:
     - Не надо.
     И он уходит.
     Но  тут  же  начинает бранить,  казнить себя.  "Недотепа!  Торговать не
умеешь.  Все утро ходишь и  ни  одного куска чесучи не продал!  Сказали тебе
"нет"  -   и   сразу  уходишь.   Тебя  же  учили:   надо  уметь  уговаривать
покупателя..."  И  вот  он  заставляет себя вернуться,  берется за  железную
ручку, открывает калитку и спрашивает:
     - Совсем не надо?
     Приходилось мне  видеть  китайцев и  на  Покровском рынке.  В  рыночной
бесцветной толпе  они  выделялись не  только  синими  одеждами  и  смоляными
косами,  но и своим товаром:  нежно-голубыми, нежно-розовыми и нежно-желтыми
бумажными,  чем-то  похожими на старинные жабо складными веерами,  такими же
бумажными складными фонариками, птицами, рыбами, драконами...
     Были в городе китайские прачечные.  Считалось,  что самые лучшие прачки
на свете - китайцы.
     Но  конечно,  не  этих китайцев,  не  прачек и  не продавцов сарпинки и
чесучи,  я  вспоминал,  когда,  засыпая,  предавался мечтам  о  своем  живом
китайчонке.
     Мой китайчонок (как и  мой сервиз) был откуда-то  из сказки о  соловье,
которую мне  рассказал однажды во  время  моей  болезни приказчик Балдин,  а
может быть -  с огромных белых ваз, украшавших витрины чайного магазина "Сиу
и  компания"  на  Невском.  На  этих  фарфоровых  вазах-исполинах  маленькие
черно-красные  фигурки  китайцев  стояли  под  зонтиками,  низко  кланялись,
сидели,  сложив  по-турецки ноги...  А  скорее  всего  этот  уютный,  милый,
забавный и уже нежно любимый мною китайчонок пришел ниоткуда, родился в душе
и в голове моей.
     И  вот опять ночь.  Все в доме спят.  Темно.  Помигивает лампадка перед
старинным черным киотом. По серому ночному потолку бегут белые бледные блики
- то  ли  карета проехала на  той стороне Фонтанки,  то  ли луна пробирается
сквозь волнистые туманы,  то  ли ветер раскачивает где-то у  Египетских бань
газовый фонарь.
     А ты свернулся калачиком и все об одном: "Сервиз или китайчонок?"
     И так, пока сон не смежит очи.
     А утром,  наспех умывшись, помолившись богу, проглотив положенную чашку
ячменного кофе и  теплый рогалик с соленым чухонским маслом,  мы уже сидим в
гостиной, на своих местах и трудимся:
     Хы! Хы! Хы!
     Отклеенные марки  у  нас  отбирают,  складывают в  какие-то  коробочки.
Всякий раз мы спрашиваем:
     - Много еще надо?
     - Да, да, - отвечают нам. - Еще много.
     Может быть, нас и обманывали. Не знаю. Мечтать я умел, а считать еще не
научился. Вздохнув, мы продолжаем прерванный накануне разговор.
     - Ну, что же ты решил? - спрашиваю я у Васи. - Сервиз или китайчонка?
     - А ты?
     - Я... я, пожалуй, китайчонка...
     Но  как  же  я  представлял себе  появление  этого  китайчонка?  Смутно
представлял.  Сервиз - понятно: приносят или привозят довольно большой ящик.
Открываем его, а там, как яблоки или зимние мандарины, в тонюсенькой рисовой
бумаге - чашечки, блюдечки, молочники, полоскательницы...
     Может быть,  об  этих полоскательницах я  и  не думал.  Скорее всего не
думал.  Мерещилось что-то  праздничное -  как  елка,  как  пасхальный стол с
гиацинтами и крашеными яйцами.
     Сколько это продолжалось,  сколько марок мы успели собрать,  сколько их
испортили и  выбросили -  не знаю.  Может быть,  сто марок мы и в самом деле
собрали.  Хорошо знаю только одно,  что,  пока мы с Васей собирали марки,  я
выучился читать.
     Ясно помню яркий зимний день. Я почему-то не в детской и не в гостиной,
а в спальне. Кажется, Вася болен, у него свинка, почему меня и переселили на
время в мамину комнату.  Мама сидит у окна,  что-то шьет,  а я примостился у
ног ее  на низеньком розовом пуфике и  читаю.  Читаю не вслух,  а  про себя.
Помню  даже,  что  я  тогда  читал:  тоненькую сытинского издания  книжку  с
аляповатым,  очень ярким и очень страшным рисунком на обложке. Даже название
книги осталось в памяти: "Али-баба и сорок разбойников".
     Где-то  далеко,  на  кухне,  брякает звонок.  Я  слышу этот звонок,  но
никакого внимания на  него не обращаю.  Кто может прийти сейчас,  утром,  на
кухню,  с  черного  хода?  Дворник.  Или  мальчик  из  мелочной  лавки.  Или
чухонка-молочница со своими бидонами.
     Но  вот раздается какой-то свистящий шум,  грохот.  Хлопает одна дверь.
Потом -  другая.  Стучат деревенские башмаки на железных подковках. И на всю
квартиру -  ликующий (как мне кажется),  а  может быть,  и  испуганный голос
кухарки Даши:
     - Александра Васильевна! Барыня! Китайчонок пришел!
     Сердце у меня застучало,  остановилось,  опять застучало.  Помню,  что,
вскочив,  я  уронил пуфик.  И  помню мысль,  озарившую меня:  "Уже?  Пришел?
Китайчонок!!!"
     И вот я застрял в дверях кухни. А на другом ее конце, у входных дверей,
у черного хода,  стоит мальчик гораздо старше меня,  лет десяти-одиннадцати.
Мальчик этот - китаец. Он в синей помятой кофте, в синих штанах.
     Но что он делает?  Он подкидывает и ловит ножи.  Большие кухонные ножи,
какими обычно режут лук или разделывают мясо.  Сколько их, этих ножей? Может
быть, три, а может быть, и четыре. Сразу не сосчитаешь - так быстро мелькают
они  в  воздухе и  в  руках китайчонка.  Он  устремил свои  раскосые глаза в
потолок и кидает,  и ловит,  и опять кидает,  и снова ловит,  ловит, ловит -
острые, синевато сверкающие ножи.
     Вместе с мамой я подхожу ближе.  Какой он худой,  желтовато-серый, этот
мальчик!  Какой грязный,  рваный.  Жонглируя своими четырьмя ножами,  он все
время косит свои и без того раскосые глаза в сторону подоконника. Что он там
увидел,  на  подоконнике?  А  там на  фаянсовом блюде или на большой тарелке
лежат холодные вчерашние котлеты.
     Продолжая  жонглировать,   китайчонок  делает  шаг  вперед,  полшага  в
сторону, потом, быстро поймав один за другим все свои ножи, засовывает их за
пояс,  протягивает к  окну  свою грязную-прегрязную руку,  хватает чумазыми,
почти  черными  пальцами  противную на  вид  серую  котлету  и  всю  целиком
запихивает ее себе в рот.
     - Ты что? - кидается к нему Даша. - Пакостник ты! Фулиган! Ходя!
     Он вытаращил глаза,  съежился, даже присел немножко, с трудом проглотил
котлету и  сказал так жалобно и  таким тоненьким голосом,  что у меня сердце
защемило:
     - Кусяти хосете осеня.
     - Кусяти, кусяти, - передразнила его кухарка.
     - Не надо, не сердитесь на него, Даша, - мягко сказала мама.
     Она велела кухарке завернуть в  пергаментную бумагу оставшиеся котлеты,
положить туда  побольше хлеба и  еще  какой-то  провизии,  а  сама сходила в
спальню  и  принесла  китайчонку  серебряный  рубль.   Он  почему-то  ужасно
испугался,  схватил монету, сунул ее себе в рот, за щеку (да, да, в рот и за
щеку), потом быстро вытер рукавом сальные губы и, не сказав ни "спасибо", ни
"до свиданья", повернулся и ринулся на лестницу.
     Все дни,  пока был болен Вася,  я  ночевал в родительской спальне.  И в
этот вечер,  устроившись поуютнее на  большой папиной кровати,  под  большим
одеялом, натянув это одеяло себе на нос, я собирался, как обычно, перед сном
помечтать -  о посылке из Китая,  о фарфоровых чашечках, о живом китайчонке.
Закрыл глаза и вдруг увидел перед собой серые скрюченные пальцы, тянущиеся к
белому  с  голубой каемкой блюду.  Увидел в  этих  грязных пальцах такую  же
серую, длинную котлету и вдруг на всю квартиру заплакал.
     Прибежала мама.
     - Лешенька, милый, детка, что с тобой? О чем ты?
     Уткнувшись лицом в папину подушку, я плакал и не мог остановить слез. Я
так плакал, что начал икать.
     Присев  рядом,  мама  обнимала меня,  целовала,  гладила мою  стриженую
голову.
     - О чем ты? О чем? - без конца спрашивала она.
     Что мог я  ответить ей,  когда и сейчас,  очень много лет спустя,  я не
знаю, о чем я тогда плакал.


     ...На этом все и кончилось.
     Не  было больше ни альбомов,  ни марок,  ни фарфоровых чашек,  ни живых
китайчат. А заодно куда-то исчезла вскоре и наша премудрая воспитательница.

        1974

        ПРИМЕЧАНИЯ

        ДОМ У ЕГИПЕТСКОГО МОСТА

     Рассказы цикла "Дом у  Египетского моста" знакомят нас  с  более ранним
этапом биографии героя,  с которым читатель уже встречался в повести "Ленька
Пантелеев".
     Рассказы эти автобиографичны. Здесь подлинные эпизоды детства писателя,
реальные люди,  окружавшие его в  те  далекие годы.  В  предисловии к  книге
"Приоткрытая дверь" (Л., "Советский писатель", 1980) Л.Пантелеев писал: "Уже
не первый год я  работаю над книгой рассказов о  своем самом раннем детстве.
Там нет ни на копейку вымысла, и вместе с тем это - не мемуары, все рассказы
цикла подчинены законам жанра...".
     Рассказ  "Лопатка"  был  напечатан  в  журнале  "Нева",   1973,  Э  12,
"Маленький офицер" -  в  "Новом  мире",  1978,  Э  4.  Весь  цикл  включен в
однотомник Л.Пантелеева "Избранное", 1978.
     Писатель  не  случайно  обращается  к   ранним  детским  годам,   когда
закладываются основы характера, личности ребенка. Возвращаясь к светлой поре
детства,  Л.Пантелеев  с  предельной  откровенностью раскрывает своеобразный
характер Леньки -  взрывной,  азартный и вместе с тем в чем-то восторженный,
показывает его впечатления от окружающего мира.
     Мальчик живет в мире наивной мечты,  сменяющих друг друга иллюзий, пока
сама жизнь с  ее неприкрашенной и  суровой правдой не разбивает этих иллюзий
(вспомните   жонглера-китайчонка   или   маленького   офицера,   собирающего
милостыню).
     Сохраняя  удивительную  память  о  прошлом,  Л.Пантелеев  воспроизводит
каждый  штрих,  каждую  деталь,  которые подобно огненно-красному камешку на
мундштуке отца освещают поэтический мир детства.
     Рассказы  "Дом  у   Египетского  моста",   созданные  в   1970-е  годы,
принадлежат к лучшим страницам творчества писателя.



        Алексей Иванович Пантелеев. Свинка


     ---------------------------------------------------------------------
     Леонид Пантелеев
     Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 1.
     Л.: Дет. лит., 1983.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 20 февраля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


     Жила-была свинка.
     Свинка как свинка:  на спинке щетинка,  хвост крючком,  нос пятачком, -
все как полагается.
     Только на спинке у свинки была дырочка.
     А в эту дырочку дети кидали денежки.
     У кого копейка - тот копейку.
     У кого две копейки - тот две копейки.
     У кого три копейки - тот три копейки.
     У кого четыре копейки - тот четыре копейки.
     У кого пять копеек - тот пять копеек.
     У кого шесть копеек - тот шесть копеек.
     У кого семь копеек - тот семь копеек.
     У кого восемь копеек - тот восемь копеек.
     У кого девять копеек - тот девять копеек.
     А у кого целый гривенник - так тот целый гривенник и кидает.
     А свинка не зевает,  знай себе спинку подставляет и денежку за денежкой
глотает:
     - Копейка? Давай копейку.
     - Две копейки? Давай две копейки.
     - Три копейки? Давай три копейки.
     - Четыре копейки? Давай четыре копейки.
     - Пять копеек? Давай пять копеек.
     - Шесть копеек? Давай шесть копеек.
     - Семь копеек? Давай семь копеек.
     - Восемь копеек? Давай восемь копеек.
     - Девять копеек? Давай девять копеек.
     А  если гривенник -  так  давай и  гривенник.  Она и  от  гривенника не
откажется.
     Вот она жила-жила,  эта свинка,  толстела-толстела, наконец ей надоело,
она говорит:
     - Открывайте меня! Я - полная!
     Дети копилку открыли,  посмотрели, а там - целая куча денег. И серебро.
И медяки.  И копейки. И пятаки. Двадцать гривенников. Тридцать двугривенных.
Сорок пятиалтынных. Один старый серебряный рубль. И одна оловянная пуговица.
     Стали дети думать,  что бы  им на эти деньги купить.  Думали,  думали -
ничего придумать не могут.
     Один говорит:
     - Пушку!
     Другой говорит:
     - Петрушку!
     Третий говорит:
     - Лошадку!
     Четвертый говорит:
     - Шоколадку!
     Пятый говорит:
     - Удочку!
     Шестой говорит:
     - Дудочку!
     Седьмой говорит:
     - Пожарную каску.
     Восьмой говорит:
     - Противогазовую маску!
     Девятый говорит:
     - Салазки!
     Десятый говорит:
     - Лучше кисточку и краски!..
     А свинка стояла-стояла, молчала-молчала, а потом вдруг и говорит:
     - Послушайте меня,  умную  хрюшку.  Не  покупайте  вы  ни  пушку  и  ни
Петрушку.  А возьмите вы лучше корзинку,  погуляйте по колхозному рынку -  и
купите еще одну свинку. А то мне, вы знаете, одной стоять скучно-скучно.
     Дети подумали, да так и сделали.
     Пошли они на колхозный рынок,  поискали хороших свинок и купили - самую
расхорошую.
     А  чтобы свинкам было  совсем весело,  купили еще  двенадцать маленьких
поросят.
     Вот они теперь все и стоят - в один ряд.
     Хвостики у них у всех крючком, носики пятачком.
     Стоят себе и похрюкивают.

        1939



        Алексей Иванович Пантелеев. Веселый трамвай


     ---------------------------------------------------------------------
     Леонид Пантелеев
     Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 1.
     Л.: Дет. лит., 1983.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 20 февраля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


                        Тащи сюда стулья,
                        Неси табуретку,
                        Найди колокольчик,
                        Тесемку давай!..
                        Сегодня нас трое,
                        Давайте устроим
                        Совсем настоящий,
                        Звенящий,
                        Гремящий,
                        Совсем настоящий
                        Московский
                        Трамвай.

                        Я буду - кондуктор,
                        Он будет - вожатый,
                        А ты - безбилетный пока
                        Пассажир.
                        Поставь свою ножку
                        На эту подножку,
                        Взойди на площадку
                        И так мне скажи:

                        - Товарищ кондуктор,
                        Я еду по делу,
                        По срочному делу
                        В Верховный Совет.
                        Возьмите монету
                        И дайте за это
                        Мне самый хороший
                        Трамвайный
                        Билет.
                        Я дам вам бумажку,
                        И вы мне - бумажку,
                        Я дерну тесемку,
                        Скажу:
                        - Поезжай!..

                        Вожатый педали
                        Нажмет у рояля,
                        И медленно
                        Тро-
                            нется
                        Наш
                           настоящий,
                        Как солнце блестящий,
                        Как буря гремящий,
                        Совсем настоящий
                        Московский
                        Трамвай.

        1939



        Алексей Иванович Пантелеев. Трус


     ---------------------------------------------------------------------
     Леонид Пантелеев
     Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 1.
     Л.: Дет. лит., 1983.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 20 февраля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


     Дело было в  Крыму.  Один приезжий мальчик пошел на море ловить удочкой
рыбу.  А  там  был  очень  высокий,  крутой  скользкий берег.  Мальчик начал
спускаться,  потом посмотрел вниз,  увидел под собой огромные острые камни и
испугался.  Остановился и  с  места не  может сдвинуться.  Ни назад ни вниз.
Вцепился в какой-то колючий кустик, сидит на корточках и дышать боится.
     А  внизу,  в  море,  в это время колхозник-рыбак ловил рыбу.  И с ним в
лодке была девочка,  его дочка. Она все видела и поняла, что мальчик трусит.
Она стала смеяться и показывать на него пальцем.
     Мальчику было стыдно,  но он ничего не мог с  собой сделать.  Он только
стал притворяться,  будто сидит просто так и будто ему очень жарко.  Он даже
снял кепку и стал ею махать около своего носа.
     Вдруг подул ветер, вырвал у мальчика из рук удочку и бросил ее вниз.
     Мальчику было жаль удочки,  он попробовал ползти вниз,  но опять у него
ничего не вышло.  А девочка все это видела.  Она сказала отцу, тот посмотрел
наверх и что-то сказал ей.
     Вдруг девочка спрыгнула в  воду  и  зашагала к  берегу.  Взяла удочку и
пошла обратно к лодке.
     Мальчик так  рассердился,  что забыл все на  свете и  кубарем покатился
вниз.
     - Эй! Отдавай! Это моя удочка! - закричал он и схватил девочку за руку.
     - На,  возьми,  пожалуйста,  -  сказала девочка.  -  Мне твоя удочка не
нужна. Я нарочно ее взяла, чтобы ты слез вниз.
     Мальчик удивился и говорит:
     - А ты почем знала, что я слезу?
     - А это мне папа сказал. Он говорит: если трус, то, наверно, и жадина.

        1941



        Алексей Иванович Пантелеев. В тундре

                         Цикл "Рассказы о подвиге"


     ---------------------------------------------------------------------
     Леонид Пантелеев
     Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 2.
     Л.: Дет. лит., 1984.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 23 февраля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


     Разведчики уже не отстреливались.  Теперь их могли спасти только легкие
ноги,  лыжи,  потемки да разве еще солдатское счастье. Этого счастья хватило
на четверых.  Пятому же с  самого начала не повезло,  и этот пятый был самый
молодой и неопытный - Ваня Потапов. Начались Ванины злоключения с того, что,
надевая лыжи,  он  обронил одну палку.  Нужно было плюнуть и  бежать,  а  он
побоялся  плюнуть,  скинул  лыжи  и  полез  за  палкой  вниз.  Ушло  на  это
каких-нибудь полминуты,  но за эти полминуты Потапов отстал от товарищей,  а
немцы подошли ближе.  И наверно, они видели его теперь, потому что, когда он
опять стал на  лыжи,  пули жужжали над  его  головой,  как пчелы.  Чокаясь о
камень,  они выбивали искры. И вот он услышал, как одна из них ударилась уже
не о камень,  а ударила его в плечо. Боли Ваня почти не почувствовал, но его
так сильно тряхнуло,  что палка -  та самая, которую он только что потерял и
нашел,  -  выскочила из руки и  отлетела в  сторону.  На этот раз он не стал
искать ее,  не  оглянулся даже,  а  поменял руку  и  с  одной палкой побежал
дальше.
     На его счастье,  путь шел теперь под гору,  под ногами был снег.  А  по
снегу, да еще с горы идти было куда легче.
     Потом он увидел товарищей.  Они бежали гуськом - уже далеко внизу, там,
где  кончались скалы  и  начиналась ровная  открытая  тундра.  Последним шел
кто-то  очень  высокий,  в  полтора  человеческих роста,  и  Ваня  не  сразу
сообразил, что это ефрейтор Андронников, у которого на плечах пленный немец.
А  за  спиной все еще цокали выстрелы,  и  все еще слышно было,  как свистят
пули,  хотя в  ушах у  Вани и  без того свистело...  Согнув в коленях ноги и
прижимая локтями палку и автомат, он вихрем катился вниз, его подкидывало, в
лицо ему стегали ветер и  колючая снежная пыль,  а  он ничего не чувствовал,
кроме радости от этой бешеной гонки и  от сознания,  что он жив,  и товарищи
его живы, и товарищи его уже близко, а немцы далеко.
     Но вот он скатился на ровное место и  вдруг почувствовал,  что ноги его
уже не идут и  руки не держат палку.  В  висках у  него застучало,  в глазах
помутилось,  и  сладкая тошнотворная слабость разлилась по  всему телу.  Еще
минута -