землю на золотом поле.  Вороны, взлетающие в небо, убегающие от смер-
ти.  И Эван,  юный Эван, видевший во сне, как его брат хватается за воз-
дух,  но не понявший,  что это предупреждение, стоял над ним и наблюдал,
как кровь сочится из уголков его рта и как маленькая грудь жадно пытает-
ся вздохнуть.

        Эрик сделал движение,  чтобы схватить его за руку, но Эван заго-
ворил:  "Я пойду и приведу папу,  я поспешу и приведу его, я поспешу!" И
он побежал,  спотыкаясь всю дорогу, к маленькому домику на холме, крича,
чтобы мать и отец помогли ему, потому что Эрик серьезно поранился суком,
упал и сейчас лежит,  весь покалеченный,  на земле,  словно некая карна-
вальная кукла.  Он показал им дорогу,  боясь, боясь, боясь, что ведет их
неправильной дорогой, боясь, что не сможет снова найти это место, боясь‡

        И когда они добрались туда, глаза Эрика остекленели и неподвижно
уставились в жаркий солнечный диск,  и мухи уже пробовали на вкус  кровь
вокруг рта мальчика, как воду из красных фонтанов.

        Сознание Эвана пробиралось сквозь лабиринт воспоминаний.

        Лица выглядывают из-за перекладин бамбуковых клеток.  Эван, сла-
бый и оглушенный, сражается с двумя охранниками в черных одеждах со всей
силой,  оставшейся еще в его теле.  Он хватает нож и ударяет им, один из
них замахивается над его головой ружейным прикладом,  другой падает,  из
его яремной вены хлынула кровь.  Шум криков и стонов, из закамуфлирован-
ного под джунгли строения выбегают новые охранники,  тени приближаются к
бамбуковым  клеткам.  Эван  хватается за ствол ружья,  отталкивает его в
сторону, глубоко погружает нож в грудную клетку до легких. Он отбрасыва-
ет  в  стороны вьетконговца,  разворачивается к клеткам,  где бормочут и
захлебываются слюной обезумевшие люди. Автоматный огонь, пули вспахивают
землю между Эваном и клетками.  Пламя обжигает левое плечо, когда пуля с
завыванием проносится мимо.  Тогда он отворачивается от клеток и бежит в
джунгли,  охранники преследуют по пятам, стреляя в его тень; он ныряет в
густую листву и прячется там какое-то время, которое кажется ему часами.
Когда крики замирают вдали,  он пробирается туда, где, по его сведениям,
располагается его лагерь, на несколько миль к югу.

        Он доложил о захвате своего разведывательного отряда, и была ор-
ганизована  спасательная миссия.  Он провел людей обратно через джунгли,
положившись на свою память и интуицию, и на следующий день они обнаружи-
ли лагерь вьетконговцев.

        Но там остались только мертвецы.  Все были казнены в своих клет-
ках,  и над телами,  изрешеченными пулями,  витал запах смерти,  подобно
темному туману. И уже собирались мухи, огромными стаями - древняя, всег-
да побеждающая армия.

        И именно тогда Эван понял это.

        Да, было что-то подобное Руке Зла,  наползающей на землю, пауко-
образной, источающей яд. Выискивающей тела и души. Дважды Эван ощущал ее
присутствие,  и ему удавалось спастись, и дважды эта ужасная тварь заби-
рала  жизни других вместо его собственной.  Но это,  чем бы оно ни явля-
лось, ждало, наблюдало и дышало дыханием ночи.

        Потому что однажды оно снова придет за ним.

        Он открыл глаза,  притянул к себе Кэй,  поцеловал ее в лоб.  Она
сонно заулыбалась,  и тогда он позволил своему сознанию перевалиться че-
рез край.

        В страшное, хорошо знакомое место, где представление должно было
вот-вот начаться, и он не мог опоздать.

        Потому что у них было что ему показать.

        Дорожный указатель,  освещаемый  сзади  ярким  светом:  ВИФАНИИН
ГРЕХ. Образы деревни: ряды аккуратных домиков, раскинувшиеся вязы, Круг.
И тот самый дом:  музей на Каулингтон-стрит. Открывающаяся дверь; страх,
громом отдающийся в душе.  Неожиданный водоворот пыли,  помутивший свет;
холод, болью отдающийся в костях.

        И это движение в пыли,  фигура, задрапированная в тень, медленно
подходящая все ближе и ближе, беззвучно шагающая с ужасной, словно свер-
нутой в пружину силой.  Он хотел закричать,  но не смог.  Он хотел побе-
жать,  но не смог сделать и этого. И опять фигура, разводя в стороны пы-
левую завесу,  пытается сквозь нее дотянуться своей рукой,  подходит все
ближе и ближе, ее пальцы тянутся к его горлу.

        Сейчас Эван мог видеть только глаза на мрачном нависающем лице.

        Глаза цвета электрической синевы, мощной, искрящейся, угрожающей
разорвать его в клочья.  Немигающие.  Ниже глаз, губы разошлись в оскале
ненависти, обнажая блестящие зубы.

        Эван стонал,  почувствовал, что крик разрывает его горло, словно
коготь.  Он пытался вырваться оттуда,  Кэй рядом с ним теперь повторяла:
"Боже,  Боже милостивый,  пожалуйста,  не надо опять‡ нет,  нет, не надо
опять, нет, Эваннннннн‡"

        - Спокойно,-  наконец выдохнул он,  пытаясь обуздать свои нервы.
Он почувствовал на своем теле влажный холодный пот.  Он ощущал себя  за-
мершим и беззащитным.- Не волнуйся. Все в порядке. Правда. В порядке.

        - Господи милостивый на небесах,- сказала Кэй, и именно тогда он
осознал, что она отодвинулась от него.

        Он заглянул в ее глаза,  увидел,  что они расширились от испуга,
провел рукой по своему лицу и покачал головой. "Возвращайся ко сну".

        Она молча  смотрела на него,  как на смертельно больного,  с пе-
чалью и страхом.

        - Я же сказал,  спи,- повторил Эван, и его взгляд словно пронзил
ее череп вплоть до мозга.

        Она внутренне содрогнулась от этого выражения в его глазах.  Она
видела что-то похожее раньше,  когда он проснулся и  сказал,  что  будет
несчастный случай и они могут покалечиться. У красного грузовика трейле-
ра с надписью "АЛЛЕН ЛАЙНЗ" откажут тормоза,  и его вынесет на  середину
дороги по направлению к ним. Но нет, этот взгляд был еще хуже, и поэтому
напугал ее до самой глубины души.  Он казался пустым и затравленным, ос-
вещенным внутренним огнем,  казалось,  он пытается заглушить тот ужасный
озноб, который пронизывал его кости.

        - Спи,- шепнул Эван.

        Она начала говорить, но передумала и положила голову на подушку.
В окно светила луна,  и ей показалось в это мгновение, что луна‡ ухмыля-
ется.

        - Боже мой,- тихо сказал Эван.- Ох,  Боже мой.- Он снова улегся,
его сердце колотилось в груди, как кувалда. Нечего было ждать сна; в эту
ночь он прошел мимо него,  отбросив,  как треснувший бесполезный контей-
нер. Он откинул в сторону простыни, пытаясь охладить пот, выступивший на
лбу;  Кэй рядом с ним пошевельнулась, но не дотронулась до него и не ос-
мелилась заговорить.

        Эти глаза жгли его мозг; прикрыв веки, он снова увидел их огнен-
ные сферы где-то в районе лба.

        Теперь, после своего второго сна,  он все  понял.  И  устрашился
ужасного знания.

        Что-то в мирной деревеньке Вифаниин Грех подкрадывалось к нему.

        Поступало все ближе.

        И пока они лежали,  как незнакомцы,  полные страха, июнь превра-
тился в июль.







 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЮЛЬ



 12. Ночь на улице Кингз-Бридж-роуд


        - Мы  закрываемся,  уважаемый,-  сказала женщина с пучком волос,
крашенных в белый цвет.

        Нили Эймс уставился на нее из-за своих стаканов и кивнул,  и она
отвернулась,  возвращаясь назад от его столика к бару. Свет отражался на
янтарном стекле четырех пустых пивных бутылок, беспорядочно нагроможден-
ных перед ним,  еще одна,  наполовину осушенная, стояла на полу, рядом с
его стулом.  Он смотрел, как женщина - как она сказала, ее зовут? Джинд-
жер? - возвращается за стойку и начинает считать деньги в кассовом аппа-
рате.  Он пробренчал несколько аккордов на лежащей у него на коленях об-
ветшавшей двенадцатиструнной гиббсоновской гитаре. Джинджер, подняв гла-
за, одарила его мимолетным подобием улыбки и затем продолжила прерванные
подсчеты.  Вик,  буфетчик, здоровенный детина с рыжеватой бородой, держа
на фут перед собой шланг,  мыл пивные кружки и подносы и слушал игру мо-
лодого человека.

        Это были старые песни,  но ни Джинджер, ни Вик, конечно, никогда
их раньше не слыхали,  потому что их написал сам Нили.  Некоторые из них
были лирическими,  одни были завершенными,  другие только отрывками,  но
каждая из них имела свои особенности, тесно связанные с определенным со-
бытием или чувством в его жизни.  Они зарождались внутри него,  в печен-
ках,  и наконец вырвались наружу с большой болью и даже смущением  через
кончики пальцев,  голос и эту гитару. Он хорошо играл; несколько лет на-
зад он оставил дом в Небраске,  присоединившись к группе музыкантов  под
именем  "Миднайт Рэмблерс",  "Полночные гуляки",  но вместе у них ничего
толкового не получилось и,  в конце концов,  их пути разошлись. Какое-то
время он зарабатывал неплохие деньги, играя в клубах и придорожных заве-
дениях вроде этого, но он плохо знал новые популярные песни, и люди явно
предпочитали пить,  а не слушать. В основном он наигрывал пару своих ме-
лодий для владельцев клубов, а они пожимали плечами и смущенно говорили,
что такая музыка не пользуется особым спросом. Это, конечно, так и было,
но он давно решил,  что будет играть либо свое,  либо ничего,  и за этот
несколько рискованный обет расплачивался случайными заработками,  подоб-
ными тому, чем он занимался в Вифаниином Грехе. Однако они приносили ему
деньги, так что жаловаться не было причин.

        Время от времени,  сидя в темном баре и глядя перед собой на пе-
пельницу,  заполненную окурками,  и пустые бутылки,  выстроившиеся перед
ним, как друзья, которые приходят и уходят,- Нили мысленно возвращался в
прошлое.  Голоса,  образы, вкусы и запахи заставляли его сознание сколь-
зить назад.  Назад,  через годы, через прожитые дни. Он вспоминал своего
отца,  рослого компанейского мужчину, который предпочитал носить красные
ковбойские рубашки, игравшего на гитаре в джазовом оркестре под названи-
ем "Тритоны" на деревенских карнавалах.  От него Нили и узнал о музыке и
страданиях. Отец был алкоголиком, он пил по ночам и выл на луну, как ра-
неный пес;  его мать, изящная и интеллигентная женщина, дочь священника,
стала почти что пьяницей и,  одновременно, бродячей религиозной фанатич-
кой, распространяющей брошюры о спасительной милости Христа. Нили помнил
ее  молящейся рядом с мужем,  свесившим голову в лужу рвоты,  вонявшей в
лунном сиянии.  Но и мать тоже отступалась,  отказываясь от почти невоз-
можной  задачи подсадить его в машину,  ползущую наудачу через борозды в
его сторону. Они по-настоящему любили друг друга.

        И теперь Нили иногда казалось, что пьянство помогало пробудить к
жизни его творческие соки.  Он не был алкоголиком,  он не был привязан к
этому, но, Боже правый, пьянство облегчало ему некоторые скверные воспо-
минания,  помогало коротать одинокие ночи и,  главное,  позволяло забыть
тот день, когда его тетя и дядя приехали за ним и забрали мать с отцом в
один из этих госпиталей с белыми стенами,  где глаза у всех выглядят как
дырки, просверленные в черепе прямо до мозга. Он рано повзрослел; подтя-
нутый и сообразительный, он выучил уроки, которые ни одна школа не смог-
ла бы ему преподать. Иногда, когда он пил неразбавленный виски, что слу-
чалось не часто, ему казалось, что он видит то же, что, должно быть, ви-
дел его отец: настоящая жизнь начнется завтра, дальше по дороге, за сле-
дующим поворотом. Настоящая жизнь ждет впереди.

        Еще через несколько минут Нили взял свою гитару за деку и встал.
Пивные бутылки дрожали,  и отблеск  света  от  них  вытанцовывал  джигу.
Джинджер опять улыбнулась ему, и Нили попытался представить, что бы слу-
чилось, если бы он попросил ее пойти домой вместе с ним. Она была, веро-
ятно,  лет на десять постарше его,  но какого черта?  Нет, нет. Не стоит
делать этого.  Может быть, она жена буфетчика; он видел пару раз за этот
вечер, как Вик обнимал ее за талию. Он еще примерно мгновение смотрел на
нее, затем двинулся к двери.

        - Эй,- позвал Вик,- с тобой все в порядке?

        Он кивнул.

        - Да.

        - Тебе далеко ехать?

        - Вифаниин Грех,- сказал Нили.- Я там работаю.- Его язык казался
чуть распухшим, но за исключением этого он чувствовал себя прекрасно.

        - Что ж,- сказал Вик,- будь поосторожнее по дороге домой.

        - Спасибо, буду.

        - Доброй ночи,- сказала Джинджер.- Мне нравится,  как вы играете
на гитаре.

        Нили улыбнулся ей и прошел через дверь, освещенную снаружи крас-
ной  неоновой  вывеской с надписью "Крик Петуха",  над которой светились
контуры петушка,  кукарекающего в небо.  На чуть подсвечиваемой  красным
неоновым  светом  и  выложенной гравием автостоянке оставался только его
грузовичок и микроавтобус "Шевроле".  Он скользнул в  грузовик,  положил
свою гитару на сиденье рядом,  завел двигатель и повернул по направлению
к Вифанииному Греху.  В пути он взглянул на свои наручные часы:  до двух
часов оставалось лишь несколько минут. Вдыхая ночной воздух, врывавшийся
в открытые окна грузовичка, он почувствовал в голове приятную легкость и
свободу от всяких мыслей; ему не хотелось ни о чем думать до шести часов
утра, когда Вайсингер, вероятно поручит ему сделать какую-нибудь работу.
Кингз-Бридж-роуд  протянулась  перед его фарами гладкой лентой асфальта.
Это была одна из наиболее ухоженных дорог в окрестностях деревни,  кото-
рая  вела  его мимо затемненной Вестбери-Молл и пересекалась с шоссе 219
за несколько миль до Вифаниина Греха. В эти ранние часы на шоссе не было
других машин, и ночь расступалась перед фарами грузовичка.

        Неожиданно он обнаружил, что думает о том дворе, где сегодня ко-
сил траву.  Кто бы там ни жил, но сейчас, без сомнения, его там не было.
Вся одежда исчезла из кладовых,  ничего не осталось,  кроме мебели.  Это
беспокоило его:  зачем скашивать лужайку перед покинутым домом?  За пос-
ледние две недели он видел два других дома,  таких же, как этот: один на
улице Блэр-стрит,  другой на Эшавэй.  Конечно, было лето, время отпусков
для тех,  кто мог себе это позволить. В конце концов, на почтовых ящиках
все еще оставались имена.  Местные жители были фанатиками  в  стремлении
придать своей деревне безукоризненный вид, и, конечно же, в этом не было
ничего плохого,  но Нили задавался вопросом, не было ли это продиктовано
желанием‡ произвести впечатление на тех, кто случайно проезжал через де-
ревню. А может быть, привлечь новые семьи в Вифаниин Грех. Что бы там ни
было, но в любом случае это не его забота.

        Его уши заполнили песни насекомых из леса.  Прямо впереди на до-
роге был поворот,  за которым следовал подъем,  и Нили сбавил скорость -
нет нужды скатываться в овраг и иметь неприятности с патрульными машина-
ми.  Они,  будьте уверены, черт, почуют запах пива, идущий от него, пос-
кольку он сам его чувствует.  К дьяволу,  я в порядке, сказал он себе. Я
чертовски прекрасно справляюсь.

        И словно бы желая подчеркнуть это,  он слегка надавил на акселе-
ратор, вписываясь в окруженный лесом поворот.

        Слишком поздно он осознал, что на дороге что-то было.

        Свет фар высвечивал что-то темное и движущееся. Несколько фигур.
Что-то черное.  Животные.  Он услышал приглушенное ржание и только тогда
понял, что это лошади. Они рассеялись перед грузовиком, мелькнув копыта-
ми, и в следующее мгновение он миновал их и делал уже следующий поворот.
Он быстро заглянул в зеркальце заднего обзора, нажимая на тормоза. Лоша-
ди?  Что, к дьяволу, делают здесь лошади посреди ночи? Он не смог хорошо
разглядеть  всадников,  потому что быстро пронесся мимо них,  но на долю
секунды получил впечатление о туловищах и медленно  поворачивающейся  по
направлению  к нему головах.  Фары резко высветили глаза,  расширенные и
немигающие, и‡ да, ей-Богу, такие синие, как неукрощенное электричество,
проходящее по силовым кабелям.  Он неожиданно вздрогнул, уставясь в зер-
кальце, грузовик замедлял, замедлял и замедлял ход.

        Остановился.

        Ночные птицы с  криком  унеслись  налево.  Сверчки  пронзительно
прострекотали  своими похожими на шум пилы голосами,  и затем замолчали.
За пределами зоны видимости его фар дорога была такой темной, что словно
бы и не существовала. Он посмотрел в зеркальце заднего обзора на красный
свет от задних фар грузовика.

        И именно тогда он увидел, как они приближаются.

        Тени, приближающиеся в красном свете.  Бока этих огромных муску-
листых лошадей блестели потом.  Всадники чуть наклонились вперед, разре-
зая встречный ветер. Что-то заблестело в отраженном лунном свете. Что-то
металлическое.

        Его руки непроизвольно стиснули руль.  Он надавил ногой на аксе-
лератор.

        Грузовик кашлянул,  затарахтел и начал набирать скорость. Сейчас
он не мог видеть,  что они его преследуют, но он это чувствовал. Хотя он
не знал,  сколько их или кто они, единственной его мыслью было добраться
до  Вифаниина Греха.  Старенький двигатель грузовичка дребезжал и стонал
как ревматический старик; ветер ревел в открытых окнах, взлохмачивая во-
лосы.  В следующее мгновение ему показалось, что он слышит бешеное хрип-
лое дыхание лошадей,  несущихся следом.  Он взглянул в зеркальце заднего
обзора и ничего не увидел. Но они были там, он знал это: становились все
ближе и ближе.  Двигатель тарахтел, Нили скрежетал зубами и мысленно по-
нукал его. Держа одну руку на руле, он наклонился к дальнему окну и зак-
рыл его.  Затем окно рядом.  Он ощущал запах собственного  пота.  Что-то
пронзительно  вскрикнуло  прямо  позади него.  Дикий оглушительный вопль
заставил его сердце бешено колотиться от страха,  и в эту секунду он по-
нял:  что-то  на  этой темной дороге дышало жизнью и ужасной вибрирующей
ненавистью.  Он чувствовал,  как щупальца этого существа тянутся к  нему
множеством черных пальцев и хватают его за горло.  Мимо него по обе сто-
роны дороги проносились очертания лесных зарослей:  мрак на фоне  мрака.
Стрелка спидометра дрожала между сорока пятью и пятьюдесятью.  Очередной
жуткий вопль,  где-то совсем близко за головой заставил Нили вздрогнуть.
Казалось, этот звук пронзил его, словно ледяная сталь. В его желудке об-
разовался комок,  и он почувствовал, что его вот-вот затошнит. Ему хоте-
лось кричать и смеяться в одно и тоже время,  смеяться дико и истерично,
до потери голоса.  Он объяснял это белой горячкой,  или перевозбуждением
от  выпитого  пива,  или чем-нибудь в этом роде,  только не реальностью,
нет,  это не могло происходить на самом деле. Он вспугнул группу оленей,
переходивших дорогу.  Взглянул в зеркальце.  Там, сзади, ничего нет. Все
темно.  Ничего.  Олени. Исчезнувшие к настоящему моменту, все перепуган-
ные, как и он. Ты пьян, ей Богу.

        Еще один поворот на дороге,  очень коварный. Он поставил ногу на
тормоза и услышал, как шины начали взвизгивать. Стрелка спидометра упала
до тридцати пяти.

        Движение рядом с ним заставило его нервы тревожно вскрикнуть. Он
повернул голову в сторону. От того, что он увидел, его рот открылся нас-
тежь, чтобы издать хриплый гортанный вопль ужаса.

        Один из всадников поравнялся с его окном.  Его черные, цвета во-
рона,  волосы,  как и грива огромной истекающей пеной лошади, на которой
он скакал,  развевались на ветру. Чуть наклонившись вперед, одной рукой,
лежащей у основания массивной мускулистой шеи лошади, он понукал ее ска-
кать все быстрее и быстрее.  Не было ни седла, ни уздечки. Лицо всадника
повернулось и уставилось на Нили.  Губы его изогнулись в  ужасном  крике
ненависти,  обнажив зубы, блестевшие в лунном свете. Его глаза - глазные
яблоки,  неистово светящиеся синим светом - излучали такую силу,  что та
буквально  почти откинула голову Нили назад,  так что его шея хрустнула.
Холодный ужас затопил его тело,  он отчаянно пытался сохранить  контроль
над рулем.  В течение доли секунды другая рука всадника вырвалась вперед
вместе с каким-то металлическим