Академии,
однако он отказывается участвовать в соискании почетного звания будто бы  из
робости. Возможно, что причиной отказа было нежелание прославлять Ришелье  в
торжественной речи при приеме в Академию.
     Смерть застала его в ночь на 17 марта 1680 г. Он умер в своем  особняке
на  улице  Сены  от  жестокого  приступа  подагры,  которая  терзала  его  с
сорокалетнего возраста. Боссюэ принял его последний вздох.

3

     К моменту начала работы Ларошфуко над "Максимами" в обществе  произошли
большие перемены: время восстаний закончилось. Особую  роль  в  общественной
жизни  страны  стали  играть  салоны.  Во  второй  половине  XVII  века  они
объединяли  людей  различного  общественного  положения   -   придворных   и
литераторов, актеров и ученых, военных  и  государственных  деятелей.  Здесь
складывалось общественное мнение  кругов,  так  или  иначе  участвовавших  в
государственной и идеологической жизни страны или  в  политических  интригах
двора.
     Каждый салон имел свое  лицо.  Так,  например,  те,  кто  интересовался
наукой, особенно физикой, астрономией или географией,  собирались  в  салоне
мадам де Ла Саблиер. Другие салоны объединяли людей,  близких  к  янгенизму.
После неудачи  Фронды  во  многих  салонах  довольно  отчетливо  проявлялась
оппозиция абсолютизму, принимавшая различные формы. В  салоне  мадам  де  Ла
Саблиер, например, господствовало философское свободомыслие, и  для  хозяйки
дома Франсуа Бернье, знаменитый путешественник, написал  "Краткое  изложение
философии Гассенди" (1664-1666).  Интерес  знати  к  вольнодумной  философии
объяснялся  тем,  что  в  ней  видели  своеобразную  оппозицию   официальной
идеологии абсолютизма. Философия янсенизма  привлекала  посетителей  салонов
тем, что имела свой, особый взгляд на моральную природу  человека,  отличный
от учений ортодоксального  католицизма,  вступившего  в  союз  с  абсолютной
монархией.  Бывшие   фрондеры,   потерпев   военное   поражение,   в   среде
единомышленников  высказывали  недовольство  новыми  порядками   в   изящных
беседах, литературных "портретах" и остроумных афоризмах. Король  С  опаской
относился и к янсенистам, и к вольнодумцам, не без  основания  видя  в  этих
учениях глухую политическую оппозицию.
     Наряду  с  салонами  учеными  и  философскими  были  и   салоны   чисто
литературные. Каждый отличался особыми  литературными  интересами:  в  одних
культивировался жанр "характеров", в других -  жанр  "портретов".  В  салоне
мадемуазель  де  Монпансье,  дочери  Гастона  Орлеанского,  бывшей  активной
фрондерки, предпочитали портреты. В  1659  г.  во  втором  издании  сборника
"Галерея портретов" был опубликован и "Автопортрет"  Ларошфуко,  его  первое
напечатанное произведение.
     Среди новых жанров, которыми  пополнялась  моралистическая  литература,
самым   распространенным   был   жанр   афоризмов,   или   максим.   Максимы
культивировались, в частности, в салоне  маркизы  де  Сабле.  Маркиза  слыла
женщиной умной и  образованной,  занималась  политикой.  Она  интересовалась
литературой, и ее имя было авторитетным в литературных кругах Парижа.  В  ее
салоне велись дискуссии на темы морали, политики, философии, даже физики. Но
больше всего посетителей ее салона привлекали  проблемы  психологии,  анализ
тайных движений человеческого сердца. Тема беседы  выбиралась  заранее,  так
что каждый участник готовился к игре, обдумывая свои мысли. От  собеседников
требовалось умение дать тонкий анализ чувств, точное  определение  предмета.
Чутье языка помогало выбрать из  множества  синонимов  наиболее  подходящий,
подыскать для своей мысли сжатую и четкую форму - форму афоризма. Перу самой
хозяйки салона принадлежат книга афоризмов "Поучение детям" и  два  сборника
изречений, опубликованные посмертно (1678),"О дружбе" и "Максимы".  Академик
Жак Эспри, свой человек в доме мадам де Сабле  и  друг  Ларошфуко,  вошел  в
историю литературы сборником афоризмов "Ложность человеческих добродетелей".
Так первоначально возникли и "Максимы" Ларошфуко. Салонная  игра  подсказала
ему форму, в которой он смог выразить свои взгляды  на  природу  человека  и
подвести итоги долгим размышлениям.
     Стремление за частными фактами увидеть общее, открыть в отдельных людях
общий тип человека, найти некую единую формулу всего происходящего - все это
определило особый успех жанра афоризма и находилось в прямой зависимости  от
ведущей тенденции времени,  которое,  при  всех  своих  противоречиях,  было
пронизано духом анализа и рационализмом.
     Рационализм проникал во все сферы общественной и идеологической  жизни.
Даже  ортодоксальные  католики,  как  Боссюэ,  и  близкие  к  протестантству
янсенисты,  как  Николь  и  Арно,  пользовались   аргументами   разума   для
доказательства своих более или менее иррациональных тезисов.  Опытная  наука
пыталась  осознать  и  трудные  проблемы  нравственности,  связывавшиеся   в
религиозном сознании с идеей первородного греха и благодати.
     Философское материалистическое направление объясняло нравственную жизнь
человека законами тела. С той же точки  зрения  оно  рассматривало  и  жизнь
общества.  Горький  общественный  опыт,  приобретенный  за   долгий   период
политических  боев,  полное  крушение  всех  надежд  и  расчетов  заставляли
Ларошфуко, так же как и его единомышленников, объяснить то, что произошло, и
сделать свои выводы. Сохраняя те же политические взгляды, Ларошфуко  пытался
объяснить поведение людей, вместе с которыми сражался, и в духе рационализма
и механистического материализма построить свою философию "человека  вообще".
Он сделал это в своих "Максимах".

4

     Современная философия  была  знакома  Ларошфуко  так  же,  как  и  всем
просвещенным  людям  века.  Начиная  с  1660-х  годов,  философия   Декарта,
преодолевая сопротивление многочисленных  противников,  начинает  все  более
укрепляться  в  Париже.  Во  многих  парижских  салонах,  в  домах   богатой
буржуазии,  в  ученых  кругах,  среди  членов  магистратуры  и   Парлахмента
картезианство пользовалось большой популярностью. Не менее влиятельно было и
материалистическое  учение  Гассенди  и  его   последователей,   французских
вольнодумцев-либертенов,  которое  освобождало  личность  от   церковных   и
политических догм и объясняло человеческую  натуру  на  основе  естественных
наук.
     Одним из основных вопросов философии XVII столетия был вопрос  о  путях
определения истины, т. е.  о  методе.  Новая  философия  была  прежде  всего
направлена на борьбу  с  отжившей  религиозной  идеологией,  и  рационализм,
который  считал  человеческий  разум  мерой  всех  вещей,  стал  главным  ее
направлением. Декарт полагал, что все закономерности  вселенной  могут  быть
постигнуты только наукой. Отдельным  отраслям  науки,  таким  как  механика,
геометрия, оптика, химия, анатомия и т. д., доступны лишь частные законы, по
которым развивается мир. Общие же закономерности  постигаются  универсальной
наукой - математикой. Декарт утверждал, что  существуют  истины,  постижимые
только разумом. Разумные интуиции являются для людей врожденными, они словно
отражают мировой разум, в котором кроется истина вечная  и  безграничная.  В
"Рассуждении о методе" рассматриваются этапы постижения истины, тот  принцип
дедукции, который предполагал движение мысли  от  понятий  более  простых  к
более сложным, причем уже постигнутые истины способствуют постижению  истин,
пока неведомых. Этот метод положил конец старым воззрениям и на долгое время
определил пути развития философской мысли.
     Пьер Гассенди, глава французских материалистов и вольнодумцев XVII  в.,
также был убежден в возможности постигнуть истину, в  том,  что  достоверное
знание существует. Однако в отличие  от  Декарта  он  считал,  что  истин  a
priori, доступных только  разуму  и  предшествующих  опыту,  не  существует.
Будучи сенсуалистом, Гассенди полагал, что врожденных идей нет:  разум  лишь
перерабатывает данные органов чувств, а человеческое сознание развивается  в
процессе накопления опыта. Истина  может  быть  постигнута  лишь  на  основе
опыта, в результате изучения эмпирических очевидностей. Сама мысль  получила
у Гассенди материалистическое объяснение - он рассматривал ее как  результат
работы мозга, телесного органа. Как последователь Эпикура и,  следовательно,
атомист, Гассенди считал,  что  человеческий  организм  -  собрание  атомов,
расположенных в определенном порядке. Человек в своей физической и  духовной
жизни несвободен, он  подчиняется  закономерностям  физического  порядка.  С
самого  рождения  его  организм  подвергается  влиянию  внешней   среды,   а
внутренняя духовная жизнь зависит от физического состояния тела. Поэтому все
поведение и нравственная жизнь человека определены естественным и неизбежным
стремлением  к  удовольствию  и  бегством  от   страдания,   и   самое   его
существование без этого немыслимо.
     Анализируя природу человека,  Ларошфуко  пользуется  рационалистическим
методом:  он  подробно  изучает  предмет  исследования  и  законы,   которые
определяют поведение человека в окружающем его  мире.  Свои  наблюдения  над
человеческой природой он делит на столько частей, на сколько это необходимо,
чтобы выявить самую простую, первоначальную  силу,  которая  движет  сложным
человеческим  механизмом.  Описывая  и  анализируя  отдельные  чувства,   он
приходит к положению,  заранее  постулированному,  подсказанному  теорией  и
опытом: единственной движущей силой поведения людей является себялюбие.  Всю
сложность человеческой натуры он выводит из единообразия простых  элементов,
а абстрактные определения - из самых конкретных представлений, ибо все  люди
по своей природе одинаковы.
     Построив "Максимы" на материале собственного опыта, Ларошфуко  оказался
единомышленником и последователем Гассенди, выводившего из данных опыта  все
содержание познания. Вместе с тем, усвоив  материалистическую  точку  зрения
Гассенди, Ларошфуко пришел к выводу,  что  пороки  (и  добродетели)  каждого
человека  объясняются  особенностями  человеческой   природы   вообще.   Это
положение позволяло делать широкие обобщения: движущая сила всегда одна и та
же, и все поступки, как бы различны они ни были, сводятся  к  одной  ведущей
страсти - себялюблю. Если все, что человек  совершает,  определено  законами
его  природы  и,  следовательно,  необходимо,  то  нравственная  оценка  его
поведения окажется как будто  невозможной.  С  такой  точки  зрения  нет  ни
дурных, ни хороших поступков, а потому нельзя определить философию Ларошфуко
как некий принципиальный пессимизм, о  котором  так  много  говорили.  {Ср.,
напр.: R. Gransaignes d'Hautеrive. Le pessimisme de  La  Rochefoucauld.  P.,
1914; A. J. Krailsheimer. Studies in self-interest.  From  Descartes  to  La
Bruyere. Oxford, 1962, pp. 81-97; P.-H.  Simon.  Nature  blessee  et  grande
nature-chez  La  Rochefoucauld.  In:  Le  domaine   heroique   des   lettres
francaises.  X-XIX  siecles.  P.,  1963,  pp.  181-192.}  В  "Максимах"  нет
безнадежного отчаяния, в них выражены широкие всеобщие закономерности.
     Ларошфуко ничуть не  отказывается  от  нравственной  оценки  поступков,
однако принцип оценки  определяется  не  абстрактным,  а  потому  формальным
понятием добродетели, но общественным  смыслом  поступка.  Так  возникает  в
философии Ларошфуко понятие среды, общественной так  же,  как  материальной.
Себялюбие, или инстинкт самосохранения, - единственное, что  можно  найти  в
физиологии, но форма поведения, всегда эгоистическая,  определяется  средой.
Значит, мораль - категория производная, она зависит от общественных условий,
в которых человек живет.
     Люди  всегда  остаются  эгоистами,  живут  ли  они   изолированно   или
совместно,  это  закон  природы.  Но  эгоистический  индивид,   стремясь   к
самоудовлетворению, притесняет других, равных ему по силе эгоизма  людей,  и
становится в свою очередь жертвой  их  эгоизма.  Его  себялюбие,  которое  в
обществе проявляется под видом личной  заинтересованности,  может  приносить
пользу или вред окружающим.  Люди,  вынужденные  жить  совместно,  оценивают
поведение ближнего как добродетельное или порочное в  зависимости  от  того,
насколько оно им выгодно, но для индивида оно в равной степени  естественно.
"С самого рождения каждого человека природа как бы предопределяет  меру  его
добродетелей и пороков", {Максима 189. В дальнейшем номера максим приводятся
в тексте в скобках.} и только случай (в понимании Ларошфуко - внешняя среда)
помогает проявиться им, как свет - предметам (380). Порицают пороки и хвалят
добродетели только  из  личной  заинтересованности  (597).  Пороки  человека
приносят  вред  окружающим,  а  потому  вызывают  противодействие  и   кару,
добродетели  человека,  принося  пользу  всем,  вознаграждаются   обществом.
Следовательно, быть добродетельным полезно не только обществу,  но  и  тому,
кто совершает добродетельные поступки.
     Чтобы  быть   добродетельным,   нужно   управлять   своими   природными
инстинктами,  сдерживать  непосредственные,  неразумные  побуждения   своего
себялюбия. Тут на помощь человеку должен прийти разум, который  развивается,
совершенствуется  в  процессе  приобретения  жизненного  опыта.   Необходимо
понять, что такое разум, ценить  его  и  руководствоваться  им  в  различных
жизненных обстоятельствах (105). Философия  века  отводила  разуму  решающую
роль в объяснении законов, на которых  строится  жизнь  человека,  общества,
государства, само мироздание. Разум стал мерой  всех  вещей,  самой  верной,
истинной, неопровержимой. Разумное понимание собственной природы, стремлений
и желаний, разумное соотнесение  личной  жизни  с  намерениями  и  желаниями
других членов общества, умение ограничить свои эгоистические  порывы,  чтобы
не причинять вреда своим собратьям, - вот путь к подлинному счастью,  вполне
доступный  каждому.  Нужно  определить  место   своим   желаниям   и   затем
осуществлять их по порядку (66). Себялюбие, которым не управляют,  порождает
гораздо больше жестоких поступков, чем "прирожденная свирепость" (604).
     Так  понимал  Ларошфуко  законы,  по  которым  должна  строиться  жизнь
человека. Но обстоятельства, в которых он оказался,  никак  не  совпадали  с
этой идеальной мерой: новая абсолютная  власть,  по  его  мнению,  поставила
людей в непривычные условия и тем самым извратила их природу.

5

     Долгое время в  науке  бытовало  мнение  о  несамостоятельности  максим
Ларошфуко. Чуть ли не в каждой максиме находили  заимствование  из  каких-то
других изречений, подыскивали источники или прототипы. При  этом  назывались
имена Аристотеля, Эпиктета, Цицерона,  Сенеки,  Монтеня,  Шаррона,  Декарта,
Жака  Эспри  и  др.  Говорили  также  и  о  народных  пословицах.  {См.:  Е.
Dreyfus-Brisac. La clef des "Maximes" de  La  Rochefoucauld.  P.,  1904;  E.
Jоvy.  Deux  inspirateurs  inconnus  jusqu   ici   des   "Maximes"   de   La
Rochefoucauld: Daniel Dyke et Jean de Verneuil. "Bulletin du bibliophile.. .
", 1909, janvier, pp. 17-28; F. Baldensperger. L'arriere-plan  espagnol  des
"Maximes" de La Rochefoucauld. "Revue de litterature comparee", 1936,  N  1,
pp. 45-63.} Число таких параллелей можно  было  бы  продолжить,  но  внешнее
сходство не есть доказательство  заимствования  или  несамостоятельности.  С
другой стороны, действительно, трудно  было  бы  найти  афоризм  или  мысль,
совершенно  непохожие  на  все,  что  им  предшествовало.  Ларошфуко  что-то
продолжал и вместе  с  тем  начинал  что-то  новое,  что  привлекало  к  его
творчеству интерес и делало "Максимы" в известном смысле вечной ценностью.
     Ларошфуко поражал современников своей  начитанностью.  Он,  несомненно,
читал древних моралистов и историков и,  конечно,  хорошо  знал  моралистов,
философов, теоретиков  искусства  XVI  и  XVII  веков.  Без  этого  освоения
литературного наследства невозможен был бы и самый творческий процесс.
     "Максимы" требовали от автора  напряженного  и  непрерывного  труда.  В
письмах к мадам де Сабле и к Жаку Эспри Ларошфуко сообщает все новые и новые
максимы, просит совета, ждет одобрения и насмешливо  заявляет,  что  желание
составлять сентенции распространяется, как насморк. 24  октября  1660  г.  в
письме к Жаку Эспри он признается: "Я настоящий писатель, раз начал говорить
о своих произведениях". Сегре, секретарь мадам де Лафайет,  заметил  как-то,
что отдельные максимы Ларошфуко перерабатывал больше тридцати раз. Все  пять
изданий "Максим", выпущенных автором (1665, 1666,  1671,  1675,  1678  гг.),
несут следы этой напряженной работы. Известно,  что  от  издания  к  изданию
Ларошфуко освобождался именно от тех афоризмов, которые прямо  или  косвенно
напоминали  чье-либо  высказывание.   Ему,   пережившему   разочарование   в
соратниках по борьбе и ставшему свидетелем крушения дела, которому отдал так
много сил, было что сказать своим современникам, - это был человек с  вполне
сложившимся мировоззрением, которое уже нашло свое первоначальное  выражение
в "Мемуарах". "Максимы" Ларошфуко явились результатом его долгих размышлений
над прожитыми годами. События жизни, столь увлекательной, но и  трагической,
ибо на долю Ларошфуко выпало лишь сожалеть  о  недостигнутых  идеалах,  были
осознаны и переосмыслены будущим знаменитым моралистом и стали предметом его
литературного  творчества.  {См.:  F.  Nemon.  La  premiere  redaction   des
"Maximes" de La Rochefoucauld. P., 1927, pp. VI-X; H.  A.  Grubbs.  1).  The
originality of La Rochefoucauld's "Maximes". "Revue d'Histoire litteraire de
la France", 1929, N  1,  pp.  18-59;  2)  La  genese  des  "Maximes"  de  La
Rochefoucauld. Ibid., 1932, N 4, pp. 481-499; 1933, N 1, pp.  17-37;  W.  G.
Moore. Le premier etat des "Maximes" de La Rochefoucauld. Ibid., 1952, N  4,
pp. 418-424; A. Bruzzi. La formazione delie "Maximes"  di  La  Rochefoucauld
attraverso le edizioni originali. Bologna, 1968.  Ср.  также  содержательную
рецензию Жана Лдфона на последнюю книгу: "Revue d'Histoire litteraire de  la
France", 1970. N 1, pp. 123-125.}
     Ларошфуко  пытался  придать  своим  афоризмам  самый  общий   смысл   и
затушевать их связь с конкретными  событиями,  которыми  они  были  навеяны.
Например, в первоначальном варианте одна из максим звучала так: "Французы не
только склонны, как и большинство людей, забывать о благодеяниях равно как и
об  оскорблениях;  они  даже  ненавидят  тех,  кому  обязаны.   Гордость   и
своекорыстие  повсюду  порождают  неблагодарность;  необходимость  возмещать
добро  и  мстить  за  зло  кажется  им  рабством,  которому  они  с   трудом
подчиняются".  Разумеется,  эта  максима  обобщала  горькие  наблюдения   ее
создателя. Он не говорит тут об отдельных людях, он  считает,  что  подобные
качества свойственны всем его соотечественникам. Но и это высказывание скоро
покажется ему слишком конкретным. В окончательном виде  эта  максима  звучит
так:  "Люди  не  только  забывают  благодеяния  и  обиды,  но  даже  склонны
ненавидеть   своих   благодетелей   и   прощать   обидчиков.   Необходимость
отблагодарить за добро и отомстить за зло кажется им рабством, которому  они
не желают покоряться" (14). Здесь речь идет  уже  не  о  французах  и  не  о
"большинстве людей",  а  обо  всем  человеческом  роде,  и  максима  эта  не
допускает никаких исключений: она констатирует всеобщий закон.
     Портреты отдельных лиц этой бурной  эпохи,  набросанные  в  "Мемуарах",
послужили основой при  создании  некоторых  максим.  У  Людовика  XIII,  как
говорится в "Мемуарах",  был  мелочный  ум,  направленный  исключительно  на
копание в пустяках, а его познания в  военном  деле  приличествовали  скорее
простому офицеру, чем королю.  Максима  41  обобщает  это  наблюдение:  "Кто
слишком усерден в малом, тот  обычно  становится  неспособным  к  великому".
Герцог де Бофор вызы