикни!
     И пальцами жмет Петькино горло. И грязный кулак пихает Петьке прямо под
чистый нос.
     А Петька уж лезет в карман.  И щупает там часы. Хочет их вытащить вон и
отдать  Пятакову.  И  даже  торопится.  Даже  спешит  поскорей  отдать  часы
Пятакову.
     Но тут раздаются крики, свистки, улюлюканье, топот. Из-за угла вылетает
милиционер. За ним бабы. За бабами еще разные люди.
     - Ага! - орут. - Вота он! Ло-ви-и!
     И - шасть к Пятакову. Хвать Пятакова за шиворот. Бух на землю!
     - Вор-р! Бей!!!
     Петька едва убежал.


     Идет Петька дальше,  в Губжир.  И снова идет по базару. По самым рядам,
где торгуют пампушками и селедками.  Где пахнет мукой и овощами. Но грустный
Петька плетется. Унылый. Со злостью сжимает в кармане часы и думает:
     "Господи!  -  думает.  -  За  что  мне  такая обуза?  За  что мне такое
несчастье в кармане носить?!"
     А  вокруг и  гудит  и  шумит.  Солнце по  всей  барахолке гуляет.  Люди
толкаются. Баян гудит. Птицы гогочут в клетках. Нищие песни орут. Весело!
     Но  Петьке не  радостно.  Петьку и  солнце не радует.  И  нищие даже не
радуют. Грустный Петька идет.
     Вдруг Петька увидел девчонку.  Девчонка стояла в рядах и что-то держала
в руке. Какую-то вещь.
     Какую-то вещь она продавала сухощавому рыжему дядьке в очках.
     Петька узнал  Наташу.  Это  Наташа,  с  которой Петька на  вербе гулял,
белокурая, продавала теперь какую-то вещь сухощавому дядьке.
     Петька обрадовался.  Петька д