месте. Присели! К запуску
приготовиться!  Ззззиг! Полетели! Только не пробейте потолок, а то и в самом
деле в космос улетите.
     А если останетесь на земле,  тогда можете и на санках покататься,  и на
самокате, и еще на чем-нибудь... Это уж вы сами придумайте!

        1967



        Алексей Иванович Пантелеев. Рассказы о Кирове

                         Цикл "Рассказы о подвиге"


     ---------------------------------------------------------------------
     Леонид Пантелеев
     Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 2.
     Л.: Дет. лит., 1984.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 23 февраля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


        1. РАССКАЗ АРТИЛЛЕРИСТА

     Хоть  немножко  и  совестно  мне,   ребята,  рассказывать,  а  расскажу
все-таки, при каких невеселых для меня обстоятельствах я с товарищем Кировым
познакомился.
     А познакомились мы с ним так.
     Ну, правда, мне и раньше приходилось его встречать, когда я в Астрахань
с  фронта приезжал.  Но  только тогда большей частью мы  с  ним  на  далеком
расстоянии виделись.  Он на трибуне выступал,  а я где-нибудь на подоконнике
или  на  какой-нибудь бочке селедочной сидел.  И,  конечно,  разговаривать с
глазу на глаз не приходилось. Но видел его хорошо.
     И вот,  когда я на него издали -  на митингах да на собраниях - глядел,
всегда мне казалось что он  какой-то -  будто из цельного камня вырубленный.
Каким-то  он  мне  всегда  казался,  вы  знаете,  суровым.  Бывало о  врагах
революции заговорит - честное слово - страшно делается... Другой раз кулаком
по столу ударит -  в окнах стекла звенят.  А слово скажет - так будто снаряд
разорвался.
     Ну, а потом привелось познакомиться поближе.
     Это уж в ноябре месяце было.  В девятнадцатом году.  К этому времени мы
оттеснили  белых  от  Астрахани и  гнали  их,  голубчиков,  без  передышки в
Каспийское море.  Казалось, еще день-два - и Волга от истоков до устья будет
нашей, советской.
     Но  у  самого моря,  возле  маленького калмыцкого селения Аля,  бандиты
очухались,  перегруппировались и  перешли в контратаку.  И тут,  возле этого
Аля,  завязался жестокий бой.  Бойцы наши голодные были,  разутые, многие не
спали по пять, по шесть суток, - еле-еле держались. Одним словом, обстановка
была трудная.
     И вдруг -  в самую горячую минуту - по фронту среди красноармейцев слух
прошел:
     - Киров приехал!
     Его еще никто и не видел, не успел он из машины вылезти, а уж по фронту
- будто свежий ветер подул.
     Один человек прибыл, а будто целая дивизия на помощь пришла.
     Весь день и всю ночь пробыл Сергей Миронович на передовых линиях.
     Где туго дело идет, где бойцы поустали, поприуныли - там Киров со своей
веселой улыбкой.
     Где пули свистят, где снаряды рвутся - он тут как тут.
     Перед обедом он к  нам на батарею пришел.  Мороз трещит,  а он будто из
бани - красный весь, пальто расстегнул.
     - А ну, братцы, крой, крой, - говорит.
     А сам на бугорок поднялся и в бинокль неприятеля разглядывает.
     Я ему, помню, говорю:
     - Вы бы,  Сергей Миронович,  побереглись маленечко. Пуля-то ведь - она,
как говорится, - дура...
     Он оглянулся, засмеялся и говорит:
     - Э,  брат. Мало ли что!.. Пуля-то, она, конечно, дура, а зато ведь - и
жизнь, говорят, копейка. Правильно, а?
     Я как-то растерялся, не нашел, что сказать, и говорю:
     - Вам, - говорю, - товарищ Киров, видней.
     Он опять засмеялся -  и все-таки отошел в сторону.  И оттуда еще раз на
меня  посмотрел  и  левым  глазом  мне  подмигнул:  дескать,  погоди,  брат,
поговорим еще.
     Уже  к  вечеру,  часам к  шести,  наша армия по  всему фронту перешла в
наступление.
     А наутро меня вызывает командир части и говорит:
     - Тебе ответственное поручение.  Спешно доставишь в  Астрахань товарища
Кирова.
     Я обрадовался, говорю:
     - Есть, товарищ командир.
     А он говорит:
     - Только при  этом -  маленькое "но".  Ехать автомобилем сейчас опасно.
Тут  по  дорогам банды гуляют.  Так  что  самое лучшее -  переправь его туда
водным путем.
     Я говорю:
     - Как водным?
     - Ну по Волге. На катере или на пароходе.
     - Где ж, - я говорю, - его возьмешь, пароход-то?
     - А тут, - говорит, - кстати у пристани какой-то болтается.
     А я,  надо вам сказать, в то время с пароходами дела не имел. Я даже на
лодке в то время и то не очень-то умел ездить.  Я сам из Тамбовской области,
а там у нас морей и океанов не водится.
     Так что я немножко затылок почесал.
     Но все-таки пошел на пристань.
     Вижу,  действительно, стоит у причала какой-то маленький пароходик, под
названием "Киргиз". Из трубы дым идет, на палубе матросы чего-то ковыряются.
     Спрашиваю:
     - Чей пароход?
     - Наш, - говорят.
     - Как это ваш?
     - Ну, советский, значит.
     - Кто командир?
     - Вот, - говорят, - командир. Капитан товарищ Дулин.
     Я посмотрел,  вижу -  пожилой человек. Борода козлиная. Брови мохнатые,
под бровями глаз не видать.
     Не знаю -  не понравился мне чего-то этот дядя.  Борода его, что ли, не
понравилась.
     - Вы, - говорю, - командир?
     - Я командир.
     - Корабль ваш в целости?
     - Так точно, в полном порядке.
     - Вам  задание:  доставите в  Астрахань члена  Реввоенсовета Республики
товарища Кирова.
     Вижу, у него и борода затряслась. Побледнел даже. Потом говорит:
     - Есть доставить Кирова.
     Через  полчаса  товарищ  Киров  прибыл  на  пароход.   Меня  он  узнал,
поздоровался.
     - Здорово, - говорит, - сухопутный моряк.
     Я говорю:
     - Действительно, угадали, товарищ Киров. Воистину - сухопутный.
     Но  хоть я  и  сухопутный,  а  все-таки слыхал,  как у  них на кораблях
команду подают. Кричу:
     - Отчаливай!
     Минута целая прошла, а пароход - ни с места.
     Я бегу к капитану.
     - Вы  что  ж,  -  говорю,  -  команды не  слыхали?  Кому  было  сказано
отчаливать?
     - Не знаю,  - говорит, - кому. Здесь командир - я. Когда придет время -
отчалим.
     Повернулся и  на  капитанский мостик  пошел.  И  немного погодя  оттуда
кричит:
     - Отдать концы!
     Пароход загудел, запыхтел и отвалил от пристани.
     Не прошло и десяти минут - вдруг: стоп!
     Что такое? На самой середине реки остановка.
     Бегу на капитанский мостик.
     - Что еще такое? - говорю. - В чем дело?
     - Не знаю, - говорит капитан. - По-видимому, что-то с машиной.
     Я говорю:
     - Как  с  машиной?  Вы  же  мне говорили,  что у  вас корабль в  полном
порядке.
     - Да. Говорил. В чем дело - не понимаю.
     - Ах, не понимаешь?
     Рассердился я. Задрожал весь.
     - Если,  -  говорю,  - через две минуты машина не будет исправлена - на
месте застрелю...
     Он даже не посмотрел на меня.
     - Ваше дело - стрелять, мое - командовать пароходом.
     Хотел я ему тут еще чего-нибудь покрепче сказать, - вдруг слышу:
     - Правильно, капитан!
     Вижу - выходит из каюты на палубу товарищ Киров.
     - Тихо,  -  говорит, - братцы, тихо. Не надо шуметь. В чем дело? Почему
остановка?
     - А потому,  -  я говорю,  -  товарищ Киров,  остановка,  что пароходом
командует  изменник  и  предатель.  Он  что-то  нарочно  сделал  с  машиной.
Посмотрите,  довез нас до середины реки и застрял. Застрелить его, - говорю,
- как собаку, и все тут.
     Киров говорит:
     - Погоди, дорогой. Не будем шуметь. Надо сначала посмотреть машину.
     Подумал,  скинул свое пальтишко,  засучил рукава -  и вижу, сам лезет в
машинное  отделение.   Слышу,   там  возится,  кряхтит,  ощупывает  чего-то,
осматривает. Потом вылезает и говорит:
     - Нет, машина в полном порядке.
     - Вот видите,  -  я говорю.  -  Значит, он нарочно не хочет везти нас в
Астрахань. Чего, - говорю, - с ним тут разговоры разговаривать. По глазам же
видно - предатель.
     И я выхватил наган и хотел уж и в самом деле убить этого человека.
     Но Киров опять мне говорит:
     - Не спеши, товарищ!
     Подумал немножко,  бровь почесал,  подышал зачем-то - будто температуру
воздуха смерил,  - потом, вижу, идет к водяному ящику, где у них на пароходе
запасы воды хранятся, и поднимает крышку.
     - Ага,  -  говорит. - Так и есть. А ну-ка, дайте мне какой-нибудь ломик
или топор.
     Я подошел,  заглянул в ящик.  А ящик этот - весь, до самых краев, льдом
забит.
     - Вот видишь,  какое дело,  -  говорит Киров.  -  Виноват мороз,  а  не
капитан. Вода застыла, и машинам дышать нечем.
     Он взял ломик и стал этим ломиком ковырять лед.
     Через минуту пошла вода. Застучали машины. Пароход тронулся.
     Мне,  конечно,  было неудобно и перед Кировым и перед капитаном. Я ушел
на  корму и  долго там стоял и  смотрел,  как маленький наш пароходик ломает
молодой волжский лед.
     Вдруг слышу -  подходит сзади Киров.  Постоял,  помолчал,  руку мне  на
плечо положил. И говорит:
     - Нельзя, дружок, быть таким горячим. Особенно на морозе.
     Потом нагнулся и - в самое ухо мне.
     - Ты знаешь, - говорит, - что такое человеческая-то жизнь?
     Я вспомнил, как он давеча на батарее у нас сказал, и говорю:
     - Жизнь, если не ошибаюсь, товарищ Киров, - копейка?..
     Он засмеялся, головой тряхнул и говорит:
     - Э,  брат,  нет!  Это еще поторговаться надо.  Задешево-то  ее никогда
отдавать не стоит, а особенно если эта жизнь - чужая!..


        2. РАССКАЗ ПУТИЛОВЦА

     Тогда мы как раз налаживали производство первых советских тракторов.  И
почти ежедневно к  нам  на  завод приезжал товарищ Киров.  Иногда даже ночью
приедет. Никому не скажет, не предупредит и - здравствуйте, как поживаете?
     Вот  один раз так же,  в  ночную смену,  он  приехал,  собрал мастеров,
инженеров, начальников цехов - пошли в тракторную мастерскую.
     Остановились,    помню,   у   фрезерного   станка.   Разговариваем.   А
разговаривать трудно.  В  мастерской шум,  грохот,  машины  стучат,  рабочие
своего Мироныча приветствуют...
     Вдруг,   я  вижу,   Киров  замолчал,  нахмурился,  ухо  у  него  как-то
насторожилось.
     Думаю - что такое? К чему это он там может прислушиваться?
     Народ вокруг шумит, ему говорят что-то, а он стоит, брови сдвинул и все
время куда-то в сторону, под машину поглядывает.
     Я ему кричу:
     - Что с вами, Сергей Миронович?! В чем дело?
     Он головой помотал, поморщился и говорит:
     - Пищит.
     - Кто пищит?
     - Машина пищит.
     Тут,  конечно,  все замолчали.  Стали слушать. И никто, вы представьте,
ничего не слышит.  Никакого писка.  Только один старый рабочий, тот, который
на фрезерном станке работал, послушал и говорит:
     - Да, действительно... Пожалуй, шарошка маленечко поскрипывает.
     Киров говорит:
     - Зуб сработался.
     - Да нет, - говорит рабочий, - не может быть, чтоб сработался.
     - А я тебе говорю -  сработался.  Миллиметров на пять,  на шесть. А ну,
посмотри!
     Посмотрели и  -  что ж  вы думаете:  действительно,  зуб у этой шарошки
сточился. Кронциркуль принесли, смерили - пять миллиметров точно.
     Этот старик фрезеровщик до  того удивился,  что даже на  табуретку сел.
Потом говорит:
     - Как же это вы, простите, Сергей Миронович, догадались?
     - Как догадался?  -  говорит Киров. - А я, между прочим, не в институте
для благородных девиц воспитывался.  Я,  дорогой папаша,  еще в  ремесленном
училище с  фрезером дело  имел.  У  меня  до  сих  пор  на  руках  смазка не
отмывается.

        1941


        ПРИМЕЧАНИЯ

        РАССКАЗЫ О ПОДВИГЕ

     Героическая  тема  привлекала  Л.Пантелеева  на  протяжении  всего  его
творчества.  Неслучайно  К.Чуковский  называл  пантелеевских  героев  людьми
величайшей  отваги  и   видел  заслуги  писателя  в  прославлении  человека.
Пантелеева интересует не только сам героический поступок, а истоки характера
героя,  тот  путь  воспитания  и  самовоспитания,  который  делает  человека
способным на проявление мужества и бесстрашия.

        РАССКАЗЫ О КИРОВЕ

     В  1941  году  в  Детиздате  готовился  отрывной  календарь.  Для  него
Пантелеев написал три небольших рассказа, два из них - о С.М.Кирове. Издание
календаря не осуществилось,  помешала война.  Один из рассказов - "Случай на
Волге"  был  напечатан в  журнале  "Костер" (1941,  Э  7).  В  дальнейшем он
назывался  "Рассказ  артиллериста".  Другой  -  "Рассказ  путиловца"  -  был
опубликован в Э 12 "Мурзилки" за 1946 год.
     Впервые "Рассказы о  Кирове" вышли  одновременно в  книгах  "Рассказы о
подвиге" (М.-Л., "Молодая гвардия", 1948) и "Рассказы" (Лениздат, 1948).

                                                      Г.Антонова, Е.Путилова



        Алексей Иванович Пантелеев. Лопатка

                       Цикл "Дом у Египетского моста"


     ---------------------------------------------------------------------
     Леонид Пантелеев
     Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 1.
     Л.: Дет. лит., 1983.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 20 февраля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

     {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.


     В этот день родители наши с утра поссорились.
     И все-таки мы собирались куда-то ехать.  Куда и к кому -  не скажу,  не
помню,  но хорошо помню, что ехали все вместе: папа, мама, Вася и я. Такое у
нас бывало не часто.  Почему-то всегда получалось так, что в гости мы ездили
или с  одной мамой,  или с  одним папой.  А тут -  всем семейством.  Значит,
предстояло что-то чрезвычайное, необыкновенное.
     Не могу точно назвать год,  когда это случилось.  Значит, не помню, и в
каком я был возрасте. Судя по тому, что папа находился не на фронте, а дома,
еще  не  начиналась первая мировая война.  Выходит,  таким образом,  что мне
минуло тогда лет пять-шесть.  А  Вася и  совсем был поросенок.  Толстенький,
белобрысенький, слегка даже рыжеватый поросенок с молочно-голубыми, как наше
северное летнее небо, глазками.
     Дома  сильно  пахло  вежеталем,  которым отец  по  утрам  смачивал свои
жесткие волосы, мамиными духами, глаженым бельем, паленым волосом. Горничная
Варя, сбиваясь с ног, бегала то и дело из кухни в кабинет или в спальню - то
с  папиными  начищенными штиблетами,  то  с  парикмахерскими щипцами,  то  с
маминой кружевной нижней юбкой.
     Нас уже давно привели в  парадный вид,  нарядили в новые синие блузки с
белыми  накрахмаленными воротничками  и  такими  же  крахмальными манжетами,
повязали нам на шеи пышные белые в  голубую крапинку банты,  обули в сапожки
на пуговках. Закованные, как в латы, в эти манжеты и воротнички, застегнутые
на все пуговицы, мы уже с полчаса томились, не зная, куда себя девать...
     А  родители ссорились.  Одеваясь каждый в  своей комнате,  они говорили
друг другу через закрытые двери какие-то колкие и  обидные слова.  О чем там
шла речь,  мы,  конечно,  не понимали.  Мы просто слушали,  вздыхали,  уныло
слонялись по квартире и ждали, когда же в конце концов родители будут готовы
и выйдут.
     Наконец нас увидел папа.  Он быстро вышел из кабинета -  без пиджака, в
одном жилете. Нижняя часть лица его была затянута, как забралом, прозрачным,
сетчатым наусником.
     - Эт-то что такое?  Вы почему торчите дома?  -  сказал он голосом из-за
наусника особенно страшным. - А ну живо - одеться и во двор!
     - Как, они дома? - послышался испуганный голос мамы.
     - Ха!  А вы,  мадам,  даже не знали об этом?  - слегка захохотал отец в
сторону спальни.  - Нарядить, как попугаев, детей, на это ума хватает, а вот
позаботиться, чтобы мальчишки были на воздухе...
     - Боже,  они дома,  - повторила мама, появляясь в дверях гостиной - уже
нарядная,  в  шуршащем платье,  с  каким-то  сверканием на груди,  но еще не
причесанная, с висящим на лбу рыжеватым шиньоном.
     - Детки,  милые, - сказала она. - В самом деле, что же вы торчите дома?
Идите. Подышите. Мы... с вашим отцом минут через пятнадцать спустимся. Варя,
оденьте их, пожалуйста.
     С  помощью горничной мы облачились в  наши демисезонные серые в  елочку
пальтишки, напялили на стриженные под машинку головы такие же серые в елочку
кепки, и Варя выпустила нас на лестницу.
     Выходя,  я  заметил в углу передней свою маленькую деревянную лопатку и
на всякий случай прихватил ее.  Лучше бы я  ее не замечал и  не прихватывал.
Ведь именно с этой паршивой,  обшарпанной, посеревшей от времени лопатки все
и началось.
     Был солнечный,  но уже не жаркий,  а даже прохладный осенний день.  Как
всегда в это время года,  мне как-то особенно крепко ударили в нос сразу все
запахи  нашего двора  -  смолистый запах  лесного склада,  запахи курятника,
лаковой мастерской, конюшни, паровой прачечной... Но самый сильный запах шел
от земли -  запах гниющего дерева,  палых листьев,  грибов-дождевиков.  Этот
запах пронизал все тело, кружил голову.
     Мы  зашли в  наш  крохотный,  игрушечный садик,  отгороженный от  двора
низким зеленым заборчиком,  и  поскольку в  руках  у  меня  была  деревянная
лопатка, я сразу пустил ее в ход: стал рыть яму. Рыл, помню, "до червей", то
есть пока не появится первый нежно-розовый дождевой червяк. Рыть было трудно
- и земля твердая, и крахмальный воротник мешал. Я пыхтел, обливался потом и
все-таки продолжал ковырять землю.
     А Вася стоял рядом, смотрел и завидовал.
     - Дай и мне немножко покопать, - сказал он, не выдержав.
     Наверно,  я  обрадовался,  что  можно  отдышаться,  перевести  дух,  но
все-таки для порядка сказал:
     - Ха! Покопать! Хитрый! А что же ты свою лопатку не взял?
     - Я ж свою потерял, - жалобно сказал Вася.
     - Ну, на, - сказал я великодушно. - Только, смотри, не сломай.
     - Не бойся,  не сломаю,  -  обрадовался Вася,  схватил лопатку, с силой
воткнул ее в землю и - серый черенок лопатки сразу переломился надвое.
     От ярости у меня кровь хлынула в голову.
     - Ты что?! - закричал я, наступая на Васю. - Я ж тебе сказал!
     Вася пригнулся,  ожидая удара.  В  то  время он  еще  был ниже ростом и
слабее меня.  Это потом,  года через два он стал не по дням, а по часам меня
обгонять.
     - Я ж тебе говорил - сломаешь! - кричал я.
     - Я  же не нарочно,  -  бубнил Вася,  сопя и не выпуская из рук обломок
черенка. - Не сердись, я тебе куплю.
     - Что купишь?
     - Лопатку.
     - Ха! Купит он! А где у тебя деньги?
     - У меня есть,  -  сказал Вася.  Он кинул деревянный огрызок, порылся в
кармане пальто и  вытащил потемневшую от  времени,  но еще слегка отливающую
красной медью двухкопеечную монетку.
     Я ахнул.
     - Что ж ты не говорил мне, что у тебя есть деньги?! Откуда?
     - Нашел. Под воротами. Еще давно. Вчера.
     - И молчал!
     Внутри  у  меня  уже  все  бушевало.  Свалившееся на  голову  богатство
опьянило меня.
     - Хорошо, - сказал я. - Пойдем - купишь мне лопатку.
     Вася замигал реденькими рыжими ресницами.
     - Куда пойдем?
     Я стал лихорадочно вспоминать: где я видел лопатки? Ага - вспомнил!
     - Идем на Покровский рынок.
     - Одни?!
     Надо  сказать,  что  до  этого мы  никогда еще  не  выходили одни,  без
взрослых,  за пределы нашего двора. Однако думать об этом я сейчас не хотел.
Не знаю,  вспомнил ли я  даже о том,  что через десять минут во дворе должны
были появиться родители.
     - Идем,  -  сказал я Васе.  - Только не отставай от меня. Не попади под
извозчика. И под трамвай. Дай руку.
     Я взял его за руку,  и мы двинулись под арку ворот, в конце которой, за
отворенной калиткой,  виднелся тот огромный,  светлый и широкий мир, который
назывался - Фонтанка.
     Оказавшись на набережной,  я  не растерялся,  а  сразу повернул налево.
Дорогу я  хорошо знал -  на  рынке в  церкви Покрова мне  случалось бывать с
мамой не один раз.
     Ворота лесного двора б