ать, а бабка Фекла за него отвечает:
     - Наел ты,  - отвечает, - ровно на три рубля с лишним. Полагается мне с
тебя получить...
     Встает Петька и говорит:
     - Бей меня,  бабка Фекла. Нет у меня, бабка Фекла, денег. Нет у меня ни
гроша.
     - Зато, - говорит бабка Фекла, - у тебя часы есть... Гони часы в уплату
долга.
     Сунул  Петька руку  в  карман -  вытаскивает оттуда пачку  денег.  Одни
червонцы вытаскивает. Штук сто. Дает Петька бабке Фекле штуки четыре.
     - На, - говорит, - бабка Фекла... Получи.
     Кланяется бабка Фекла в  ноги.  Благодарит Петьку за такую щедрость.  А
тут входят откуда-то кордонские ребята. Митька Ежик входит, Васька Протопоп,
Козырь,  Мичман... И все кланяются в ноги, и всем дает Петька по червонцу. А
сам влезает на стул и кричит:
     - Пойте! - кричит. - Пойте, задрыги, "Гоп со смыком"!..
     Вдруг откуда-то кучерявый выскакивает. Выскочил, папкой махнул.
     - А ну, беги! - кричит.
     Страшно стало Петьке - побежал.
     На улицу выскочил и  бежит.  А  бежать сапоги мешают.  Тяжелые на ногах
полсапожки.  Споткнулся Петька на каком-то углу и  упал в  канаву.  В канаву
упал - проснулся.
     Весь в поту. Одеяло на пол сползло, разметались подушки. Жарко Петьке -
дышать  невозможно.   А  в  окно  луна  смотрит.   А  рядом  ребята  храпят.
Чернявенький  рядом  храпит.  И  над  самой  Петькиной  головой  вентилятор:
ж-ж-ж-жу!.. Ж-ж-ж-жу!..
     Поднял Петька одеяло,  лежит,  а спать не может.  Страшная давит Петьку
тоска.
     Думает Петька о  разных вещах,  но больше всего о  воле.  Вольную жизнь
вспоминает, горюет... А вентилятор все: ж-ж-ж-жу! Ж-ж-ж-жу!
     Спать мешает Петьке.
     Вот где-то вдали за окном паровоз загудел. Встрепенулся Петька.
     "Ох,  -  думает,  -  хорошо сейчас на вокзале.  На вокзале сейчас поезд
московский встречают.  Ребята наши все,  поди,  там. Карманы, поди, чистят у
публики... Весело! А здесь лежи, как дурак, на простыночках..."
     Приподнялся Петька на локте, оглядел спящих ребят, усмехнулся горько.
     "И как это,  - думает, - могут люди терпеть? Ведь живут же... И убегать
не думают... Даже в лапту играют!"
     Лежит Петька.  Потом обливается.  Спать не может. А вентилятор: ж-жу...
ж-жу...
     Вдруг далеко где-то колокол ударил.
     На каланче пожарный ночные часы отбивал:
     Бом-м!
     Бом-м!
     Бом-м!
     "Три часа",  -  сосчитал Петька.  И вдруг -  часики вспомнил.  Задрожал
весь.
     "Нет,  -  думает,  -  терпения моего нету.  Пойду.  Попытаю... Может, и
достану часики, раздобуду часики..."
     Потихоньку оделся Петька,  подумал немного и  сложил одеяло в  комок  -
будто  лежит  человек под  одеялом.  Подушку примял...  На  цыпочках к  окну
подошел. Осторожно затворку поднял, открыл окно.
     И  сразу приятно ветром в лицо пахнуло.  Задышал Петька полной грудью и
высунулся из окна.
     Прыгать, конечно, страшно: второй этаж, и камни внизу блестят: прыгнешь
- костей не соберешь.
     Рядом труба водосточная. Карниз узенький. А до трубы шага три.
     Осмелел Петька,  вылез на карниз,  раздвинул пошире ноги и перемахнул к
трубе.  Вниз по трубе - плевое дело. Раз, раз и готово, - стукнули каблуки о
камень.
     Во дворе Петька.  Ходит и  место ищет,  где часики закопал.  А  место -
известно - у забора, а до забора саженей на десять дрова...
     Плотно Петькины часики дровами заложены.
     "Ну, - думает Петька, - ничего. Как-нибудь раскопаю".
     Плюнул Петька на руки и ухватился за первое полено.  Потащил к себе.  А
полено тяжелое, сырое.
     Стащил  Петька  первое,  за  второе полено ухватился...  Третье стащил.
Отбросил.  Этак штук двадцать раскидал,  уморился,  вспотел, весь в поленьях
закопался.  Но роет все-таки,  пыхтит самосильно и знай себе тянет полено за
поленом.
     Вот подцепил он какой-то тяжеленный чурбан с самого верха. Не выдержали
руки - рухнул чурбан, загремел. И вся поленница рухнула.
     Раздался вдруг лай. Пес откуда-то выскочил.
     Испугался Петька - бежать не может.
     А  пес лает,  воет,  зубы на Петьку скалит,  и глаза у него что у волка
горят.
     Сидит   Петька,    в    дровах   окопавшись,    дрожит   и    думает...
Думает-вспоминает.  И  все  не  может  припомнить,  как  эту  чертову собаку
зовут... Трезор, что ли? Или Барбос? Или Шарик? И вдруг вспомнил.
     - Король! - кричит. Негромко кричит. - Король! Дура! Цыц, на место!..
     И сразу перестал лаять Король.  Завилял хвостом, погасил глаза и отошел
в сторону.
     А Петька - что было духу - к трубе. Взобрался по трубе на второй этаж -
и в окно. Чуть с карниза не сверзился. Влез все-таки.
     Койку свою  отыскал.  Сел,  стал раздеваться.  Скорее,  скорее.  И  все
дрожит. Зубы даже лязгают.
     Снял Петька первый сапог и  неосторожно бросил его  на  пол.  От  стука
чернявенький проснулся. Поглядел на Петьку, зевнул и спрашивает:
     - Ты куда это, - спрашивает, - ходил?
     Смутился Петька.
     - В ватер, - отвечает, - ходил.
     - А зачем же... в сапогах?
     Но не дождался чернявенький Петькиного ответа - заснул.
     И Петька тоже разделся, залез под одеяло и - раз-раз - захрапел.
     И во сне Петьку дрожь пробирала.


     Удивительное дело - захворал Петька.
     Странно даже.  В какие, бывало, переделки парень попадал - ни малейшего
кашля. Даром, что чахлый, грудь никогда не болела.
     Прошлым годом в октябре в заморозки купался -  и ничего. Всякую гадость
ел, голодал неделями - тоже ничего. А тут на тебе - заболел.
     Снесли  Петьку  в   приютский  лазарет  и  определили  у  него  тяжелое
воспаление в легких.
     Ухаживал за Петькой санитар Рудольф Карлыч.
     Хворал Петька три недели.  Целых три недели без памяти лежал и к смерти
готовился.
     Но не умер,  а выжил.  Не такой Петька парень,  чтобы умереть. Выжил. В
себя пришел.
     Проснулся Петька в  дождливый день.  За  окнами дождь шел.  В  лазарете
карболкой пахло и тихо было.
     Повернулся Петька на другой бок и вспомнил.
     На каланче часы били: бомм, бомм... Потом Король залаял.
     Вспомнил Петька все и понял: болен был долгое время.
     А  тут  Рудольф  Карлыч  вошел.   Увидел,  что  Петька  жив  и  здоров,
обрадовался, руками всплеснул.
     - Ах,  -  говорит, - наконец-то! Наконец-то ты, бедный головушка, ожил.
Поздравлять мне тебя от чистый сердца! Браво!
     Лежит Петька, не улыбнется даже. Молчит.
     - Молчи,  - говорит Рудольф Карлыч. - Молчи. Тебе говорить нельзя. Тебе
отдыхать надо. Кушать надо... Бульон.
     Ушел Рудольф Карлыч.
     Через  минуту  возвращается,  да  не  один,  а  с  чернявеньким.  Несет
чернявенький на железном подносе тарелку супа. И улыбается во все зубы.
     - Здорово! - кричит. - Поздравляю!
     И  ставит перед Петькой суп.  Стал  Петька есть  суп.  Ест  потихоньку,
глотает полегоньку.  А  чернявенький сел  рядом.  Нагнулся и  Петьке на  ухо
шепчет.
     - У меня, - шепчет, - к тебе дело есть. Поговорить надо. Важное дело.
     Поднял Петька голову:
     - Что такое?
     Но тут Рудольф Карлыч вмешался.
     - Нет, - говорит, - больному отдыхать нужно. Ему разговор вредно. Уйди.
Не мешай ему кушать бульон.
     Поднялся чернявенький.
     - Ладно,  -  говорит,  -  что ж делать.  Отдыхай.  После поговорим, как
окрепнешь немножко... Зайду я к тебе. Прощай.
     Ушел чернявенький.
     А Петька лежит и думает:
     "Какой разговор у  чернявого?  Что  у  него за  дело ко  мне?  Странное
какое-то дело..."
     Но уж другие мысли лезут Петьке в башку. Более важные мысли лезут.
     Думает Петька о том, как ему быть и как поступать.
     Бежать ли ему из приюта, или...
     Нет,  не  таков  Петька парень,  чтобы дело  задуманное бросить.  Решил
Петька часики заполучить -  заполучит.  Не важно,  что ждать долго.  Можно и
потерпеть немножко, можно и в приюте пожить, пока дрова не кончатся.
     Стал Петька ждать, пока дрова кончатся. Поправляется заодно.
     А дров, надо сказать, сто кубов. Дров не на месяц, два, а на год, может
быть, хватит. Но твердо решил Петька ждать и ждет... Терпит.
     Поправляется.  По лазарету ходить начал.  Начал ходить из угла в  угол.
Скучно, конечно, ходить.
     К  окну  подойдет,  на  улицу посмотрит.  На  улице дождь целыми днями.
Август уже подошел.
     И  вот  раз  приходит  к  Петьке  чернявенький.   С  книжкой  приходит.
Поздоровался, на койку Петькину сел.
     - Скучаешь?  - говорит. - А я тебе книжку принес. Интересная книжка. На
вот, прочти...
     Отмахнулся Петька.
     - Знаю,  -  говорит, - какие это книжки. Политические... Со смыслом. Не
хочу я ваших книжек политических.
     - Нет,  -  говорит чернявенький. - Это не политическая. Политические ты
зимой  штудировать будешь,  когда  занятия начнутся.  А  это  просто  так  -
интересная беллетристика. Прочтешь - я тебе еще принесу.
     Положил чернявенький книжку на  табуретку,  посидел немного и  ушел.  А
Петька  спать  завалился.  До  вечера  проспал,  вечером его  Рудольф Карлыч
разбудил, ужин принес.
     Сшамал Петька ужин - снова спать завалился. Да не спится что-то...
     Лежит,  в  потолок  глядит.  На  лампочку  электрическую глядит.  Тошно
глядеть. Скучная лампочка.
     Стал Петька на пол глядеть, - тоже мало интересного.
     И вдруг на табуретке книжку заметил. Обрадовался.
     "Погляжу, - думает, - от нечего делать".
     А книжка рваная,  замусоленная попалась,  но, на счастье, с картинками.
Стал Петька картинки разглядывать.  Сначала так -  ничего особенного,  потом
интересно стало.
     Нарисован на картинке преступник.
     Связан преступник по рукам и по ногам канатом.  А рядом - надсмотрщик с
мечом.
     "За что, - думает Петька, - сграбастали субчика?"
     Перелистнул Петька страницу -  прочел.  Дальше читает... Да неинтересно
читать,  не знает, что раньше было. Стал с начала читать. И до того увлекся,
что всю ночь напролет прочитал...
     Интересная была книжка.  Называлась та  книжка "Иафет в  поисках отца".
Как  одного маленького шкета аптекарю подкинули.  И  звали его Иафет.  А  он
вырос и  пошел по  белу свету отца своего искать.  И  как  искал,  и  всякие
приключения,  и,  наконец,  нашел своего отца.  А тот - богатый миллионер. И
очень рад видеть родного сына. И подарил ему фрак...
     Прочел Петька эту книжку и даже пожалел,  что кончилась книжка и больше
нет.
     Как пришел чернявенький в другой раз, Петька сразу:
     - Книжку принес?
     Засмеялся чернявенький.
     - Что?  -  говорит.  - Понравилась? Нет, - говорит, - сейчас не принес,
после принесу.  Я  к тебе по другому,  более важному делу пришел.  Я с тобой
давно поговорить хотел, все ждал, когда хворать перестанешь. Теперь можно...
     - Можно,  -  говорит Петька,  а  сам думает:  "Какое у  него может быть
дело?"
     - Садись, - говорит и на койку показал.
     Сел чернявенький. Поглядел Петьке в самые глаза и говорит:
     - Помнишь,  -  говорит,  - ночью... перед тем как ты заболел... Куда ты
тогда ночью ходил?..
     Вздрогнул Петька, не вытерпел и закрыл глаза.
     Покраснел, наверно. Говорит:
     - Не помню,  куда ходил...  Может,  - говорит, - никуда не ходил. А что
такое?
     - А  то,  -  говорит чернявенький.  -  Расскажу я  тебе все по порядку.
Пятакова знаешь?..
     Вспомнил Петька:
     - Одноглазый такой?
     - Ну  да...  Еще ты с  ним подрался.  Ну,  так Пятакова больше в  нашем
детдоме нет. Понял?
     Не понял, конечно, Петька.
     - Ну так что ж?  -  спрашивает.  -  Что ж такого, что нет? Очень рад...
Лезть не будет.
     - А то,  -  говорит чернявенький,  -  что виной тому ты.  По твоей вине
отправлен Пятаков в реформаторий, в детскую тюрьму.
     - За что?
     - За дрова.
     Покраснел Петька самым отчаянным образом.
     - За какие дрова?  - спрашивает, а сам чернявенькому в глаза посмотреть
не может.
     - За такие,  - говорит чернявенький. - Сам знаешь, за какие... А только
дело вышло так. Пятаков этот еще раньше дрова воровал. Продавал торговкам на
Слободе.  Попался.  Первый раз ему выговор сделали.  Ну,  он побожился,  что
больше воровать не  будет...  А  тут  опять с  дровами история.  В  ту  ночь
разворотил кто-то саженей пять.  Я-то знаю, кто, а все на Пятакова подумали.
Пятакова за такие дела -  в реформаторий...  Хоть он и не виноват, а виноват
ты.
     Замолчал чернявенький,  молчит и Петька.  Нет у Петьки духу отпираться.
Ждет Петька, что ему еще чернявенький скажет. А чернявенький говорит такое:
     - Придется тебе сознаться, что воровал дрова ты, а не Пятаков...
     - Как? - говорит Петька. - Как воровал? Не воровал я!.. Иди ты!..
     - А что же ты?.. В бирюльки играл?
     Не знает Петька, что и сказать. Не расскажешь ведь про часики.
     - Я, - говорит, - это просто так разворотил. От злости.
     Усмехнулся чернявенький.
     - Ну,  - говорит, - это как хочешь. Тем для тебя лучше. Но сознаться ты
все-таки должен.
     - Спасибочки! - говорит Петька. - Что я - дурак сознаваться?.. Не дурак
я...
     Говорит чернявенький:
     - Это,  -  говорит, - совершенно верно. Просто так - глупо сознаваться.
Но если из-за тебя товарищ гибнет... Неужели ты можешь товарища предать?
     - Нет!  - говорит Петька. Покраснел, обидно Петьке. - Нет, - говорит, -
это ты брось.  Меня на Кордоне вся братва знает. Я не легавый. Я за товарища
всегда постоять могу, я не гад какой-нибудь...
     - Ну,  так вот,  -  говорит чернявенький,  -  иди к  Федору Ивановичу и
чистосердечно признайся.  Так, мол, и так, - дрова я разворотил. Тебе за это
ничего не  будет,  -  выговор разве,  а  Пятакова спасешь.  Гибнет Пятаков в
реформатории. Ладно?
     Мотнул Петька головой.
     - Ладно,  -  говорит,  -  схожу.  Мне,  -  говорит,  - плевать в высшей
степени. Мне хоть в тюрьму отправляй... Не боюсь.
     Соврал Петька. Как ушел чернявенький, лежит Петька и думает:
     "А что,  если и  вправду за такую вещь в тюрьму отправят?  Ведь это что
же? Это значит - кончено! Это - прощай, часики..."
     Расстроился Петька от  таких мыслей.  И  не знает Петька -  идти или не
идти к Федору Иванычу.
     Думал, думал - надумал:
     "Пойду.  Потому что нехорошо, если человек гибнет. Хоть он и паразит, а
нехорошо. Свой все-таки парень".
     Оделся Петька не спеша и стал ждать Рудольфа Карлыча.
     Пришел Рудольф Карлыч. Петька и говорит:
     - Разрешите,   -   говорит,   -  повидать  заведующего.  Разрешите  мне
отлучиться.
     - Зачем?  - спрашивает Рудольф Карлыч. - Какие у тебя дела? Может быть,
тебя кто обидел?  Может быть,  я тебя обидел? Может быть, я тебе кушать мало
даю?
     - Нет,  -  говорит Петька, - кормите вы меня, спасибо, на убой. И никто
меня не обидел. А только нужно мне заведующего по очень важному делу.
     - Ладно,  -  говорит немец. - Если очень нужно, то иди. Но ненадолго...
Тебе еще нужно выдерживать карантин.
     Вздохнул Петька.
     - Приду,  -  говорит,  -  не знаю когда.  Может быть,  совсем не приду.
Прощайте.
     Вздохнул Петька и пошел к Федору Иванычу.
     Приходит в его квартирку, а его нет. Он в экономии по хозяйству.
     В  квартирке мужчина какой-то сидит.  С  портфелем.  В ботинках "джим".
Тоже Федора Иваныча ждет. Ногти покусывает.
     Стал Петька у дверей - ждет. А мужчина с портфелем ногти кусает.
     "Что за  дядька?  -  думает Петька.  -  По какой надобности пришел?  Из
кооперации,   наверное,  деньги  за  продукты  получать.  Или,  может  быть,
монтер..."
     А тут Федор Иваныч входит.
     Петька к нему:
     - Здрасти.
     - А, - говорит Федор Иваныч. - Выздоровел? Так... Молодец.
     А сам к другому, который в "Джимах":
     - Здравствуйте. В чем дело?
     Встает этот, который в "Джимах", и медленно говорит:
     - Здравствуйте.  Я  к  вам из детского реформатория.  По поводу Георгия
Пятакова.   Представьте,   -   говорит,  -  вчера  ночью  Пятаков  бежал  из
реформатория.
     Задрожало у  Петьки сердце.  И мысли в голове заволновались.  Не слышит
Петька, что дальше говорят; одно думает: "Сознаваться или не сознаваться?".
     А Федор Иваныч уж руку обкусанную пожимает и говорит:
     - Бумаги вы получите в канцелярии. Так. До свидания.
     И сразу к Петьке.
     - Ну, - говорит, - какое у тебя дело? Зачем пришел? Выкладывай...
     Покраснел Петька.
     - Я,  -  говорит,  -  к вам. Не найдется ли у вас книжечки какой-нибудь
почитать?
     - Что?  -  говорит Федор Иваныч. - Книжечки? Так. Найдется. Есть у меня
для тебя много разных книг.
     Открыл Федор Иваныч шкаф.
     - Выбирай, - говорит, - сколько хочешь.
     Стал Петька в  шкафу рыться и  набрал целую охапку книг.  И маленьких и
больших.  И  с  картинками и без картинок.  Снес в лазарет и целую неделю от
нечего делать читал.
     Так  и  не  сознался Петька в  своей вине.  Не  было потому что  смысла
сознаваться. Но когда чернявенький у него спросил:
     - Был ты у Федора Иваныча?
     - Был, - ответил Петька. И покраснел.
     - Молодец,  -  сказал чернявенький, - ты парень что надо. Выздоравливай
скорей.
     И похлопал Петьку по плечу.
     А Петьке совестно стало, и отвернулся Петька к окну.


     И вот, наконец, выписался Петька из лазарета.
     А  тут  как  раз  занятия начались.  Уроки.  Устроили Петьке  небольшой
экзамен и определили его в класс "Б". К самым малышам.
     Обидно, конечно, и неприятно.
     Чернявенький и другие всякие там дроби проходят, а Петька с малышами:
     "Саша у Маши, а Маша у Саши".
     Обидно ужасно.
     Вот раз подходит Петька к чернявенькому,  -  а ему фамилия Миронов, - и
говорит:
     - Нельзя ли мне перейти в ваш класс?
     - Нет,  - говорит Миронов. - Это, брат, нельзя. Знания твои хромают. Но
если ты  очень хочешь,  можешь догнать наш класс по всем предметам.  Тогда и
перейдешь.
     - Вот еще! - говорит Петька. - Очень мне надо... Очень мне сдались ваши
предметы. К черту! Не буду!
     И стал Петька дальше с малышами твердить:
     "Саша у Маши, а Маша у Саши..."
     Но тут неприятность вышла.


     У  которых ребят  родные  имеются -  по  субботам большой праздник.  По
субботам в  приюте Клары Цеткин отпуска и  свидания.  И  приходят к  ребятам
разные мамаши и  папаши с  кулечками и узелками.  А в кулечках -  известно -
гостинец: пирога кусок, булочка какая-нибудь, котлетка, яблоко...
     К Петьке, конечно, никто не ходил. К Миронову, к тому тетка два раза из
Новочеркасска приезжала.  По  рублю оба  раза дала.  А  у  Петьки даже самой
задрипанной, неродной тетки не было.
     А в эту субботу вдруг прибегает дежурный и выкликает Петьку по фамилии.
     - Пришли, - говорит, - к тебе на свидание.
     Засмеялся Петька и говорит:
     - Брось, - говорит, - пушку заливать. Меня не обманешь.
     - Честное слово!  - говорит дежурный. Френкель был дежурный, из первого
класса. - Не вру, - говорит. - Пришли к тебе. Посмотри сам.
     Вскочил Петька, побежал.
     "Что, - думает, - за чушь? Кто ко мне мог прийти?"
     Вбегает в  зал,  а там уж много народу -  папаши,  мамаши разные.  И их
родные дети. Смеются, разговаривают.
     Стал Петька в дверях и смотрит, глазами ищет. Шею вытягивает.
     А навстречу ему идет, качаясь и мотая головой, - гражданин Кудеяр.
     Побледнел Петька и попятился к дверям.  А Кудеяр на Петьку наступает, и
разит от него за три версты.
     - Здравствуй,  -  говорит, - голубь! Здравствуй, душечка... Пришел я...
Нашел я... Проведать тебя пришел!..
     И  лезет обниматься.  А сам качается.  И разит,  разит от него...  Даже
публика морщится. Даже отодвигаются все.
     Побледнел Петька и говорит негромко:
     - Что, - говорит, - вам нужно?
     - Проведать  пришел,  -  говорит  Кудеяр  басом.  -  Проведать  пришел!
Гостинцев принес... Ирисок.
     Полез  гражданин Кудеяр в  карман и  вытаскивает оттуда грязный комок -
ириски. Все смялись, все в пыльной трухе перевалялись... Сует Петьке.
     - На, - говорит, - возьми гостинчика!
     А Петька рукой отстраняе