тных.  Сколько  людей
кормится тем, что проливают  кровь  невинных  и  убивают  их!  Одни  подобны
тиграм, всегда свирепым и жестоким, другие -  львам,  сохраняющим  видимость
великодушия, третьи - медведям, грубым и алчным, четвертые - волкам,  хищным
и безжалостным, пятые - лисам,  которые  добывают  пропитание  лукавством  и
обман избрали ремеслом.
     А сколько людей похожи на собак! Они загрызают своих  сородичей,  бегут
на охоту, чтобы потешить того, кто их кормит, всюду следуют за хозяином  или
стерегут его дом. Есть среди них  храбрые  гончие,  которые  посвящают  себя
войне, живут своей доблестью и не лишены благородства; есть неистовые  доги,
у которых нет иных достоинств, кроме бешеной злобы; есть псы, не  приносящие
пользы, которые часто лают, а порою даже кусаются, и есть просто  собаки  на
сене.
     Есть обезьяны, мартышки - приятные в обхождении,  даже  остроумные,  но
при этом  очень  зловредные;  есть  и  павлины,  которые  могут  похвалиться
красотой, зато, докучают своими криками и все вокруг портят.
     Есть птицы, привлекающие своей пестрой расцветкой и пением. Сколько  на
свете попугаев, которые неумолчно  болтают  неведомо  что;  сорок  и  ворон,
которые прикидываются ручными,  чтобы  воровать  без  опаски;  хищных  птиц,
живущих грабежом; миролюбивых  и  кротких  животных,  которые  служат  пищей
хищным зверям!
     Есть кошки, всегда настороженные, коварные  и  изменчивые,  но  умеющие
ласкать бархатными лапками; гадюки, чьи языки ядовиты, а все остальное  даже
полезно;  пауки,  мухи,  клопы,  блохи,  несносные  и  омерзительные;  жабы,
внушающие ужас,  хотя  они  всего-навсего  ядовиты;  совы,  боящиеся  света.
Сколько  животных  укрывается  от  врагов  под  землей!   Сколько   лошадей,
переделавших множество полезных работ, а потом, на старости лет, заброшенных
хозяевами; волов, трудившихся весь свой век на благо тех, кто надел  на  них
ярмо; стрекоз, только и знающих что петь; зайцев, всегда дрожащих от страха;
кроликов, которые пугаются  и  тут  же  забывают  о  своем  испуге;  свиней,
блаженствующих в грязи и мерзости; подсадных уток,  предающих  и  подводящих
под выстрел себе подобных; воронов и грифов, чей корм - падаль и мертвечина!
Сколько перелетных птиц, которые  меняют  одну  часть  света  на  другую  и,
пытаясь спастись от гибели, подвергают себя  множеству  опасностей!  Сколько
ласточек - неизменных спутниц лета, майских жуков, опрометчивых и беспечных,
мотыльков, летящих на огонь и в огне  сгорающих!  Сколько  пчел,  почитающих
свою родоначальницу и добывающих пропитание так прилежно и разумно; трутней,
ленивых   бродяг,   которые   норовят   жить   за   счет   пчел;   муравьев,
предусмотрительных, бережливых  и  поэтому  не  знающих  нужды;  крокодилов,
проливающих слезы, чтобы, разжалобив жертву, потом  ее  сожрать!  И  сколько
животных, порабощенных только потому, что сами не понимают, как они сильны!
     Все эти свойства присущи человеку, и он ведет себя по отношению к  себе
подобным точно так, как ведут себя друг с  другом  животные,  о  которых  мы
только что говорили.

12. О ПРОИСХОЖДЕНИИ НЕДУГОВ

     Стоит вдуматься в происхождение недугов - и станет ясно,  что  все  они
коренятся в страстях человека и в горестях,  отягчающих  его  душу.  Золотой
век, не знавший ни этих страстей, ни горестей, не знал и  недугов  телесных;
серебряный, за ним последовавший, все еще хранил былую чистоту;  медный  век
уже породил и страсти,  и  горести,  но,  подобно  всему,  не  вышедшему  из
младенческого состояния, они были слабы и необременительны; зато в  железном
веке они обрели  полную  свою  мощь  и  зловредность  и,  тлетворные,  стали
источником  недугов,  которые   многие   столетия   изнуряют   человечество.
Честолюбие плодит горячки и  буйное  помешательство,  зависть  -  желтухи  и
бессонницы; леность повинна в сонной  болезни,  параличах,  бледной  немочи;
гнев  -  причина  удуший,  полнокровия,  воспаления  легких,   а   страх   -
сердцебиений и обмороков; тщеславие ведет к сумасшествию; скупость порождает
чесотку и паршу,  унылость  -  худосочие,  жестокость  -  каменную  болезнь;
клевета совместно с лицемерием произвели на  свет  корь,  оспу,  скарлатину;
ревности мы обязаны антоновым огнем, чумой и бешенством. Внезапная немилость
власть имущих поражает потерпевших апоплексическими ударами, тяжбы влекут за
собой мигрени и бред,  долги  идут  об  руку  с  чахоткой,  семейные  нелады
приводят к четырехдневной лихорадке, а охлаждение, в  котором  любовники  не
смеют признаться друг другу, вызывает  нервические  припадки.  Что  касается
любви, то она породила больше недугов, чем остальные страсти вместе  взятые,
и перечислить их нет возможности. Но так как она в то же время -  величайшая
даятельница благ в этом мире, мы не станем поносить ее и просто промолчим: к
ней надлежит всегда относиться с подобающим почтением и страхом.

13. О ЗАБЛУЖДЕНИЯХ

     Люди заблуждаются по-разному.  Одни  знают  о  своих  заблуждениях,  но
тщатся доказать, что никогда не заблуждаются. Другие, более простосердечные,
заблуждаются чуть ли не с рождения, но не подозревают об этом и все видят  в
превратном свете. Тот все верно понимает  умом,  но  подвержен  заблуждениям
вкуса,  этот  поддается  заблуждениям  ума,  но  вкус  редко  ему  изменяет;
существуют, наконец, люди с ясным умом и отменным  вкусом,  но  таких  мало,
потому что, вообще говоря, вряд ли есть на свете человек, чей ум или вкус не
таил бы какого-нибудь изъяна.
     Людские заблуждения потому так  повсеместны,  что  свидетельства  наших
чувств, равно как и вкуса, неточны и противоречивы. Мы видим  окружающее  не
совсем таким, каково оно на самом деле, ценим его дороже  или  дешевле,  чем
оно того стоит, связываем с собой не так, как,  с  одной  стороны,  подобает
ему, а с  другой  -  нашим  склонностям  и  положению.  Этим  и  объясняются
бесконечные заблуждения ума и вкуса. Человеческому самолюбию льстит все, что
предстает перед ним в облике добродетели, но так как на наше  тщеславие  или
воображение - действуют различные ее воплощения, то мы предпочитаем выбирать
в качестве образца лишь общепринятое  или  нетрудное.  Мы  подражаем  другим
людям, не задумываясь над тем, что одно и то же чувство пристало  отнюдь  не
всем и что отдаваться ему надобно лишь в той мере, в какой оно нам подобает.
     Заблуждений вкуса люди боятся еще больше, чем заблуждений  ума.  Однако
порядочный  человек  должен  непредубежденно  одобрять  все,   заслуживающее
одобрения, следовать тому, что следования достойно, и ничем не кичиться.  Но
для этого необходимы  незаурядная  проницательность  и  незаурядное  чувство
меры. Нужно научиться отличать добро вообще от того  добра,  на  которое  мы
способны, и, повинуясь врожденным склонностям, разумно ограничиваться тем, к
чему лежит наша душа. Если бы мы старались преуспеть только в той области, в
которой одарены, и следовали только своему долгу, наши вкусы, точно  так  же
как поведение, были бы всегда правильны, а мы сами неизменно  оставались  бы
собой, судили бы обо всем по своему разумению и убежденно отстаивали бы свои
взгляды. Наши мысли и чувства были бы здравы,  вкусы  -  собственные,  а  не
присвоенные - носили бы печать здравого смысла, ибо мы придерживались бы  их
не по случайному стечению обстоятельств  или  установленному  обычаю,  а  по
свободному выбору.
     Люди заблуждаются, когда одобряют то, чего одобрять не стоит,  и  точно
так же  они  заблуждаются,  стараясь  щегольнуть  качествами,  им  никак  не
подобающими, хотя и вполне достойными. Впадает в заблуждение тот  облаченный
властью чиновник, который пуще всего  кичится  отвагой,  пусть  даже  ему  и
свойственной. Он прав, когда проявляет неколебимую твердость по отношению  к
бунтовщикам, {1} но заблуждается и  становится  смешным,  когда  то  и  дело
дерется на дуэли. Женщина может любить науки, но так как не все они доступны
ей, она поддастся заблуждению, если упрямо будет заниматься тем, для чего не
создана.
     Наш разум и здравый смысл должны оценивать окружающее по  его  истинной
цене, побуждая вкус находить всему, что мы рассматриваем,  место  не  только
заслуженное, но и согласное с нашими склонностями.  Однако  почти  все  люди
ошибаются в этих вопросах и постоянно впадают в заблуждения.
     Чем могущественнее король, тем чаще он совершает  подобные  ошибки:  он
хочет превзойти прочих смертных в доблести, в знаниях, в  любовных  успехах,
словом, в том, на что может притязать кто угодно. Но эта жажда превосходства
над всеми может стать источником заблуждений, если  она  неуемна.  Не  такое
соревнование должно его  привлекать.  Пусть  он  подражает  Александру,  {2}
который соглашался состязаться в беге на колесницах только с  царями,  пусть
соревнуется лишь в том, что достойно его монаршего  сана.  Как  бы  отважен,
учен или любезен ни был король, отыщется великое множество  людей  столь  же
отважных, ученых и любезных. Попытки превзойти всех до единого всегда  будут
неправыми, а порою и обреченными на неудачу. Но вот если  старания  свои  он
посвятит тому, что составляет его долг, если будет  великодушен,  искушен  в
делах бранных и государственных, справедлив, милосерден и щедр, полон заботы
о подданных, о славе и процветании своей  державы,  то  побеждать  на  столь
благородном поприще  ему  уже  придется  только  королей.  Он  не  впадет  в
заблуждение, замыслив их превзойти в таких праведных и  прекрасных  деяниях;
поистине это соревнование достойно короля, ибо тут он притязает на подлинное
величие.

14. О СОЗДАННЫХ ПРИРОДОЙ И СУДЬБОЙ ОБРАЗЦАХ

     Как ни переменчива и прихотлива судьба, все же она  порою  отказывается
от своих прихотей и склонности к  переменам  и,  объединившись  с  природой,
создает совместно с нею удивительных, необычайных людей, которые  становятся
образцами для  будущих  поколений.  Дело  природы  -  наградить  их  особыми
свойствами, дело судьбы - помочь им проявить эти свойства с таким размахом и
при таких обстоятельствах, которые отвечали бы замыслу той и другой. Подобно
великим художникам, природа и судьба воплощают в этих совершенных  творениях
все, что им хотелось  изобразить.  Сперва  они  решают,  каков  должен  быть
человек, а потом начинают действовать по строго обдуманному плану:  выбирают
семью и  наставников,  свойства,  врожденные  и  благоприобретенные,  время,
возможности, друзей и врагов,  оттеняют  добродетели  и  пороки,  подвиги  и
промахи, не ленятся к событиям важным добавить ничтожные и так  искусно  все
расположить, что свершения избранников и мотивы свершений  мы  всегда  видим
только в определенном свете и под определенным углом зрения.
     Какими блестящими свойствами наградили  природа  и  судьба  Александра,
желая показать нам образец  величия  души  и  несравненного  мужества!  Если
вспомнить,  в  какой  прославленной  семье  он  родился,   его   воспитание,
молодость, красоту, превосходное  здоровье,  замечательные  и  разнообразные
способности  к  военной  науке  и  к  наукам  вообще,  достоинства  и   даже
недостатки, малочисленность его  отрядов,  огромную  мощь  вражеских  войск,
краткость этой прекрасной жизни, смерть Александра и кто  ему  наследовал  -
если вспомнить  все  это,  разве  не  станет  ясно,  с  каким  искусством  и
прилежанием подбирали природа и судьба эти  бессчетные  обстоятельства  ради
создания подобного человека? Разве не ясно, как  обдуманно  располагали  они
многочисленные и необычайные события,  отводя  каждому  предназначенный  ему
день, чтобы явить миру образец юного завоевателя, еще более великого  своими
человеческими свойствами, нежели громкими победами?
     А если подумать над тем, в каком свете природа  и  судьба  представляют
нам Цезаря, разве мы не увидим, что они следовали совсем иному плану)  когда
вкладывали в этого человека столько отваги, милосердия,  щедрости,  воинских
доблестей, проницательности, живости  ума,  снисходительности,  красноречия,
телесных совершенств, высоких достоинств, нужных и  в  дни  мира,  и  в  дни
войны?  Разве  не  для  того  они  так  долго   трудились,   сочетая   столь
поразительные дарования,  помогая  их  проявить,  а  затем  понуждая  Цезаря
выступить против своей родины, чтобы дать нам образец необыкновеннейшего  из
смертных и знаменитейшего из узурпаторов? Их стараниями он со  всеми  своими
талантами  появляется  на  свет  в  республике  -  владычице  мира,  которую
поддерживают и утверждают самые великие ее  сыны.  Судьба  предусмотрительно
выбирает ему  врагов  из  наиболее  известных,  влиятельных  и  непреклонных
граждан Рима, на время примиряет с самыми значительными, чтобы  использовать
их для его возвышения, а потом, введя их в обман и ослепив, толкает на войну
с ним, на ту самую войну, которая приведет его к высшему могуществу. Сколько
препятствий она поставила на его пути! От скольких  опасностей  уберегла  на
суше и на море, так что он ни разу не был даже легко ранен!  Как  настойчиво
поддерживала замыслы Цезаря  и  разрушала  замыслы  Помпея!  {1}  Как  ловко
принудила  вольнолюбивых  и  заносчивых  римлян,  ревниво  оберегающих  свою
независимость,  подчиниться  власти  одного  человека!  Даже  обстоятельства
смерти Цезаря {2} были подобраны ею так, чтобы они находились в  согласии  с
его жизнью. Ни предсказания ясновидящих, ни сверхъестественные знамения,  ни
предупреждения жены и друзей не смогли его спасти; днем  его  смерти  судьба
избрала день, когда Сенат должен  был  предложить  ему  царскую  диадему,  а
убийцами - людей, которых он спас, человека, которому дал жизнь! {3}
     Особенно очевиден этот совместный труд  природы  и  судьбы  в  личности
Катона; {4} они как бы нарочно вложили в него все добродетели,  свойственные
древним римлянам, и противопоставили  их  добродетелям  Цезаря,  чтобы  всем
показать,  что,  хотя  оба  в  равной  степени  обладали  обширным  умом   и
храбростью, одного жажда  славы  сделала  узурпатором,  другого  -  образцом
совершенного гражданина. У меня нет намерения сравнивать здесь этих  великих
людей - о них уже достаточно написано; я хочу только подчеркнуть, что какими
бы великими и замечательными они ни являлись нашим взорам, природа и  судьба
не  смогли  бы  выставить  их  качества  в  надлежащем  свете,  если  бы  не
противопоставила Цезаря Катону и наоборот. Эти люди непременно  должны  были
появиться на свет в одно и то же время  и  в  одной  и  той  же  республике,
наделенные  несхожими  склонностями  и  дарованиями,  обреченные  на  вражду
несовместностью личных устремлений и отношения к отчизне: один - не  знавший
удержу в замыслах и границ в честолюбии;  другой  -  сурово  замкнувшийся  в
приверженности  к  установлениям  Рима  и  обоготворявший  свободу;  оба   -
прославленные высокими, но различными достоинствами и, осмелюсь сказать, еще
более прославленные противоборством, о котором заранее позаботились судьба и
природа.  Как  вяжутся  друг  с  другом,  как   едины   и   необходимы   все
обстоятельства жизни Катона и его  смерти!  Для  полноты  изображения  этого
великого человека судьба пожелала неразрывно связать, его  с  Республикой  и
одновременно отняла жизнь у него и свободу у Рима.
     Если перевести взгляд с веков минувших на век нынешний, мы  видим,  что
природа и судьба, находясь все в том же союзе,  о  котором  я  уже  говорил,
снова подарили нам непохожие друг на друга образцы в лице двух замечательных
полководцев. Мы видим, как, соревнуясь в воинской доблести,  принц  Конде  и
маршал Тюренн {5} совершают несчетные и блестящие деяния и достигают  вершин
заслуженной славы. Они предстают перед  нами,  равные  по  отваге  и  опыту,
действуют, не ведая телесной или душевной усталости, то вместе, то врозь, то
один против другого, испытывают все превратности войны, одерживают победы  и
терпят поражения. Наделенные прозорливостью и храбростью и обязанные  своими
успехами этим свойствам, они с годами становятся все более  великими,  какие
бы неудачи их ни постигали, спасают государство, порою наносят ему  удары  и
по-разному пользуются одинаковыми дарованиями. Маршал Тюренн, менее пылкий и
более осторожный в своих замыслах, умеет сдерживать себя и выказывает  ровно
столько  отваги,  сколько  необходимо  для  его  целей;  принц  Конде,   чья
способность в мгновение ока охватывать целое и совершать истинные чудеса  не
имеет равных, увлекаемый своим необычным дарованием как  бы  подчиняет  себе
события, и они покорно  служат  его  славе.  Слабость  войск,  которыми  оба
командовали во время последних кампаний, и мощь неприятельских сил  дали  им
новые возможности проявить доблесть и своими талантами возместить все,  чего
не хватало армии для успешного ведения войны. Смерть маршала Тюренна, вполне
достойная его жизни, сопровождавшаяся множеством удивительных  обстоятельств
и случившаяся в минуту необычайной важности, - даже она  представляется  нам
следствием боязни и неуверенности судьбы,  у  которой  не  хватило  смелости
решить удел Франции и Империи. {6} Но  та  же  судьба,  которая  отнимает  у
принца Конде из-за его якобы ослабевшего здоровья командование войсками  как
раз в то время, когда он мог бы совершить дела  столь  важные,  -  разве  не
входит она в союз с природой  ради  того,  чтобы  мы  теперь  увидели  этого
великого человека, ведущего частную жизнь, проявляющего мирные добродетели и
по-прежнему достойного славы? И разве, живя вдалеке от  сражений,  он  менее
блистателен, чем когда вел войско от победы к победе?

15. О КОКЕТКАХ И СТАРИКАХ

     Понять человеческие вкусы задача вообще непростая, а уже вкусы  кокеток
- тем более: но, видимо, дело в том, что им приятна  любая  победа,  которая
хоть сколько-нибудь льстит тщеславию, поэтому недостойных побед для  них  не
существует. Что касается меня, то, признаюсь, всего непостижимее мне кажется
склонность кокеток к старикам,  слывшим  некогда  дамскими  угодниками.  Эта
склонность так ни с чем несообразна и вместе  с  тем  обычна,  что  поневоле
начинаешь искать, на чем же основано чувство  и  очень  распространенное  и,
одновременно, несовместное с общепринятым мнением о  женщинах.  Предоставляю
философам решать, не кроется ли за этим милосердное желание природы  утешить
стариков в их жалком состоянии и не посылает ли она им  кокеток  по  той  же
своей  предусмотрительности,  по  которой  посылает  одряхлевшим   гусеницам
крылья, чтобы они могли побыть мотыльками. Но, и  не  пытаясь  проникнуть  в
тайны природы, можно, на мой взгляд, найти здравые  объяснения  извращенного
вкуса кокеток к старикам. Прежде всего приходит в голову,  что  все  женщины
обожают чудеса, а  какое  чудо  может  больше  ублажить  их  тщеславие,  чем
воскрешение мертвецов! Им доставляет удовольствие влачить стариков за  своей
колесницей, украшать ими свой  триумф,  оставаясь  при  том  незапятнанными;
более того, старики так же обязательны в их свите, как  в  минувшие  времена
были обязательны карлики, если судить по "Амадису". {1} Кокетка, при которой
состоит старик,  располагает  покорнейшим  и  полезнейшим  из  рабов,  имеет
непритязательного друга и чувствует себя в свете  спокойно  и  уверенно:  он
всюду ее хвалит,  входит  в  доверие  к  мужу,  являясь  как  бы  порукой  в
благоразумии жены, вдобавок, если пользуется весом, оказывает тысячи  услуг,
вникая во все надобности и интересы ее дома. Если до него доходят  слухи  об
истинных похождениях  кокетки,  он  отказывается  им  верить,  старается  их
рассеять, говорит, что свет злоречив, - еще бы, ему ли не знать, как  трудно
затронуть сердце этой чистейшей женщины! Чем  больше  ему  удается  снискать
знаков  расположения   и   нежности,   тем   он   становится   преданнее   и
осмотрительнее: к скромности его побуждает собственный интерес,  ибо  старик
вечно боится получить отставку  и  счастлив  тем,  что  его  вообще  терпят.
Старику нетрудно убедить себя,