тками, противоположными тем,  которые
присущи нам на самом деле: слабохарактерные люди, например, любят хвастаться
упрямством.

425

     Проницательность придает нам  такой  всезнающий  вид,  что  она  льстит
нашему тщеславию больше, чем все прочие качества ума.

426

     Прелесть новизны и долгая  привычка,  при  всей  их  противоположности,
одинаково мешают нам видеть недостатки наших друзей.

427

     Большинство друзей внушает отвращение к  дружбе,  а  большинство  людей
благочестивых - к благочестию.

428

     Мы охотно прощаем нашим друзьям недостатки, которые нас не задевают.

429

     Влюбленная  женщина  скорее  простит   большую   нескромность,   нежели
маленькую неверность.

430

     На старости любви, как и на старости лет, люди еще живут  для  скорбей,
но уже не живут для наслаждений.

431

     Ничто так не мешает естественности, как желание казаться естественным.

432

     Чистосердечно  хвалить  добрые  дела  -  значит  до  некоторой  степени
принимать в них участие.

433

     Вернейший признак высоких добродетелей - от самого  рождения  не  знать
зависти.

434

     Будучи обмануты друзьями, мы можем равнодушно принимать  проявления  их
дружбы, но должны сочувствовать им в их несчастьях.

435

     Миром правят судьба и прихоть.

436

     Легче познать людей вообще, чем одного человека в частности.

437

     О достоинствах человека нужно судить не по его хорошим качествам, а  по
тому, как он ими пользуется.

438

     Наша благодарность иногда  бывает  так  велика,  что,  расплачиваясь  с
друзьями за сделанное нам добро, мы еще оставляем их у себя в долгу.

439

     У нас нашлось бы очень мало страстных желаний, если бы мы точно  знали,
чего мы хотим.

440

     Женщины в большинстве своем оттого так безразличны к  дружбе,  что  она
кажется им пресной в сравнении с любовью.

441

     В дружбе, как и в любви, чаще доставляет счастье то, чего мы не  знаем,
нежели то, что нам известно.

442

     Мы стараемся вменить себе в заслугу те недостатки,  которых  не  желаем
исправлять.

443

     Даже самые бурные страсти порою дают нам передышку, и только  тщеславие
терзает нас неотступно.

444

     Старые безумцы еще безумнее молодых.

445

     Слабохарактерность еще дальше от добродетели, чем порок.


446

     Стыд и ревность потому причиняют нам  такие  муки,  что  тут  бессильно
помочь даже тщеславие.

447

     Приличие - это наименее важный из  всех  законов  общества  и  наиболее
чтимый.

448

     Здравомыслящему человеку легче подчиняться сумасбродам,  чем  управлять
ими.

449

     Когда судьба возносит нас сразу на такую высоту, о которой мы не  могли
и мечтать, то почти всегда оказывается,  что  мы  не  в  состоянии  достойно
держать себя в новом положении.

450

     Наша гордость часто возрастает за счет недостатков, которые нам удалось
преодолеть.

451

     Нет глупцов более несносных, чем те, которые не совсем лишены ума.

452

     Нет на свете человека, который не ценил бы  любое  свое  качество  куда
выше, чем  подобное  же  качество  у  другого,  даже  самого  уважаемого  им
человека.

453

     В серьезных делах следует заботиться не столько о том, чтобы  создавать
благоприятные возможности, сколько о том, чтобы их не упускать.

454

     Никто не прогадал  бы,  согласившись  на  то,  чтобы  о  нем  перестали
говорить хорошо, при условии, что не станут говорить дурно.

455

     Как ни склонны люди к неправильным суждениям; все же несправедливость к
подлинным достоинствам они проявляют реже, чем благосклонность к мнимым.

456

     Глупые люди могут иной раз проявить ум,  но  к  здравому  суждению  они
неспособны.

457

     Мы выиграли бы в глазах людей, если бы являлись им  такими,  какими  мы
всегда были и есть, а не прикидывались такими, какими никогда не были  и  не
будем.

458

     Суждения наших врагов о нас ближе к истине, чем наши собственные.

459

     Существуют разные лекарства от любви, но нет ни одного надежного.

460

     Мы и не представляем себе, на что могут нас толкнуть наши страсти.

461

     Старость - это тиран, который под  страхом  смерти  запрещает  нам  все
наслаждения юности.

462

     Гордость,  заставляющая  нас  порицать  недостатки,  которых,  как  нам
кажется, у нас  нет,  велит  нам  также  презирать  и  отсутствующие  у  нас
достоинства.

463

     Сочувствие врагам, попавшим  в  беду,  чаще  всего  бывает  вызвано  не
столько добротой, сколько гордостью: мы соболезнуем им для того,  чтобы  они
поняли наше превосходство над ними.

464

     Существует такая степень счастья и горя,  которая  выходит  за  пределы
нашей способности чувствовать.

465

     Насколько  преступление  легче  находит   себе   покровителей,   нежели
невинность!

466

     Все бурные страсти не к лицу женщинам, но менее других  им  не  к  лицу
любовь.

467

     Тщеславие чаще заставляет нас идти против наших склонностей, чем разум.

468

     Порою из дурных качеств складываются великие таланты.

469

     Мы никогда не стремимся страстно к тому, к  чему  стремимся  только
разумом.

470

     Все наши качества, дурные, равно как  и  хорошие,  неопределенны  и
сомнительны, и почти всегда они зависят от милости случая.

471

     Когда женщина влюбляется впервые, она  любит  своего  любовника;  в
дальнейшем она любит уже только любовь.

472

     У гордости, как и  у  других  страстей,  есть  свои  причуды:  люди
стараются скрыть, что они ревнуют сейчас, но  хвалятся  тем,  что  ревновали
когда-то и способны ревновать и впредь.

473

     Как  ни  редко  встречается  настоящая  любовь,  настоящая  дружба
встречается еще реже.

474

     Мало на свете женщин, достоинства которых пережили бы их красоту.

475

     Желание вызвать жалость или восхищение - вот что нередко составляет
основу нашей откровенности.

476

     Наша  зависть  всегда  долговечнее  чужого  счастья,  которому  мы
завидуем.

477

     Твердость характера заставляет людей сопротивляться любви, но в  то
же время она сообщает этому чувству пылкость и  длительность;  люди  слабые,
напротив, легко загораются страстью, но  почти  никогда  не  отдаются  ей  с
головой.

478

     Никакому воображению не придумать такого  множества  противоречивых
чувств, какие обычно уживаются в одном человеческом сердце.

479

     Истинно мягкими могут быть только  люди  с  твердым  характером:  у
остальных же кажущаяся мягкость - это чаще всего  просто  слабость,  которая
легко превращается в озлобленность.

480

     Опасно упрекать в робости тех, кого хотят от нее исцелить.

481

     Нет качества  более  редкого,  чем  истинная  доброта:  большинство
людей, считающих себя добрыми, только снисходительны или слабы.

482

     Наш разум, по своей лености и косности, занят обычно лишь  тем,  что
ему легко или приятно; эта привычка ограничивает наши познания, и
никто еще не дал  себе  труда  обогатить  и  расширить  свой  разум  до
пределов возможного.

483

     Люди злословят обычно не  столько  из  желания  навредить,  сколько  из
тщеславия.

484

     Пока угасающая страсть все еще волнует наше сердце, оно более склонно к
новой любви, чем впоследствии, когда наступает полное исцеление.

485

     Те, кому довелось пережить большие страсти, потом всю жизнь и  радуются
своему исцелению и горюют о нем.

486

     Люди независтливые встречаются  еще  реже,  чем  бескорыстные.

487

     Наш  ум ленивее, чем тело.

488

     Наше душевное спокойствие или смятение зависят не столько от  важнейших
событий нашей жизни, сколько от удачного или неприятного для  нас  сочетания
житейских мелочей.

489

     Как ни злы люди,  они  все  же  не  осмеливаются  открыто  преследовать
добродетель. Поэтому, готовясь  напасть  на  нее,  они  притворяются,  будто
считают ее лицемерной, или же приписывают ей какие-нибудь преступления.

490

     Люди часто изменяют любви ради честолюбия,  но  потом  уже  никогда  не
изменяют честолюбию ради любви.

491

     Непомерная скупость почти всегда ошибается в своих расчетах: она  чаще,
чем все другие страсти, уходит от цели, к которой стремится,  и  оказывается
во власти настоящего в ущерб будущему.

492

     Скупость нередко приводит к  самым  противоречивым  следствиям:  многие
люди  приносят  все  свое  состояние  в  жертву  отдаленным  и  сомнительным
надеждам, другие же пренебрегают крупными выгодами в будущем  ради  мелочной
сегодняшней наживы.

493

     Людям,  видно,  мало  своих   недостатков:   они   еще.   умножают   их
всевозможными  чудачествами,  которыми  словно   бы   даже   гордятся;   эти
странности,  взращенные  с  таким  усердием,  становятся  в   конце   концов
природными недостатками и отделаться от них уже невозможно.


494

     Насколько ясно люди понимают свои ошибки, видно из того, что, рассказывая о своем поведении, они всегда умеют выставить его  в  благоприятном
свете: то самое самолюбие, которое обычно ослепляет их  ум,  в  этом  случае
придает ему такую зоркость и проницательность, что им удается  ловко  утаить
или смягчить любую мелочь, способную вызвать неодобрение.


495

     Впервые вступая в свет, молодые люди  должны  быть  застенчивы  или
даже неловки: уверенность и  непринужденность  манер  обычно  оборачиваются
наглостью.

496

     Людские ссоры не длились бы так долго, если бы  вся  вина  была  на
одной стороне.

497

     Быть молодой, но некрасивой так же неутешительно для  женщины,  как
быть красивой, но немолодой.

498

     Есть люди столь ветреные и легковесные, что у них не может быть  ни
крупных недостатков, ни подлинных достоинств.

499

     Молва припоминает женщине ее первого любовника  обычно  лишь  после
того, как она завела себе второго.

500

     Есть  люди,  столь  поглощенные  собой,  что,   влюбившись,   они
ухитряются больше думать о собственной любви, чем о предмете своей страсти.

501

     Как ни приятна любовь, все же ее внешние проявления доставляют  нам
больше радости, чем она сама.

502

     Ум ограниченный, но здравый в конце  концов  не  так  утомителен  в
собеседнике, как ум широкий, но путаный.

503

     Терзания ревности - самые мучительные из человеческих терзаний, и к
тому же менее всего внушающие сочувствие тому, кто их причиняет.

504

     После всех рассуждений о лицемерности многих показных  добродетелей
нужно сказать несколько слов и о лицемерности презрения к смерти. Я  имею  в
виду то презрение, о котором говорят безбожники, похваляясь, что черпают его
не в уповании на лучшую жизнь, а в своей собственной  неустрашимости.  Между
стойким приятием смерти и  презрением  к  ней  -  огромная  разница:  первое
встречается довольно часто, второе же, по моему мнению, не бывает  искренним
никогда. Правда, было написано множество убедительных трактатов,  в  которых
доказывалось, что смерть совсем не страшна; самые слабые люди, точно так же,
Как славнейшие герои, явили
тысячи знаменитых примеров, подтверждающих  такой  взгляд.  Я  убежден,
однако,  что  его  никогда  не  разделял  ни  один  здравомыслящий  человек.
Настойчивость, которую проявляют приверженцы этого взгляда, пытаясь  внушить
его другим и самим себе, уже говорит о том, что эта задача  не  из  легких.
Можно по каким-либо причинам питать отвращение к жизни, но нельзя  презирать
смерть. Даже люди, добровольно обрекающие себя на  нее,  отнюдь  не  считают
смерть такой уж малостью; напротив, они, как и все остальные,  страшатся,  а
порой и отвергают ее, если она приходит к ним не той дорогой, какую они  для
нее избрали. Колебания, которым  подвержено  мужество  доблестнейших  людей,
объясняется именно тем, что смерть  не  всегда  рисуется  их  воображению  с
одинаковой яркостью. Все дело в том, что они  презирают  смерть,  пока  не
постигли ее, но, постигнув,  поддаются  страху.  Следует  всячески  избегать
мыслей о ней и обо всем, что ее окружает, иначе она покажется нам величайшим
бедствием. Самые смелые и самые разумные люди - это те, которые  под  любыми
благовидными предлогами стараются не думать о смерти. Всякий, кому  довелось
узнать ее такой, какова она в действительности, понимает,  что  она  ужасна.
Единственным  источником  стойкости  для  философов  всех  времен   являлась
неизбежность смерти. Они считали необходимым с готовностью идти  туда,  куда
не могли не идти, и, будучи не в состоянии навеки сохранить свою жизнь,  изо
всех сил старались увековечить хотя бы свою славу и спасти от крушения  все,
что возможно. Ограничимся же тем, что ради сохранения нашего достоинства  не
станем даже самим себе признаваться в наших мыслях о смерти и  возложим  все
надежды на бодрость нашего духа, а не на шаткие рассуждения о том,  будто  к
ней следует приближаться безбоязненно. Желание стяжать  себе  славу  стойкой
смертью, утешительные мысли о печали окружающих, надежда оставить после себя
доброе имя, уверенность в освобождении от жизненных тягот и прихотей  судьбы
- все это недурные средства, но ни одно из них нельзя считать  надежным.  От
них не больше проку, чем от деревянной изгороди для  солдат,  которым  нужно
перебежать поле под огнем врага. Пока изгородь далеко,  людям  кажется,  что
она может их защитить, но по мере приближения к ней они  начинают  понимать,
что защита эта непрочна.  Было  бы  слишком  самонадеянно  с  нашей  стороны
думать, что смерть и вблизи покажется нам  такой  же,  какой  мы  видели  ее
издали, и что наши чувства, имя которым  -  слабость,  достаточно  закалены,
чтобы позволить нам бестрепетно пройти через самое тяжкое из всех испытаний.
Равным образом, и на себялюбие может рассчитывать  лишь  тот,  кто  его  не
понимает: оно не способно заставить нас легко отнестись к  событию,  которое
ему же несет гибель.  Наконец,  разум,  в  котором  многие  надеются  найти
поддержку, слишком слаб, чтобы при встрече  со  смертью  мы  могли  на  него
опереться. Наоборот, он особенно часто предает  нас  и,  вместо  того  чтобы
научить презрению к смерти, ярко освещает все, что есть  в  ней  ужасного  и
отталкивающего. Единственное, что  в  его  силах,  -  это  посоветовать  нам
отвратить от нее взоры и сосредоточить их
на чем-нибудь другом. Катон и Брут обратились к возвышенным  помыслам,
а не так давно некий лакей удовольствовался тем, что пустился в пляс на  том
самом эшафоте, где его должны были колесовать. Невзирая на то,  что  способы
различны, - результат один и тот же. Хотя разница между  великими  людьми  и
людьми заурядными огромна, те и другие, как явствует из множества  примеров,
нередко принимают смерть одинаково. Впрочем, есть и отличие: у великих людей
презрение к смерти вызвано ослепляющей их любовью к славе, а у людей простых
- ограниченностью, которая не позволяет им постичь всю глубину ожидающего их
несчастья и дает возможность думать о вещах посторонних.


МАКСИМЫ, НАПЕЧАТАННЫЕ ПОСМЕРТНО

505

     Дарования, которыми господь наделил  людей,  так  же  разнообразны  как
деревья, которыми он украсил землю, и каждое обладает особенными  свойствами
и приносит лишь ему присущие плоды. Потому-то лучшее грушевое дерево никогда
не родит даже дрянных яблок, а самый даровитый человек  пасует  перед  делом
хотя и заурядным, но дающимся только тому  кто  к  этому  делу  способен.  И
потому сочинять афоризмы, не имея хоть небольшого таланта к  занятию  такого
рода, не менее смехотворно, чем ожидать, что на  грядке,  где  не  высажены
луковицы, зацветут тюльпаны.

506
     Разновидностей тщеславия столько, что и считать не  стоит.

507

     Свет  полон горошин, которые издеваются над бобами.

508

     Кто  слишком  высоко  ценит  благородство  своего   происхождения,   то
недостаточно ценит дела, которые некогда легли в его основу.

509

     В наказание за первородный грех бог дозволил человеку сотворить кумир из
себялюбия, чтобы оно терзало его на всех жизненных путях.

510

     Своекорыстие - душа нашего сознания: подобно тому, как тело, лишенное
души, не видит, не слышит, не сознает, не чувствует и не движется,  так  и
сознание, разлученное,  если  дозволено  употребить  такое  выражение,  со
своекорыстием, не видит, не слышит, не чувствует и не действует.  Потому-то
и человек, который во имя своей выгоды скитается по морям  и  землям,  вдруг
как бы цепенеет, едва речь заходит о выгоде ближнего;  потому-то  внезапно
погружаются в дремоту и словно отлетают в иной мир те, кому мы рассказываем о
своих делах, и так же внезапно  просыпаются,  стоит  их  почуять  в  нашем
рассказе нечто, хотя бы отдаленно их затрагивающее. Вот и получается, что наш
собеседник то теряет сознание то приходит в себя, смотря по тому, идет ли дело
о его выгоде или, напротив, не имеет к нему никакого касательства.

511

     Мы всего боимся, как и положено смертным,  и  всего  хотим,  как  будто
награждены бессмертием.

512

     Порой кажется, что сам дьявол придумал  поставить  леность  на  рубежах
наших добродетелей.

513

     Мы потому готовы поверить любым рассказам о недостатках наших  ближних,
что всего легче верить желаемому.

514

     Исцеляет от ревности только полная уверенность в том,  чего  мы  больше
всего боялись, потому что вместе с нею приходит конец или нашей  любви,  или
жизни; что и говорить, лекарство жестокое, но менее жестокое, чем  недоверие
и подозрение.

515

     Где надежда, там и боязнь: боязнь всегда полна надежды, надежда  всегда
полна боязни..

516

     Не следует обижаться на людей,  утаивших  от  нас  правду:  мы  и  сами
постоянно утаиваем ее от себя.

517

     Мы  чаще  всего  потому  превратно  судим  о  сентенциях,  доказывающих
лживость людских  добродетелей,  что  наши  собственные  добродетели  всегда
кажутся нам истинными.

518

     Преданность властям предержащим - лишь другая личина себялюбия.


519

     Где конец добру, там начало злу, а где конец злу, там начало добру.

520

     Философы порицают богатство лишь потому, что мы плохо им распоряжаемся.
От нас одних зависит и приобретать, и пускать его в ход, не служа  при  этом
пороку. Вместо  того,  чтобы  с  помощью  богатства  поддерживать  и  питать
злодеяния, как с помощью дров питают  пламя,  мы  могли  бы  отдать  его  на
служение добродетелям, придав им тем самым и блеск, и привлекательность.


521

     Крушение всех надежд человека приятно и его друзьям и недругам.

522

     Поскольку всех счастливее в этом мире тот, кто довольствуется малым, то
власть имущих и честолюбцев надо считать самыми несчастными  людьми,  потому
что для счастья им нужно несметное множество благ.

523

     Человек  ныне  не  таков,  каким  был  создан,  и  вот  убедительнейшее
доказательство этому: чем разумнее он становится, тем больше стыдится в душе
сумасбродства, низости и порочности своих чувств и наклонностей.

524

     Сентенции, обнажающие человеческое сердце,  вызывают  такое  возмущение
потому, что людям боязно предстать перед светом во всей своей наготе.


525

     Люди, которых мы любим, почти всегда более  властны  над  нашей  душой,
нежели мы сами.

526

     Мы часто клеймим чужие недостатки, но  редко,  пользуясь  их  примером,
исправляем свои.

527

     Человек  так  жалок,   что,   посвятив   себя   единственной   цели   -
удовлетворению своих страстей, беспрестанно сетует на их тиранство; не желая
выносить их гнет, он вместе с тем не желает и сделать усилие, чтобы сбросить
его; ненавидя страсти,  не  менее  ненавидит  и  лекарства,  их  исцеляющие;
восставая против терзаний недуга, восстает и против тягот лечения.

528

     Когда мы радуемся или печалимся, наши  чувства  соразмерны  не  столько
удачам или  бедам,  доставшимся  нам  на  долю,